Актуальность исследования. Проблема философско-антропологических оснований экономической теории является одной из наиболее актуальных проблем современной социальной философии. Трудности методологического обоснования такой дисциплины, как философия экономики, связаны главным образом с тем, что последняя представляет собой еще недостаточно оформившееся исследовательское направление в рамках философии. Данная отрасль знания находится в стадии поиска собственных мировоззренческих и методологических оснований. С этим связано и то обстоятельство, что количество работ, специально посвященных философско-экономическим проблемам, пока относительно невелико. Необходимость поиска новых подходов обусловлена тем, что философское осмысление человека и общества не может быть адекватным без привлечения философии экономики. Однако методолого-гносеологические основания и собственный предмет этой дисциплины, а также то, в каком отношении она находится к современной экономической теории, — все эти вопросы нуждаются в дальнейшем обсуждении и уточнении.
Трудности в обретении философией экономики четких методологических оснований имеют, как представляется, как минимум две причины. Прежде всего, нужно сказать об отказе от марксистской философии как объясняющей модели социально-экономических процессов и взаимосвязей. Такой отказ, в свою очередь, явился следствием еще более глобальных социальных трансформаций: разрушилась та общественная система, которую, собственно, и обслуживала в теоретико-идеологическом плане марксистская доктрина. Другими словами, в России философия экономики появляется на том месте, которое долгие годы занимала марксистская социально-экономическая теория. Нет, видимо, нужды специально подчеркивать, что новые, рыночные, экономические отношения требуют для себя иного концептуального аппарата.
Согласно утверждению сторонников марксистского учения, в его основании лежит правильное понимание движущих сил исторического процесса. Марксистская концепция истории, в свою очередь, предполагала неизбежность перехода от капитализма к социализму. Тем не менее, действительное развитие цивилизации пошло по другому пути, а капиталистические формы экономической жизни оказались гораздо более гибкими, чем это мог предположить основоположник марксистского учения. Кроме того, целый ряд прогнозов Маркса о дальнейшем будущем капитализма оказался несостоятельным. В целом же, предложенная основоположником марксизма универсальная теория оказалась фактически неспособной выявить действительные следствия из во многом адекватно описанных ею социально-экономических механизмов, и, кроме того, объяснить серьезные расхождения реального социализма с его теоретической моделью.
В этом контексте показательным является большое количество публикаций в отечественной обществоведческой литературе за последние двадцать лет. Отказ от традиционных концептуальных схем с естественностью ставит нас перед проблемой поиска полноценной альтернативы марксистской теории как целостного учения об обществе, синтезирующего в себе философские, социальные, исторические и экономические аспекты. Отметим, что аналогичная проблема существует и в современной западной философии.
Синтезирующий характер экономического подхода в марксизме связан с отношением к экономике как универсальной детерминанте общественных процессов. Однако в современном мире все большее влияние приобретает идея, согласно которой в принципе не существует какой-то одной, единой и универсальной детерминанты столь сложных и неоднозначных процессов. Однобокий экономический детерминизм, согласно этой точке зрения, искажает реальные взаимосвязи между экономической стороной жизни и другими сферами общества: социальными структурами, формами политической власти, духовной культурой. В соответствии с условиями современного культурного бытия философия экономики не может претендовать на роль универсальной объясняющей матрицы для интерпретации истории и общества.
Вместе с тем, принимая во внимание огромную значимость экономических реалий в жизни современного человека, философии экономики и ее антропологической проблематике следует отвести важное место в ряду других философских дисциплин и проблем. Как следствие, с необходимостью возникает вопрос о локализации данной дисциплины в целостной системе традиционного философского знания. Предмет философии экономики — практическая деятельность, рассмотренная преимущественно в социальном и антропологическом разрезах. Традиционное определение человеческой практики требует в современных условиях расширения и уточнения: в него должны быть включены и такие важные ориентиры практической жизнедеятельности, как польза и эффективность.
Объектом исследования выступают детерминанты и закономерности хозяйственной деятельности человека, предметом исследования являются методологические и антропологические презумпции экономических теорий и имплицитно содержащаяся в них концепция рациональности, задающие теоретическую модель «экономического человека».
Степень теоретической разработки проблемы. Существенным отличием моделей экономического человека от всех иных антропологических моделей выступает рационально организованное поведение. Концепция экономической рациональности необходимо базируется на более общем философском понятии рациональности как таковой. Рациональность в этом общем смысле уместно будет квалифицировать как операциональное понятие, то есть понятие с подвижным смысловым объемом, который задается в зависимости от контекста его употребления. Так, например, если в античности рациональное знание определяется исходя из противопоставления обыденному мнению, то в эпоху средневековья оно занимает место в оппозиции «знание — вера», а просветители толкуют рациональность как орудие борьбы против догматизма. В эпоху Нового времени рациональное начало выступает фундаментом зарождающегося научного знания и выделяется на фоне эмпирических источников знания.
В исследованиях основоположников британского сенсуализма — Дж. Локка, Б. Мандевиля, А. Фергюсона, Д. Юма и А. Смита человек позиционируется в качестве сложного «соединения различных аффектов». Исходя из этого, выстраивается соответствующего рода социальная психология, объясняющая поведение людей. В частности, согласно Д. Юму, мораль, выступая основанием социально-политической жизни государства, является результатом баланса индивидуальных аффектов. Стремление к удовольствию при этом трактуется как последнее основание всякого человеческого действия. К той же антропологической парадигме относится и модель «эгоистического индивида», используемая А. Смитом как в философско-этическом учении, так и в его экономической теории. Описание рыночных закономерностей здесь основано на тщательном и всестороннем прослеживании игры интересов всех участвующих в экономическом процессе сторон: собственников земли, предпринимателей, буржуазии, торговцев и рабочих. Философия английского сенсуализма, таким образом, содержит в себе ряд философско-антропологических предпосылок антропологической модели homo economicus, согласно которой человек действует из соображений расчета, пользы, выгоды и «экономичности» в силу самой своей природы.
