Эволюция лирического героя А. А. Блока

Избранная мною тема для исследования и изучения «Духовный путь лирического героя в поэзии А. Блока» является актуальной и интересной, так как произведения Блока и в наше время очень востребованы среди читающих кругов. Блок необычайно много может дать современному читателю — тому, кто услышит его живой, не слабеющий с годами, юношеский страстный голос. В творчестве Блока наш читатель не сможет не различить и не почувствовать того, что чуждо тлению, что всегда будет принадлежать не только к прошлому и настоящему, но и будущему, — «волю к подвигу», «веру в людей», ту жажду «единства с миром», в утолении которой поэт видел высшее торжество и высшее счастье человека.

Изученная литература помогла мне наиболее глубоко проникнуть в суть поэзии Блока, понять и изложить её. Огромная по объёму информация содержится в книге Бориса Соловьёва «Поэт и его подвиг», посвящённой творчеству великого русского поэта, его судьбе и его времени. А также я пользовалась такой литературой, как «Творчество А. Блока» (Тимофеев Л.И.), «Александр Блок» (Турков А.), «Русская литература ХХ века. Очерки. Портреты. Эссе» (под редакцией Кузнецовой Ф.Ф.) и т. д.

Цель работы: проследить эволюцию лирического героя в поэзии А. Блока.

Основные задачи: изучение и анализ стихотворений из циклов «Стихи о прекрасной даме» и «Страшный мир».

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

1. Своеобразие мира и лирического героя цикла «Стихи о Прекрасной Даме»

Реакционная литература конца ХIХ и начала ХХ века чрезвычайно резко противопоставляла традициям реализма совершенно иную творческую систему. На ней сказалось влияние философа и поэта В. Соловьёва (1853−1900), выдвинувшего в своём творчестве тему двух миров — земного и нездешнего:

Бескрылый дух, землёю полонённый, Себя забывший и забытый бог…

Один лишь сон — и снова окрылённый Ты мчишься ввысь от суетных тревог.

Неясный луч знакомого блистанья, Чуть слышный отзвук песни неземной,;

И прежний мир в немеркнувшем сиянии Встаёт опять пред чуткою душой.

Один лишь сон, и в тяжком пробужденье Ты будешь ждать с томительной тоской Вновь отблеска нездешнего виденья, Вновь отзвука гармонии святой.

[6,80]

В творчестве Вл. Соловьёва центральное место занимал мистический образ «Девы радужных ворот», «Царицы», «Таинственной подруги», носительницы «вечной женственности»

Знайте же, вечная женственность ныне В теле нетленном на землю идёт.

[6,163]

Образ поэта в его трактовке — образ служителя, жреца «Девы» и «Царицы»:

Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя.

Сердце сладким восторгом забилось, И в лучах восходящего дня Тихим светом душа засветилась,

А в дали догорая, дымилось Злое пламя земного огня.

[6,62]

Все эти образы и темы Вл. Соловьёва были усвоены символистами, в частности и А. Блоком. Но чрезвычайно своеобразная фигура этого философа — мистика, применявшего Апокалипсис к анализу международного положения своего времени, предсказывавшего скорее наступление Страшного суда и появление антихриста, была, по сути дела изолированной от литературного движения тех лет, да и не могла быть иной, поскольку периодические галлюцинации религиозного характера, почтительно воспринимавшиеся окружающими, вообще выводили Соловьёва за пределы нормальной человеческой деятельности. [7,15]

Идея вечной и всепобеждающей женственности В. Соловьёва как проявление мудрого женского начала, источника чистой бессмертной красоты трансформируется в поэтическом мире Блока в образ Прекрасной Дамы.

Первая книга поэта — «Стихи о Прекрасной Даме», — появившаяся накануне революции 1905 года, казалась многим современникам совершенно чуждой окружающей жизни и вдохновлённой любовью, принявшей характер религиозного служения. Однако много лет спустя, размышляя о произведениях древнеримского поэта, Блок косвенно характеризовал и свою первую книгу: «Стихотворения, содержание которых может показаться совершенно отвлечённым и не относящимся к эпохе, вызываются к жизни самыми неотвлечёнными и самыми злободневными событиями…

Соловьевске идеи «двоемирия», сочетание материального и духовного воплотились в этом цикле через сложную систему символов. Многопланов облик героини. С одной стороны, это вполне реальная, «земная» женщина.

Она стройна и высока, Всегда надменна и сурова.

Герой видит её «каждый день издалека». На ней «сребристо-чёрный мех». Она скрывается «в тёмные ворота» и т. п. С другой стороны, перед нами — небесный, мистический образ «Девы», «Зари», «Величавой вечной жены», «Святой», «Ясной», «Непостижимой»… То же можно сказать и о герое цикла. «Я и молод, и свеж, и влюблён» — вполне земная самохарактеристика. А далее он уже «безрадостный и тёмный инок» или «отрок», зажигающий свечи. Для усиления мистического впечатления Блок щедро использует эпитеты с семантикой неопределённости (например: «призрачные», «неведомые тени» или «неведомые звуки», «надежды нездешние» или «нездешние ведения», «красота неизречённая», «непостижимая тайна», «грусть несказанных намёков» и т. п.)

