Методы и суть римской дипломатии

Методы и суть римской дипломатии

1. Становление методов «двойной дипломатии»

Впечатляющие успехи римской внешней политики во многом объясняются искусной дипломатией сената. Римляне умело моделировали то, что лучше всего определить как «двойная дипломатия», т. е. это действия, когда противника ставили в такую ситуацию, что любое его ответное действие или даже бездействие создавало преимущества Риму. Кроме того, сенат был непревзойдён в умении использовать союзников и их силы в своих интересах. При этом успешно применялись самые разнообразные способы воздействия на врагов и союзников. В этом плане мы и рассмотрим некоторые конкретные действия римской дипломатии.

Посольства, разосланные сенатом по Греции после окончания 1 Иллирийской войны должны были замаскировать истинные цели появления римлян на Балканах и завоевать симпатии греков. Нужно признать, что это удалось сделать. Следующая блестящая комбинация — это римско-этолийский союз во время 1 Македонской войны. Совсем недавно закончилась война Этолии с Македонией, по сути, выигранная Филиппом. Сенат хорошо изучил ситуацию на Балканах и очень грамотно сыграл на жажде этолийцами реванша. Прибыв на специально назначенное собрание Этолийского союза, консул Валерий Левин в речи, представляющей собой блестящий образец политического красноречия, склонял этолийцев к войне против Филиппа (см.: Liv.XXVI.24). Он обещал союзу всяческие блага, в частности, — вернуть ему утраченную Акарнанию. Стратеги вслед за ним говорили о могуществе Рима и сумели убедить народ в необходимости новой войны. Обычно малоэмоциональный Ливии в данном случае не без язвительного ехидства заявляет: «…больше всего действовала надежда завладеть Акарнанией» (ibid.). В результате был заключён первый римский договор на Балканах.

Дата его заключения спорна, но имеет большое значение, ещё и потому, что сама по себе она опровергает устойчивое мнение, будто именно римско-этолийский союз предотвратил высадку Филиппа в Италии. Договор относят к осени 212 г. или к концу 211 г. Имеющейся в нашем распоряжении информации достаточно, чтобы максимально уточнить время его заключения. 1) Упоминаемые Ливием вожди этолийцев Доримах и Скопас. Доримах был стратегом 211/210 г. Скопаса избрали стратегом на следующий 210 г. 2) Захват Капуи и Сиракуз, о чём говорил Левин, чтобы продемонстрировать силу Рима и вдохновить этолийцев к войне на его стороне, произошёл в 211 г. Притом консул упоминает о захвате этих городов как о факте, хорошо известном и, очевидно, случившемся не только что.

Следовательно, договор никак не мог быть заключён в 212 г. Наиболее вероятная дата — самый конец 211 г. или даже, что менее вероятно, начало 210 г. Сразу же после его заключения Этолия не могла немедленно начать войну — к ней следовало подготовиться и собрать силы. В любом случае, очевидно, этолийцы начали сражаться против Филиппа не раньше 210 г.

Этолийцы начали войну, а Рим обещал помогать на море силами не меньше 25 пентер (Liv.XXVI.24). Завоёванные земли отходили Этолии, добыча и рабы — Риму, союзники обязались не заключать сепаратного мира. Договор основан на хищнических стремлениях6 союзников и позорен для обеих сторон, — с такой жёсткой оценкой трудно спорить. Римляне стремились сохранить позиции на Балканах, к территориальным захватам они пока не склонялись. Сенат хотел ослабить Филиппа, или, по крайней мере, отвлечь его от своих владений в Иллирии. Рим не отказывался от мысли о господстве на востоке, но сейчас он был слишком занят Ганнибалом. Договор с Этолией — крупная победа Рима, позволившая ему почти устраниться из войны с Филиппом. Половину флота из Иллирии римляне вообще увели, вся тяжесть войны легла на Этолию. В умении использовать чужую кровь, даже не дорогих наёмников, а бесплатных союзников, Рим не знал равных. В этом одна из причин быстрого роста его могущества.

Подстрекаемые Римом и вдохновлённые примером Этолии против Македонии выступили элейцы, мессенцы, спартиаты, дарданы. Вместо того, чтобы закрепиться в Иллирии, Филиппу пришлось со всех сторон отражать врагов. За него сражались ахейцы, беотийцы, фессалийцы, эпироты, акарнане, эвбейцы и локры, но его положение оставалось сложным. Война приняла почти общегреческий характер. После вступления в войну Аттала римско-пергамский флот господствовал на море.

Однако Этолия с трудом несла бремя войны, римляне передали ей несколько городов, предварительно ограбленных дочиста, но не оказали никакой реальной помощи. Римляне поголовно продали в рабство жителей Акраганта (Liv.XXVI.40), Антикиры (Liv.XXVI.26; Polyb.IX.39.3), Дималы (Liv.XXVII.22), разграбили и поработили Эгину (Polyb.IX.42.5−8; Liv.XXII. И), опустошили всю местность между Сикионом и Коринфом (Liv.XXVII.31). Такая жестокость сделала войну непопулярной среди греков. Этолийцы, несомненно, почувствовали, что их престиж борцов против македонского гнёта неуклонно падает, да и сражаться против Филиппа практически в одиночку было слишком трудно.

Уже в 209 г. Этолия начала переговоры с Филиппом. Римский представитель в этолийском правительстве проконсул Сульпиций пытался сорвать их, но потерпел неудачу. Тогда он спешно известил сенат о ходе переговоров, добавив — в интересах Рима, чтобы этолийцы продолжали воевать с Филиппом (Арр. Мас.Ш.1). Для сената это и так было очевидным, он прислал этолийцам военную помощь, но вскоре отозвал её. Этолийцы склонялись к миру. На очередном союзном собрании Филиппа и вождей упрекали в том, что они своими распрями толкают Элладу в рабство. Сульпиций пытался возражать, но его не стали даже слушать (ibid.), общественное мнение явно склонялось против римлян.

В 208 г. Аттал вынужден был увести свои войска из Греции для защиты Пергама от вторгшихся вифинцев. В 207 г. римляне напрягли все силы, чтобы не дать Гасдрубалу соединиться с братом в Италии. Из Греции увели даже весь флот. Предоставленным самим себе этолийцам пришлось возобновить переговоры с царём. Посредники с Родоса убеждали стороны не ослаблять страну, готовя ей порабощение и гибель (Polyb.XI.5). Осенью 206 г. Этолия заключила мир с Филиппом, потеряв почти треть своей территории. Попытка Рима весной 205 г. побудить союз возобновить войну провалилась.