Иное представление о роли рациональности в экономическом поведении и о мотивации такого поведения имплицитно присутствует в социально-философских теориях континентального либерализма (Сен-Симон, Базар, Анфантен, Конт). Для теории индустриализма" А. Сен-Симона, в частности, характерен всеохватывающий «сциентизм»: представление о принципиальной возможности реконструкции структуры государства на базе научных инженерных принципов, прагматическая концепция социальных институтов, своеобразный культ естественнонаучного и технического мышления. Неотъемлемым признаком инженерного подхода к управлению экономичес-кими процессами выступает сознательное планирование, контроль и управление всеми без исключения социальными процессами.
На фоне исторически изменчивых форм истолкования рациональности можно выделить некое общее понятие рациональности как разумной и адекватной ориентации в рамках какого-либо положения дел. Анализ исторического генезиса такого понятия предпринят в работах отечественных философов Н. С. Автономовой, П. П. Гайденко, Ю. Н. Давыдова. Однако данное определение не является сугубо формальным — на цели такого поведения здесь накладываются некоторые содержательные ограничения: не всякая цель может быть названа разумной, как и не всякое желание оправданно с этой точки зрения. В этой связи более узкое понятие экономического рационального поведения нуждается в ряде спецификаций и уточнений. Как следствие, предметную экспозицию понятия рациональности в экономических теориях можно проследить по шести главным направлениям, соответствующим основным моментам данного понятия: оптимизация, осознанность, взаимосогласованность и непротиворечивость системы предпочтений, целеполагание, формализм (нейтральность в отношении содержания целей) и антипсихологизм (независимость от процессов формулирования выбора). Две последние характеристики исследователи традиционно относят к негативным элементам, скорее очертивающим границы сугубо экономического понятия рациональности, нежели демонстрирующим какие-то содержательные его свойства.
В.С.Автономов, исследуя антропологические аспекты экономического поведения, различает чисто формальное истолкование экономической рациональности, понятой как совокупность способов и процедур оптимизации экономической системы, от так называемой функциональной рациональности, как базовой модели большинства общественных наук. Если во втором случае требование осознанности поведения не является необходимым, то границы экономической рациональности строго совпадают с границами ясного и отчетливого индивидуального сознания. Рациональное поведение в традиционном для социальных наук смысле можно квалифицировать как такое, которое кратчайшим (из всех возможных) путем приводит данную систему к сохранению и увеличению ее гомеостазиса (в этом смысле оно функционально)1. Однако именно в этом пункте заключается важное отличие такого общего истолкования рациональности от специфически экономического рационального поведения. Схожих взглядов придерживается и автор теории «ограниченного выбора» Г. Саймон, согласно взглядам которого моменты гомеостазиса (равновесия) какой-либо системы и ее приспособления к среде являются нейтральными по отношению к оптимальному поведению, поскольку равновесное состояние системы еще не означает ее оптимального состояния2.
Согласно взглядам лауреата Нобелевской премии по экономике М. Алле, определение экономической рациональности формулируется в предположении, что индивид сам по себе наилучшим образом знает и определяет для себя собственные цели и оптимальные способы их достижения. На этой предпосылке экономической теории основано одно из фундаментальных ее понятий -«предпочтение». Эвристическая ценность этого понятия основывается на гипотезе ученого о том, что любой потребитель «отдает предпочтение тому, что сам.
1 Автономов B.C. Модель человека в экономической науке.- СПб., 1998. С. 12.
2 См.: Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления // THESIS.-1993. Вып. 3. С. 74. считает предпочтительным". Взаимозаменяемость целевых предпочтений, таким образом, может быть признана отличительным свойством той модели рациональности, которая используется в экономической науке. Это означает, что факты рационального поведения в экономическом смысле можно констатировать везде, где можно зафиксировать внутренне непротиворечивую (то есть последовательную, иерархически выстроенную и независимую от внешних содержаний) систему предпочтений3.
Другая важная составляющая экономической рациональностиповеденческая целенаправленность. Рассмотренное в экономическом аспекте человеческое поведение интерпретируется как результат сознательных целерациональных индивидуальных действий. Впервые эта установка была сформулирована К. Менгером, а дальнейшее развитие получила в работах представителей неоавстрийской школы и Й. Шумпетера. Целеполагание при это^ признается априорным: предварительное планирование деятельности предшествует самой этой деятельности. Целерациональность рассматривается и как стремление к максимальной полезности (Джевонс), и как стремление к наилучшему удовлетворению своих потребностей (Менгер), а также в виде «предпочтений», «весов» и «целей» в новейших экономических концепциях.
Отметим, что рациональность в экономической теории определяется исключительно формально, а именно как максимизация какой-либо целевой функции при данных ограничениях. Так, по мысли Д. Н. Хаймана, ключевая поведенческая предпосылка в моделях, используемых в современной микроэкономике, заключается в том, что поведение людей мотивируется желанием максимизировать чистый выигрыш, получаемый при осуществлении операций. При этом нахождение наилучших средств для достижения той или иной цели осуществляется безотносительно к самим конкретным целям. Формирование л.
Алле М. Условия эффективности в экономике.- М., 1998, — С. 185. этой установки, разделяемой большинством современных экономистов, восходит к теории познания Д. Юма, в которой рациональность сводилась к простому формальному отношению целей и средств. Структура экономической рациональности рассматривается как полностью независимая от конкретных психологических процессов в рамках индивидуального сознания (сомнений, колебаний, промежуточных решений, переформулировок целей, изменения предпочтений и т. д.). Факт выбора экономическая наука анализирует в качестве самодостаточного, полного и завершенного, заключая «в скобки» его психологическую природу.
