Н-28618 Воспитание «чужого» в регионе Кавказ

Чечено-ингушский или, точнее говоря, вайнахский, народ, единый по происхождению и языку, начиная со времени проникновения царизма на Северный Кавказ и вплоть до Великой Октябрьской социалистической революции искусственно изолировался друг от друга стараниями царских властей.

На мой взгляд, при таком подходе к документам царских времён логичнее было бы и чеченцев причислить к ингушам XVII—XVIII вв., потому что наравне с вышеупомянутыми западнонахчинскими племенами часто упоминаются и чеченцы. Так к истине было бы ближе, а как называется народ — чеченцы или ингуши — не столь важно. Важнее, чтобы его не четвертовали.

Таким образом, упоминаемые в царских документальных источниках позапрошлого века названия — ауховцы, шубутовцы, мичи-ковцы, ичкерийцы, ингуши, карабулаки, качкалыковцы, галашевцы и другие — это названия нахских племён тукхумов, а не народов. Как мы говорили выше, во многих царских документах чеченцы упоминаются именно как плоскостная часть вайнахов, населяющая районы Большой и Малой Чечни. Но так как Чеченская равнина — это район консолидации всей нахчинской нации, а чеченцы (чоьхьарой) составляют её ядро, русские к скорому времени вкладывают в этноним «чеченцы» значение общенационального названия. При этом игнорируется известное им самоназвание вайнахов — нахчий, по той причине, что термин-название «чеченцы» уже прочно вошёл в обиход и стал для них привычным за период Кавказской войны. Даже при условии низведения значения названия «чеченцы» до уровня значения населения Чеченской равнины, его статус не сравним с названием «ингуши». Ингуши — ангушевцы, изначально название населения одного села, затем переложенное определённо на одно из нахчинских племён тукхумов. А само понятие «чеченцы», хотя бы в известный период истории, всегда вбирало в себя большое количество племён тукхумов и людей из разных тайпов. Но отдельного тукхума, наподобие тукхума — ингуши, с названием «чеченцы», по крайней мере, на сегодняшний день, среди вайнахов нет.

Плюс к тому, хотя это и не самоназвание народа, но и не иноназвание, так как этимологизируется при помощи самого же нахчинского языка. Если название «ингуши» появилось только в XVIII в., то назва-ние «чечен» в разных его формах (сасан, цацан, шешен) очень древнее. Я. С. Вагапов пишет по этому поводу: «Одно из основных подразде-лений нахского этноса чеченцы носит название чечен, чачан, шашан, шешен, цацайнаг. Это иноназвание, сами нахи называют чеченцев нуохчий (нахчий). Учитывая чередование с-ш на нахско-дагестанской основе и аффрикатизацию с>ц, ш>ч, необходимо сопоставить это наименование чеченцев с этнонимом сасан Древнего Востока. К тому же необходимо учитывать, что в источниках времён походов Тимура чеченцы так и названы сасанами, формой передававшей местное шашан.

В этнонимах древнего Востока сасаниды, сасуны и сасперы этот термин функционировал, хотя неясно, продолжал ли существовать сам этот этнос как часть чеченцев, оставшаяся, или он уже подвергся ассимиляции местными народами" .

По отношению к другим этнонимам древности мы наблюдаем такой подход: «Название племени лулубеев, которое происходит от ингушского слова „уллув“ — „рядом“, „уллуби“, „лулуби“ — „со-седи“ (буквально: „находящиеся рядом“) сопоставляется исследователями с названием ингушского рода „лоалахой“, происходя-щего из места Лялах» .

До сих пор ни у кого из историков и, прежде всего, у самих грузинских, не возникало сомнения в том, что под этнонимом «дзурдзуки» средневековых грузинских хроник, а также как под российским этнонимом «чеченцы» понимают всех вайнахов, но не отдельно ингушей. Когда из общенахчинской среды хотят выделить ингушей, грузинские средневековые хроники пишут «глигвы», что можно понять как нахчинское. Российские источники выделяют их из общенахчинской среды под названием «ингуши» (горные ингуши, назрановские ингуши).