Следующие неординарные действия римской дипломатии — это введение в заблуждение этолийцев во время 2 Македонской войны: им не сообщили, что договор 211 г., дающий им право на захваченные территории, больше не существует (см. главу I) и «освобождение» Греции в 196 г. (см. главу V).

Затем тонкая интрига, проведённая сенатом с Деметрием, сыном Филиппа V, которая показывает, что римляне ради достижения своих целей были готовы на всё, даже на поступки, совершенно не совместимые с традиционной квиритской честностью.

После Сирийской войны сенат взял курс на подавление Македонии. Используя как предлог резню, устроенную Филиппом в Маронее, ранее просившей сенат о свободе от власти Македонии, римские послы упрекали царя во враждебности к Риму (см.: Polyb.XXII. 18.6). Угроза новой войны стала слишком очевидной, боясь её и не желая обострять отношений с сенатом, Филипп поставил во главе посольства в Рим своего младшего сына Деметрия. Царевич несколько лет провёл в Риме заложником, имел там знакомства и связи, Анти-гонид надеялся, что он сумеет смягчить гнев сената.

Деметрий зачитал в курии письмо отца, в котором по каждому пункту обвинений было отмечено, что уже сделано и что будет сделано, хотя решение сената и несправедливо. Последнее замечание было добавлено ко многим пунктам (Арр. МасЛХ.6). Царь тщетно пытался апеллировать к совести сената, но заявлял о готовности подчиниться даже явно несправедливому решению. Сохраняя возможное достоинство, он старался не доводить до разрыва.

Сенат объявил, что прощает царя только ради сына (Polyb. ХХШ.2.10; Арр. МасЛХ.6), уже одно это было сильнейшим унижением для гордого и самолюбивого Филиппа. Царевича окружили вниманием, намекая, что будущим царём Македонии хотят видеть именно его. Фламинин приглашал Деметрия на «тайные совещания», убеждая, что ему помогут стать царём (Polyb.XXXII.3.8). Антиримские настроения законного наследника престола Персея сенату были хорошо известны, поэтому он не устраивал римское правительство в качестве будущего правителя Македонии. Управлять Деметрием было бы намного легче. Роль Фламинина в этой интриге весьма неприглядна, но это была не его частная инициатива, а политика сената действующего исключительно из соображений политической выгоды. Посадив на трон слабого и тщеславного царевича, сенат получил бы покорную Македонию.

Поведение Деметрия было очень близко к измене. Действительно, он ничего не сообщил отцу о предложении сената, но нет никаких оснований утверждать, что царевич «возглавил проримскую группировку» в Македонии. Само наличие подобной группировки в Македонии представляется мало вероятным, учитывая две предыдущие войны и тот факт, что Рим лишил македонян власти над Грецией. Тем более сложно согласиться с мнением Д. Боудер, что Деметрий «проводил проримскую политику вопреки империалистическим тен-денциям отца и брата». Нам вообще ничего не известно о каких бы то ни было политических действиях царевича в пользу Рима.

Закончилось всё трагически: по ложному доносу Персея Филипп велел убить своего младшего сына (Liv.XLI.24), ставшего жертвой римских интриг. Ливии пишет о раскаянии царя, слишком поздно понявшего, что его обманули. Трагедия царя и горе отца привели к тому, что вскоре Филипп умер «сломлен-ным стариком» в возрасте всего лишь 59 лет.

Т.о., включившись в большую средиземноморскую политику, римляне довольно быстро переняли основные приёмы, традиционные для эллинистической дипломатии, но при этом обогатили их собственными достижениями.

2. Завещание Аттала III и аннексия Пергама

Одна из самых интересных проблем восточной экспансии Рима — присоединение Пергама. Пергамский царь Аттал Ш Филометор Эвергет, умерший весной 133 г., завещал свое царство Риму. По проблеме этого завещания существует обширная историография. Подробное изложение фактической стороны дела и анализ проблемы (с которым мы далеко не всегда можем согласиться) дал Э. Грюен. Главные и наиболее дискуссионные вопросы: почему и, собственно говоря, что завещал Аттал Риму. Плюс к этому: причины его столь ранней и довольно странной смерти — последний аспект проблемы в историографии практически не затронут. Сообщения источников очень скудны, поэтому в исследованиях и нет единого мнения по этим вопросам.

Страбон (ХШ.4.2) передает содержание завещания самыми общими словами. Вкратце упоминают о нем Плиний Старший (NH.XXXIII. 148), Тит Ливии (Per. 58, 59), Плутарх (Tib.Gracch.XIV. 1), Юстин (XXXVI. 4.5) и Веллей Патеркул (И. IV. 1). Тит Ливии (Per. 58): царь, умирая, оставил свое наследство римскому народу. Плутарх (Tib.Gracch.XIV. 1) и Юстин (XXXVI. 4.5) говорят практически одинаковыми словами — «в завещании назначил своим наследником римский народ». БолееконкретенВеллейПатеркул (II.IV.1) — mortuo rege Attalo, a quo Asia populo Romano hereditate relicta erat. Веллей Патеркул явно имеет в виду передачу Риму всего царства. Запутывает ситуацию сообщение Флора. Согласно Флору, римский народ является наследником всего царского имущества (testamentumreliquit: populusromanusbonorummeorumheresestoXXXV.II. 20. 2). Сообщению Флора близка версия Сенеки (Controv.II). Луций Ампелий пишет: «Аттал, часто сражавшийся за римлян. По завещанию он сделал римский народ своим наследником». Это практически вся информация.

Все источники упоминают завещание как нечто общеизвестное. Луций Ампелий — автор поздний, но он, как и Веллей Патеркул, передаёт восприятие завещания самими римлянами. В качестве наследника Рим мог поступать с наследством, как ему заблагорассудится, что бы там ни было написано в тексте самого завещания, исходящего к тому же от зависимого монарха, который и при жизни никогда не пытался выступить против воли сената. Ни один источник не раскрывает мотивов его завещания.

Предварительная проблема — а было ли само завещание или его сфальсифицировали римляне? Саллюстий пишет: Митридат VI Евпатор обвинял римлян в том, что они подменили завещание, чтобы завладеть Пергамом (Hist4.69.9). Очевидно, в устах Митридата эти слова были скорее средством ведения пропагандистской войны против Рима, нежели констатацией реального факта. Некоторые исследователи полагают, что завещание было сфабриковано римлянами, однако у нас нет достаточных оснований согласиться с ними.