Выделенные современной экономической теорией элементы рациональ-ности отсылают к соответствующим антропологическим моделям «экономического человека» как своему последнему основанию. В этом ряду определяющее место занимает модель «экономического человека» как «рационального максимизатора полезности». Ее можно обнаружить прежде всего в маржиналистских теориях предельной полезности (К.Менгер, У. Джевонс, Л. Вальрас). Базовая идея этих концепций — «максимизация полезности» — своим происхождением обязана бентамовскому утилитарист-скому учению. Главным образом это касается важнейшей для Бентама концепции «максимизации счастья». Построенное на этой идее психологическое учение Бентама, в свою очередь, сильно зависит от ассоцианистской психологии XVI—XVIII вв. Важнейшие положения этой психологической парадигмы сводятся к пяти взаимосвязанным элементам: концепции опыта как комплекса чувственных впечатленийидее непосредственного жизненного опыта как единственного источника достоверного знанияучению об индивидуальном сознании как «tabula rasa», лишенной каких-либо собственных априорных представлений, не содержащихся в опытередукции психического аппарата к «впечатлениям» как его простейшим единицам и истолкованию психических функций как простого результата произвольных комбинаций («ассоциаций») таких единиц.
Заимствовав из этой традиции идею о сознании человека как «tabula rasa», управляемой внешними воздействиями через ощущения и случайные ассоциации, маржиналисты дополнили ее гедонистической концепцией человека, единственной целью которого выступает поиск наслаждений и который, дабы достичь этой цели, будет взвешивать и точно рассчитывать каждый свой шаг на пути к ней. Помимо этого, маржиналистская концепция сводит важнейшую экономическую проблему — проблему ценности — к психологии потребительского выбора. Антропологические предпосылки этой теории, таким образом, можно свести к совокупности утверждений о психологической природе человека.
В противоположность данной модели человека, автоматически реагирующего на раздражители внешнего мира и в своих выборах руководствующегося только чувствами удовольствия и неудовольствия, экспериментальная психология В. Вундта и бихевиористское учение Дж. Уотсона предложили концепцию активной личности, на решения и поведение которой влияет целый комплекс причин, не ограничивающихся только стремлением к удовольствию (врожденные инстинкты, разнообразные физиологические и биологические факторы). В экономической теории представители альтернативного маржинализму «объективистского» направления (Хикс, Самуэльсон, Фишер, Дэвенпорт) стремились вытеснить любые психологические импликации экономической науки за ее пределы. Относя проблему стоимости как ценности в разряд внешних, неэкономических проблем, приверженцы радикального антипсихологизма сосредоточиваются на анализе кривых спроса и предложения (так называемых «кривых безразличия»), которые, как предполагается, не содержат в себе никаких специальных отсылок на те или иные особенности человеческой природы. В «теории выявленных предпочтений» П. Самуэльсона от потребителя не требуется максимизировать полезность с помощью точных рациональных исчислений: он просто делает последовательный непротиворечивый выбор, предпочитая один вариант другому. Место понятия полезности занимает теперь понятие предпочтения (выбора). В рамках теории выявленных предпочтений, таким образом, убедительно демонстрируется эквивалентность непротиворечивого выбора и максимизации некоторой функции. Как полагает ученый, субъект всегда максимизирует какую-либо вполне конкретную величину (а не абстрактную идею полезности), и акты выбора, в которых осуществляется эта процедура, эмпирически наблюдаемы. Последнее обстоятельство позволяет выстроить данную теорию в соответствии со строгими критериями научности4.
Свое развитие тенденция радикального антипсихологизма получила в теории Дж. Хикса, в которой переосмысление основных положений маржинализма привело к «переписыванию» гедонистических свойств человеческого поведения в терминах концептуального языка математики. Речь здесь идет о таких анонимных свойствах кривых безразличия, как выпуклость, непрерывность и гладкость. При этом данные понятия и свойства по-прежнему имеют в теории статус необсуждаемых постулатов, что указывает на их генетическую связь с маржиналистскими допущениями. С другой стороны, эта теория фактически продемонстрировала принципиальную независимость теории цены от каких бы то ни было психологических предпосылок гедонистического толка. Бентамовская психология при этом оказалась только одним из возможных способов описания ценовой динамики, утратив свой приоритет в решении подобных вопросов. В целом, объяснению причины выбора этот ученый предпочел регистрацию самого факта выбора. В результате психологические свойства выбирающего человека были модифицированы в простейшие свойства математических функций.
Другой вариант критики психологических и антропологических презумпций.
4 См.: Автономов B.C. Человек в зеркале экономической теории (очерк истории западной экономической жизни).- М., 1993. С. 42−43. маржиналистской теории представлен в концепции основоположника институционализма Т. Веблена. Рассмотренная с точки зрения имплицированной в ней антропологической и психологической модели поведения, эта теория представляет собой синтез эволюционного учения Ч. Дарвина, новой психологии У. Джеймса и отдельных психологических идей У. Магдугалла. Веблен выделяет две поведенческие модели экономического человека, образующиеся из различных комбинаций базовых человеческих инстинктов («институтов») — «промышленное поведение» и «денежное соперничество». Последняя может порождать бесполезные образования, которые в экономическом отношении зачастую даже не направлены на непосредственное извлечение прибыли: например, деятельность крупных предпринимателей-монополистов, ориентированная на приобретение как можно большей части самой промышленной системы, является разрушительной дд£ процесса общественного производства, тормозит и блокирует его эффективность. Как следствие, модель ищущего наслаждений рационального максимизатора оказалась непродуктивной для адекватного описания такого экономического поведения5.
Разбирая общие вопросы экономической рациональности, Маршалл указывает на ее гипотетический статус: все человеческие действия в экономике рассматриваются в таком контексте, как если бы они были полностью рациональными. В этой связи В. С. Автономов обозначает границы применимости понятия «рациональной максимизации полезности»: отсутствие необходимости учитывать возможные ответные действия других индивидов и введение ряда дополнительных гипотез, моделей и предпосылок (например, гипотеза об одинаковом поведении экономических субъектов, концепция конкуренции, равновесия и всеохватности рынков и др.). По Л. фон Мизесу, абсолютно рациональное человеческое поведение было бы возможно только в условиях.
5 Веблен Т. Теория праздного класса.- М., 1984. С. 73 — 82. совершенного рынка, и если соответствующая антропологическая модель в отдельных случаях не работает, то это может означать только несовершенство самого рынка, искажающее влияние на него внешних факторов.
