Норманнская теория и ее критика в настоящее время

Теория Г. Ф. Миллера и её критика

Серьезно об этом вопросе в России думали только в XVIII веке, и сделали это немецкие ученые из Российской академии наук Байер, Миллер, Туннман и Шлёцер, которые идентифицировали варяг древнерусской истории со скандинавами (шведами). Призыв варягов к Новгороду, таким образом, представляется органичной частью так называемого «века викингов» в Европе, отмеченного массивным расширением скандинавских норманнов — купцов, воинов, а затем правителей Северной и не маленькой части Западной Европы. Это интеграция русской истории в общеевропейский контекст — именно это делает норманскую теорию настолько привлекательной и придает ей доверие.

Впоследствии среди критиков норманнской теории было принято упрекать немецких профессоров в том, что они первоначально русофобские из-за их происхождения, и поэтому они всеми способами пытались доказать, что славянские народы неспособны построить независимое государство и Дают все лавры в этой области своим немецкоязычным племенам. Иногда доходило до того, что академикам приписывали сознательный и далеко идущий антироссийский заговор. Конечно, это не так. И Миллер, и Шлецер были выдающимися, честными и весьма почтенными учеными, и они не терпели никакой русофобии; Наоборот, они внесли большой вклад в создание русской исторической школы. Фактически, они фактически начали современную научную работу с источниками и свидетельствами древнерусской истории. Предложенная ими теория была абсолютно современной, даже продвинутой для своего времени (в общем, концепция «culturreregers» — исходящая из внешних групп населения, выступающая катализатором для государственного и цивилизационного развития — была очень характерна для науки о Просвещение). Следует подчеркнуть, что в то время эта теория полностью соответствовала основным фактам, известным науке, и не содержала очень очевидных внутренних противоречий.

Тем не менее, в условиях растущей российской национальной идентичности, которая к концу XVIII века начала находить свое воплощение в академической среде, теория Нормана не могла не вызвать резкой критики — именно из-за униженной ситуации, в которой на На первый взгляд, русские люди выразились. Первым серьезным противником стал титан нашей национальной науки — сам Михаил Васильевич Ломоносов, который, между прочим, уделил значительное внимание отечественной истории. Ломоносов резко критиковал недостатки теории — внутренние логические противоречия и несоответствия с текстом основного источника «Повесть временных лет».

Однако истинно норманнская теория в ее классической форме была поставлена?? под сомнение уже в XIX веке. Историческая наука не стоит на месте — она?? накапливает факты. В научный оборот внедряются новые источники, ведутся раскопки, накапливается и систематизируется информация. Не будет ошибкой говорить, что с начала систематического научного исследования прошлого каждое следующее поколение исследователей знает больше об этом прошлом, чем его предшественники. В этой связи, между прочим, нет никаких сомнений в том, что те же Миллер и Шлецер, будучи добросовестными учеными, в значительной степени исправили бы свои взгляды, если бы у них был доступ ко всему фактическому материалу, знакомому их коллегам за 100 лет — в любом случае, их Теория была бы более сложной и гибкой и не столь однозначной.

Девятнадцатый век принес больше, чем просто критика. Он выдвинул альтернативную теорию, объясняющую происхождение хроники варягов. В качестве нового кандидата на эту роль группа историков (среди которых мы можем назвать, например, С. А. Гедеонов и И. Е. Забелин) выдвинула балтийских славян из племенных союзов лути и идидритов, живших на южном побережье Балтийского моря Море в раннем средневековье, которое позже превратилось в польское и особенно немецкое Померании, вплоть до современной немецко-датской границы.