Эпиграфические источники дают четкую конкретную информацию, которую нельзя толковать двузначно. Декрет народного собрания из города Пергама, принятый в 133 г до н.э., однозначно подтверждает факт существования завещания в пользу Рима (OGIS. 338 = IGRR.IV.289). Сам декрет был принят еще до появления здесь римских войск и его невозможно объяснить давлением Рима. О том же свидетельствует Senatusconsultum июля 133 до н.э. Римские авторы, при всей их тенденциозности, не стали бы выдумывать завещание, с фактической стороной они обращались достаточно корректно. Таким образом, можно согласиться с теми исследователями, которые не сомневаются в реальности и подлинности завещания Аттала .

Завещание действительно существовало, в чем не сомневался и сам Митридат, оспаривавший лишь его подлинность. Своим наследником Аттал назначил Римское государство — это всё представляется достаточно бесспорным.

Обратимся к пергамскому декрету, текст которого, в отличие от сообщений античных авторов, современен самим событиям. Постановление народного собрания содержит в себе следующие моменты: 1) смерть Аттала

Обстоятельства смерти царя в декрете не уточняются и даже не упоминаются. Факт существования завещания не может вызывать абсолютно никаких сомнений: народное собрание не могло внести в своё постановление фикцию — это просто немыслимо.

Сам факт завещания в пользу могучей державы вступает в явное и вопиющее противоречие с утверждением декрета об оставлении отечества «свободным», но это цитата из текста завещания, а не решение народного собрания.

Эллинистическая практика предполагала при восшествии на престол нового монарха оказание благодеяний подданным: прощение недоимок, снижение налогов, возвращение изгнанников, увеличение числа граждан либо расширение гражданского коллектива и т. д. Почти все перечисленные меры предпринял, например, царь Македонии Персей, и не только для того чтобы укрепить государство и снять внутренние противоречия в нём, но и потому что так было принято. Менее известны такие действия для «уходящего» царя, который в завещании тоже мог бы выступить «посмертным благодетелем» народа. Возможно, это до какой-то степени могло бы объяснить последнюю волю Аттала.

Но, вероятно, главным было совсем не это. Очевидно, население без восторга приняло завещание, превращающее его в бесправных провинциалов Рима. Чтобы предотвратить его возмущение и примирить с таким решением Атталида, для успокоения народа и были дарованы льготы части населения Пергама (стк. 14−17, 20−23). Можно предположить, что это было сделано по подсказке римлян, хорошо знавших эллинистические традиции и поднаторевших в использовании их для своих целей. Отсюда упоминающиеся в текстедекрета льготы и дарования прав (стк. 25−26), а также чисто демагогическое заверение в том, что завещание вызвано исключительно заботой о всеобщем благе и общей безопасности. Это попытка успокоить встревоженное население и элементарно подкупить его дарованием льгот и привилегий.

Однако в документе нет ни слова о восстании населения, его претензиях к Атталу или недовольстве его политикой либо самим его правлением. После его смерти всё это можно было выразить без опасений. Напротив, общий тон декрета по отношению к Атталу весьма доброжелателен. Произвольные построения О. Н. Юлкиной о всеобщей ненависти к царю и о восстании, разразившемся ещё в конце его правления, никак не могут опираться на текст самого декрета или исходить из него.

Более сложный вопрос: что именно завещал Аттал Риму — только царскую казну вместе с царскими землями или все-таки всё царство? В своей монографии О. Ю. Климов соглашается с К. М. Колобовой, Э. Хансеном и А.Н. Шервин-Уайтом, что Риму были завещаны лишь царские владения, а города ос-тались свободными. Э. Грюен полагает, что завещание фактически настаивало на свободе города Пергама. X. Крайссиг — столицы и некоторых старых греческих городов. В доказательство обычно приводятся слова из пергамского декрета 133 г. — царь «anoXekoniEVтт|[ц. 7штрї]8а f|u.cbvetauBepav» (OGIS. 338, стр. 5). Однако далее О. Ю. Климов уточняет, что, возможно, эта свобода означала всего лишь освобождение от контроля центральной власти и налогов, а во время восстания Аристоника города не поддержали его, видимо, опасаясь лишиться предоставленных им по завещанию льгот.

Так о чем же шла речь в завещании: о свободе или всего лишь о льготах? На наш взгляд, чтобы найти ключ к ответу на эту проблему, надо посмотреть на нее с трех разных сторон. Взгляд первый — терминологический. В декретах эллинистических правителей термин є^єобєріа в общем никогда не означал политической независимости, а всегда был конкретен — как освобождение от налогов, постоя или набора войск, как внутренняя автономия и т. п. Т. Моммзен считает, что здесь под «свободой» Пергама следует понимать именно городское самоуправление.

Взгляд второй — дипломатический, т. е. чем была свобода в дипломатической практике эллинистического мира? Термин этот использовался для успокоения и привлечения на свою сторону населения тех территорий, над которыми предполагалось установить свою власть. Именно в этом смысле диадохи обещали «свободу» для земель, которые они оспаривали друг у друга. Они не заявляли, что завоюют эту землю у противника, но что они освободят ее от врага. Антиох IIIобещал освободить Грецию от римского владычества для того, чтобы установить в ней свое собственное господство. Такое эллинистическое понимание свободы использовали в своих целях и римляне. Объявив об освобождении Греции в 196 г. до н.э., они прекрасно понимали, что освобожденная Эллада не будет свободна от своих освободителей.

Взгляд третий — юридический. Речь идет о завещании не частного лица, а царя. Частное лицо завещает нажитое личное имущество. Завещание царя — это не только правовой, но и политический документ, решающий не судьбу имущества, а судьбы государства. Веллей Патеркул считал — царь оставил в наследство римлянам то, что потом называлось провинция Азия. ВернёмсякфразеФлора — testamentum reliquit: populus romanus bonorum meorum heres esse (XXXV. II. 20. 2). Отметим, что слово bonum во множественном числе (bonorum) имеет значение не только как «имущество», «состояние», но и «достояние», т. е. — вообще всё, над чем властвовал человек при жизни. Устойчивая юридическая формула bonorumomniumheres означает «полный наследник». В этом смысле «достояния всего наследник» (bonorumomniumheres) ничем не отличается от фразы Флора: римский народ — «достояния моего наследник» (bonorummeorumheres). Очевидно, предельно точный перевод должен выглядеть так: «завещание оставил: народ римский достояния моего наследник есть». Следуя юридической формуле, это может означать только одно — полный наследник. Т. е. — всего.