Философский анализ оснований хозяйственной деятельности представлен работами Р. Ролза. В данной теории представление о рациональности как априорном требовании к субъекту экономической деятельности дополняется критерием моральности, который сводится к принципам «равной свободы» и «равной доступности». Кроме того, здесь вводится и посредством логико-философского инструментария анализируется принцип рациональной эффективности как ключевой для понимания поведенческой структуры современного хозяйствующего субъекта. Аксиологические аспекты и ценностная нагруженность экономической деятельности всесторонне проанализированы Г. Зиммелем, В. Зомбартом и М. Вебером. Анализ взаимосвязи между феноменом европейской рациональности и новым социально-антропологическим типом экономической деятельности (буржуа и предприниматель) порождает целый комплекс вопросов и тем, поставленных в исследованиях данных авторов: прослеживание генезиса структуры экономической рациональности, экспликация ее важнейших элементов и конститутивов, анализ соотношения материальной структуры хозяйства и «капиталистического духа», описание функционирования экономической рациональности в конкретной хозяйственной ситуации, исследование традиционалистской культуры как фактора ограничения экономической рациональности, изучение этических и психологических черт раннего Homo Economicus, анализ протестантской культуры как фактора ассимиляции структур рациональности, осмысление оснований концепции экономической культуры как «социального тела» Homo Economicus, и, наконец, концепция «капиталистического духа» в качестве онтологического условия функционирования экономической рациональности.
Широкий мировоззренческий и социо-культурный контекст экономической деятельности также задан основателем отечественной «философии хозяйства» С. Н. Булгаковым и его современными последователями (Ю.М.Осипов, Л.А.Тутов)6. Таким образом, проблема специфических структур экономической рациональности и антропологических предпосылок экономической теории к настоящему времени уже осознана научной мыслью в качестве важной, широкой и относительно самостоятельной проблематики социальных наук и междисциплинарных исследованийоднако уровень собственно концептуальной проработки этой проблемы в современной научной литературе еще недостаточен: не выработан собственно философский инструментарий для анализа ключевых моментов хозяйственной деятельности.
Цель и задачи исследования
Цель диссертационного исследования состоит в методологическом обосновании философии экономики посредством разработки антропологических и эпистемологических аспектов экономической теории.
Достижение данной цели закономерно предполагает решение следующих взаимосвязанных задач:
— выявить и разработать общую формальную структуру хозяйственной деятельности в рамках рыночной модели экономики посредством анализа реалий современной экономической жизни (социально-имущественной дифференциации, феномена бедности, государственной политики перераспределения доходов и т. д.);
— тематизировать аксиологические основания и духовно-этические предпосылки экономической деятельности;
— эксплицировать общие антропологические предпосылки экономических.
6 См.: Булгаков С. Н. Народное хозяйство и религиозная личность // Булгаков С. Н. Соч.: В 2-х т.- М., 1993. Т.1. Булгаков С. Н. Философия хозяйства // Там жеОсипов Ю. М. Философия хозяйства.- М., 2001; Тутов Л. А. Философия хозяйства. Опыт духовного преображения.- М., 2003 и др. теорий;
— обосновать методологические требования к антропологической модели «Homo economicus" — представить модель «рационального максимизатора полезности» в историческом и систематическом разрезе;
— проанализировать эпистемологические допущения о характере и природе рациональности, имплицированные в экономических теориях;
— определить конститутивы экономической рациональности;
— описать составные элементы процедуры принятия экономических решений.
Методологические основания исследования. В работе широко применяются базовые методы концептуализации сложных и многоплановых явлений, используемые в общественных науках: анализ, обобщение, дедукция, идеализация, абстракция, моделирование и конструирование, выделение «идеальных типов». Принимая во внимание такую характеристику модели Homo economicus, как идеализация, представляется возможным обозначить ее методологический статус как «идеальный тип». Это широко используемое в современных социальных науках понятие обладает большой эвристической ценностью. М. Вебер под «идеальным типом» понимал определенную логическую конструкцию, обладающую внутренними смысловыми связями и соединяющую диффузно и дискретно существующие единичные явления реальности, которые складываются в «единый мысленный образ» — понятие. В этом смысле понятие «человек экономический» в соответствии с его методологическим статусом нужно поставить в один ряд с такими значимыми для социальных наук моделями и понятиями, как «социальное действие», «капиталистический предприниматель», «бюрократическое управление», «харизматическая власть» и т. д.
Такой подход формирует относительно жесткий концептуальный каркас исследования и составляет необходимое условие его понятийной строгости. Помимо этого, концептуальная составляющая исследования позволяет относительно широко варьировать и сгущать отдельные аспекты рассматриваемого явления, делая его более зримым, внятным и доступным осмыслению. Только в этом случае теория получает объясняющую силу для реальных явлений. В этом смысле имплицированные в экономической теории антропологические модели по необходимости носят характер изолирующих абстракций всего многообразия человеческого поведения, в которых намеренно заострены его специфические черты. В соответствии с изложенным выше исходным принципом исследования выступает принцип инструментализма, в соответствии с которым от теоретической модели не требуется буквально копировать действительностьее задача — стать удобным и понятным инструментом для объяснения определенных феноменов.
Как следствие, в работе применяется аналитический подход к исследуемым явлениям современной экономической жизни, который следует отличать от синтетического метода философской антропологии. В последнем случае результат исследования выступает как синтез, объединяющий данные частных наук, — модели же человека в социальных науках суть лишь инструменты для построения гипотез. Предметом исследования в работе выступают действия человека, взятые в их экономическом аспекте и рассмотренные в контексте их целенаправленного характера. Такой подход следует отличать от сугубо философских методов, посредством которых осуществляется анализ самих человеческих ценностей и целей. Область диссертационного исследования составляет тот уровень существования человека, на котором он выбирает средства для достижения своих целей. На другом же, параллельном уровне человек способен размышлять о самих этих целях, их абсолютной ценности, существующей независимо от его интересов. Первый уровень составляет предмет изучения социальных наук — в том числе экономической теории и философско-экономической антропологии, — вторым же занимается философская антропология. Тем не менее, в той ее части, где речь идет об исследовании объективных формальных структур хозяйственной деятельности и экономической рациональности, данная работа закономерно предполагает обращение к философскому априоризму (Р.Ролз), берущему свое начало в методологической установке И.Канта.