Немногие из широкой общественности знают об этом сегодня, но в период примерно с VI по XII вв. Почти вся Германия к востоку от Эльбы была населена славянами. Многие крупные восточногерманские города имеют славянские корни — Любек, Росток, Мекленбург … Ольденбург когда-то был Старгард, а Бранденбург — Бранной Бор. До сих пор сохранился лишь небольшой фрагмент некогда могущественных славянских народов — анклав люсатских сербов (или сербов). Остальные исчезли в немецком море, внося ощутимый вклад в расово-антропологический тип восточных немцев. В частности, померанские славяне, коллективно известные под этнонимом «Vendas», отличаются тем, что в «эпоху викингов» они были абсолютно полноправными участниками крупного североевропейского культурного сообщества. Их материальная культура не так сильно отличалась от скандинавской (в основном на косметическом уровне, как прически). Как и их северные соседи, они были истинными моряками, торговцами и морскими грабителями (у них также были почти одинаковые корабли). Со скандинавами они соревновались на равных, разворовывали друг друга с переменным успехом, скандинавские короли периодически посещали вендийские языческие святилища, воины двух народов, по-видимому, вполне охотно присоединялись к лидерам друг друга. Венды также охотно принимали участие в походах на Запад, как в составе преимущественно скандинавских отрядов, так и самостоятельно. Есть свидетельства западноевропейских летописцев, где славян-венды называются «норманнами» наряду с датчанами, свеас и норвежцами — настолько сходными с точки зрения летописцев были эти народы. Их связи с Русью были также обширными и разнообразными. Версию о западнославянском происхождении варягов при беспристрастном рассмотрении подтверждают факты, по крайней мере, так же, как и скандинавская гипотеза — позднее мы более подробно рассмотрим различные плюсы и минусы этих двух теорий. В то время, когда историческая наука Российской империи разделяла печальную судьбу самой Империи, споры о нормандском или славянском происхождении варягов еще не закончились.

Полная катастрофа российской государственности в 1917 году не могла не привести к столь же полным потрясениям во всех гуманитарных отраслях знания. Новый режим, стремясь к полному доминированию над умами населения, просто не мог обеспечить обществу независимое понимание такого идеологически важного вопроса, как история. Конечно, история Средневековья в Советской России должна была быть немного легче, чем, скажем, истории Нового времени, но все же костлявая рука марксизма-ленинизма не могла оставить ее без своего отпечатка. В результате советские средневековые исследования были довольно странным и противоречивым творением, что-то вроде химеры из греческой мифологии. С одной стороны, именно в этот период были сделаны наиболее важные шаги в развитии археологии, что дало колоссальное количество нового и ценного материала. С этой точки зрения наука была в полном смысле слова продвинутой (в этом нет особой заслуги советского правительства — это был следующий логический шаг в развитии науки во всем мире, но в России он совпадал в хронологическом порядке С советским периодом истории, я думаю, что успехи были бы одинаковыми при любом режиме правления). С другой стороны, господствующая идеология не только властно устанавливала рамки и направления исследований, но иногда диктовала определенное видение прошлого. «Норманский вопрос» не стал исключением.

Часто можно услышать, что советская наука «жестко стояла на позициях антинорманизма». Все это, конечно, но … Дело в том, что советский «антинорманизм» был принципиально иным по сравнению с дореволюционным. Более того, он в каком-то смысле отрицал и отвергал своего предшественника, даже больше, чем сама теория Нормана.

Если дореволюционный антинорманизм подвергал сомнительному сомнению скандинавское происхождение варягов, то советский «антинорманизм» на практике с ним вообще не спорил. Именно советской исторической науке мы обязаны твердо идентифицировать варягов со скандинавами, прочно укоренившимися в массовом сознании, — я помню, что до революции это была только одна версия, хотя и широко распространенная. Советские историки не пытались серьезно оспаривать это. Для них, по сути, этническое происхождение Рюрика и его потомков было делом десятым. Вместо этого они бросили вызов самой роли варягов в формировании древнерусской государственности — они не считали ее решающей, но в целом столь же значительной. Это полностью соответствовало марксистскому взгляду на историю — главная роль всегда принадлежит людям, «массе», а правящая элита, кто бы она ни была, просто движется в русло объективного исторического процесса. Собственно, в советских учебниках истории и князей они упоминались только потому, что это было абсолютно неизбежно. Нюансы развития сельскохозяйственных технологий, как правило, уделялись больше внимания, чем превратности борьбы князя за власть.