На пересечении этих трех взглядов неизбежно напрашивается вывод — Аттал, несомненно, завещал Риму всё царство. Действительно, передал его римскому народу. Так же должны были понимать это и римляне, исходя из их установки: «провинции — это поместья римского народа». Как справедливо отметил Д. Мэйджи, наследство включало в себя не только личное богатство царя, но и его домен, а также города, которые были прямо подчинены монархии и сейчас стали подданными Рима. Далее Д. Мэйджи пишет, что завещание не распространялось на храмовые земли и сам город Пергам. X. Ласт полагает: из текста завещания следует, что город Пергам должен был оставаться свободным. Выше мы уже показали, что термин «свобода» в период эллинизма не имел реального наполнения. Воля царя должна была быть ратифицирована Римом — выполнение завещания зависело лишь от воли сената, и он мог поступать так, как считал нужным. Как отмечено Д. Браунд, менее эллинизированные и более удалённые окраины Пергама сенат отдал соседям, оставив себе то, что было легче защищать и лучше эксплуатировать .В 129 г. прекратило свое существование царство Пергам и на его месте появилась римская провинция Азия.

А свобода, как внутренняя автономия, была объявлена (вернее обещана) в завещании городам с конкретной целью. Именно для того, чтобы успокоить их жителей и предотвратить возмущение пергамцев против самого завещания.

Это можно рассматривать как отступное городам. Города действительно не выступили против Рима. Обещание свободы было тонко продумано, но едва ли самим Атталом. Скорее, здесь чувствуется рука римского сената, поднаторевшего в использовании лозунга свободы в своих политических целях.

И, наконец, самая главная проблема — почему царь пошел на такой неординарный поступок, как завещание своего царства Риму?

В историографии можно выделить несколько позиций по этому вопросу.

1. Отечественная историография 30−80 гг. XX века сводит все к внутриполитическому кризису. Рабовладельцы в условиях усиливающейся народной борьбы не могли сохранить свое классовое господство, и в лице Аттала пошли на предательство национальных интересов, отдав царство Риму, чтобы он задушил в нем надвигающуюся революцию .

Как это ни странно, в зарубежной историографии высказываются близкие мнения: мятежи эксплуатируемых масс и политический кризис; возможно, цель завещания — предотвратить социальную революцию. Сразу отметим, что источники не дают никаких оснований для таких выводов. Репрессии Аттала были направлены не против народа или рабов, а против представителей аристократии. В его действиях можно увидеть лишь попытки укрепить центральную власть или подавить придворную смуту, но никак не борьбу с революцией. Мнение о революционном кризисе в Пергаме представляется нам, мягко говоря, сильно преувеличенным. Предположение О. Н. Юлкиной, что народные выступления начались еще в правлении Аттала, ничем не подкреплено, не подтверждается источниками и является абсолютно произвольным допущением. Текст декрета, на который она ссылается, «остаётся дискуссионным», но при всех неясностях он не содержит никаких указаний на восстание. Все имеющиеся источники показывают, что восстание началось после смерти Аттала.

А.Б.Ранович, сделав совершенно произвольное допущение, что такое массовое движение просто не могло обойтись без программы общественного переустройства, «логично» делает вывод: Аристоник мечтал построить государство, основанное на свободе, равенстве и — на сильном влиянии романа Ям-була. До сих пор никем не доказано, что Аристоник читал этот роман или хотя бы даже знал о нём! Как убедительно показал О. Ю. Климов, восстание Ари-стоника своим побудительным мотивом имело отнюдь не социальные причины, а желание претендента утвердиться на пергамском троне. Участие в нем свободной бедноты и рабов невозможно объяснить их невыносимой жизнью в правление Аттала. Единственно возможное объяснение заключается в умелой демагогической политике Аристоника. Как справедливо отметил И. Хопп, только после тяжёлого поражения при Кимах претендент в качестве крайней меры обратился к рабам и малоимущим. Нельзя переносить острую ситуацию 133 — 130 гг. на предыдущие годы, для этого у нас просто нет достаточно убедительных оснований. Благодаря участию низов восстание, даже независимо от целей претендента, обрело социальную окраску. Устремления вождя и характер восстания не обязательно совпадают. Но это еще отнюдь не означает, что социальный вопрос остро стоял в Пергаме еще до смерти Аттала. Считать выступление Аристоника «классовой войной» просто методологически безграмотно.

Таким образом, данную позицию в историографии (передача царства Риму, чтобы подавить в Пергаме революцию), порожденную сугубо классовым подходом, очевидно, следует признать ошибочной и исключить из дальнейшего обсуждения.

2. Аттал был последним законным представителем царского рода и у него просто не было наследников, поэтому он и завещал свое царство Риму. Однако все источники (Страбон, Ливии, Флор, Диодор, Юстин, Евтропий, (Эрозий), за исключением Плутарха (Flam.XXI) и Веллея Патеркула (II.IV.1), признают царское происхождение Аристоника. Как подчеркивают У. Вилькен и И. Хопп, он действительно был единокровным братом Аттала, сыном царя Эвмена II, хотя и от наложницы.

В период эллинизма такое происхождение не являлось препятствием для восхождения на трон, чему можно привести множество примеров. Наконец, Аттал мог официально усыновить Аристоника и сенат не стал бы возражать против этого, поскольку это соответствовало и римским обычаям.

3. Аттал не был расположен к своему наследнику и из нелюбви к нему передал царство Риму. Утверждение совершенно бездоказательное, т.к. ис точники не содержат вообще никакой информации о взаимоотношениях братьев. Да и выглядит это объяснение слишком уж прямолинейным и упрощенным, в мировой истории вообще нет примеров передачи государства соседу из-за неприязни к собственному наследнику. Только нелюбовь к брату, даже если допустить ее существование, не может объяснить завещания Аттала. Несомненно, здесь были задействованы другие, более существенные факторы.

4. Четвертый блок мнений: понимая, что Рим доминирует, полагая, чтопрямое римское правление будет полезнее для Пергама, и не желая противитьсянеизбежному, Аттал хотел избавить свою страну от раздоров после своейсмерти и от притязаний соседних царей. Мотивы завещания объяснить сложно, но по характеру царь был психологически неустойчив, он видел происходящие в мире перемены и справедливо ожидал проблем и неприятностей дляПергама.