Кроме того, методологическое обоснование философии экономики, предпринятое в данном исследовании, следует отличать от методологии широко распространенной ныне «философии хозяйства». Опыт методологического сопоставления этих дисциплин, на наш взгляд, дает серьезные основания для предпочтения первого направления перед вторым. Философия хозяйства помещает свои основания в отрыве от собственно экономического предмета — в аксиологической (а подчас и прямо идеологической) сфере. Этого нельзя сказать о более строгой в методологическом плане философии экономики, которая, будучи нейтральной в аксиологическом отношении, стоит ближе к экономической теории, оперирующей соответствующими реалиями: объективными рыночными процессами и их взаимосвязями. Базовый исследовательский принцип, реализованный в данной работе, таким образом, можно охарактеризовать как принцип аксиологической и идеологической нейтральности. В целом, принципиальные различия указанных выше направлений имеют, прежде всего, аксиологическую природу: их расхождения в подходах к экономической действительности коренятся в сфере ценностей. Последнее обстоятельство отсылает исследователя к фундаментальным мировоззренчес-ким вопросам человеческого бытия, выходящим за рамки данного рассмотрения темы. Однако, как представляется, философия хозяйства и экономическая теория едва ли могут быть примирены в рамках единой системы ценностей. Это, однако, не означает, что невозможно использовать достижения второй альтернативы, и прежде всегофундаментальные исследования по социально-культурной истории капитализма.
М.Вебера и В. Зомбарта, концептуальный ресурс которых широко используется в данном исследовании.
Так, например, при анализе взаимосвязей духовных и материальных составляющих экономического процесса мы опираемся на исторический метод М. Вебера и его важнейшую идею — понятие «адекватности» (параллельности), которое противопоставляется однозначной детерминации «надстройки» «базисом» у «экономических материалистов». Отношения между капиталистической формой экономической активности и «духом», в соответствии с которым она реализуется, Вебер предлагает мыслить в терминах «адекватности», отличая последнюю от однозначной детерминации, принятой на вооружение естественными науками. Установление адекватных причинных связей тех или иных крупных исторических явлений следует отличать от поиска однозначно каузальных отношений, при которых один из двух факторов полностью определял бы другой. Скорее, здесь можно было бы говорить о более тонких и гибких отношениях соответствия, при которых оба фактора, влияя друг на друга, развиваются параллельно, но при этом относительно автономно.
В том же ключе интерпретируется и модель причинности в теории Маркса: в исследовании обосновывается положение о наличии системной причинности. Механическая причинность, которую рационалистическая философия автоматически распространяла на весь социальный опыт, оказывается неадекватной для описания закономерностей в этой области человеческой деятельности. Концепция механической причинности покоится на той предпосылке, что объективная социально-экономическая действительность прямо и без искажений «причиняет» человеческой субъективности сознательные образы. Основоположник марксизма, отказываясь от этого предположения, выводит образования сознания экономического агента не из непосредственного содержания отдельных объектов, якобы переносимых в сознание простым механическим отражением, а из отношений, складывающихся между данными объектами в системе, из их места и дифференциации в этих отношениях. О причинно-следственных отношениях между общественным бытием и общественным сознанием здесь можно говорить только в том специальном смысле, когда идеологические представления в сознании индуцируются более широкой системой и игрой отношений в ней, то есть только о системной, а не какой-либо иной причинности.
При анализе социально-имущественной стратификации в работе используются как структуралистская, так и конструктивистская парадигмы в социологии. Первая делает акцент на структурах, которые более или менее жестко предопределяют поведение людей, вторая же подчеркивает относительную свободу действующего индивида, который преобразует среду (структуры) и творит их по своему собственному замыслу. Продуктивный синтез этих двух методологических установок был осуществлен П. Бурдье.
Междисциплинарное измерение настоящего исследования задается узловыми пунктами пересечения интересов ряда социальных наук современ-ности: психология (анализ психологических детерминант экономического поведения и структуры мотивации), социология (исследование механизмов, лежащих в основании социально-имущественной дифференциации и социальной стратификации), экономическая антропология (выявление имплицитных антропологических оснований экономических теорий), философская антропология (соотнесение результатов исследования с этическим и аксиологическим контекстом экономической деятельности, с картиной человека в целом), экономическая теория и экономический анализ (исследование объективных закономерностей, взаимосвязей и принципов развития рыночных процессов), социальная теория и критика (моральная критика модели «экономического человека» и прояснение ее научной состоятельности), и, наконец, философия экономики (философское обобщение антропологических моделей, на которые опираются современные ученые-экономисты, а также осмысление концепции экономической рациональности через ее соотнесение с соответствующим традиционным общефилософским понятием).
Научная новизна исследования. Результаты исследования, претендующие на новизну, можно сформулировать следующим образом:
1. Выявлена и разработана общая формальная структура хозяйственной деятельности в рамках рыночной модели экономики, что позволило сформулировать основные понятия и философско-логические принципы для анализа этой деятельности, совпадающие с ее основными структурными моментами.
2. Вскрыты и проанализированы аксиологические основания и духовно-этические предпосылки экономической деятельности: а)"капиталистический дух" и специфический капиталистический этос, б) предпринимательская ментальность, в) мироощущение «профессия как призвание», г) экономическая культура как генерирующий фактор экономической рациональности и традиционная культура как фактор ограничения. Получил обоснование вывод, что индивид никогда не выступает чистым агентом экономической деятельности, но обладает специфическим «социальным телом», которое в исследовании представлено в качестве элемента целостной экономической культуры.
3. Эксплицированы общие антропологические предпосылки экономичес-ких теорий, представляющие собой сумму имплицитных допущений и предположений о том, что есть человек. Названные предпосылки, выступая незримым (и часто само собой разумеющимся) основанием предметно-содержательных, научных высказываний той или иной теории, сами по себе не являются предметом критической рефлексии экономистов.
