В сознании сциентистов начала эпохи дигитализации, наука — это не практика изменения мира, а процесс постижения его таким, каков он «сам по себе». Технология же — это, прежде всего, способы изменения мира; творцов сверхтехнологий интересует не Истина мира, а то, каким преобразованиям его можно подвергнуть.
Совершенно иначе решается вопрос о грани, разделяющей науку и технологию в культуре тотально дигитализированного общества. Здесь эта грань с самого начала рассматривается как эвентуальная, исторически обусловленная, темпоральная и ни в коем случае не общеобязательная. Интеллектуалы эпохи дигитализации сознательно дистанцируются от сциентистски-созерцательной стратегии постижения бытия, в контексте которой познанное бытие считается никак не измененным познавательными технологиями. Их мировоззренческая стратегия потому идентифицируется как «технологизм», что она признает приоритет не сциентистского, а «инструментально-инженерийного» отношения человека к природе, обществу, человеку, социально-гуманитарной среде его обитания. Инициаторы этой стратегии не устают повторять, что любая человеческая деятельность (включая и познавательную) неизбежно изменяет те аспекты бытия, на которые она направлена. И в той мере, в какой она осуществляет такие изменения, она является технологичной.
С точки зрения интеллектуалов эпохи дигитализации, технологизм как мировоззренческая перспектива не является производным от мировоззренческого сциентизма. В онтологическом плане технологическое отношение человека к миру предшествует умозрительному отношению. Технологии могут вообще не опираться на научные знания. «Существует много примеров деятельности, которая является без сомнения „технологической“, но в то же время включает в себя иные, нежели научные виды знаний».
В качестве примеров, когда технология шла впереди фундаментальных научных исследований и опиралась не на научные знания, а на опыт и чувственную интуицию, могут служить: знаменитый цикл Карно, коэффициент полезного действия идеальной тепловой машины, необратимость тепловых процессов, первое и второе начала термодинамики и т. д. Научно-теоретическое осмысление всех таких достижений было осуществлено в ходе фундаментальных исследований, проведенных после того, как технический и технологический прорыв уже был сделан.
Все более могущественные способы дигитализации информации, размывающие дихотомию «наука — технология», преобразует эмпирический технологизм в технонауку, в контексте которой вопрос о приоритете науки и технологии становится псевдовопросом. После превращения технонауки в двигатель экономического роста, научное знание начинает играть для этого «двигателя» роль своеобразного «топлива».
Для приверженцев мировоззренческой перспективы технологизма, не только стратегические ресурсы человечества (т.е. вещество, энергия, информация), но и человек, информационно-гуманитарная среда его обитания, психический, интеллектуальный, духовный мир, человеческая субъективность во всей ее тотальности) — все это объекты, подлежащие информационно-технологическому преобразованию. Высшее предназначение технологов состоит в том, чтобы не интерпретировать, а изменять, конструировать, творить мир, в котором непредсказуемо развертывает себя бесконечномерная жизнь человека. В таком дигитализированном технологически конструируемом обществе, нет ни «чистой» науки, ни «чистой» технологии. С ними произошло то же самое, что и с ньютоновскими концепциями пространства и времени после появления теории единого «пространства-времени» Минковского. «Чистая» наука, и «чистая» технология превратились в одномерные «проекции» единой технонауки. Сама же технонаука, производящая наукоемкие технологии (вещественно-энергетические, информационные, гуманитарные), стала напоминать ленту Мебиуса, в каждой точке которой обе названные «проекции» переходят друг в друга.
В эпоху тотальной дигитализации отношение «наука — технология» выглядит намного сложнее, чем на заре эпохи Модерна. Здесь эта оппозиция — всегда условна и может использоваться только как методическая абстракция при рассмотрении лишь узкого класса проблем. Творцы сверхтехнологий подчеркивают, что в реальной практике существует не дихотомия «наука — технология», а нерасторжимый симбиоз между ними. И именно этот симбиоз, порождающий «кооперативный эффект», они обозначают неологизмом «технонаука».
