Михаил Васильевич Ломоносов

Михаил Васильевич Ломоносов

Нет ни одной науки, которая развивалась бы без знания феномена.

Даниил Бернулли Ломоносов интересен нам прежде всего как философ (перифраз).

П. Стретерн Гений не укладывается в рамки требований любой администрации, будь она русской или не русской Рюдигер Тиле

ломоносов литературный физика химия математика

Начну я свое представление Михаила Васильевича Ломоносова с совершенно малоизвестного многим факта, нет, не его жизни, а жизни народа, которого он представляет. Этот факт сам по себе, я считаю, весьма потрясающим для государства, в форме которого мы недавно существовали — Союза Советских Социалистических Республик (СССР), в рамках которого мы сегодня в урезанном виде продолжаем существовать — Российской Федерации (РФ).

18 ноября 1936 года за день до 225-летней годовщины со дня рождения М. В. Ломоносова главная газета «Правда» могучего государства ХХ столетия СССР, народы которого «навеки сплотила великая Русь», государства, во главе которого в качестве его первого руководителя стоял Иосиф Джугашвили, а в качестве второго — Лазарь Каганович, опубликовала передовую статью под названием «М. В. Ломоносов — гениальный сын великого русского народа». Кто готовил тогда этот материал к печати, я не знаю. Вполне возможно, что написана она была русскими доктором химических наук, профессором Б. Н. Меншуткиным или академиком С. И. Вавиловым или (? — В.С.) Г. Штормом, или ими всеми в соавторстве по заказу выше означенных первых лиц, и потому могу предполагать, что она (статья) была вначале на прочтении (цензуре) в Кремле. Статья начиналась словами: «Двести двадцать пять лет минуло со дня рождения Михаила Васильевича Ломоносова, великого сына русского народа, гениального ученого, основателя русской литературы, выдающегося борца за национальную самостоятельность и достоинство русской науки и литературы. Годовщина эта дает основание советской стране вспомнить с глубокой признательностью о человеке, чье наследство вошло ценной частью в железный (не в золотой, как это принято обычно говорить в подобных случаях, а в железный — В.С.) фонд русской и мировой культуры». Что мог тогда значить этот шаг в общей своей основе советских, но далеко нерусских людей? Особенно меня в этой фразе поражает словосочетание «железый фонд русской культуры», ибо звучит это как издевка, насмешка, а не действительное подтверждение заслуг первого восточнославянского интеллектуала супермирового класса — М. В. Ломоносова.

Далее в статье говорится: «Лишь много лет после его смерти выдающиеся ученые физики и химики пришли к заключению, что Ломоносов был гениальным ученым, и некоторые его открытия и гипотезы (какие же это были открытия и гипотезы, авторы не говорят — В.С.) предвосхитили то, к чему пришла впоследствии европейская научная мысль. Советская молодежь должна хорошо знать жизнь Ломоносова, потому что это был человек великой научной страсти. Его самоотверженная борьба за науку была одним из проявлений героических черт великого русского народа… Он стал великим реформатором русского языка именно для того, чтобы достижения науки стали понятны и близки народу». Сегодня ответить на вопрос: лукавила или была искренней тогда газета «Правда» и в ее лице И. В. Джугашвили и Л. М. Каганович в отношении М. В. Ломоносова — и легко, и нелегко, ведь со следующего года в стране этого самого «великого русского народа», «стране гениального сына русского народа М.В.Ломоносова» начался ужасный процесс массового уничтожения интеллектуалов именно того народа, который родил человечеству «гениального» Ломоносова, в том числе интеллектуалов мирового и супермирового класса. А все-таки, действительно, так ли уж велик был этот русский человек из народа — М. В. Ломоносов? Ответить словами из той статьи газеты «Правда» на данный вопрос, откровенно сказать, нельзя. Нечем! Значит, не был оценен тогда еще по-настоящему русским человеком, русской наукой, русским народом, русским (русским ли, восточнославянским ли? евразийским ли? туранским ли?) государством М. В. Ломоносов. О первых руководителях советского государства того времени я уже и говорить не хочу. Но именно в этом я вижу свою главную задачу.

19 ноября 1961 года Москва вновь торжественно (еще более торжественнее, чем это было в 1936 году!) отметила теперь уже дату 250-летия со дня рождения «гениального сына русского народа». Взятые в кавычки слова — это рубрика все из той же газеты «Правда», только за 19 ноября 1961 года. Если сопоставить эту группу слов с названием статьи о Ломоносове за 18 ноября 1936 года, можно увидеть, что из данного словосочетания «великого русского народа» слово «великого» уже исчезло. Я полагаю, что это был симптом. И не простой. В номере выступили лауреат Сталинской премии 1952 года академик А. Топчиев со статьей под названием «Бессмертие», академик Л. Шевяков со статьей «Его идеи опередили столетия» и лауреат Сталинской премии 1952 года за книгу «Михаил Васильевич Ломоносов» А. Морозов.

Вот что писал в своем «газетном труде» специалист в области нитрования, галогенерирования, алкилирования и полимеризации углеводородов, кремнийорганических соединений и промышленному катализу академик А. Топчиев (1907;1962): «Михаил Васильевич Ломоносов — вдохновенный мыслитель, слава и гордость русской науки, ее основоположник, поднявший мировое естествознание на новую ступень. Мировая наука обязана Ломоносову величайшими открытиями, которые предопределили развитие естествознания на столетие вперед вплоть до наших дней. Его научное наследство по сей день, на протяжении двух веков, питает науку. Ломоносову принадлежит открытие всеобщего закона природы — закона сохранения вещества и движения. Он заложил прочный фундамент отечественного языковедения. Идеи (какие? — В.С.) Ломоносова бессмертны. Наука не откажется от этих идей. Пусть же живут, растут и побеждают ломоносовские традиции нашей науки!» И это в статье А. Топчиева «Бессмертие» о М. В. Ломоносове — «гениальном сыне русского народа» («великого русского народа» — по формулировке газеты «Правда» за 18.11.1936 г.) — ВСЕ! .