4. Обоснованы методологические требования к антропологической модели.
Homo economicus": а) конструктивностьб)символичностьв)идеализацияг)инструменталистская и функциональная значимость. Рассмотрены исторические вариации модели «рационального максимизатора полезности» и ее систематический срез, в результате чего выявлены три ее инвариантных компоненты: информационная, мотивационная и вычислительная.
5. Проанализированы эпистемологические допущения о характере и природе рациональности, имплицированные в конкретных экономических теориях: а) рациональность как максимизация полезности («неоклассическое направление») — б) ограниченная рациональность (Г.Саймон) — в) практическая рациональность (П.Бурдье) — г) целерациональность (М.Вебер).
6. Определены базовые конститутивы экономической рациональности: а) рациональная организация свободного труда в форме предприятияб) нормирование и учет хозяйственной деятельностив) ориентация на товарный рынокг) отделение предприятия от домашнего хозяйства.
7. Описаны необходимые составляющие конкретной рациональной процедуры принятия экономических решений: а) контрольб) координация (действия по координации производства и сбыта) — в) инициатива (активный маркетинг) — г) анализ (исследование спроса и общей ситуации на рынке) — д) гибкая ценовая политика (принцип «низкие цены, высокий оборот»).
Положения, выносимые на защиту.
1. Общая формальная структура хозяйственной активности в рамках рыночной модели экономики с необходимостью включает в себя пять базовых категорий, в которых удобно расчленять и анализировать структуру экономической деятельности и ее закономерности: «энергия» (страсть к наживе как первичная витальная энергия), «экономический механизм» (имманентные принципы и закономерности рынка), «объективный принцип» (тотальный характер экономического принципа), «субъективный принцип» (идея максимального извлечения полезности при ограниченных ресурсах), «экономическое действие» (непосредственная хозяйственная практика).
2. Аксиологические основания и духовно-этические предпосылки экономической деятельности являются нередуцируемым феноменом хозяйственной практики. Индивид никогда не является чистым агентом экономического действияон с неизбежностью погружен в социо-культурную, национальную и религиозную среду жизненных привычек и устоявшегося образа действий. Реалии современной экономической жизни постепенно вырабатывают комплекс представлений об экономической культуре, по ряду признаков отличающихся от классического (веберовского) понятия «капиталистического духа»: будучи многослойным «социальным телом» экономического человека, данное образование существует вне строгих конфессиональных и национальных рамок. В этом контексте эмпирическое понятие Homo economicus в качестве психологического образа человека в экономической теории обнаруживает свой эвристический потенциал, не позволяя исследователю отрываться от доступных непосредственному наблюдению экономико-культурных реалий.
3. Наличие антропологических предпосылок экономических теорий обосновывает методологическое своеобразие и собственную предметную область философии экономики, понятой как экономическая антропология. Последовательная экспликация таких имплицитных некритических допущений экономической науки в перспективе способно дать строгий методологический принцип структурирования и организации собственного проблемного поля философии экономики. Содержательные различия экономических концепций, в принципе, сводимы к различиям в имплицитных гносеологических моделях (выбор того или иного типа рациональности в качестве норматива экономического поведения), а эти последние — к соответствующим антропологическим моделям как своему последнему основанию.
4. Конструктивность, символичность, идеализация и инструментальный статус в качестве методологических требований к антропологической модели «Homo economicus» позволяют провести важнейшую методологическую дистинкцию — различить два понятия Homo Economicus: если первое предполагает Homo economicus в виде чисто теоретической модели, суммы антропологических предпосылок и допущений, взятых в их предельном виде, то во втором случае речь идет о типе личности, с соответствующим поведением, способностями, склонностями и ценностными предпочтениями. Второе понятие является производным «психологизированным» вариантом исходной модели, которая относится к нему как концептуальное понятие к его эмпирической реализации, что задает различия их логического и онтологического статуса. То, как действительно работает и функционирует рациональность Homo economicus, может расходиться с теми концептуальными условиями и теоретическими предписаниями, которые сформулированы в рамках соответствующей концепции. Недостаточная методологическая строгость в процедуре демаркации этих двух аспектовпричина критических выпадов против современного экономического человека как такового, когда символической по сути конструкции приписываются психологические качества людей в их повседневной жизни.
5. Эпистемологические допущения о характере и природе рациональности, имплицированные в экономических теориях, при их изучении обнаруживают общую фундаментальную предпосылку: существует априорная и принципиальная «интеллигибельность» рыночных механизмов, закономер-ностей и взаимосвязей, что применительно к практической хозяйственной деятельности означает принципиальную возможность максимально рациональной ориентации в рыночной экономической среде. Субъектные структуры рациональности, то есть те правила, нормы и процедуры, которые используются экономическим человеком в процессе принятия решений и выбора предпочтений, конгруэнтны и коррелятивны внутренним объективным закономерностям рыночного механизма. В этом получает выражение своеобразный «антропный принцип» современной экономической теории. Иными словами, базовые конститутивы экономической рациональности структурно совпадают с рациональным внутренним устройством самих материальных рыночных механизмов.
6. В современных экономических условиях имеет место сущностная связь феномена рациональности и определенного типа капитализма (промышленный капитализм). Данный тип рациональности (экономическая рациональность) следует считать характеристикой, выстраивающей все поведение Homo economicus. Анализ структуры этой особой экономической рациональности и ее конститутивных элементов, проведенный на основе соответствующих исследований М. Вебера, позволяет заключить, что энергия страсти к наживе еще не является отличительным признаком капиталистического духа, — необходимо ее рациональное оформление по ряду признаков: а) рациональная организация свободного труда в форме предприятияб) нормирование хозяйственной деятельностив) ориентация экономической активности на товарный рынок, а не на политическую борьбу или иррациональную спекуляциюг) отделение предприятия от домашнего хозяйства.