Глигвами средневековых грузинских хроник определённо являются ингуши, и авторы грузинских хроник однозначно считают их лишь одной частью вайнахов-нахчинцев — дзурдзуков: «Дзурдзукетия состоит из Дзурдзукии, Кистетии и Глигви». Ошибиться в этих утверждениях трудно, так как в грузинских источниках чеченцы под названием «дзурдзуки», а ингуши под названием «глигвы» упоминаются вплоть до XX века.

Насчёт тайпа галай в вайнахской среде разноречивое мнение. Связано это с тем, что часть представителей тайпа галай оказалась расселённой на территории (ущелье Ассы, с. Галашки), административно подчинённой советской властью Ингушской автономной области (с 1924 по 1934 год), а также входящей в состав современной Ингушской Республики в составе Российской Федерации. Но при этом забывают, что до утверждения на Кавказе русских, перекроивших её национальную карту, существовало Галашкинское наибство в составе Северокавказского Имамата. Принадлежность тайпа галай к чеченцам наглядно демонстрирует то, что родовые земли этого тайпа и даже целое ущелье и озеро под названиями Галан-чIож — «ущелье» и ГаланчIож-Iам («Iам» — «озеро») расположены в урочище Нашха (прародина чеченцев), а не в урочище Кхекхаьлой.

На памяти также одна из телепередач на республиканском телеканале в конце 80-х или в начале 90-х годов прошлого столетия перед распадом Чечено-Ингушской Республики, в которой старик галаевец, приглашённый для диспута по поводу чечено-ингушских взаимоотношений, неожиданно для пригласивших его ингушских представителей заявил, что галайцы не из ингушей, а являются чеченским тайпом галай.

В советский период среди вайнахских историков появились те, кто пошли на поводу иранистов и стали разделять нахчи в этнографическом плане на две части по границе реки Аргун. Естественно, что среди нахчи существуют этнографические различия, связанные с местными особенностями. Но карта этих различий пестра и граница вовсе не проходит по Аргуну. А Чокаев К. З., Шавхелишвивли А. И. и другие историки из числа вайнахов, деля чеченцев по Аргуну, наверное, не понимали, что тем самым подтверждают заказную теорию иранистов, подводящих чеченцев под одним из дагестанских народов, а чеченцев западнее Аргуна и ингушей, причисляющих к ираноязычным аланам, ассимилированным чеченцами — дагестанцами. А, может быть, как раз таки понимали и выполняли спецзаказ! Такая формулировка была не единожды заявлена, но потерпела крах, когда при проведении археологических работ выяснилось, что территория расселения аланов простиралась до реки Сулак и даже до Дербента по прибрежной полосе Каспийского моря. А каменно-башенная культура вайнахского архитектурного стиля, которую также старались приписать аланам-осетинам, имеет распространение не до реки Аргун, а до самых границ Дагестана по Кой-су — Сулаку. В прошлом она имела распространение помимо горных районов, также и в предгорной части Чечни — Нашхамохк и в равнинных районах, в виде деревянных башен такого же стиля, которые из-за недолговечного материала до наших дней не сохранились. Но сохранились сведения о них.

Но Кодзоев повторяет уже опровергнутые наукой утверждения своих предшественников: «Ранее башни были распространены на всей территории горной зоны исторической Алании. После изменения этнического состава на других территориях культура строительства башен продолжала развиваться только там, где сохранились аланы, их язык и культура — в горной Ингушетии и в прилегающей горной зоне Чечни» .

" Ненахское" равнинное племя чеченцы, составляет ядро нахской-нахчинской нации и расселено в центре ареала их исторического расселения, а не с его краю как ингуши. Ингуши называют их общенародным этнонимом нахчий, состоящим из нахчинского слова «нах» — «люди, народ». А в самоназвании горного племени галгай, чьи новоявленные «историки» претендуют на исключительную чистоту нахского происхождения только своего племени, почему-то такой основы нет. Ответ напрашивается один — «нечистые нахи — чеченцы» на «аланов — исключительно ингушей» своего имени не распространяли, но сами чеченцы являются потомками древних аланов, а ингуши — одна из ветвей единого нахского народа нахчий.