Из статьи «Его идеи опередили столетия» академика Л. Шевякова (1889−1963) — выдающегося специалиста в области горнопромышленного дела страны я вообще ничего более или менее значительного о М. В. Ломоносове не мог вычитать.

Из статьи А. Морозова «Радетель наук приращения» я выделил только это: «Пожалуй, нигде во всей тогдашней России так не ценили грамоту и «книжную премудрость», так не тянулись к ней, как на Беломорском севере. Огромный народный опыт, народный практический ум и тяга к знаниям как бы воплотились в Ломоносове. В лице его русский народ впервые (впервые ли? — В.С.) с необычайной силой раскрыл свои потенциальные возможности, показал свою способность и остроту в науках. «Ум человеческий, — приводит А. Морозов слова А. С. Пушкина, — по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем». Должен сказать, что эти слова А. Морозова меня весьма «сильно» впечатлили, ибо они могут помочь по-иному взглянуть на личность действительно гениального сына действительно великого русского народа — великорусского народа. А вот этот отрывок из А. А. Морозова поможет разобраться в личности великого русского математика начала XVIII века Леонтия Филипповича Магницкого (и его современных последователей), «Арифметику» которого М. В. Ломоносов, наряду с «Грамматикой» другого великого русского ученого XVII столетия языковеда Милетия Смотрицкого, растворившегося в Польше, назвал «вратами» своей «учености». «Ломоносов осуждал «пугливых невежд» — из числа людей грамотных, гасителей света и врагов разума, препятствующих «наук приращению» .

Из вступительной речи президента Академии наук СССР академика М. Келдыша, озаглавленную «Великий пример служения народу», произнесенную им на торжественном собрании, посвященном 250-летию М. В. Ломоносова, я могу выделить только одну заслуживающую внимания фразу: «Величайшим научным открытием Ломоносова является «всеобщий естественный закон», то есть закон сохранения вещества и движения (Все? — В.С.).

Академик А. Топчиев в своем докладе, произнесенном также на торжественном собрании, повторив вышеизложенное в номере за 18 ноября, добавил: «В трудах М. В. Ломоносова встречаются отдельные мотивы из работ Декарта, Бойля, Гюйгенса, Ньютона, Лейбница, Д. Бернулли, Эйлера. Но, отталкиваясь от весьма противоречивых научных и философских систем, исходя из суммы накопленных опытов и собственных экспериментальных исследований, он создал вполне оригинальную и целостную систему физических воззрений. В разработанной им картине мира центральное место занимает принцип сохранения материи и движения. В 1760 году в русском варианте (есть еще латинский вариант — В.С.) работы «Рассуждение о твердости и жидкости тел» в формулировке этого закона М. В. Ломоносов вместо слова «движение» употребил слово (термин — В.С.) «сила». Действительно, вот это сила! В 70-х гг. XIX века английский ученый Дж. Томсон введет новое понятие, которое он обозначит термином «энергия». Вот это энергия!

Неизвестный автор статьи «Наш Ломоносов», опубликованной в газете «Правда» за 21 ноября 1961 года написал: «Ломоносов перешагнул через сословные и классовые пропасти царской России и из простого паренька превратился в просвещеннейшего мужа Европы, сделался корифеем мировой цивилизации». «Корифеем мировой цивилизации!» — очень здорово! Но это, я еще раз повторяю, о великих открытиях «великого сына русского народа» М. В. Ломоносова в четырех номерах газеты советских марксистов «Правда» — ВСЕ! (газета «Правда» 18.11.1936 г.;18.11.1961 г.; 21.11.1961 г.; 22. 11.1961 г.).

Итак, кем же был велик этот простой и, наверное, не очень-то простой славянорусс? Чем был велик восточный славянин М. В. Ломоносов? Чем гениален?! И так ли уж он был велик? Так ли уж был он гениален, естественно, результатами своего философского и научного трудов? Ведь тот же самый профессор Б. Н. Меншуткин в 1911 году писал: «Лосоносов является одним из самых выдающихся русских химиков (пускай только химиков! — В.С.), более чем на столетие опередившим свое время (время или химию как науку? — В.С.). Полученные им всестороннее научное образование, в основании которого лежала математическая философия (?-В.С.), позволила ему успешно разрабатывать те основные вопросы, затрагивающие физику, химию, и математику, в которых проявилась вся проницательность его взглядов и богатство самых смелых и новых идей для того времени». Далее Б. Н. Меншуткин говорит: «Все рассмотренные мною здесь исследования Ломоносова остались без всякого влияния на выработку совершенно аналогичных теорий XIX века, так как в этом столетии его исследования были совершенно забыты». Вот это да! Вот это оценка! Вот это понимание того, что сделал «простой российский паренек» !

Или: «Ломоносов произвел в 1752—1755 гг. ряд физико-химических опытов, из которых лишь очень немногие дошли до нас (?-В.С.)» (там же с. 68). Или — «Опыты Лавуазье стали всемирно известными, об опытах же Ломоносова никто не знает и даже многие русские химики не находят нужным упоминать о нем». Или — «Труд о „Селитре“ Ломоносова ныне, — продолжает Б. Н. Меншуткин, — не представляет интереса; он написан спешно и почти вовсе (?-В.С.) не содержит химических опытов, что и понятно: во время сочинения диссертации химическая лаборатория Академии еще не была готова». «Диссертация о „Светлости металлов“ М. В. Ломоносова ныне не представляет интереса». И так творчество «гениального» М. В. Ломоносова Б.Н. Меншуткиным оценено буквально на всех страницах его «замечательной» книги. Не выручает в данном случае даже его такая громкая фраза: «Из всех современников один только Л. Эйлер понимал все значение трудов Ломоносова» (10).