7. Формальные' условия полноценной реализации структур экономической рациональности следует отличать от конкретной рациональной процедуры принятия решений, в качестве образующих элементов которой выделяются контроль, координация, инициатива, анализ рынка и гибкая ценовая политика. Закономерным следствием установления данной структуры в рамках экономической деятельности становится формирование жестких принципов экономической конкуренции.
Теоретическая и практическая значимость работы. Полученные результаты способствуют более глубокому и всестороннему осмыслению природы, места и сущности новой антропологической модели — «экономический человек», проясняют лежащие в основании того или иного конкретного экономического учения скрытые антропологические предпосылки, а также те структуры и процедуры рациональности, к которым они закономерно отсылают.
Диссертационное исследование позволяет «прочитать» экономическую теорию как эпистемологический «текст», в котором «зашифрованы» определенные представления о характере человеческой рациональности, тем самым обнаруживая скрытое гносеологическое измерение и общефилософский потенциал экономической науки.
Практическая значимость результатов исследования заключается в последовательном различении двух возможных модусов научной концептуализации экономического субъекта: как «образа человека» (психологический тип личности) и «модели человека» (теоретический конструкт и инструмент для научной экспликации объективных механизмов рыночных процессов).
Ряд выработанных в данном исследовании положений могут быть использованы при проведении эмпирических эконометрических исследований в качестве общего концептуального каркаса, задающего априорные и формальные границы хозяйственной деятельности как таковой. Социологические и психологические исследования также могут обрести здесь свой теоретический фундамент, заключающийся в понятийно строгой прорисовке сущностных свойств «экономического человека» как социально-психологического типа и как современной антропологической модели.
Апробация исследования. Результаты диссертационного исследования получили апробацию на следующих научных конференциях: Итоговых научно-практических конференциях НОУ «Самарский институт управления» (Самара, 2000;2006 гг.) — Всероссийской научно-практической конференции «Рынок труда и качество профессионального образования» (Пенза, 18−19 октября 2005 г.) — IV Международной научно-практической конференции «Современный российский менеджмент: состояние, проблемы, развитие» (Пенза, 11−12 ноября 2005 г.) — II Всероссийской научно-практической конференции «Проблемы управления экономикой в трансформируемом обществе» (Пенза, ноябрь 2005 г.).
Структура и объем диссертации
Структура диссертации определяется логикой изложения и целью исследования, отражает последовательность решения поставленных задач и состоит из введения, шести глав, девятнадцати разделов, заключения и списка литературы, включающего 190 источников.
Заключение
.
Анализ экономической деятельности и необходимой для нее антропологической модели позволил нам выделить два существеннейших элемента современного капитализма: особую «экономическую рациональность» и «экономическую культуру». Первое образование представляет собой более узкий феномен — это те конкретные формы, в которых, собственно, кристаллизуется особое «предпринимательское» отношение к экономической деятельности, то есть набор допущений и предпосылок о том, что есть рациональность, что значит быть рациональным, иными словами — некая имплицированная в этом мировоззрении модель (концепция) рациональности. Все эти допущения и представления образуют вполне конкретные (как исторически, так и понятийно) типы рациональности, каждый из которых можно рассматривать как самостоятельное явление, доступное определению, сравнению и анализу с другими, альтернативными ему типами рациональности.
Обстоятельная тематизация вопроса о факторах, препятствующих или благоприятствующих ассимиляции рациональных форм экономической практики, вывела нас на более широкую проблематику. Речь идет о той социо-культурной, национальной и религиозной среде жизненных привычек и устоявшегося образа действий, в которую с неизбежностью погружена любая экономическая деятельность. Все эти аспекты можно обобщить в понятии экономической культуры, понимая под этим феноменом широкий идеологический, духовный и ментальный контекст хозяйственной практики. Говоря об историческом контексте этого понятия, к нему следует отнести тот комплекс этических воззрений на экономическую деятельность, которые вписывают последнюю в контекст жизни в целом. Речь идет об определенной идейной почве, ставшей благодатной для вызревания специфически капиталистического мировоззрения и мироощущения.
Исследования Макса Вебера специально посвящены анализу этого прототипа понятия экономической культуры — специфического «духа капитализма». Последний может быть представлен как опора жизненного поведения предпринимателя «нового стиля». Традиционалистская же культура, взращенная соответствующим воспитанием и религиозными представлениями, выступала как ограничение действия экономической рациональности. Как было показано, эта живая среда («жизненный мир», в современной терминологии) оказалась в ходе экономической истории серьезным конкурентом для принципа максимальной эффективности, поскольку место для возможного рационального действия было уже занято сформированными привычками мышления и стереотипами восприятия. Напротив, экономическая культура, сформировавшаяся вокруг протестантских представлений о труде как «мирской аскезе», оказалась в этом смысле благодатной почвой.
Как показал наш анализ, человек никогда не существует как чистый агент экономического действия, — он всегда погружен в среду воспитавшей его культуры и соответствующих субкультур (семья, ближайшее социальное окружение, образование, вероисповедание, индивидуальное мировоззрение). Этот жизненный контекст с соответствующим полем значений, вкусов, предпочтений, предрассудков и до-рефлексивных ориентиров в конечном счете сводится к своеобразному «социальному телу» любого человека, не позволяющему без остатка редуцировать его до бесплотной абстрактной модели в качестве предмета экономической науки. Пожалуй, именно в этом пункте второе, более широкое и живое, эмпирическое понятие Homo economicus — как психологический образ человека в экономической науке — может оказаться весьма уместным. Если первое, сугубо теоретическое, понятие давало возможность пролить свет на скрытые аспекты экономической деятельности, косвенным образом сделать их более выпуклыми и рельефными, то это второе определение позволяет исследователю не отрываться от доступных непосредственному наблюдению экономических реалий.