Человек эпохи дигитализации самоосознает себя субъектом глобальных действий, орудующим непрерывно совершенствуемой индустрией наукоемких технологий. Для него, фундаментальная наука, которая не допускает преобразования добытых ею знаний в наукоемкие технологии, не имеет потребительской ценности и потому не может рассчитывать на поддержку со стороны общества глобальной рыночной экономики. Мировоззренческая перспектива дигитального технологизма, таким образом, навязана науке не философией трансгуманизма, а всевластным глобальным рынком технологий и услуг. Философия трансгуманизма является не более чем отражением этой мировоззренческой перспективы.
Гуманитарии ХХI века акцентируют внимание на том, что мир реалий, возникающих в контексте «технократического дискурса», вырвался из-под его власти и превратился в демоническую силу. Оказавшись в таком демонизированном мире, человек утратил уверенность в том, что он знает, как жить, чувствовать, мыслить, действовать в мире самоорганизующихся систем, как укрощать этот мир, как отстаивать в нем свободу своей субъективности. Свобода для человека превратился в неразрешимую проблему. И такой она становится потому, что в эпоху революции сверхтехнологий все формы человеческой активности — религия, искусство, наука и т. д. — становятся политикой (в предельно широком толковании этого слова).
На смену онто-тео-телео-логии человеческой субъективности приходит своеобразная политология субъективности, катализатором развития которой является Nonlinear science. Без освоения культуры мышления, которая культивируется в Nonlinear science, мы не сможем принять и передать следующим поколениям эстафету истории в многовековом процессе смыслотворчества. Революция сверхтехнологий — это своеобразная передача эстафеты, которую осуществляет наша современность. Эта революция не только разрушает традиционный взгляд на мир, но и осуществляет переход к новой картине мира, которая возникает как онтология языка Nonlinear science. В отличие от своих предшественниц, эта революция сверхтехнологий, не обещает окончательных ответов на извечные метафизические проблемы.
Главная мировоззренческая ценность этой революции состоит в том, что она приводит нас к плюральному взгляду на мир, в рамках мир предстает как театр непрерывной борьбы между естественными и социальными стихиями, между антагонистическими «логосами», между конкурирующими архетипами. Не исключено, что Nonlinear science предоставит возможность предотвратить надвигающуюся технологическую сингулярность. Позволяя человеку все более властно вторгаться в таинственнейшие основания естественного, психического и социального бытия, Nonlinear science и порождаемая ею индустрия сверхтехнологий возбуждает в нем не эйфорию, а мировоззренческое разочарование, экзистенциальную тревогу, возрастающее недоверие к надвигающемуся техногенному будущему.
Заключение
Наукоемкое будущее, к которому европейцев привел антропоцентризм Нового времени, оказалось такой действительностью, которая фальсифицировала нововременной футуропроект. Для творцов этого футуропроекта (Декарта, Канта, Гегеля, Маркса и др.) современное общество Запада было зарождающимся индустриальным будущим. Они не сомневались, что практика осуществления этого футуропроекта — не иссякающий источник грандиозных достижений не только в сфере естествознания, но и человекознания, что эта практика неотвратимо приведет Запад к «Обществу Свободы, Справедливости и Всеобщего Благоденствия».
Во многом (но далеко не во всем) так и случилось. Именно эта практика породила столь грандиозные достижения, как:
Декодирование молекулы жизни — ДНК;
Освоение гигантского массива наследственной информации, таящейся в генах живых организмов планеты;
Индустрия сверхтехнологий, позволяющих подвергать глобальной деконструкции мир живого во всей его тотальности;
Создание технологий трансгеноза и микрохимеризма, способных усиливать генетический потенциал не только человеческих индивидов, но и человеческого рода;
Непрерывная модернизация индустрии нано-био-гено-нейро-компьютерно-сетевых, информационно-медийных и других сверхтехнологий, провоцирующих разрабатывать проекты мониторинга глобальной эволюции.