Конечно же, М. В. Ломоносов не открыл кислород, не изобрел «атомный вес химических элементов», не ввел понятие «валентность» и т. д. и т. п. Но, заявляю я, всего этого и много другого без Ломоносова позже могло и не быть. А потому я еще раз спрашиваю себя: чем же велик наш соотечественник, ученый и мыслитель Михаил Васильевич Ломоносов? Языковедческую и литературную деятельность его я не беру во внимание. Кстати сказать, «ко дню своей смерти Ньютон (1727 г.) имел в Англии всего 20 человек — своих последователей, кто в какой-то степени понял и принял его идеи, изложенные им в труде «Математические начала натуральной философии» (Карцев В. П. Ньютон. М., 1987, с.224). У М. В. Ломоносова, получается, до сегодняшнего дня нет ни одного последователя, нет ни одного ученого, понявшего его идеи (кроме Л. Эйлера), но он, к сожалению, не был последователем Ломоносова, поскольку сам был оригинальным гением.

В 1961 году, когда М. В. Ломоносову со дня рождения исполнилось 250 лет, великороссам: первооткрывателю Периодического закона и изобретателю Периодической системы химических элементов Д. И. Менделееву (1834−1907) — 127 лет, основателю современной интеллектологии И. М. Сеченову (1809−1905) — 132 года, основателю теоретической космонавтики К. Э. Циолковскому (1857−1935) — 104 года, основоположнику химической физики, создателю теорий теплового взрыва газовых смесей и цепных реакций Николаю Николаевичу Семенову (1896−1986) — 65 лет, основателю практической космонавтики Сергею Павловичу Королеву (1906;1966) — 55 лет, «магеллану» околоземных космических просторов старшему лейтенанту Ю. А. Гагарину — 27 лет. Но мы помним, что Д. И. Менделеев, И. М. Сеченов, К. Э. Циолковский, Н. Н. Семенов, С. П. Королев, Ю. А. Гагарин и многие-многие другие великие русские ученые и специалисты начинались с работ 25−28-летнего М. В. Ломоносова: «Элементы математической химии», «Опыт теории упругости воздуха», «О рождении и природе селитры», «Физические размышления о причинах теплоты и холода». Да, что эти люди, да что Россия? Вся новая интеллектуальная планета второй половины XVIII века начиналась с этих трудов «простого русского паренька» — Михаила Ломоносова!

Выше названной дате и достижениям «выдающегося» (?!) интеллектуала России — Михаила Васильевича Ломоносова в конце 50 — начале 60-х гг. ХХ столетия было посвящено немало книг, статей, речей и проч. и проч. Коснусь некоторых из них. Вот, например, «Речь на сессии Отделения физико-математических наук АН СССР, посвященной 250 — летию со дня рождения М.В.Ломоносова», произнесенная российским лауреатом Нобелевской премии Петром Леонидовичем Капицей — любимым учеником английского ученого Э.Резерфорда. Начинает он свой спич, посвященный «архангельскому мужику» (слова Петра Леонидовича — В.С.) М. В. Ломоносову таким образом: «Говорить о Ломоносове приятно, как приятно общение с одним из самобытных гениев в истории человеческой культуры. Говорить теперь о Ломоносове трудно, так как все мы со школьной скамьи вроде бы весьма хорошо знакомы с его образом и результатами его могучей деятельности. Трудно рассказать что-либо новое, так как уже в продолжение 200 лет жизнь и деятельность Ломоносова всесторонне изучались и обсуждались. Хотя некоторые стороны деятельности Ломоносова и критиковались, но все без исключения говорили о нем с громадным пиететом и признавали его колоссальное влияние на развитие нашей отечественной культуры — языка, литературы, образования, техники и науки. Большое прогрессивное значение Ломоносова признавалось в дореволюционное время, признается и теперь. Уже с прошлого века неизменно торжественно отмечались юбилейные даты его рождения и смерти. В наше время эти торжества (по случаю дней рождения и смерти, а не результатам деятельности? — В.С.) принимают все более и более крупные, всенародные масштабы» , — говорит П. Л. Капица. «Чем крупнее человек, — напоминает П. Л. Капица, — тем больше противоречий в нем самом и тем больше противоречий в тех задачах, которые ставит пред ним жизнь. Диапазон этих противоречий и является мерой гениальности человека. Противоречия как в самой натуре Ломоносова, так и противоречия, в которых протекала его жизнь, были исключительно велики. Трудно найти большее противоречие, в судьбе „архангельского мужика“, живущего и работающего среди придворной верхушки и дворянского сословия, — говорит П.Л.Капица». Оказывается, согласно П. Л. Капице Ломоносов был гениален прежде всего «своими великими противоречиями». Петр Леонидович, видно забыл, что в 1745 году М. В. Ломоносов был избран профессором по кафедре химии Санкт-Петербургской академии наук, то есть был признан ее действительным членом, говоря современным языком — избран академиком, а в 1757 году становится ее канцлером, то есть вице-президентом. Людей такого высочайшего интеллектуального уровня в России того времени среди русских было всего два человека: М. В. Ломоносов (1711−1765) и В. К. Тредиаковский (1703−1768), кстати сказать, тоже выходец их небогатой семьи (только — В.С.) астраханского поповича. — Ломоносов, — продолжает П. Л. Капица, — был прогрессивным общественным деятелем, он видел необходимость народного образования и науки, боролся с суевериями и предрассудками, но для осуществления своей деятельности ему приходилось опираться на вельмож при дворе. Несмотря на свое мужицкое происхождение, он понимал необходимость лести и восхваления державных властителей и по-своему справлялся с этой задачей. (И тут же — В. С) Яркостью своих личных качеств он снискал дружбу и покровительство наиболее влиятельных вельмож того времени — Шувалова (П.И. и И. И. Шуваловых — соответственно, говоря современными понятиями, министра обороны и канцлера России и фаворита императрицы — В. С), Воронцова (министра иностранных дел — В.С.) и Орлова". И это почти все то доброе, что мог выдавить из себя «сын военного инженера» П. Л. Капица (там же, с.325), выросший как выдающийся ученый на идеях работы М. В. Ломоносова «Физические размышления о причинах теплоты и холода», впервые выполненную им в 1744 году и опубликованную в «Novi Commentarii Akademae scientiatrum imperialis Petropolitanae» (т.1, СПБ., 1750, с.206−229) в 1750 году.