Оказалось, однако, что об экономической культуре можно говорить и в ином, более широком смысле. В этом случае искомое понятие оказывается сращением «базиса» и «надстройки» в экономических процессах и мы получаем некое третье образование по отношению к «капиталистическому духу» и экономической рациональности, с одной стороны, и собственно материальной структуре хозяйства — с другой. На наш взгляд, правильнее было бы интерпретировать данную проблему вне традиционной оппозиции «базис — надстройка», лишь только обозначая контуры некоего третьего понятия, более соответствующего реалиям современного рынка. Причинно-следственные связи между материальными и духовными движущими силами истории, формулируемые по образцу естественных наук, должны здесь уступить место отношениям соответствия, «адеквации» (Вебер), выявление которых могло бы стать методологическим принципом философии экономики. В этом смысле систематическое и рациональное стремление к законной прибыли, ориентированное на максимизацию полезности в условиях ограниченности ресурсов, наиболее полно соответствует материальной экономической структуре капиталистического предприятия. Последнее, в свою очередь, находит в этом стремлении наиболее адекватную для себя духовно-рациональную движущую силу. При этом установление адекватных причинных связей тех или иных крупных исторических явлений следует отличать от поиска однозначно каузальных отношений, при которых один из двух факторов полностью определял бы другой, как причина детерминирует следствие. Скорее здесь можно было бы говорить о более тонких и гибких отношениях соответствия, при которых оба фактора, влияя друг на друга, развиваются параллельно, но при этом относительно автономно.
Весьма продуктивной в этом контексте представляется аналогия между экономическим принципом и так называемым «антропным принципом» современной квантовой физики, в соответствии с которым Вселенная могла бы породить только такое сознание, которое в принципе способно ее адекватно познать. На наш взгляд, нечто подобное можно было бы утверждать и применительно к экономической системе в целом. С тем большим на то основанием, что, в отличие от масштабов Вселенной, в данном случае речь идет о хозяйственной деятельности как о сугубо человеческой практике. Другими словами, экономическая система могла породить только такого человека, который способен полноценно действовать, функционировать и утверждать себя в рамках этой системы. Этот человек, стало быть, должен быть наделен определенной способностью, коррелятивной этой системе в своих основных моментах и позволяющей ему адекватно в ней ориентироваться и к ней приспосабливаться. В общем виде такую способность можно назвать «экономической рациональностью», а в категориях экономической науки она описывается моделью эффективной рациональности как максимизации полезности. Сумма же всех предельных логических требований к такому человеку составляет антропологическую модель «Homo economicus».
Важно отметить, что рассмотренная нами корреляция ни в чем не противоречит феномену отчуждения как элементу любой человеческой практики. Отчуждаясь от человеческой деятельности и превращаясь в самостоятельный объект, рынок в своей структуре уже на ином, более сложном уровне воспроизводит структуру человеческой рациональности, а точнее — ее объективный слой, не зависящий от индивидуальных психологических особенностей. Здесь едва ли стоит говорить о какой-то полумистической предустановленной гармонии между внешней экономической действительностью и хозяйственной деятельностью субъекта. Уместнее было бы вспомнить старый кантовский принцип, согласно которому человек способен познать в предмете только то, что он сам в него вложил. Для агента экономического действия познание неотделимо от самой его деятельности: собственно говоря, хозяйственная практика и есть тот способ, которым он осваивает (то есть -«познает») рыночные закономерности. Неудивительно поэтому, что, начиная действовать, он в условиях и объективных требованиях, предъявляемых ему рынком, узнает требования и аксиомы собственной рациональности.
Иначе говоря, то, что со стороны объективного рыночного процесса выступает как объективные требования, со стороны индивидуального поведения выглядит как субъективные принципы рациональности. Это одни и те же правила и закономерности, только рассмотренные в двух различных аспектах. Более того, только наличие такой коррелятивности и делает возможным как успешное функционирование рынка, так и осмысленность целесообразной экономической деятельности рыночных субъектов.
Кроме того, понятие тотальности и идеологической нейтральности экономического принципа позволяет интерпретировать последний как базовую детерминанту любой экономической деятельности и одновременно как принцип рациональной организации поведения экономического человека. В качестве условия экономической эффективности анализ при этом выявляет еще одну закономерность: функционирование рыночных механизмов необходимо основывается на принципе баланса индивидуальных интересов субъектов хозяйственной практики. Однако, задача осмыслить экономический принцип в его полной автономии обнаруживает также и объективные границы его действия, связанные с вовлечением в экономическую активность человеческого фактора со всей вытекающей отсюда культурной опосредованностью, ценностно-этической и идейной нагруженностью этой деятельности.
Наконец, следует сказать о том, что любой структурный анализ форм экономической рациональности и экономической культуры с неизбежностью оказывается погружен в динамический контекст реалий экономической жизни. Такие социально-имущественные следствия экономической модернизации, как неравенство и феномен бедности, носят закономерный и объективный характер, -к такому выводу приходит современная экономическая наука. Что позволяет некоторым ученым характеризовать ее как «печальную науку». Любая рыночная модернизация сталкивается с дилеммой между экономическим ростом, который неминуемо будет сопровождаться объективным усилением неравенства в обществе, с одной стороны, и возможным спадом темпов развития при уменьшающемся неравенстве, — с другой. Что же касается идеи социальной справедливости, рассмотренной в аспекте расхожих уравнительных представлений, которая столь привлекательна для масс, то непредвзятый экономический анализ обнаруживает ее утопичность, демонстрируя отсутствие для этой идеи объективных оснований в структуре хозяйства.
Базовыми концептуальными матрицами для объяснения этих закономерностей в нашей стране долгое время считались соответствующие марксистские построения — «теория пролетаризации», «всеобщий закон капиталистического накопления» и «закон обнищания». Однако, их непредвзятый анализ, вскрытие внутренних противоречий, соотнесение с реалиями экономической истории и выявление аутентичного содержания позволяет говорить лишь о частичной применимости этих моделей в современных экономических условиях. Кроме того, определение критериев и параметров социальной дифференциации невозможно без учета фактора ценностной нагруженности понятия неравенства и, как следствие, относительного характера стратификации и конструирования любой социальной иерархии. При этом объективный анализ этого вопроса показывает, что именно «средний класс» выступает в сегодняшних реалиях гарантом уравновешенной дифференциации.
