По-видимому, кардинальные отличия монархии от иных форм монократического правления (и, соответственно, вариантов государственного устройства) связаны, как было отмечено одним из старых германских государствоведов, с постулированием в государственно-правовых отношениях наличия собственного права монарха, не подвластного в том числе непосредственному конституционному регулированию. Иначе все, даже самые объемные и нелимитированные государственные правомочия монарха означают лишь полномочия, делегированные ему иной, потенциально вышестоящей властью.
По отношению к конституционному восприятию «собственного права монарха» наиважнейшим можно полагать регламентирование принципов престолонаследия, порядка смены престола и т. п. Включение этих принципов в общую подзаконную сферу, тем более увязывание престолонаследия с той или иной формой выраженного согласия органов народного представительства, ранее прочего означают отказ от кардинального элемента «монархического принципа». В этой связи лишь конституции Лихтенштейна и Монако сохранили признание собственных законов княжеских домов, не вторгаясь конституционно в их содержание. В сочетании с другими особенностями конституционного оформления полномочий правителей — от участия в законодательстве до контроля судебной власти — это позволяет расценивать конституционный строй названных государств как единственных в Европе, отчетливо сохраняющих монархический принцип в виде конституционной монархии.
Статус монарха во всех иных европейских государствах ничем существенно не отличается (по государственным функциям и по объему конституционных полномочий, по взаимодействию с иными государственными институтами и по исходному конституционному определению) от статуса главы государства парламентско-президентских республик. За исключением Великобритании, нигде не существует в качестве государственного института королевский двор, невозможна конституционно одна из важнейших функций нереспубликанского главы государства — роль арбитра между властями государства с подразумеваемыми конституционно путями реализации этого политического арбитража. Отошел в прошлое и столь важный аспект государственно-правового существования монархии, как ее особое идейно-правовое восприятие персоны монарха и тем более его прерогатив, — то, что иногда обозначают как «магию монархии». Именно такой статус характерен для парламентской монархии и конституирован в большинстве крупных государств: Бельгии, Дании, Испании, Люксембурге, Нидерландах, Норвегии. Швеция в этом ряду заняла совсем особое место, поскольку конституционные реформы 1974;1979 гг. в ней преобразовали монархию в номинальное обозначение главы государства без каких-либо властных полномочий. Особое место в этом ряду — но в принципиально другом отношении — занимает Великобритания, поскольку сложившаяся исторически конституция (в сочетании с рядом других, выше отмеченных элементов) сохраняет за монархией потенциальные функцию и полномочия, выходящие за рамки парламентской монархии, но не реализуемые в силу особенностей текущих конституционно-правовых отношений. Равным образом расширенное представление о государственных полномочиях монарха, присутствующее в конституциях Дании и Норвегии, составляет своеобразие только конституционной доктрины, обусловленной исторической традицией конституционного регулирования, в рамках единого государственного типа.
Отмеченные особенности конституционного строя парламентской монархии как своего рода современной quasi-монархии позволяют предположить вполне определенный ответ на вопрос о причинах продолжения существования института монархии в структуре современных европейских государств несмотря на то, что именно в юридическом смысле вопрос о поисках социологической причинности изначально праздный. Институт монархии сохраняется не потому, что это элемент некоего социально-демагогического прагматизма или соучастник «игры в демократию», но потому, что в своей конституционной реализации он стал не более как одним из вариантов института главы государства парламентско-республиканского устройства, к формированию которого монархия имела самое непосредственное историческое отношение. Вариантом, тесно связанным с особенностями национальных государственно-правовых и культурных традиций, в том числе обеспечивших в большинстве этих стран ареволюционное политическое развитие до современного уровня конституционной стабильности, обладающим в известном смысле качествами и достоинствами, не заменяемыми никаким иным строением этого государственного института даже в той ограниченной роли, что присуща современному государству.
Заключение
Таким образом, на основании вышеизложенного можно сделать следующие выводы:
1. Форма правления имеет основополагающее значение для изучения конституционно-правового регулирования организации и функционирования государства.
Форма правления представляет собой юридическую модель отношений между соответствующими высшими государственными органами.
2. Исторический процесс преобразования монархии в современный вид парламентской проходил исключительно путем постепенного вытеснения монарха из конституционных сфер законодательной, затем исполнительной власти и замещения его полномочий полномочиями парламентских или подконтрольных парламенту институтов. В силу исторических или политических условий произошло не просто изменение полномочий монарха, но, по сути, перерождение монархии как института государственного строя.