" Не раз Ломоносов говорил, — продолжает П Л. Капица, — что его деятельность как поэта и писателя, реформатора русского языка, историка, общественного деятеля, геолога, администратора мало его удовлетворяет и основное свое призвание он видит в научной работе в физике и химии. Казалось бы, что научная работа по химии и физике должна была быть его основной деятельностью, поскольку с самого начала своего пребывания в Академии наук, с 1741 года он занимал место адъюнкта по физике, а через четыре года был назначен профессором химии. Естественно предположить, что при этих условиях гений Ломоносова должен был оставить крупнейший след как в отечественной, так и в мировой науке. Но мы знаем, — подчеркивает Капица, — что этого не произошло, и это неоднократно вызывало недоумение у многих изучавших историю науки. Академик П. И. Вальден в своей речи, произнесенной в Академии наук на юбилее Ломоносова в 1911 году, подробно останавливался на этом вопросе, он указывает «на трагизм в участи научных трудов Ломоносова, не оставивших видимых следов в химии и физике». Вальден приводит ряд данных, подтверждающих незнание иностранными историками научной деятельности Ломоносова. Если на Западе почти не знали научных работ Ломоносова как физика и химика, то и у нас они оставались или неизвестными или забытыми до самого последнего времени. Современниками Ломоносов был признан большим ученым. Но характерно, что никто из окружающих не мог описать, что же действительно сделал в науке Ломоносов, за что его надо считать великим ученым" (там же, с. 328). Итак, действительно, за что же надо считать М. В. Ломоносова гениальным ученым и философом?

Приписывать М. В. Ломоносову то, что в таком-то месте он сделал не так, как это трактует современная наука и современные ученые и философы и винить его в этом, труд совершенно бездарный, а оттого и бесполезный, ибо каждому времени свое, каждому великому ученому свое. Труды их, как ступени лестницы, по которой мы движемся навстречу истинному пониманию окружающего нас мира и нас самих. «До сих пор, — писал в 1977 году А. С. Компанеец, — ученики в школах проходят безнадежно устаревшую теорию Бора (1885−1965) с ее необъяснимыми орбитами, которых на самом деле не существует. Миллионы молодых людей из года в год учат неправильное на том основании, что учителя не могут объяснить им правильное!». (Компанеец А. С. Что такое квантовая механика?, М., 1977, с.8). А ведь Н. Бор ушел из жизни всего лишь 15 лет до написания вышеупомянутой книги А. С. Компанейца.

"

Литература

о М. В. Ломоносове огромна, — писал в 1965 году известный историк науки В. П. Зубов. — Однако нельзя сказать, чтобы все стороны его многогранной деятельности были освящены с достаточной полнотой (что верно, то верно — В.С.). Исследователи нередко главное свое внимание обращали на то, что Ломоносов «предвосхитил», «предвидел», «предугадал», вместо того, чтобы раскрывать исторические причины как были возможны подобные «предвосхищения», «предвидения», «предугадывания», опережавшие свой век". Сопоставление атомизма Ломоносова с предшествущими учениями делались нередко в плане целых столетий; его сравнивали с атомизмом Гассенди, Декарта, Бойля и слишком мало уделяли внимания тем, кто был современником Ломоносова. Такое изолирование от ближайшего исторического окружения, вместе с модернистскими истолкованиями отдельных высказываний, вело к «героизации», коренным образом противоположной действительно историческому истолкованию. «Чудеса» приоритетов продвигали вперед ломоносоведение столь же мало, как старомодные панегирики полководцам и государственным деятелям — историческую науку.

Настоящий исторический подход, — продолжает В. П. Зубов, — становится возможным лишь тогда, когда к Ломоносову подходят, как к сыну своего века, как к сыну глубоко оригинальному, сочетавшему, по выражению А. С. Пушкина «необыкновенную силу воли с необыкновенною силою понятия» (Зубов В. П. Развитие атомистических представлений до начала 19 века, М., 1965, с.316).

Значительный раздел во втором томе «Учение Дальтона. Исторический аспект» своего трехномника «Три аспекта атомистики» академик Б. М. Кедров посвящает М. В. Ломоносову. «Большое внимание, — писал в 1969 году Б. М. Кедров, — было уделено мною атомистике М. В. Ломоносова, как прямой предшественнице атомистике Дальтона (выделено мною — В.С.). В конце 40-х — начале 50-х годов усилилось внимание советских историков науки к истории отечественного естествознания. Однако в эти годы эта тенденция в ряде случаев получила неправильное, искаженное выражение. В некоторых работах того времени по истории науки приоритет естественнонаучных открытий приписывался только нашим соотечественникам, в т. ч. Ломоносову (? — В.С.).