Такой подход представляется вполне обоснованным, но он нуждается в развитии, т.к. выглядит неполным и несколько односторонним. Пергам процветал, и у пергамцев не было оснований опасаться будущего. Как отметил А. Шервин-Уайт, эта версия была бы убедительнее, если бы Аттал жил двадцатью годами позже.

5. К предыдущей близка позиция Р. Макшейна: вслед за Дж. Свэйном он полагает: Аттал ожидал, что Рим будет покровительствовать грекам, защи тит их от давления враждебного им Востока и на много веков установит верховенство эллинской культуры на Ближнем Востоке. Не особо веря в римский альтруизм, царь внёс в завещание пункт об автономии города Пергам.

Объяснение представляется довольно наивным — римлянам не было никакого дела до распространения греческой культуры на Восток, да и едва ли Аттал вообще думал об этом.

б.Завещание объясняется традиционной проримской политикой Пергама, а также тем, что пергамцы были обязаны Риму за его победу над галатами. Да и присоединение царства было неизбежно как центра для контроля над Малой Азией. Версия неубедительна. Если бы Аттал завещал царство Аристонику, тот тоже вынужден был бы проводить такую же проримскую политику.

Особняком стоит версия Р. Виппера: возможно, царь задолжал рим-ским капиталистам, и вынужден был отдать им свой залог — всю свою страну. Оставим ее без комментариев.

Д. Боудер вслед за Т. Моммзеном допускает, что причина завещания — злоба Аттала против своих подданных. Ещё до неё, видимо, тоже под влиянием авторитета Т. Моммзена, А. Вэйгал предположил, что завещание царя объясняется «его ненавистью к своей семье и его безразличием к своим подданным».

Аттал завещал царство Риму добровольно и без давления со стороны Рима. Однако имеются и противоположные мнения. Ещё более ста лет назад Г. Дюкудре полагал, что Рим заставил признать себя наследником Аттала III. Завещание, вероятно, следует приписать энергичным усилиям ловкой и вероломной римской дипломатии. Завещание было составлено не добровольно, оно — особая форма римской «мирной» экспансии. Последнее предположение представляется нам обоснованным, но оно нуждается в дополнительной аргументации.

Заканчивая обзор историографического аспекта проблемы, мы вынуждены констатировать некий историографический тупик. Во-первых, многие объяснения в историографии выглядят неубедительно. Во-вторых, Диана Бо-удер пишет — «Мотивы завещания не ясны"70. Джозеф Свэйн: «Мы не знаем ни времени, ни обстоятельств, при которых он написал завещание, и не может объяснить его мотивы». Ф. Старк: «мотив этой щедрости царя никогда не будет установлен». О. Ю. Климов констатирует «неутешительный вывод о том, что загадка последнего царя Пергама до сих пор так и не решена», и соглашается с А. Шервин-Уайтом, что затянувшаяся в науке дискуссия по завещанию Аттала не в состоянии добавить что-либо существенное. Видимо, к такому неутешительному выводу пришли многие современные учёные, т.к. 30−60-е гг. XX века дали много публикаций по интересующей нас теме, но затем наступило явное затухание интереса к ней и дискуссии о завещании Аттала.

С этим трудно смириться. И мы рискнем, никоим образом не претендуя на истину в последней инстанции, а выдвигая лишь собственные гипотезы и версии, попытаться добавить все-таки что-нибудь новое и существенное.

Для этого необходимо затронуть прежде всего дипломатический аспект проблемы, обращая внимание на то, что ускользнуло от внимания исследователей. Достоверно известно пять случаев царских завещаний в пользу Рима:

В 155 г. Птолемей Эвергет завещал Киренское царство Риму, если умрет бездетным (SEG.IX.7). Смысл завещания состоял в том, чтобы сделать для Птолемея IV Филометора, правителя Египта, бесполезным убийство своего брата Эвергета. Ведь в случае его смерти Кирена досталась бы не Египту, а Риму. Сенат одобрил это завещание, т.к. не хотел, чтобы Кирена была присоединена к Египту. Не исключено, что сами римляне подсказали Эвергету такой ход, чтобы оградить его от притязаний Египта, дать ему гарантии личной безопасности, стать гарантом выполнения последней воли царя, а при удачном стечении обстоятельств (бездетность царя) получить Кирену.

Завещание Аттала в 133 г.

Завещание Птолемея Апиона в 96 г. По нему Кирена действительно перешла в руки римлян.

Завещание Птолемея X Александра 1 в 88 г.. Впоследствии оно использовалось римской дипломатией для давления на египетское правительство и обоснования законности присоединения Египта к Римской державе.

5) Завещание Никомеда IV Филопатора в 74 г., по которому Рим мирным путем, без войны прибрал к рукам Вифинию.

Проблема царских завещаний в пользу Рима настолько сложная и важная тема, что она настоятельно требует специальной отдельной работы. Ограничимся лишь кратким выводом. Поскольку завещание Аттала лишь одно из пяти, то здесь едва ли можно говорить о случайности. Скорее речь идет о тенденции. На наш взгляд, обкатав саму идею на завещании киренского царя в 155 г., римляне успешно применили ее к Пергаму в 133 г. и еще трижды использовали в дальнейшем.

Все это не может быть просто случайным совпадением. Можно утверждать, что среди богатого арсенала дипломатических средств и приемов, с помощью которых римляне завоевали полмира, есть место и для завещаний вассальных царей, которые использовались римским сенатом для увеличения территории римского государства. Это позволяет под новым углом взглянуть на основные принципы римской внешней политики. Не приходится сомневаться, что завещания были инициированы самим Римом и их появлению предшествовала кропотливая работа сената по их подготовке, в том числе соответствующая «психологическая обработка» царей.