Данный период творчества молодого Блока обусловлен бегством от действительности, так как, если судить по стихам о Прекрасной Даме, он жил в каком-то условном и вымышленном мире и подчас смотрел словно бы сквозь окружающую его природу, не замечая её и стремясь увидеть нечто иное, неуловимое, ускользающее от взора и тающее в лазури. Реальные и зримые черты пейзажа во многих стихах о Прекрасной Даме зачастую вытеснены теми фантасмагориями, которые порождены воображением мечтательного и мистически настроенного юноши:

… Из лазурного чертога Время тайне снизойти.

Белый, белый ангел бога Сеет розы на пути…

Таким образом, история земной, вполне реальной любви перерастает в романтико — символический мистико — философский миф. У него своя фабула и свой сюжет. Основа фабулы — «земное» (лирический герой) и небесное (Прекрасная Дама) противостоять друг другу и в то же время стремятся к единению, «встрече», что ознаменует преображение мира, полную гармонию. Лирический сюжет осложняет и драматизирует фабулу. От стихотворения к стихотворению происходит смена настроений героя:

радужные надежды уступают место сомнениям, ожидание любви — боязни её крушения, вера в неизменность облика Девы — опасению утраты её («Но страшно мне, изменишь облик Ты»).

Лирический герой цикла — рыцарь, готовый служить Прекрасной Даме, жадно страждущий грядущего преображения жизни. Также герой ощущает себя неотъемлемой частью буйствующей природы:

Пусть всем чужда моя свобода, Пусть всем я чужд в саду моём ;

Звенит и буйствует природа, Я соучастник ей во всём!

[1,24]

В стихотворениях нет ни реальных жизненных ситуаций, ни встреч с людьми; перед читателем — какой-то туманный и неясный, холодный и чуждый мир, скорее луна, чем земля.

Душа молчит. В холодном небе Всё те же звёзды ей горят.

Кругом о злате иль о хлебе Народы шумные кричат…

Она молчит и внемлет крикам, И зрит далёкие миры, Но в одиночестве двуликом Готовит чудные дары.

Дары своим богам готовит И, умащённая, в тиши, Неустающим слухом ловит Далёкий зов другой души…

Так белых птиц над океаном Неразлучённые сердца Звучат призывом за туманом, Понятным им лишь до конца.

3 февраля 1901 [2,24−25]

Смысл этого отрешения лирического героя от людей в его устремлённости к иным мирам, в глубочайшей неудовлетворённости реальной жизнью, в мечте об иной — мистической действительности, о чуде, которое должно озарить тусклый и бледный мир:

Бегут неверные дневные тени.

Высок и внятен колокольный зов.

Озарены церковные ступени, Их камень жив — и ждёт твоих шагов.

Ты здесь пройдёшь, холодный камень тронешь, Одетый страшной святостью веков, И может быть, цветок весны уронишь Здесь в этой мгле, у строгих образов.

Растут невнятно розовые тени, Высок и внятен колокольный зов, Ложится мгла на старые ступени…

Я озарён — я жду твоих шагов.

4 января 1902 г. [1, 61−62]

В любом явлении повседневности поэт видит отсвет каких-то иных миров, и свои любовные переживания он переключает в план мистической символики, полной таинственных и непонятных даже самому лирическому герою томлений и предчувствий.

Поэзия Блока приобретала исключительно осложненную, непонятную форму, в которой за внешней её значительностью и затруднённостью по существу скрывалось ограниченное содержание. Автобиографичность и своеобразную зашифрованность своих стихов конца девяностых — начала девятисотых годов сам Блок чувствовал настолько сильно, что под конец своей жизни хотел даже написать комментарий к этим стихам, «воспользоваться приёмом Данте, который он избрал, когда писал „Новую жизнь“». Сохранившиеся наброски этого комментария позволяют с достаточной ясностью уловить процесс своеобразного перевода простых и реальных фактов и переживаний на язык туманных и расплывчатых мистических намёков.

Своеобразный лирический дневник интимных любовных переживаний, каким в основе своей являлось творчество Блока в этот период, крайне осложнён переключением в мистический план. Любовь рисуется Блоком как обряд служения чему-то высшему; девушка, к которой обращены его любовные переживания, преображается в «Прекрасную Даму», воплощающую в себе «живую душу мира», его мистическую сущность. Отсюда и название всего цикла стихотворений этого периода: «Стихи о прекрасной Даме»:

Вхожу я в тёмные храмы, Совершаю бедный обряд.

Там жду я Прекрасной Дамы В мерцании красных лампад.

[2, 49]

Душа поэта восприимчива и чувствительна, он словно улавливает малейшие колебания чувств своей возлюбленной:

Предчувствую Тебя. Года проходят мимо ;

Всё в облике одном предчувствую тебя.