При оценке научного творчества Ломоносова я видел свою задачу в том, — продолжает Кедров, — чтобы проследить, каким образом главные достижения Ломоносова вытекали в качестве гениальных предвидений из его общей идеи сохранения материи и движения — идеи, лежавшей в основе всей его атомно-кинетической концепции. Оказалось, что если принять оба принципа сохранения и сочетать их с представлениями об атомах, то отсюда (даже без соответствующего экспериментального подтверждения самих принципов) чисто логически вытекают такие следствия, которые в обстановке науки XVIII века оказались чрезвычайно смелыми предвосхищениями многих физических и химических открытий конца XVIII и всего XIX веков. Но все же это было только предвосхищением открытий, но не свершением, для чего во второй трети XVIII века не было необходимых условий" (Кедров Б. М. Три аспекта атомистики. Учение Дальтона, т.2, М., 1969, с.8). Вот так, дорогие коллеги, оценивал деятельность ученого и философа Ломоносова философ и ученый Б. М. Кедров. Но кстати здесь сказать, в противодействии Б. М. Кедрову, еще в 1910 году немецкий историк химии М. Шпетер, отмечая заслугу М. В. Ломоносова в формулировке закона сохранения материи и движения подчеркнул (кто-кто, а немецкие ученые и философы хорошо были знакомы со всеми научными и философскими трудами великоросса М. В. Ломоносова еще в XVIII веке, даже диссертации по его творчеству защищали): «Такого осознанного всеобъемлющего и точного выражения важнейшего закона химии (закона сохранения материи и движения — В.С.), какое имеется у М. Ломоносова, мы не найдем у Лавуазье» (Биографии великих химиков, пер. с немецк., М., 1981, с.60).

Выскажу по поводу выше написанных мыслей марксиста-ленинца академика Б. М. Кедрова несколько возражений. Во-первых, философский и научный атомизмы М. В. Ломоносова не были предшественником научного атомизма Дж. Дальтона (1766−1844), ибо Дальтон был ортодоксальным продолжателем (своего рода учеником) той модели философско-научного атомизма, которую изобрел М. В. Ломоносов. Что это действительно так, а не иначе, сошлюсь на слова самого Дж. Дальтона, взятые из его работы «Новая система химической философии» (1908 г.). Вот что здесь он пишет и как пишет: «Все тела, имеющие воспринимаемую величину, состоят из огромного числа крайне малых частиц или атомов, которые соединены воедино, благодаря силе притяжения. Эта сила, смотря по обстоятельствам, более или менее заметна, и поскольку она препятствует разделению атомов, то очень удачно названа в этом смысле притяжением сцепления». А пишет он, я повторяю, чисто по Ломоносову, а не по И. Ньютону, потому что придти к своему основному выводу о кратных отношениях в химических соединениях и введению понятия «относительный атомный вес», пользуясь моделью химического слоя материи Р. Декарта или горячо им любимого И. Ньютона, он никогда бы не смог. К этим понятиям Дж. Дальтон мог придти и пришел, работая только в модели химического слоя (атомной философии) нашего М. В. Ломоносова. Ведь у М. В. Ломоносова все это уже было. И гораздо более точен в определении и оценке результатов философского и научного атомизмов М. В. Ломоносова пусть далеко не ученый, великий восточнославянский, великорусский поэт и мыслитель А. С. Пушкин, когда он писал: «Ломоносов — величайший ум новейшего времени, человек произведший в науках переворот и давший им то направление, по которому текут они и поныне» (Пушкин А.С. ПСС, т.7, М., 1937, с.641). Это в тысячу раз вернее, точнее, правильнее. Вот так-то, Бонифатий Михайлович. И «новая эпоха в химии» начинается не с Дальтона, и даже не с Лавуазье и Р. Бойля, как об этом пишет обожаемый вами Ф. Энгельс, а с М. В. Ломоносова, ведь тот же Лавуазье воспользовался, начиная свою профессиональную деятельность химика, в первую очередь, результатами экспериментов и теоретических положений М. В. Ломоносова, изложенных им в «Комментариях Санкт-Петербургской академии наук», а не кого-либо другого. То, что в химии Лавуазье пошел дальше М. В. Ломоносова, тут я с вами согласен. Но так и должно было быть, иначе не было бы ни Лавуазье, ни Дальтона, ни Гей-Люсака, ни Авогадро, ни Д. И. Менделеева. Известный шотландский химик Дж. Блэк в 1754 году писал: «Все наши прежние понятия о химических соотношениях изменились» (явно напрашивается — только после Ломоносова — В.С.). Почему? Я забегаю несколько вперед, потому что «в результате (работ М. В. Ломоносова — В.С.) место отвлеченных „принципов“, „начал“, „земель“, включая „флогистон“ заняли реальные химические элементы» (Кедров Б. М. Три аспекта атомистики, т.2, Учение Дальтона, М., 1969, с. 17), точнее — ломоносовские атомы химических элементов, рисунками и словесными образами которых наполнены многие его опубликованные произведения.

В своей работе «М.В.Ломоносов» Г. С. Васецкий в 1969 году писал: «Ломоносов решительно ломал устарелые традиции в исследовании природы» (Васецкий Г. С. М. В. Ломоносов, М., 1961, с.7). Изучая труды М. В. Ломоносова, я нигде не заметил, что наш Михаил Васильевич Ломоносов что-либо ломал в науке. Ломоносов ввел в философию и науку (в человеческий интеллектуальный оборот) новую научную Программу под названием «АТОМНАЯ МОДЕЛЬ ВСЕЛЕННОЙ» и на этой основе далее развил атомное учение строения химического вещества на Земле. Это да! А открытия? Они пришли к Ломоносову с его новой моделью понимания существа и сущности мира. Только-то и всего! Говорить о том, что Ломоносов что-то «ломал» в науке — это ненаучно, по варварски как-то. Он строил, создавая новое представление о мире и о веществе его составляющего. И вот здесь стоит обратить внимание на весьма важный факт нашего бытия-мышления, а именно: совпадает ли то, что мы строим в своей интеллектуальной системе, в своем мозгу с тем, что находится за пределами нашей интеллектуальной системы, нашего мозга. То, что по своему вещественному содержанию они не тождественны и тем более не равны — это факт. Но равны ли они (модель мира и естественный мир), конгруэнтны ли они в плане «образа» ?