3. Едва ли не самым показательным примером в этом направлении может считаться новейшая Конституция Испании 1978 г., в которой при конституционном определении существа государственного устройства объединены квалификация «политической формы Испанского государства» как парламентарной монархии (ст. 1.3) и квалификация Испании вообще как «правового, демократического, социального государства» (ст. 1.1). Это находит соответствие и в западной литературе конституционного права, где современные виды монархии, и прежде всего парламентская, помещаются в ряд «политических режимов либеральной демократии». Вполне очевидно, что при такой квалификации (отражающей не только политическую, но и юридическую реальность) современные монархии вряд ли сохраняют монархический принцип — в том виде, в каком он был сформулирован классической литературой в качестве конституционного государственного права и который, по новейшему определению, заключается в том, что «исключительно королю соответствует полномочие выражать волю государства и исполнять, вследствие этого, публичные правомочия». Поэтому для характеристики конституционного строя большинства европейских государств, условно монархических по форме государственного устройства, плодотворной задачей может стать только сравнительный анализ института новой монархии в его самостоятельной функции и полномочиях, как бы заново сформированных новым конституционным процессом, его реального места в ряду иных институтов и конституционных закономерностей безусловно доминирующего парламентского строя.
Алебастрова И. А. Конституционное право зарубежных стран: Учеб. пособие / И. А. Алебастрова. — М.: Юриспруденция, 2007.
Арановский К. В. Государственное право зарубежных стран / К. В. Арановский. — М., 1998.
Большой юридический словарь. 3-е изд., доп. и перераб. / Под ред. проф. А. Я. Сухарева. — М.: ИНФРА-М, 2007.
Венгеров А. Б. Теория государства и права / А. Б. Венгеров. — 5-е изд. — М.: Омега-Л, 2008.
Златопольский Д. Л. Государственное право зарубежных стран: Восточной Европы и Азии / Д. Л. Златопольский. — М., 1999.
Конституции зарубежных государств: США, Великобритания, Франция, Германия, Италия, Испания, Греция, Япония, Канада. — М.: Изд-во БЕК, 1999.
Конституции зарубежных стран: Учеб. пособие / Сост. В. В. Маклаков. — М, 2003.
Конституционное (государственное право) зарубежных стран: В 4 т. Тома 1−2. Часть общая: Учебник /Отв. ред. проф. Б. А. Страшун — 3-е изд., обновл. и дораб.- М.: Издательство БЕК, 2000.
Конституционное (государственное) право зарубежных стран: Учебник: В 4 т. / Отв. ред. Б. А. Страшун. — М., 1993.
Конституционное право зарубежных стран / О. В. Афанасьева и др. — М.: Норма, 2004.
Конституционное право зарубежных стран: учеб.
метод. пособие / С. В. Агиевец и др. — Гродно, 2001.
Конституционное право зарубежных стран: Учебник для вузов / Под общ. ред. чл.-корр. РАН, проф. М. В. Баглая, — М.: Норма, 2004.
Марченко М. Н. Теория государства и права / М. Н. Марченко. — 2-е изд., перераб. и доп. — М.: Издательство Проспект, 2004.
Мелехин А. В. Теория государства и права / А. В. Мелехин. — М.: Маркет ДС, 2007.
Мишин А. А. Конституционное (государственное) право зарубежных стран / А. А. Мишин. — М., 2000.
Сравнительное конституционное право / Отв. ред. В. Е. Чиркин. — М., 1996.
Теория государства и права: Курс лекций / Под ред. Н. И. Матузова, А. В. Малько. — М.: Юристъ, 2006.
Чиркин В. Е. Конституционное право зарубежных стран / В. Е. Чиркин. — М., 2003.
V authier. D as Staatsrecht d. K onigr. B elgien, стр.
19 и сл. Влияние идеи народного суверенитета сказывается разве только в институте interregnum’a. Согласно ст. 79 конституции, со времени смерти короля и до принесения присяги наследником трона или регентом, конституционные полномочия короля осуществляются, от имени бельгийского народа, советом министров, под их ответственностью. С тем же институтом мы встречаемся и в некоторых других — впрочем, весьма немногих — конституциях. Так, в Румынии, Конст. 30 июня 1866 г., ст.
86: «С момента смерти короля и до принесения присяги его преемником конституционная власть осуществляется от имени народа советом министров под их ответственностью». — Весьма любопытна ст. 64 Испанской Конституции 8 июня 1876 г., своего рода unicum: «Лица, неспособные к управлению, или те, которые своими действиями оказались заслуживающими лишения их права на престол, будут устраняться от наследования престола законом».
Греция, Конст. 16 ноября 1864 г., ст. 21: «Всякая власть исходит от народа и осуществляется в порядке, установленном конституцией»; ст. 44: «Король не имеет других полномочий, кроме тех, которые ему формально предоставлены конституцией и специальными законами, изданными согласно ее предписаниям». Румыния, Конст. 30 июня 1866 г., ст. 31 и 96 — того же содержания.
Срв. Португалия, Конст. 29 апр. 1826 г., ст. 1: «Королевство Португальское является политической ассоциацией всех португальских граждан. Они образуют свободную и независимую нацию»; ст. 4: «Форма правления нации — монархическая»; ст.
13: «Законодательная власть принадлежит кортесам под условием санкции короля». С оригинальной конструкцией власти конституционного монарха мы встречаемся в Португальской Конституции 1826 г. Под влиянием теории Констана, конституция рассматривает монарха, как особую уравновешивающую власть, «являющуюся основой политической организации и принадлежащую королю, как верховному главе нации» (ст. 71). По существу полномочий, принадлежащих монарху, конституция эта, однако, ничем не отличается от других.