Весь горизонт в огне — и ясен нестерпимо, И молча жду, — тоскуя и любя.

Весь горизонт в огне, и близко появленье, Но страшно мне: изменишь облик ты,…

Лирический герой предстаёт перед читателем в разных образах; то он «рыцарь», то «инок», а то и просто «раб», воспевающий свою любовь:

А здесь, внизу, в пыли, в уничиженьи, Узрев на миг бессмертные черты, Безвестный раб, исполнен вдохновеньем, Тебя поёт. Его не знаешь ты, Не отличишь его в толпе народной, Не наградишь улыбкою его, Когда вослед взирает, несвободный, Вкусив на миг бессмертья твоего.

[1,32]

«Российской Венерой» назвал как-то поэт героиню «Стихов о прекрасной Даме»:

И мнилась мне Российская Венера Тяжёлою туникой повита, Бесстрастна в чистоте, нерадостна без меры, В чертах лица — спокойная мечта.

…И странен блеск её глубоких глаз…

Припомним знаменитую картину Сандро Боттичелли «Рождение Венеры» — возникшая из пены, она плывёт в раковине к земле. «У богини идеальное женское тело, но лицо подростка, лицо, не разбуженное для жизни, с кротким, затуманенным взором, — пишет исследователь искусства. — В её младенческой чистоте таится сама себя не осознавшая чувственность… Золотые волосы Венеры, извилистые, льнущие к её телу, напоминают шевелящийся клубок змей; эта невольная ассоциация придаёт предчувствие разрушительных страстей, которые принесёт с собой на землю это безгрешное и бездумное существо…»

Предчувствие подобных метаморфоз таится и в «Стихах о Прекрасной Даме»:

«Не знаешь ты, какие цели таишь в глубинах роз твоих…

В тебе таятся в ожиданьи великий свет и злая тьма…"

Было бы упрощением (в духе мнения Бальзака) объяснять эти тревожные предчувствия только реальными чертами блоковской Беатриче, хотя многое В Российской Венере обладает, несомненно, портретным сходством с Л. Д. Менделеевой. [8, 34−35]

В этот период под влиянием всего пройденного им жизненного пути выражал подлинное поэтическое содержание своих стихов очень сложно, запутанно, затруднённо; нужно найти известный ключ к его творчеству девяностых — девятисотых годов.

При всей узости и интимности кругозора творчества Блока в этот период, при всей его затемнённости, оно было именно поэзией, т. е. обобщало в образах определённые явления действительности и оценивало их.

В лирике живую ткань образа составляют человеческие чувства переживания, которые рисует поэт в своих стихотворениях. Эти переживания воспроизводят жизнь того времени в субъективном её восприятии Блоком.

Его субъективные настроения, как было сказано, выражались, прежде всего, в мистическом отношении к жизни. Конечно, не только характер воспитания в семье толкал Блока на этот творческий путь. Была более широкая общественная среда, определявшая настроение и самой семьи, была литература, дававшая Блоку именно такую направленность поэтического внимания. Поэтому творчество Блока в этом периоде являлось не просто зашифрованным мистическим дневником его отношений с Л. Д. Менделеевой. Его стихи приобретали и известное обобщённое значение, ибо они отражали какие-то общественные настроения, известное течение общественной мысли.

Индивидуалистическая и мистическая лирика Блока этих лет далека от современного читателя. Но тем не менее, она представляет для нас существенный интерес прежде всего как документ эпохи, как выражение определённых общественных настроений конца девяностых — начала девятисотых годов.

С другой стороны, этот этап поэтического развития Блока крайне любопытен, потому, что чрезвычайно наглядно показывает, откуда приходилось начинать Блоку свой поэтический путь, что приходилось ему преодолевать.

Наконец, Блок, как всякий искренний и большой художник, часто оказывался в своём творчестве выше и шире своих субъективных и ошибочных воззрений на мир.

Почти все стихотворения Блока в эти годы посвящены одной лишь теме — любовной. Не случайно сам он заметил, что его стихи этого времени можно назвать «романом в стихах».

Индивидуализм, мистицизм, отчуждённость от жизни, характерные для его детства и юности, дали здесь свои плоды. Лишь изредка в этом периоде Блок, говоря о своих переживаниях, отказывается от мистической маски, и тогда его стих звучит жизнерадостно и конкретно:

Встану я в утро туманное, Солнце ударит в лицо.

Ты ли, подруга желанная, Всходишь ко мне на крыльцо?

Настежь ворота тяжёлые!

Ветром пахнуло в окно!

Песни такие весёлые Не раздавались давно!

С ними и в утро туманное Солнце и ветер в лицо!

С ними подруга желанная Всходит ко мне на крыльцо!

3 октября 1901 г. [1,32−33]

Анализ стихотворения:

Вся в лазури сегодня явилась Предо мною царица моя.