" Отличие реальных систем (моделей Вселенной — В.С.) от концептуальных (абстрактных, виртуальных, то есть созданных только силой человеческого интеллекта — В.С.) дает иногда основание, — писал в 1967 г отечественный философ Н. Ф. Овчинников, — относить понятие системы (модели — В.С.) лишь к сфере самого знания. Сложный объект действительности, или, иначе говоря, систему реального объекта, предлагается поэтому называть структурой. Мы, однако, примем другой обозначение. Целесообразней, как нам кажется, говорить о различии материальных систем и систем, относящихся к области знания. Понятие структуры будет иметь определенное отношение и к тем и к другим системам, хотя, разумеется, это не исключает различия структур" (Овчинников Н. Ф. Категория структуры в науках о природе; // Структура и формы материи, М., 1967, с.12). Это весьма сложный и очень ответственный вопрос. Но еще более ответственен ответ на этот вопрос, ибо все исследователи мира работают только с созданными их воображениями моделями мира и объектами — также моделями, располагающимися внутри данной (данных) модели (моделях), созданными опять-таки путем только работой их интеллектуальных систем.

Далее Г. С. Васецкий говорит, что М. В. Ломоносов, как сын своего века, использовал в своих теоретических построениях вещественных тел и атомов, из которых состоят данные вещества, только механическую форму движения. Но это ведь естественно, г-н Васецкий, поскольку тогда ученые еще не знали иных моделей форм движения материи и отсюда иных моделей форм материи. Добавлю, что впервые более или менее ясное понимание механического «движения как способа существования материи» формулируется ирландцем Дж. Толандом (1670−1722) и затем доведено до положения теории славяноруссом М. В. Ломоносовым (1711−1765). Но само учение о формах движения материи и на этой основе учение о различных формах материи получило свое настоящее развитие в конце XIX — начале XX века. Так что обвинять Ломоносова в том, что в объяснении выше означенного он был механицистом, в высшей степени неразумно. Ломоносов стоял на том теоретическом фундаменте — атомизме, который предоставил ему его век. Но поскольку он был творческим атомологом, то естественно, на базе старой модели, он разработал новую модель атомизма (атомологии) и далее на ее основе уже решил весьма значительное количество задач науки и философии, настоятельно требовавших своего осуществления. Именно поэтому после Ломоносова оставались Откровения и Открытия, которые некоторые интеллектуалы, ну, не хотят почему-то воспринимать за Открытия. И потому я категорически не согласен с утверждением Г. С. Васецкого о том, что в области «теоретической механики Ломоносов не совершил таких открытий, научных обобщений, которые поднимали бы эту область знаний на новую, более высокую ступень» (Васецкий Г. С. М. В. Ломоносов, М., 1961, с. 91). Еще как поднимали! Не из этого ли понимания идей М. В. Ломоносова в 1749 году француз Д. Дидро разработает методологию (в рамках все той же атомной модели М.В.Ломоносова), которая получит название «трансформизм», но о котором «Философский энциклопедический словарь» 1990 года не найдет в себе мужества (а может быть???) поместить статью. Зато диалектике и диалектическому материализму и диалектическому идеализму, то есть совершенно неведомо чему, будут отведены десятки, более того сотни страниц.

М.В. Ломоносов делает для себя вывод, что для уяснения дела о сути окружающего мира, он, прежде всего, должен выделить отрасли интеллектуальной деятельности — «здоровую философию», химию и физическую химию. У каждой отрасли должен быть свой особый предмет (или объект) изучения. Философия должна, по его мнению, открывать и исследовать наиболее общие законы естественной модели мира, наиболее приближенной к естественной природе, и выводить отсюда закономерности всего объема принадлежащего совокупной химии и отдельно физической химии. «Правда, были и в этом столетии, — пишет М. В. Ломоносов, — ученые, приступившие к этому тяжелому делу и производившие похвальную попытку продолжить дорогу во внутренние тайники тела и зажечь свет среди этой темной ночи; но обманутые в своих ожиданиях, они и у других, казалось, отняли почти всякую надежду на успех. И я не осмелился бы приступить к этому (проложить дорогу во внутренние тайники тел и зажечь свет среди этой темной ночи), если бы сначала не считал возможным, размышлением преодолев все огромные препятствия, руководствуясь строгим геометрическим методом и пользуясь указаниями бесчисленных явлений, миновать, наконец, все изгибы и проложить тропу к великому свету новой здравой философии. Физическая химия есть наука, дающая объяснение на основании физических начал и опытов тому, что происходит при смешении тел вследствие химических операций. Она может быть названа также химической философией, но в совершенно другом смысле, чем та философия, где не только объяснения, но даже самые операции обычно производятся тайным образом» (Ломоносов М.В. ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с.461).

В своей другой работе «Введение в истинную физическую химию» М. В. Ломоносов продолжает: «Физическая химия есть наука, объясняющая на основании положений и опытов физики то, что происходит в смешанных телах при химических операциях. Она может быть названа также химической философией, но в совершенно другом смысле, чем та мистическая философия, где не только скрыты объяснения, но и самые операции производятся тайным образом. Я называю химию наукою в подражание писателям натуральной философии, которые хотя дают объяснение лишь важнейшим явлениям природы, так что очень много сомнительного и еще больше неизвестного, там не менее по праву украшают физику наименованием науки, имея основание для этого не в своих познаниях, но в задачах физики. Итак, никто не будет отрицать, что как бы мы мало ни преуспели в объяснении химических явлений физическим путем, мы можем в настоящем опыте пользоваться равными правами с физиками» (Ломоносов М.В. ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с. 483, 485). Объект химии как натуральной философии и науки, — пишет далее М. В. Ломоносов, — «исследовать как состав доступных чувствам тел, так и то, из чего впервые образуются составные тела, — именно начала» и отсюда состав доступных чувствам тел из наблюденных различных качеств и тел и их изменений (Ломоносов М.В. ПСС, т.2, М.-Л., 1951, с. 489).