После второй мировой войны, когда советское правительство пыталось ретушировать свою антироссийскую сущность, к социальным и классовым соображениям добавился тяжелый, неуклюжий, плохо понимаемый патриотизм. Советский слон, как известно, был самым сильным слоном в мире, и советский народ, согласно новой генеральной линии, с древнейших времен был глубоко оригинален и только сделал это, героически сражаясь против развращающего влияния Запада. С другой стороны, в Восточной Германии у Советского Союза был свой интерес, он не хотел оскорблять ценного союзника, и поэтому само упоминание о том, что некоторые балтийские славяне когда-то там жили, с чем немцы тогда относились скорее Уродливые, были сведены к абсолютному минимуму — хотя до революции эта информация была хорошо известна (достаточно сказать, что историю балтийских славян неоднократно использовали русские писатели — например, тот же А. К. Толстой). В результате изучение вендских проблем в основном касалось немецких ученых (я должен сказать, довольно успешно), и результаты их работы более известны на Западе, чем в нашей стране. Естественно, что в таких обстоятельствах не могло быть серьезного обсуждения возможной роли балтийских славян в древнерусской истории. Легче признать скандинавское происхождение за варягами, но отрицать их реальное историческое значение.

Типичным примером такого подхода являются работы академика Б. А. Рыбакова — действительно выдающийся ученый, который действительно внес большой вклад в изучение древнерусской истории. Например, его монографии по истории славянского язычества до сих пор остаются практически неоспоримыми с точки зрения широты археологического и этнографического материала — даже те, кто не согласен с выводами автора, вынуждены ссылаться на них. Однако в своей работе, посвященной политической истории Руси — «Киевской Руси и древнерусским княжествам» — почтенный ученый буквально заверил, что варяги не играют никакой положительной роли в русской истории, что государственность восточного Славяне формировались совершенно независимо и отчетливо. Тот неудобный факт, что внимание летописца настолько сфокусировано на истории варяжской династии, объяснил академик в лучших традициях вульгарной криптоистории — существовании официального заговора, в рамках которого история была переписана Угодить пришельцам с Севера, захватившим престол в Киеве, в то время развитым славянским государством. Чтобы обосновать это, историк выстроил концепцию конфронтации между Новгородом и Киевом, в которой Новгород выступает как хищник, агрессор и «фальсификатор истории». Легко видеть, что это понятие не выдерживает столкновения с реальностью. Массовое переписывание южнорусских летописей в пользу северян не было доказано.

Нет нужды говорить, что балтийские славяне и их отношения с Русью вообще не упоминаются Рыбаковым. Несчастные варяги, чье ничтожество он так красноречиво доказывает, у него есть недвусмысленные скандинавы.

Результат всего этого советского цирка во многом был парадоксальным. Фундаментальную фальшь советской версии истории испытывали многие мыслящие люди. Как следствие, к концу советского периода нормальность стала чем-то вроде модной диссидентской тенденции среди молодых историков. С распадом Советского Союза и исчезновением общеобязательной «генеральной линии» все это, естественно, разразилось. К этому следует добавить тот факт, что на Западе викинги стали прочно входить в массовую культуру, популярно и харизматично, и с открытием границ все это влилось в нас. Норманство утратило свою оппозиционную привлекательность, но быстро восполнило потерянное время в области романтической флер. Чтобы легендарные викинги были среди своих потенциальных предков, чтобы поверить, что они находятся у истоков вашей страны, это стало не только модным, но и прохладным. Ради этого можно также закрывать глаза на нерешенные вопросы, несоответствия и несоответствия. Это закончилось тем, что к настоящему времени нормальность стала, если не официальной версией истории, то, безусловно, — доминирующей тенденцией. За этим стоит, с одной стороны, очень влиятельное академическое лобби (эти молодые диссиденты-историки выросли, достигли званий и позиций), а с другой — мощные и яркие образы популярной культуры.