В своё время ещё Э. Д. Гримм обратил внимание на обстоятельство, почему-то проигнорированное последующими поколениями учёных, — на реформы Тиберия Гракха нужны были деньги, которых в казне просто не было. И тут очень кстати подошло завещание Аттала, чему сенат был рад, т.к. казна пуста, а богатый Пергам — выгодное поле деятельности для римских откупщиков и торговцев. Но Тиберий хотел показать сенату, что нельзя бороться с всемогущим представителем народа, и потребовал, чтобы пергамские деньги пошли только на его реформу, отчего нобили пришли в бешенство. Это требование Гракха было выдвинуто без предварительных консультаций с сенатом. Завещание было нужно и выгодно как сенату, так и Гракху, на тот момент ставшему одним из влиятельнейших лиц Республики. Любопытная деталь — посольство, доставившее из Пергама текст завещания, обратилось не в сенат, а к Тиберию. Это невозможно объяснить только «наследственными узами гостеприимства», связывающими Гракхов с Атталидами. Скорее причина в том, что влиятельныйТиберий много сделал для появления самого завещания, действуя согласованно с сенатом. Этим и объясняется гнев сенаторов: плоды совместно проведённой акции Тиберий решил использовать исключительно для собственных целей.

Невозможно согласиться с Хабихтом, утверждающим, что для римлян завещание стало сюрпризом. К тому же его никак нельзя рассматривать изолированно, вне тех событий, которые происходили в восточном Средиземноморье в 60−30 гг. II в. до н.э. Каков же был дипломатический фон событий, обычно игнорируемый историографией? Устранив своих главных конкурентов, Македонию и Селевкидское царство, Рим стал намного жестче к недавним союзникам. Теперь ему были нужны не союзники, а подданные, и сенат стал на путь ещё не прямой аннексии, но явного подавления и ослабления «друзей» с целью привести их к полной покорности. Этот переход произошел вскоре после разгрома Македонии в 168 г.

Именно тогда римляне ослабили и унизили Родос, недвусмысленно дали понять Ахейскому союзу, кто теперь хозяин Греции. Одновременно они очень жёстко повели себя с Пергамом. За годы дружбы его территория значительно увеличилась. Сенат сам вырастил его как буфер между Селевкидами и Европой, опору против Македонии. Теперь же сильные друзья стали не нужны, сама их сила вызывала подозрения. Не случайно во время войны Пергама и Каппадокии против Фарнака римляне неоднократно вмешивались, но так и не довели дело до мирного разрешения — не в их интересах было допустить дальнейшее усиление Эвмена .

После разгрома Македонии под предлогом нелояльности Эвмена политику круто изменили, взяв курс на ослабление Пергама. Ранее Персей предлагал царю деньги за посредничество в мире или нейтралитет. Вероятно, Эвмен просто хотел выманить у Антигонида деньги, не дав ему взамен ничего, поэтому переговоры царей закончились ничем. Однако слухи о них дошли до Рима, сейчас нужен был предлог для давления на Пергам, и Эвмена обвинили чуть ли не в измене. Даже Ливии считает, что это были тяжёлые, но ложные обвинения (XLIV.24). Ливии полагает — Эвмен думал, что и Рим хочет мира, поэтому решил продать своё содействие обеим сторонам. Полибий пишет, что Эвмен, видя римлян тяготившихся войной и склоняющихся к миру, готов был посредничать в его достижении (XXIX.7.5). Но источники не содержат информации о какой бы то ни было деятельности царя, направленной на примирение Рима с Македонией — Эвмен был слишком осторожен, чтоб совершать столь опрометчивые шаги. Он остался верен союзу с Римом, алчность — единственное, в чём его можно упрекнуть в ходе переговоров с Персеем.

В 168 г. в сенате пергамское посольство, поздравив «отцов» с победой над Персеем, пожаловалось на восстание галатов (Polyb.ХХХ.1.3). Во главе посольства стоял брат царя Аттал (будущий Аттал И). Сенат решил раздробить чрезмерно усилившийся Пергам. Атталу сообщили, что очень расположены к нему лично, а Эвмен в опале, намекнули — проси что хочешь, вплоть до раздела царства (Liv.XLV.19). Искус был велик, но при долгом размышлении Аттал решил не интриговать против брата, поскольку тот был стар и болен, и в любом случае власть должна была достаться ему.

В ответном слове Аттал, напомнив о заслугах Пергама перед Римом, просил сенат отправить послов к галатам, чтобы заставить их сложить оружие и прекратить восстание (Liv.XLV.20). Себе просил только Эн и Маронею. Сенаторы были разочарованы, ожидали, что обвинив брата, он будет просить раздела царства (ibid.). Тем не менее Аттала обласкали и дали ему просимые города. Позже, поняв, что сделать его своим орудием не удаётся, города отобрали, объявив их свободными. Независимой сделали Памфилию, власть над которой Эвмен оспаривал у Антиоха. Желая создать затруднения для Пергама, сенат демонстрировал своё особое расположение к Вифинии и Гераклее, создавая почву для трений между этими государствами.

Римские послы, прибыв к галатам, не допустили Аттала к участию в переговорах под тем предлогом, что его присутствие раздражает варваров. Очевидно, его просто устранили, чтобы можно было говорить свободно. Как полагаетТ. Моммзен, галаты, возможно, и восстали «по наущению римлян». Ход переговоров остался в тайне. Атталу лишь сообщили, что вожди оказались слишком неуступчивыми (Liv.XLV.34). Ливии простодушно недоумевает: — «удивительно, слова римских послов на таких могущественных царей, как Антиох и Птолемей, сильно повлияли и они немедленно заключили мир, меж тем как на га-латов не произвели никакого впечатления» (ibid.).

Утратив надежду на помощь «друга и союзника», Эвмен собрал войска и разбил галатов. Тогда сенат… объявил Галатию независимой (Polyb.XXXI.2)! Опальный царь решил лично явиться в Рим и оправдаться перед сенатом, вернее — доказать ему свою полную невиновность. Это было бы сделать совсем нетрудно, т.к. улик против него не было никаких и сенат прекрасно это понимал. Посему визит царя был крайне нежелателен — никакой реальной вины перед союзником он не имел, а необоснованные обиды Эвмену, столь много сделавшему для Рима, выглядели бы просто вопиюще.

Выход нашли сколь простой, столь и изящный: приняли постановление, запрещающее царям появляться в Риме (см.: Liv.Per. XLVI). По справедливому мнению А. Тойнби, это решение было направлено персонально против царяПергама. Г. Колин утверждает, что в это же время вифинский царь Прусий находился в Риме и был допущен в сенат. Однако справедливости ради отметим, что Прусий уэюе был принят сенатом, когда стало известно, что Эвмен направляется в Рим (Polyb. ХХХ.20.1). Г. Бенгтсон совершенно необоснованно считает — Эвмена именно потому и не пустили в Рим, что Прусий унизил себя в глазах сената низкопоклонством. Но подлинные причины, на наш взгляд, хорошо объяснил Полибий — уже в Бриндизи Атталиду предложили немедленнои огорчить союзников царя (ХХХ.20.12).