В 1961 году президент Академии наук СССР (с 1945 г.), академик (с 1932 г) С. И. Вавилов также как и П. Л. Капица, вероятно, по незнанию говорил о том, что «результаты научной деятельности М. В. Ломоносова остались почти неизвестными на Западе, а на родине в свое время он (Ломоносов — В.С.), к сожалению, был еще почти одиноким, не было конгениальных учеников и преемников» (Вавилов С. И. Михаил Васильевич Ломоносов, М., 1961, с. 30). Это мнение С. И. Вавилова совершенно неверно. Как же это так получается, что первый философ и ученый планеты того времени М. В. Ломоносов, которого уже в этом качестве отметил его учитель немец Х. Вольф — сам личность весьма незаурядная и гениальный Леонард Эйлер — не был известен ни на Западе, ни в России? Господь с вами, Сергей Иванович! И это все вот в таком искаженном свете преподносят нам выдающиеся ученые России. Славянороссы сами добровольно принижают значение величайшего своего собрата, суперинтеллектуала планеты эпохи XVIII столетия?! Впрочем это и не мудрено. Уж очень мы любим быть на вторых ролях, более того быть не замеченными, не отмеченными. А верно ли это? Правильно ли?!

Обращу в связи с этим внимание на рассуждения отечественного исследователя Я. Г. Дорфмана (1898−1974). В своей статье «Физические воззрения Леонарда Эйлера» в 1958 году он писал: «В 1746 году (Эйлер — В.С.) высказался весьма одобрительно о кинетических работах Ломоносова, в частности о его „Размышлении о причине теплоты и холода“. В этом отзыве Эйлер действительно, после многочисленных похвальных эпитетов, написал о теории Ломоносова следующую фразу: „Я совершенно уверен в справедливости его изъяснений“. Однако после приведенных выше цитат, мы считаем, что этот торжественный отзыв, как и все ему подобные другие отзывы Эйлера не следует понимать чересчур буквально. Эйлер относился благожелательно к Ломоносову и, хорошо зная тогдашние порядки в Петербургской академии, в ответ на назойливые, диктуемые интригами запросы управляющего Академией Шумахера писал такие отзывы, которые должны были гарантировать Ломоносова от неприятных случайностей» (Дорфман Я. Г. Физические воззрения Леонарда Эйлера; //Леонард Эйлер, Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, представленных Академии наук СССР, М., 1958, с.382−383). Вот в чем оказывается причина столь благосклонного отношения со стороны Л. Эйлера, по мнению «советского» ученого Я. Г. Дорфмана к русскому исследователю М. В. Ломоносову! Пожалел, видите ли, великий русский швейцарец, живший тогда в Германии, нашего ученого, защитил его от немца Шумахера, исполнявшего должность библиотекаря в СПБ-Академии наук и по совместительству — должность ее «президента». Ну, спасибо вам, Яков Григорьевич, за столь проницательный ответ об интеллектуальности славяноросса Михаила Васильевича Ломоносова. Впрочем, мы еще встретимся с вами на страницах, правда, другой статьи, чтобы более подробно поговорить о сути настоящего дела.

Кстати сказать, Э. Винтер и А. П. Юшкевич более серьезно и оттого намного вернее подошли к оценке воззрений М. В. Ломоносова со стороны Л.Эйлера. В своей статье «О переписке Эйлера и Миллера» они пишут: «Отметим, между прочим, близость взглядов Эйлера ко взглядам Ломоносова» (Винтер Э., Юшкевич А. П. О переписке Эйлера и Миллера; //Леонард Эйлер. Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, М., 1958, с.472). С этим мнением вышеупомянутых исследователей я значительной степени согласен, несмотря на вот такие слова Л. Эйлера в его письме Миллеру от 5.07.1755 г. о работе М. В. Ломоносова «Размышления о причине теплоты и холода»: «Все, что об этом говорится другими, нелепо или неосновательно, поэтому гипотеза (М.В.Ломоносова — В.С.), хотя бы еще далекая от того, чтобы быть достоверным объяснением, заслуживает всяческого внимания: возражения же его противников показывают частью, что они не поняли его мнения, частью же их грубое невежество, поскольку они хотят уверить читателей, будто этот вопрос уже трактуется в другом месте лучше и весьма основательно» (Винтер Э., Юшкевич А. П. О переписке Эйлера и Миллера: // Леонард Эйлер. Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, М., 1958, с.482). Замечу, что Л. Эйлер никогда не был сторонником атомной теории Демокрита, Гассенди и, естественно, М. В. Ломоносова.