Археологические раскопки доказывают, что территория расселения аланов и их предшественников-сарматов на востоке простиралась до реки Сулак и Каспийского моря. В последнее время найдены поселения и погребения аланов даже восточнее и южнее реки Сулак: «По-видимому, к IV веку аланы продвинулись в северные районы Дагестана и даже спустились вниз, вдоль западного побережья Каспия, к устью реки Самур. Об этих аланах, очевидно, и пишет Прокопий Кесарийский; им же принадлежат, по-видимому, и катакомбные могильники в Верхнем Чирюрте на Сулаке и в урочище Паласасырт к югу от Дербента» .

Возможно, в глубокой древности и были миграции с востока на запад, но, как известно современной этнографии, все восточные нахские тукхумы — выходцы из прародины всех нахов урочища Нашха. Истинная Ингушетия Кхекхаьлой, находится в горах юго-западнее от него, то есть они составляют один географический и культурный район. Это говорит о единстве происхождения всех нахов, и западных, и восточных.

Чеченцы после крушения монгольской империи расселялись из Нашха и Нашхамохк на восток, а затем и далее на север и северо-запад по равнине — не к дагестанским народам, а к ассимилированным монгольскими и тюрскими завоевателями вайнахам — средневековым аланам, вновь возвращая их в лоно вайнахской нации. И по этой причине (по причине смешения горных чеченцев с ассимилированными завоевателями-монголами плоскостными чеченцами) в среде плоскостных чеченцев мы находим черноволосых на ряду со светловолосыми (цветом волос, свойственным истинным нахам), а не по причине смешения их с дагестанцами (истинные дагестанцы сами светловолосые).

Если чеченцам ставится в упрёк соседство с дагестанцами, то и ингуши — соседи осетин, и среди них немало людей с осетинским типом лица и не так уж много светловолосых людей, скорее, наоборот. Это непостыдные, а естественные процессы в этногенезе любой нации, в том числе, и вайнахов. Среди ингушей смешанный тип распространён не меньше, чем среди чеченцев, если не больше, чему есть авторитетные свидетельства учённых. Лишь из-за большей численности чеченцев создаётся подобное впечатление. И потому нечего спекулировать уличными, ненаучными понятиями.

Наличие всего лишь одного признака ингушского наречия фрикативного «ф» в горных чеченских говорах, отсутствующего в плоскостных чеченских говорах, не может свидетельствовать об их близости, в то время, когда множество других признаков сближает горные говоры с плоскостным (литературным) наречием и отдаляют их от ингушского наречия. Все нахчинские говоры и наречия в общей сложности имеют небольшую степень расхождения между собой. Говорить о чистоте или деформированности того или иного наречия тоже не приходится, так как не проведена ещё основательная научная работа по этой теме. Существование лабиализованных гласных в плоскостном чеченском наречии, конечно, признак влияния тюркского языка, но в системе гласных ингушского наречия также ощущается влияние тюркских, но более иранских языков (более частое применение долгих гласных «-е», «-о» и т. д.).

Если ориентироваться на фонетическую систему урартского языка, как дошедшего до нас наиболее древнего языка, родственного современному нахчинскому языку, то по предварительным оценкам, наверно, можно сказать, что наиболее близким к нахчинскому праязыку наречием является не ингушское, не плоскостное чеченское, и не горные ламаройские наречия (шатоевский, нашхоевский, мIайстинский), как принято считать в народной среде. Все они подверглись достаточному влиянию иных языков. Лишь чеберлойское наречие имеет фонетическую систему гласных и целый ряд других грамматических критериев наиболее близких к урартийскому языку.

В заключение к данной главе повторюсь, что тукхумы, будь то аккинцы, чеберлойцы, ингуши, нашхамахкахойцы или шатойцы, не народы. Это — общества или племена, имеющие своеобразные этнографические черты и собственные наречия, но, тем не менее являющиеся частями единого народа нахчи. Каждый тукхум помимо общенародной истории имеет и свою собственную племенную историю, не всегда отражающую лучшие страницы общенародной истории.