Сердце сладким восторгом забилось, И в лучах восходящего дня Тихим светом душа засветилась, А в дали догорая, дымилось Злое пламя земного огня.

2. Лирический герой цикла «Страшный мир»

Существует довольно распространённое представление о пути Блока как о прямолинейном и неуклонном движении «всё вперёд и выше». А, между тем, сам поэт свидетельствовал, что его «восхождение» шло не по прямой, а по спирали и сопровождалось «отклонениями» и «возвратами», что и подтверждает содержание третьего тома.

Том открывается циклом «Страшный мир» (1910;1916). Тема «страшного мира» сквозная в творчестве Блока. Её часто трактуют лишь как тему обличения «буржуазной действительности». Но это только внешняя, видимая сторона «страшного мира». Глубинная же его суть, быть может, более важна для поэта. Человек, живущий в «страшном мире», испытывает его тлетворное воздействие. Стихия, «демонические» настроения, губительные страсти овладевают человеком. В орбиту этих тёмных сил попадает и лирический герой. Душа его трагически переживает состояние собственной греховности, безверия, опустошённости, смертельной усталости. В этом мире отсутствуют естественные, здоровые человеческие чувства. Любовь? Её нет, есть лишь горькая страсть, как полынь, «низкая страсть», бунт «чёрной крови» («Унижение», «На островах», «В ресторане», «Чёрная кровь»). Герой, утративший душу, предстаёт перед читателем в разных обличьях. То он лермонтовско — врублёвский демон, страдающий сам и несущий гибель другим. [7, 40−42]

Когда-то поэту мнилось, что простирающееся над ним небо полно «ангельских крылий» и лазурная тропа уводит ввысь, в «звёздные сны», — но вот прошли годы и годы, и это небо «скрылось, свившись, как свиток», согласно древнему преданию, и появилось другое небо, подёрнутое суровыми тучами и угрожающе неслыханными бедами; сама среда, окружающая поэта, стала капканом, ловушкой, где человека на каждом шагу подстерегают беды, страхи, ужасы. Летописцем этих бедствий и ужасов, свидетелем и участником которых был человек начала ХХ века, и становится рассматриваемый нами А. А. Блок.

В глазах поэта «страшный мир» был страшен не только явными ужасами, преступлениями, бесчеловечностью, но и лицемерием, лживостью, двуличностью; тем, что он умел прикрывать своё хищническое существо, свои «тёмные дела» самыми возвышенными словами и «знаками». В том мире, который окружал поэта, люди зачастую оказывались оборотнями и «двойниками»; они носили маски, под которыми угадывалось нечто опасное, хищное, страшное; все вещи и явления словно бы отбрасывали свою тень, и поэт в самой повседневной жизни видел множество невероятных метаморфоз, заставивших его заподозрить в обманчивости и обратимости самую природу человеческих отношений, переживаний, страстей, — вот почему такое существенное значение приобретают в его лирике мотив и тема масок, «срывания масок»; в его стихах каким-то вихрем проносятся маски, «двойники», образы-оборотни.

Здесь прекрасная Незнакомка, словно бы сошедшая со звёздных высот, оказывается проституткой, «змеиный рай» превращается в ад «бездонной скуки», друзья — во врагов, предателей «в жизни и дружбе»; здесь черти — «как ангелы чисты», а ангелы оказываются «вчерашними», плотоядными хищными существами, готовыми вот-вот вонзить в сердце «острый французский каблук», — и, стало быть, не только земля, но и небо населены «двойниками» и масками.

В окружающем мире, где разыгрались хищнические страсти и вожделения, человеку пусто и одиноко; он окружён враждебными ему силами, он смертельно тоскует, ибо в нём само попрано, унижено, загажено всё лучшее и подлинно человеческое, что есть на земле и что обретает какой-то странный и двусмысленный оттенок, напоминает нечистую изнанку располагающегося по всем швам одеяния, ещё не утратившего лоска казовой своей стороны.

Весь мир словно бы выворачивался наизнанку на глазах поэта, и легко ли ему было угадать, что скрывается «под маской»: человеческая улыбка или шутовская ухмылка, «постылый трепет жадных уст»? Порою кажется: поэт и сам не уверен, на чём он стоит, то ли на твёрдой земле, то ли на зыбком и ненадёжном покрове, над провалом, на дне которого гибель, — и сам не знает: истинно ли то, что открывается перед его взором, или же это всего только очередная игра лживых масок и ускользающих теней?.

Но для Блока «Страшный мир» — со своими страхами, соблазнами, наваждениями — это не только то, что существует где-то за порогом сознания, но и то что поэт видит в самом себе, в части своего собственного существа.

Это враждебное начало, заложенное в нём самом, в его внутреннем мире, поэт и персонифицирует во множестве своих подобий, — и так возникает образ «двойника», тень которого неотвязно преследует поэта и заставляет его жадно и пристально вглядываться в самого себя, отыскивая в себе то, что так враждебно ему в окружающей жизни.