Эвмен понял — настала пора бессильной покорности. Отныне даже намёк на равноправные отношения между могучим Римом и его союзниками стал невозможным. Продолжая давление на Пергам, специальная римская миссия в 163 г. десять дней выслушивала в его столице жалобы всех желающих на Эвмена (Polyb.XXXI. 10.3).Получивший столь явные доказательства опалы Атта-лида и вдохновлённый возможностью посчитаться со старым врагом, Прусий начал войну против Эвмена. Римское правительство, обычно быстро прекращавшее столкновения между своими союзниками, если ему это было выгодно, на этот раз просто проигнорировало сообщение пергамского посольства о начале войны (см.: Polyb.XXXII.28.2). Только после смерти Эвмена сенат вынудил вифинца заключить мир с Пергамом.

Зато в Греции отношение к опальному царю резко изменилось. Раньше его, как считали, виновника войны Рима с Персеем, ненавидели. Теперь же он стал очень популярен (см.: Polyb.XXXI. 10.6). Это показывает, как велико было число недовольных Римом. В 146 г. Греция фактически стала римской провинцией. Было очевидно, что вскоре может наступить очередь Пергама.

Естественно, что Аттал понимал это и мог предположить, в каком направлении развивается общая тенденция. Посольства из Рима периодически посещали вассальные царства для ознакомления с ситуацией в них и утверждения проримской политики их правителей. Очевидно, они и подготовили Аттала к мысли о неизбежности поглощения его царства Римом ещё в первый период его правления, пока он ещё сохранял физическое и психическое здоровье.

Общий вывод: в завещании соединились инициатива Рима и мудрость Аттала. Вспомним древнее изречение: «Разумный человек не спорит с неизбежным». Для царя это был вынужденный шаг. Для римского сената — продуманный и просчитанный. Сенат владел всей полнотой информации о ситуациив зависимых государствах и мог влиять на неё не только через своих послов. Хорошо известно, что во всех зависимых от Рима государствах были «агенты влияния» римского сената, была и настоящая действующая агентура, что хорошо видно на примерах из римской политики на Балканах (Калликрат в Ахейском союзе — послушный проводник воли сената). Вообще царские завещания в пользу Рима, как нам представляется — одно из средств изощренной римской дипломатии.

Прошло не больше 13 лет с момента разгрома римлянами Ахейского союза и уничтожения Коринфа. Можно предположить: понимая, что в покое Пергам все равно не оставят и могут покорить так же жестоко и кроваво, как и Ахейский союз, Аттал и решил отдать царство Риму добровольно, чтобы неизбежное поглощение произошло хотя бы бескровно. Не исключено, что такую же мысль внушали ему и римские дипломаты, а к их словам разумные люди уже давно вынуждены были прислушиваться.

Всё вышеизложенное — это достаточно распространённая версия: царь завещал Пергам римлянам, будучи в трезвом уме и здравой памяти, чтобы спасти государство от подчинения Риму грубой военной силой. Однако нам представляется, что имеет право на существование и наша собственная гипотеза — «медицинская».

Прежде всего необходимо попытаться разобраться с датой рождения Атталида, поскольку разброс мнений здесь очень велик и не установлено точно, в каком же возрасте настигла его преждевременная смерть. Страбон утверждает, что в 138 г. Атталу был 21 год (XIII.624). Умер в 36 лет, в 29 лет, около 30 лет, 35−36 лет. Между тем имеющиеся сообщения источников позволяют, на наш взгляд, достаточно достоверно установить год его рождения и едва ли оставляют возможности для других вариантов. ЭвменпосетилРимвконсульство Гая Попилия и Публия Элия (Liv.XLII.10.9), т. е. в 172 г. На обратном пути на него совершили покушение, в результате которого он едва не погиб, его брат Аттал, решив, что царя уже нет в живых, поспешно посватался к его жене (Liv. XLII. 16.8−9). Примерно в это же время в Рим вернулась миссия, отправленная в Македонию для проверки деятельности Персея, и сенат решил отложить войну с ним «до новых консулов» (Liv.XLH.18.1−2). Из этого следует, что Эвмен был в Риме не в самом начале правления консулов 172 г., добавим время на поездку в Дельфы, получается, что плод «сватовства» Аттала к Стратонике никак не мог появиться на свет раньше 171 г. Видимо, это единственно возможная дата рождения будущего Аттала III.

Юстин (XXXVI. 4.5) сообщает, что царь получил солнечный удар, и на седьмой день умер. Отметим, что царь был в поре мужской зрелости — не старше 38 лет. По утверждениям практикующих медиков случаи смерти от солнечного удара человека цветущего возраста бывают уникально редко. И, наконец, обстоятельство, на которое до сих пор, похоже, никто просто не обратил внимания. Умер Аттал весной 133 или, по другой версии, осенью 134 г. Вторая версия несомненно ошибочная, поскольку пергамский декрет датируется 133 г., а июлем того же года — решение сената о принятии наследства. Очевидно, что Аттал скончался никак не позже весны 133 г. В любом случае это не то время, когда в Малой Азии солнечная активность опасна для здоровья, а тем более для жизни взрослого человека. К тому же от солнечного удара редко умирают на седьмой день. Причина смерти царя явно кроется в чём-то другом. В историографии обычно либо просто констатируется факт смерти Аттала без всяких комментариев, либо только отмечается, что это была странная смерть.

В свое время К. М. Колобова предположила, что Аттал стал жертвой римской политики. В своём крайнем проявлении эта версия присутствует в Internet: римляне «стремились устранить неугодного им царя, мешавшего их проникновению в Азию и захвату его царства». Если воспользоваться римской же формулой «cuibono?», то, казалось бы, это убедительное объяснение: текст завещания уже был составлен и царь стал больше не нужен Риму. Однако это слишком простое объяснение.

Аттал III умер в возрасте около 38 лет. Напомним, что все его родственники жили долго даже по современным меркам: Аттал 1 — 72 года, Аттал II — даже 82; Филитер правил 20 лет, Эвмен II — 21 год (жил 68 лет), Эвмен 1 — 22 года.

Суммируем: скончался довольно молодым, обстоятельства смерти непонятны и даже странны, особенно в связи с не менее странным завещанием.