Однако не все так радужно. Во-первых, само по себе возвращение к нормальности после 70-летней советской интерлюдии означало, как бы то ни было, откат к исторической теории, по крайней мере, столетней, если не двухсотлетней давности. И, как читатель помнит, до революции эта теория была в какой-то степени уравновешена антинорманизмом старой модели — не отрицая исторической роли варягов, но отрицая их скандинавское происхождение. Теперь сама концепция «антинорманизма», похоже, скомпрометирована теми неуклюжими идеологическими приемами, которые советская наука создала под ее знаменами. Назвать себя антинорманистом в глазах многих людей автоматически означает стоять на советской позиции, которая настолько явно противоречит действительности, что даже не имеет смысла серьезно ее обсуждать. Объявить себя антинорманистом означает немедленно привлечь на себя подозрение, что из недопонимаемого патриотизма вы пытаетесь спорить с очевидным.

Все политические «качели маятника» в XX веке — сначала резко в одном направлении, а затем резко в другом — не приближали нас еще на один шаг к решению проблемы. Собственно, до сих пор стоит «нормандский вопрос», и именно в том виде, в котором он стоял в дореволюционной исторической науке: «Варяги ли играют важную роль в русской истории» (на самом деле сегодня глупо спорить с этим), Но «кто такие варяги». Попробуем разобраться.

Итак, какие объективные факты, известные современной науке, говорят в пользу норманнской теории? Их несколько. Во-первых, археология. Раскопки на территории, которая была частью древнерусского государства, дали огромный материал, который можно интерпретировать как скандинавский. Здесь и множество предметов быта и оружия, и эпиграфические свидетельства — рунические камни с памятными знаками.

Достаточно сказать, что самое большое в Европе кладбище эпохи викингов находится в России, в Гнездове под Смоленском (Гнездово — это, по сути, древний Смоленск — город был перенесен на нынешнее место уже под Рюриковичей). Об этом же свидетельствуют скандинавские саги. Русь (Гардарика — «страна городов») была скандинавской, хорошо известной, неоднократно упоминалась и часто служит местом приключений героев саг. Один из самых ярких и известных примеров — «Сага о Эймунде», в котором рассказывается о приключениях скандинавского наемника на службе у Ярослава Мудрого. Таким образом, с абсолютной уверенностью можно сказать, что скандинавы в России были и во многом. То, что они сделали здесь, другое дело.

При более детальном анализе всего этого материала начинаются проблемы. Саги прекрасно знают древнерусских князей — Владимира, того же Ярослава. Однако не упоминается их скандинавское происхождение или генеалогические связи. Все известные рунические камни на нашей территории расположены вдоль торговых путей, а надписи на них во время декодирования показывают, что их доставили путешественники, пересекавшие Россию, а не люди, которые здесь постоянно проживали (обычно это памятные камни — либо в честь Товарищ, погибший на дороге, или просто отметив факт самой поездки — в смысле чего-то вроде «здесь был Вася»). Предметы, найденные во время раскопок и обычно интерпретируемые энтузиастами как скандинавские, по сути, более правильно относились к одной северной (балтийской) материальной культуре того времени. Большинство из них вполне могли принадлежать тем же балтийским славянам. Например, амулеты в виде молотков (встречающихся в довольно широком разнообразии форм), которые в популярном представлении обычно ассоциируются непосредственно с «викингами», на самом деле могут быть славянскими, посвященными Перуну, а не Торе. Оружие, шлемы, щиты — и тем более. Материальная культура Севера действительно была в более широком смысле более или менее однородной, с небольшими локальными различиями. Все зависит от языка ораторов.

И здесь возникает главный камень преткновения, ставящий норманскую теорию под очень серьезное сомнение — лингвистическую. Скандинавы, как мы помним из истории, в ту же эпоху были сильно отмечены во всей Северной Европе. Если мы посмотрим на случаи хорошо известного и документально зафиксированного нормандского завоевания и колонизации (Ирландия, Англия, Нормандия), мы сразу заметим одно очевидное: иммигранты, даже ассимилировавшиеся со временем, оставили очень важный след в языке. Например, в Англии, где они на протяжении почти 200 лет непосредственно контролировали и частично колонизировали что-то около 50% территории страны (Нортумбрия и половина Мерсии — так называемого Данелава, «зона датского права»). Примерно 20% слов в современном английском языке по-прежнему имеют скандинавское происхождение.