«Двойник» — это всё, что противостоит поэту, — его тень, его «не я», которое может — ибо человеческое существо подвижно и «обратимо» — стать и его «я», завладеть полем сознания человека, вытеснить его из жизни, как в сказке Андерсена, где тень становится человеком, а человек — её жалкой и беспомощной тенью, — и оставит его обездоленным и ограбленным, не находящим пристанища и утратившим смысл своего существования… [5,392]

«Двойник» обычно едва уловим, подобен тени, смутно различимой в сумерках; в нём сосредоточено всё то, что отвратительно поэту, всё, что он стремится вытеснить из своей внутренней жизни. Но однажды он делает неожиданное открытие, застигнув врасплох те мысли и чувства, еле уловимые ощущения, о существовании которых дотоле и не подозревал: есть в нём самом то начало, которое чуждо и враждебно ему; вот почему тема «двойничества» занимает такое существенное место в лирике Блока и такие страшноватые сказки рассказывает город поэту на каждом шагу. А самой опасной и соблазнительной сказкой было то, что нередко поэт утрачивал представление о том, где он — настоящий, подлинный, не придуманный им самим, чуждый каким бы то ни было иллюзиям, самообольщениям, компромиссам, а где его тень, его «двойник» — всё то, сто ненавистно ему и что вместе с тем коренится в нём самом, в самых потайных его глубинах, вьётся вокруг, чтобы проникнуть в его внутренний мир; с этим обманом поэту было труднее всего бороться, ибо здесь какая-то часть его собственного существа вступала в заговор с тёмными и враждебными ему силами.

Поэт видел, что «страшный мир» ищет — а подчас и находит — самые тайные лазейки и трещины, чтобы не только извне поработить человека, подчинить его себе, но и изнутри захватить его, сломить его волю к борьбе и сопротивлению, целиком поглотить и «переварить» его, превратить его в своего слугу и проводника, — и для Блока эта опасность была тем более ощутимой и реальной, что и сам он — всего лишь частица того «страшного мира», который вызывал у него такое непобедимое отвращение? Что, если и сам он — плоть от его плоти и кость его кости? А ведь именно это и внушали поэту оборотни и «двойники», каждый из которых стремился выглядеть его подобием, его точной копией. [5,394]

«Страшный мир», вторгаясь в лирику Блока уже безо всяких покровов и масок, вносил в неё черты и мотивы необычайно мрачные, жёсткие, горькие; здесь жизнь человека, самая простая и обычная, вместе с тем оказывается и невыносимо тягостной, словно в каком-то мучительном бреду или наваждении, и напрасно человек пытается уйти от них — они повсюду и неотвязно преследуют его:

Ты вскочишь и бежишь на улицы глухие, Но некому помочь:

Куда не повернись — глядит в глаза пустые И провожает ночь.

Там ветер над тобой на сквозняках простонет До бледного утра;

Городовой, чтоб не заснуть, отгонит Бродягу от костра…

Всемогущество тёмных и хищных сил, стремящихся на всё положить свой отпечаток, свой «знак», своё клеймо, порождает у поэта чувство отчаяния и безнадёжности, под влиянием которого он и утверждает:

Живи ещё хоть четверть века ;

Всё будет так. Исхода нет.

Но эти стихи — не самые отчаянные у Блока, о чём говорит такое стихотворение, как «Голос из хора»: «Очень неприятные стихи… Но я должен был их сказать. Трудное надо преодолеть. За ним будет ясный день…» [5,412]

Прослеживая различные мотивы лирики Блока, такие, как «змеиный рай», «творимая легенда», «мирное счастье», игра теней и «двойников», все ужасы и соблазны «страшного мира», всё неистовое увлечение отравами и обманами «вина, страстей, погибели души», мы видим, как герой лирики Блока поддаётся этим страхам и обманам, уступает им — и как в конце концов находит в себе силы и волю преодолеть их, выйти из борьбы с ними ещё более умудрённым, чем был дотоле, отстояв своё человеческое призвание; в этом — победа Блока как человека и художника, не утратившего — при всех своих сомнениях, уклонениях, противоречиях — чувства «верного пути», светившегося перед ним даже и в том мраке, который сам он называл «демоническим».

Мы уже отмечали крайнюю противоречивость Блока, сказавшуюся в темах и мотивах «двойничества», в борьбе символистских и реалистических тенденций и во многом другом; чем же в конце концов определялась в творчестве Блока победа «добра и света», победа жизненного начала и того «общественного человека», которого с годами всё яснее и несомненнее видел в себе поэт?

В первую очередь тем, что разбуженный революциёй страстный интерес к реальной действительности, вера в простого рабочего человека, в его внутреннюю красоту, в его огромные силы, со всей очевидностью сказавшиеся в те дни 1905 года, которые сам поэт называл «великим временем», уже никогда не покидали Блока, оставались незыблемой и неизменной основой внутреннего мира поэта; это и определяло характер творчества, самые значительные и важные его черты, преобладавшие над иными — смятёнными и «случайными» (говоря словами самого поэта).