В 1986 году страна отмечала 275-летие со дня рождения М. В. Ломоносова. Журнал Академии наук СССР «Природа» почти весь 9-ый номер того года посвятил М. В. Ломоносову. Наиболее «интересными» статьями из номера, с моей точки зрения, оказались статья химика-органика и философа, председателя Совета Северо-Кавказского научного центра высшей школы, член-корр. АН СССР Ю. А. Жданова (род.1919, Ростов н/Д; Волков В. А., Вонский Е. В., Кузнецова Г. И. Выдающиеся химики мира, М., 1991, с.165), кандидата философских наук Н. К. Гаврюшина (Москва) «Храм наук» и «Книга природы» и особенно полезной статья доктора философских наук Н.Ф. Овчинникова" (Москва) «Истоки и судьба „закона“ Ломоносова». Я напоминаю — 1986 год! Ю. А. Жданов «ничтоже сумняшеся» пишет: «Ломоносов страстно любил науку, был ее великим деятелем… Его гениальные дарования (тем не менее — В.С.), способности и научные идеи не могли непосредственно взойти на русской почве, поэтому его работы не оказали существенного влияния на европейскую и русскую науку его эпохи» (? — В. С.). Далее, он как бы осекаясь, заявляет: «Правда, этот вывод не может быть принят с полной категоричностью. Итальянец А. Вольта прямо ссылался на Ломоносова как автора кинетической теории тепла и критика учения о теплороде. Англичанин Х. Дэви повторил почти дословно идею Ломоносова в „Элементах химической науки“ без ссылки на Ломоносова. С тех пор исследователи ссылались обычно на Дэви как на основателя молекулярно-кинетических представлений, упуская вклад русского ученого» (Жданов Ю. А. Слово о Ломоносове; // Природа, № 9, М., 1986, с. 7). И так, до бесконечности. Но, с другой стороны, тот же ученый-химик Ю. А. Жданов верно заметил, то чего не хотят замечать другие ученые: «Универсальность Ломоносова действительна уникальна. Фактически она родственна духу Возрождения и в первую очередь вызывает по ассоциации образ Леонардо да Винчи. Как и у великого флорентинца, картину мира (ну, почему картину мира, а не модель мира? — ведь разговор-то идет о модели мира того и другого? — В.С.), которую рисовало воображение Ломоносова, можно в целом назвать механической… Ломоносов опирался на весь опыт механического естествознания и предпринял попытку распространить его представления на химические явления: „если кто хочет глубже постигнуть химические истины, то ему необходимо изучать механику“. Следующая логическая ступень в рассуждениях Ломоносова такова: знание механики невозможно без овладения чистой математикой. Отсюда требование к химику — основательно изучать и знать математику». Ломоносов, учитывая небольшой для своего времени объем применения математики в естественных науках (гидравлике, оптике, аэрометрии, астрономии), удивительно глубоко оценил роль математических методов для успешного решения химических задач… Это в первую очередь относится к пониманию строения атома (атомов химических элементов — principiorum chimikorum М. В. Ломоносова — В.С.), природы химической связи, межмолекулярных взаимодействий… Нельзя не поражаться, — умиляется Ю. А. Жданов, — глубине прозрения Ломоносова, который писал: «Все, что есть в природе, математически и точно определенно; хотя мы иногда сомневаемся в этой точности, но наше незнание нисколько не умаляет ее» (Ломоносов М.В. ПСС, т.1, М.-Л., 1950, с. 75, 149; Жданов Ю. А. Слово о Ломоносове // Природа, М., 1986, с. 10, 11). Далее Ю. А. Жданов повторяет все то, что было в общем-то уже выше изложено другими. Кроме, как мне кажется, вот этого: «Ломоносову, а не кому другому, принадлежит идея химического индивидуума (то есть атомов химических элементов — В.С.). Эта идея, — пишет он, — лежит в основе понимания более сложных систем; растворов, сплавов, а также агрегатных состояний веществ» (Жданов Ю. А. Слово о Ломоносове; // Природа, М., 1986, с. 14). Что верно, то верно. Но здесь нужны доказательства. Их у Ю. А. Жданова (во всяком случае) в этой статье нет. Жаль!

До нашего времени звучат выпады против М. В. Ломоносова, оспаривающие его высочайшую состоятельность как ученого и философа супермирового класса подобные этому: «Все сказанное здесь отнюдь не перечеркивает заслуг М. В. Ломоносова в различных науках, исключая естественно, его „перехлесты“ в виде открытия им закона сохранения массы и движения, или об экспериментальном подтверждении Ломоносовым закона сохранения веса при химических реакциях». Это было написано в 1991 году Э. П. Карпеевым в статье «Ломоносов в русской культуре» (Карпеев Э. П. Ломоносов в русской культуре; // Ломоносов. Сборник статей и материалов, вып.9, Л., 1991, с. 8). Я при сопоставлении моделей мира, или как их сейчас не совсем точно определяют — «научных картин мира» покажу насколько не правы те, кто рассуждают подобно Э. П. Карпееву, Б. Я. Билыку, П. Л. Капице, Я. Г. Дорфману и некоторым другим в отношении указанных выше, по их словам, «открытий Ломоносова». Да, действительно, судьба ряда работ М. В. Ломоносова в какой-то степени сродни судьбе ряда астрономических работ Леонарда Эйлера. В 1957 году М. Ф. Субботин по этому поводу выразился: «Астрономические работы Эйлера, опубликованные в мало доступных академических изданиях XVIII века, никогда не переиздававшиеся и не переводившиеся (за двумя небольшими исключения), не очень много читались современниками, а потом были в значительной степени забыты. Не удивительно поэтому, что многое из идей и открытий Эйлера не связывается непосредственно с его именем. Огромное большинство астрономов знакомились с ними в уже трансформированном виде по широко распространенным сочинениям Лапласа и Гаусса, много раз переиздававшимся и переводившимся, которые в течение целого столетия служили основными учебниками. Лишь для немногих были доступны те издания Петербургской и Берлинской академий, в которых напечатаны почти все астрономические работы Эйлера. Поэтому приоритет Эйлера во многих случаях оказался забытым и влияние его идей на дальнейшее развитие науки приуменьшалось.» (Субботин М. Ф. Астрономические работы Леонарда Эйлера; вз. из // Леонард Эйлер. Сборник статей в честь 250-летия со дня рождения, М., 1958, с. 269, 271). Но основная масса наиболее значительных научных и философских работ Ломоносова все-таки была опубликована при его жизни.