Итак, какие симптомы болезни нам известны? Казнил аристократов, обвинив их в убийстве своих матери и невесты. Проявив такую жестокость, «он оделся в рубище, отпустил бороду, отрастил волосы… не появлялся в обществе… проявлял все признаки безумия, вообще вёл себя так, что казалось, будто его карают маны убитых им людей … Затем, перестав заниматься делами правления, он стал вскапывать грядки… Оставив это дело, он занялся ремеслом медников… Потом решил своими руками построить надгробный памятник матери…» (Justin.XXXVI.4.1−5). За этим занятием его и настигла смерть.

Мать, видимо, была самым родным и близким для Аттала человеком. Не случайно царь получил прозвище Филометор — «любящий мать». Он должен был очень любить её, это подтверждается всеми последующими событиями. Без преувеличений можно сказать, что для Аттала гибель родных стала настоящим психологическим шоком. Э. Грюен пишет, что после этого для царя наступила патологическая подозрительность и паранойя96, что вполне укладывается в русло нашей теории. Возможно, мать и невеста царя имели на него сильное влияние, и можно предположить, что именно поэтому придворные «убрали» их, чтобы поставить Аттала под своё влияние, это чистой воды предположение, хотя и вполне логичное. Титул «родственники» (о avayKCuoaRC.61.стр.5) принадлежал членам Высшего государственного Совета, весьма влиятельного в Пергаме. По крайней мере, сам царь считал их виновниками гибели своих близких, но, не имея фактов мы не можем знать — насколько обоснованно. Юстин утверждает, что обвинения аристократов в убийстве матери и невесты царя было ложным (XXXV.4.1).

Шок вызвал сначала взрыв ярости и казни придворных, затем — депрессию. Видимо, в это время царь уже был серьёзно болен. Он занимался опытами с ядовитыми растениями и медеплавильным делом. Это не позволяет принять версию об отравлении царя: интоксикация микродозами свинца и ртути, ядовитыми растениями, с одной стороны, разрушала его печень и почки, но с другой — давала ему иммунитет против любого яда минерального или растительного происхождения. Приученный к яду организм либо нейтрализовал бы отраву (вспомним Митридата Евпатора), либо мог бы сопротивляться ей очень долго без летального исхода. «Болезнь Аттала была неожиданной, а смерть — скоропостижной», но вопреки утверждению К. М. Колобовой, констатирующей этот факт, он-то как раз и доказывает, что Атталид скончался не от яда. Проштудировав медицинскую литературу и проконсультировавшись со специалистами, мы выдвинули гипотезу, что шок, вызванный гибелью матери и невесты, привёл к расстройству психического и соматического здоровья царя. Исходя из скудных показаний источников, можно предположить, что Аттал умер от инсульта. Разумеется, это не более чем предположение.

Его правление можно разделить на два периода. В первом болезнь ещё не прогрессировала и он успел проявить себя хорошим правителем. Вероятно, после гибели матери и невесты психологический шок ускорил разрушительные процессы в психике и соматике царя.

Психологический аспект проблемы заключается в оценке личности и деятельности Аттала в источниках и историографии. Каким и почему его изображают источники, насколько психологически точно они передают черты его характера? Забота о подданных, занятия наукой и массовые казни, мизантропия — почему и как всё это сочеталось в одном человеке? Отношение Юстина явно недоброжелательное: «Аттал запятнал себя убийствами друзей и казнями родичей» (XXXVI.4.1). Диодор Сицилийский пишет, что, придя к власти, царь уничтожил приближённых своего предшественника, влиятельные люди были приглашены во дворец и убиты наёмниками (см.: XXXIV-XXXV). В сочинениях Юстина, Страбона и Диодора царь предстаёт перед нами безумным и жестоким убийцей, «и, как считают современные исследователи, это полностью соответствует истине». Отметим, что как раз современные учёные так не считают, однако укоренившиеся в историографии стереотипные штампы до сих пор многими воспринимаются как нечто само собой разумеющееся.

Как убедительно показали К. М. Колобова и О. Ю. Климов, очернённый источниками Аттал отнюдь не был плохим правителем и реально заботился о благе государства. Само прозвище Эвергет (Благодетель) подтверждает это. Вопреки утверждениям X. Хабихта и А. Шервин-Уайта, подданные относились к нему хорошо — об этом однозначно свидетельствуют сохранившиеся эпиграфические источники (см.: RC. 66, 67, 68, 69.). Они же сообщают о победе Аттала в какой-то войне и присоединении новых земель к Пергаму (см.: IvP. 246, OGIS. 332). В Пергаме существовал развитый культ царей, но только этим нельзя объяснить доброе отношение подданных к Атталу, которое, очевидно, ничем не отличалось от отношения к его предшественникам. Эпиграфические источники разительно отличаются от сообщений источников нарративных, поскольку надписи представляют совсем другой образ царя — заботливого, внимательного к нуждам подданных. Это невозможно объяснить только официозным характером надписей — они перечисляют его конкретные дела. Традиционно власть царя в Пергаме была огромной, следовательно, от его личных качеств зависело очень многое. Отметим, что Аттал успешно справлялся со своими обязанностями — его правление «ничем не отличалось от правления предшественников». Он был явно неглупым человеком, и при этом не хотел зла Пергаму. Очевидно, ему было присуще чувство ответственности за благо государства, повторимся — именно в первый период его правления, пока он не был сломлен тяжёлой болезнью и физически, и психически. Негативные оценки царя, видимо, не совсем объективны.

Приведём лишь некоторые из них: крайне причудливый государь… чуть не помешанный на странностях, загадочная личность, странная и мрачная фигура. Эксцентричный царь, сатрап Рима, жестокий самодур, создавший восточную деспотию, жестокий и замкнутый мизантроп. Эксцентричный, если не сказать хуже, правитель, непонятно, то ли сумасшедший, то лиздоровый, то ли преследовавший людей, то ли сам подвергающийся преследованиям .

Г. Хафнер, комментируя изображение Аттала на гемме, приведённой в его книге, безапелляционно заявляет: «Выражение лица на гемме подтверждает оценку, данную Атталу III античными авторами (полусумасшедший чудак)». Любые оценочные категории сугубо субъективны, на нас, например, портрет царя производит совсем другое впечатление — тонкое, красивое, умное, мечтательное и болезненное лицо рефлексирующего интеллектуала с явно ослабленным здоровьем.