Пусть мир, где жил поэт в годы революции, снова оказался Страшным миром, в котором господствовали враждебные человеку силы, но было и нечто отличавшее в глазах Блока этот мир от того, обречённого на гибель, каким он виделся в прежние времена — в дни «распутий» и крушения былых мечтаний и иллюзий. [5,422]

Представителям «рафинированной» интеллигенции, воображавшим себя солью земли, Блок противопоставлял людей народа — мужиков, рабочих, у которых

…светлые глаза привольной Руси Блестели строго с почерневших лиц…

Именно здесь, а не в среде эстетов и декадентов, поэт видел подлинную красоту, не нуждающуюся ни в каком гриме, ни в каких приукрашениях, — и если он говорил о народе, то с величайшим уважением и даже благоговением, как о носителе некой, не всегда ясной ему самому, безусловной истины и создателе всего прекрасного, что есть на земле; именно у народа и в народе видел Блок те качества и стремления, которые ценил превыше всего: нерушимые нравственные устои, жажду справедливости, непреклонное мужество, готовность к настоящему делу, доподлинному, а не книжному и не мнимому. Вера в народ, в простого человека, в его внутреннюю красоту и неизмеримую мощь, а стало быть в его великое будущее, помогала поэту одолевать напасти «страшного мира», противопоставлять псевдогерою декадентской литературы — хищнику, стяжателю, «белокурой бестии» подлинного героя, того, кто поднимает «верный молот» в борьбе с тёмными и хищными силами, кто готов без устали «за тяжёлым плугом в свежих росах поутру идти» и никогда не изменит своему высокому человеческому имени, долгу, назначению. [5,423]

Это отношение к рабочим, мастеровым, к трудовому люду крайне характерно для Блока; почти никогда так уважительно, с таким высоким пафосом он не говорил о тех людях искусства и литературы, которые составляли его среду и считали себя цветом нации.

Великая неодолимая мощь родной страны слышалась поэту в её «ветровых песнях», в голосе её народа, напоминающем о величии людей, только до поры до времени забитых и униженных; вот почему, казалось поэту, ;

…невозможное возможно, Дорога долгая легка, Когда блеснёт в дали дорожной Мгновенный взор из-под платка, Когда звенит тоской острожной Глухая песня ямщика!

Так писал Блок в стихотворении «Россия» (1908), вслушиваясь в эту песню, звучавшую для него надеждой и обетованием; в ней поэту приоткрывалась душа народа — непреклонная, гордая, свободолюбивая, жаждущая справедливой и лучшей доли, являющаяся её залогом и предвестьем.

Обыкновенного, простого, а вместе с тем великого и прекрасного человека Блок противопоставлял всем мрачным и человеконенавистническим измышлениям декадентской литературы, болезненным фантазиям мизантропов и пессимистов, приписывавших человеку извечную жестокость, порочность и низменность; нет, человек не таков, — возражает им Блок, — он «не Передонов и не насильник, не развратник и не злодей… Он поступает страшно просто, и в этой простоте только сказывается драгоценная жемчужина его духа».

Эту «драгоценную жемчужину» человеческого духа, человеческого благородства и видит поэт, прежде всего в обыкновенном человеке, и рядом с этом сияющей жемчужиной меркнет всё остальное, ничтожными кажутся все измышления против простого, а вместе с тем и великого человека; он не ангел, не демон, но без него нет на земле ничего истинно прекрасного, — утверждал Блок в своей статье.

В своём стихотворении «Два века» (1911 г.) Александр Александрович характеризует ХIХ и ХХ века:

Век девятнадцатый, железный, Воистину жестокий век!

Тобою в мрак ночной, беззвёздный Беспечный брошен человек!

В ночь умозрительных понятий, Матерьялистских малых дел, Бессильных жалоб и проклятий Бескровных душ и слабых тел!

лирический блок стих герой Настолько мрачным, опасным и беспросветным видит поэт ХIХ век. Человека этого века пронизывает холод, мрак, его тело слабо, его душа бескровна, слышатся его бессильные жалобы и проклятья.

…Век не салонов, а гостиных, Не Рекамье, — а просто дам…

Век буржуазного богатства

(Растущего незримо зла!).

Под знаком равенства и братства Здесь зрели тёмные дела…

То есть, это век лицемерия и внешней фальшивой красоты, где зарождались и «зрели тёмные дела».

Двадцатый век… Ещё бездомней, Ещё страшнее жизни мгла

(Ещё чернее и огромней Тень Люциферова крыла).

Пожары дымные заката

(Пророчества о нашем дне),

Кометы грозной и хвостатой Ужасный призрак в вышине.

Здесь лирический герой чувствует близость конца света, ещё пессимистичней становится его настроение.