И если мы говорим о племенной истории какого-нибудь отдельного тукхума, не надо ставить знак равенства между ней и общенахчинской историей. А оторвать кусок побольше от общенахчинской истории не получится, так сама национальная история имеет достаточно сил постоять за себя и свою сохранность, благодаря своей легендарности и героизму её творивших сыновей. Ложь и обман, подтасовка фактов и их укрывательство непременно обнаружатся.

Историкам, изучающим чечено-ингушскую историю, следует отказаться от деления на чеченцев и ингушей и использовать термин филологов — вейнахский народ.

Заключение

В конце работы следует остановиться на наиболее актуальном аспекте проблемы для внутренней безопасности России — это образ «врага» в сознании чеченского народа. Не будет открытием утверждение, что Россия в данном вопросе, для чеченского народа на протяжении двух чеченских войн стала настоящим олицетворением зла. Поэтому подробно останавливаться на этом не стоит. А вот рассмотреть некоторые любопытные факты, приводимые в ряде публикаций необходимо.

Здесь следует обозначить две работы — Тишкова В. А. «Политическая антропология» и «Этнография переписи-2002». Здесь показано, что «образ „врага“» выступает мотивирующим фактором для поддержания ненависти и разжигания этнических конфликтов. Более того, этот образ зачастую становится специально конструируемым. При этом в ходе исследования этнографических вопросов Чеченской войны вырисовался такой феномен, что однозначно трактуемого и понимаемого образа врага в 1990;е годы у чеченцев не было. Это были некие «оппозиционеры», противостоящие какому-то режиму. Складывается впечатление, что образ «врага» конструировался с использованием подъема национального самосознания.

Таким образом, следует заключить, что проблема образа «врага» актуальна и требует подробнейшего исследования. Сделанный обзор литературы позволяет дать следующее понимание образа «врага» — это представитель «чужой» этнической группы, которая обязательно либо враждебно настроена к данному этносу, либо этнос настроен враждебно относительно нее. «Враг» всегда агрессивен и несет угрозу не просто безопасности, но даже и жизни. Образ «врага» не всегда может четко олицетворяться в какой-то конкретной враждебной силе. Также следует сказать, что в современном обществе «Образ врага» и его искусственное формирование становится инструментов пропаганды и решения политических целей.

Козырев Г. И. «Враг» и «образ „врага“» в общественных и политических отношениях //Социологические исследования. — 2008. — № 1.

Малахов В. С. Символическое производство этничности и конфликт //Язык и этнический конфликт. — М.: Гендальф, 2001.

Мартьянов В. С. Этнополитическая риторика в современной российской политике // Дневник Алтайской школы политических исследований. № 21. Современная Россия и мир: альтернативы развития (национальная, региональная идентичность и международные отношения): Материалы международной научно-практической конференции / Под ред. Ю. Г. Чернышова. — Барнаул: Изд-во Алтайского ун-та, 2005.

Мультикультурализм и трансформация постсоветских обществ. — Под ред. В. С. Малахова и В. А. Тишкова. — М.: Институт этнологии и антропологии РАН, Ин — т философии, 2002.

Сафин Р. Р. Исследование межэтнической интолерантности через образ «чужого»: основные теоретико-методологические подходы" // Вестник Казанского технологического университета — 2006. — № 2.

Тишков В. А. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. — М.: Наука, 2001. — 552 с.

Травина Е. М. Этнокультурные и конфессиональные конфликты в современном мире: Учебное пособие. — СПб: Изд-во Санкт-Петербургского университета, 2007.

Хайман" Использование другого" собрание диаспоры, 2004.

Этнические и этносоциальные категории: Свод этнографических понятий и терминов. Вып. 5. — М.: ИЭА РАН, 1995.

Ясько Б. А. Стереотипы этнического поведения как фактор социокультурного пространства Северокавказского региона" // Вестник Адыгейского государственного университета: сетевое электронное научное издание — 2008 — № 4