Практика применения всех таких достижений резко усилила мощь гуманитарного измерения революции сверхтехнологий. Благодаря использованию открытий генно-инженерийных наук о человеке, когнитивных наук о нейронных структурах мозга, популяционной генетики, генетики поведения, этнопсихологии, эволюционной биологии и нейрофармокологии, она оказала многоплановое воздействие на гуманитарию, охватывающую опыт наук о культуре, духе, языке, содержащий человеческие смыслы, этические и эстетические ценности. Усиление мощи гуманитарного измерения революции сверхтехнологий повлекло за собой масштабные преобразования жизненного мира человека, мировоззренческого интерьер эпохи, по-новому актуализировало извечные нравственно-этические проблемы:
Список используемой литературы Книга бытия 2: 8−17.
Кант И. Соч. в 6 т.- М., 1965. — Т.
4. — Ч. 1. — С.
414.
Лук’янець В.С., Сучасний філософський дискурс про методологічну культуру//В.С. Лук’янець, О. М. Кравченко, Л. В. Озадовська Сучасній науковий дискурс: оновлення методологічної культури. К. — 2000. С. 13−70 .
Лук’янець В.С. Філософія науки перед світоглядними викликами часу // Світоглядні імплікації науки. − Київ. — 2004.
Марков Б. В. Ницше в России и на Западе // От Гегеля к Ницше, революционный перелом в мышлении XIX века. СПб: Владимир Даль. — 2002.
Подорога В. А. Власть и познание (археологические поиски М. Фуко) // Власть. — М, 1989. — 258 с.
Тищенко П. Д. Биовласть в эпоху биотехнологии. М.: ИФРАН, 2001. — 177 с.
Чешко В.Ф., Кулиниченко В. Л. Наука, этика, политика: социокультурные Аспекты современной генетики. Киев: ПАРАПАН, 2004. -228 с.
Глазко В. И., Чешко В. Ф. Г. Опасное знание" в «обществе риска» (век генетики и биотехнологии). — X.: ИД «ИНЖЭК». — 2007. 544 с.
Подорога В. А. Власть и познание (археологические поиски М. Фуко) // Власть. — М, 1989. — С. 223.
Стрюковский В.И., История и логика развития научно-технической деятельности, Мысль, 2005.
Фукуяма Ф. Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической революции. — М.; ООО «Издательство ACT»: ОАО «ЛЮКС». — 2004. — С. 15.
Naughton J. What is «technology»? In «Teaching Technology», London, The Open University, 1994;1995. Pp. 7−12.
C uberPhilosophy. T he Intersection of Philosophy and Computing. E dited by James Moor & Terre". B ynum, Dartmouth Colege, Southern Connecticut State University .
N ovember. — 2002.
Стрюковский В.И., История и логика развития научно-технической деятельности, Мысль, 2005, 34.
В.С. Лук’янець Сучасний філософський дискурс про методологічну культуру//В.С. Лук’янець, О. М. Кравченко, Л. В. Озадовська Сучасній науковий дискурс: оновлення методологічної культури. К. — 2000, 29.
Стрюковский В.И., История и логика развития научно-технической деятельности, Мысль, 2005, 97.
Стрюковский В.И., История и логика развития научно-технической деятельности, Мысль, 2005, 109.
C uberPhilosophy. T he Intersection of Philosophy and Computing. E dited by James Moor & Terre". B
ynum, Dartmouth Colege, Southern Connecticut State University. N ovember. — 2002, 49.
Глазко В. И., Чешко В. Ф. Г. Опасное знание" в «обществе риска» (век генетики и биотехнологии). — X.: ИД «ИНЖЭК». — 2007, 392.
Глазко В. И., Чешко В. Ф. Г. Опасное знание" в «обществе риска» (век генетики и биотехнологии). — X.: ИД «ИНЖЭК». — 2007, 467.
Лук’янець В.С. Філософія науки перед світоглядними викликами часу // Світоглядні імплікації науки. − Київ. — 2004, 46.
Кант И. Соч. в 6 т.- М., 1965. ;
Т. 4. — Ч. 1., 360.
Naughton J. What is «technology»? In «Teaching Technology», London, The Open University, 1994;1995. Pp, 8.
C uberPhilosophy. T he Intersection of Philosophy and Computing.
E dited by James Moor & Terre". B ynum, Dartmouth Colege, Southern Connecticut State University. N
ovember. — 2002, 14.