Страшные образы людей униженных, обездоленных, измученных порождали злобу против господ и властителей «страшного мира», которая могла найти исход в очистительной, испепеляющей и беспощадной грозе:

На непроглядный ужас жизни Открой скорей, открой глаза, Пока великая гроза Всё не смела в твоей отчизне…

Поэт захвачен болью народа, мучается всеми его муками, разделяет его надежды и стремления, и это порождает ту остроту и глубину переживаний и восприятий, которые отзываются в его «Ямбах», исполненных огромной внутренней силы; они возникают на гребне высокого вдохновения, не знающего никаких преград и изливающегося полно, широко, свободно, с естественностью самого дыхания и глубиной великого, страстно напряжённого чувства, словно бы объемлющего весь простор родной земли, вбирающего всю ее красоту, всю её гордую и вольную душу:

Что лето, шелестят во мраке, То выпрямляясь, то клонясь Всю ночь под тайным ветром злаки:

Пора цветенья началась…

В цветении этих злаков поэт прозревает иное цветение, могучее и бессмертное, над которым уже не властны никакие «зимние сны», никакие тёмные силы.

Если некогда действительность представала перед поэтом как «обломки миров», страшных в каждом своём образе и видении, то разбуженная революцией и вспыхнувшая с огромной, всепоглощающей силой любовь к Родине и вера в русский народ явились надёжным противоядием против ужаса и отчаяния, что создавало новую и прочную основу духовной жизни поэта, определяло новый характер и новые, необычайно широкие масштабы его творчества, его поисков и устремлений.

Пафос творчества Блока состоит в сложном, внутренне противоречивом, то радостном и торжественном, то неудовлетворённом и жаждущем утоления, чувстве «единства с миром», единства, то, кажется, уже достигнутого и вызывающего ощущение восторга, небывалой полноты всех своих жизненных сил, то словно бы совершенно недостижимого — и тогда обостряющего болезненно переживаемый поэтом разлад с окружающей его действительностью.

Он обращался к себе с признаниями, в которых слышится давно накопившаяся горечь:

…вступая в мир огромный, Единства тщётно ищешь ты…;

и бесплодность поисков «единства с миром», без которого человек не может найти своё истинное место в жизни, выполнить свой долг и назначение, порождает трагичность переживаний Блока, ту нестерпимую горечь, которая примешивается к его стихам; но в том и в другом случае, тщетны или не тщетны эти поиски, именно они определяют характер переживаний поэта, — и неизменной оставалась его жажда «единства с миром», то казалось бы, уже утолённая, то сжигающая с новой силой.

Особенность лирически — философской концепции Блока и состоит в том, что она стремится охватить всё умопостигаемое пространство, все времена существования человека, решить коренные вопросы его бытия, — чем определяется самый характер изображения временных и пространственно ограниченных явлений и состояний в лирике Блока, где личное, преходящее и конкретное, неизменно связывается с мировым, всечеловеческим, непреходящим.

Реальная жизнь на каждом шагу — и совершенно беспощадно — разбивала юношеские иллюзии поэта; он всё явственнее видел: не так-то легко отвергнуть настоящую жизнь, вставшую перед ним повседневным ужасом, настойчиво врывающимся в область его грёз и видений, не давая ему ни на минуту забыться, — и его лирика становится словно бы предвестием всеобщей и неизбежной гибели, как единственного исхода из мрака «жизни вседневной».

Как и прежде поэт зовёт своего читателя уйти туда, откуда зримей «мир иной», но и само представление об «ином мире» у него существенно изменялось с годами; если сначала «иной мир» представлялся поэту в чисто идеальном — в духе учения Платона — и бесплотном образе, как нечто совершенно «стороннее» и чуждое земной жизни, конкретно чувственному восприятию, то потом и «иной мир» стал для него совершенно другим: это был мир будущего, мир, где исчезнут гнёт, нужда, то неравенство, одна мысль о котором пробуждала у поэта негодование, названное им революционным.

Так неопределённо-романтическое и наивно-мечтательное чувство «единства с миром» впоследствии сменилось другим — и гораздо более зрелым, вызванным пониманием того, что исполнения своих чаяний можно добиться не помимо людей, не в уединённой и бездеятельной созерцательности, а только вместе с людьми, с народом, в труде и борьбе; сам поэт в своей лирике бросал вызов былым мечтам, фантазиям, представлениям о том, что для ощущения всей полноты бытия вполне достаточно первой любви, легкоперой тучки, лазурной стези, уводящей в небесную высь; нет, это слишком лёгкий и явно обманчивый путь — так же как и забвение в буре «цыганских страстей».

Поэт переводит свои мысли и чувства в широкий философский план, вмещающий раздумья о цели и смысле всей жизни:

«Расстроенная скрипка всегда нарушает гармонию целого; её визгливый вой врывается докучной нотой в стройную музыку мирового оркестра. И есть в мире люди, которые остаются серьёзными и трагически скорбными, когда всё кругом летит в вихре безумия; они смотрят сквозь тучи и говорят: там есть весна, там есть заря».

Таких людей Блок называл художниками, — но, конечно, не только в профессиональном смысле этого слова, а в гораздо более широком; художник, поясняет Блок, — это тот, «кто слушает мировой оркестр, и вторит ему, не фальшивя». Такого человека Блок называл настроенной скрипкой и гневно обрушивался на всё то мелкое, ничтожное, ограниченное, что является средостением между человеком и миром.

Одного из своих корреспондентов поэт учил борьбе «старого, неврастеничного, самолюбивого, узкого, декадентского — с новым — здоровым, мужественным, почувствовавшим наконец, что мир безмерно больше и прекраснее, чем каждый из нас…» (1913).

В такой борьбе, связанной с «самоосуждением» в себе всего «старого» и «узкого», утверждал поэт, и рождается «новый человек», — и, может быть, именно в этих словах, написанных по случайному поводу, наиболее полно и определённо сказался характер воззрений, сложившихся у Блока в годы зрелости, то большое и новое, что он почувствовал в самом себе и утверждал в своём творчестве — со всею присущей ему силой, страстностью и решительностью.

Поэт говорил в своих пророчески вдохновенных стихах:

…через край перелилась Восторга творческого чаша, И всё уж не моё, а наше, И с миром утвердилась связь…

Эти стихи пронизаны тем светом, который хлынул словно бы из «коммунистического далёка» и озарил их, придал им удивительную глубину и красоту, неотъемлемую от внутренней красоты и благородства их создателя.

Заключение

Так в «Стихах о Прекрасной Даме» без труда прослеживаются самые многообразные влияния — от Библии и Платона до Фета, Вл. Соловьёва, Валерия Брюсова, но самое главное и основное, что преобладает в них и придаёт им живое звучание, — это реальность сложных и противоречивых переживаний, чувство любовной страсти, в конце концов торжествующей свою победу над всеми иллюзиями и религиозно-мистическими домыслами молодого поэта; вот почему многие стихи о Прекрасной Даме и поныне захватывают их читателя.

Циклы «Стихов о Прекрасной Даме» завершаются словами величайшего торжества: оказалось, что возлюбленная поэта не отвергла его молений, ответила на его призывы и теперь сбылись самые страстные чаяния. Отныне он — «недвижный страж» — навсегда заслужил вожделённый «венец трудов — превыше всех наград»:

Я скрыл лицо, и проходили годы.

Я пребывал в служеньи много лет.

И вот зажглись лучом вечерним своды, Она дала мне Царственный Ответ. [5,77]

«Страшный мир» стремился отметить своим клеймом всё то прекрасное, что есть в жизни, да и саму красоту; он пытался присвоить её, прикрыться ею, заставить её служить себе и своим низменным интересам, превратив её в своего агента и проводника, вывернуть её наизнанку, изуродовать и растлить её, заразить духом того «великого предательства», которым сопровождалось наступление реакции по всему фронту — начиная от философии и политики и завершая областью частной жизни и личных отношений; наиболее полно реакция в сфере эстетики сказалась в декадентском искусстве, являющемся острым и ядовитым орудием в борьбе с передовыми силами общества, с демократическими и реалистическими традициями русской классической литературы.

Поэт словно наяву видел будущее — так ясно и чётко оно вырисовывалось перед ним; это видение никогда не оставляло Блока, — и всё, что он наблюдал в окружающей его действительности, всё, что он переживал, виделось ему в свете и сиянии будущего, от которого он словно бы выхватил частицу своего огня, своей творческой силы, своего вдохновения.

Творчество Блока и поныне захватывает нас, является призывом к борьбе за переустройство жизни, за этот мир, который должен возникнуть перед нами во всей своей ничем не замутненной красоте.

Такое понимание жизни, творчества, назначения человека отвечает и внутреннему строю людей нашего времени, — вот почему так дорого нам вдохновенное и мужественное творчество Блока, откликающееся на самые большие вопросы человеческого бытия и дающее на них свой ответ; пусть далеко не всё в этом ответе можно принять и разделить, но пафос творчества Блока необычайно близок и дорог нашему читателю, не может не захватить его.

Список использованной литературы

1. Александр Блок. Стихотворения. Поэмы. Мурм. — 1980.

2. Александр Блок. Стихотворения. Поэмы. М. — 1988.

3. Пропедевтический курс русской литературы. // Смелковой З. С.,

Черкезовой М.В.Л. — 1986.

4. Русская литература ХХ века. Очерки. Портреты. Эссе. Часть 1 //

Кузнецова Ф.Ф.М. — 1991.

5. Соловьёв Борис. Поэт и его подвиг. Творческий путь Александра Блока. М. — 1968.

6. Соловьёв Вл. Стихотворения. Издание 7, часть II. 1921.

7. Тимофеев Л. И. Творчество Александра Блока. М. — 1963.

8. Турков А. Александр Блок. М. — 1981.