Актуальность темы
исследования.
Масштабы и темпы преобразований, новые степени свободы и способы коммуникации, небывалая власть виртуальных миров бросают вызов не только нашему мироощущению, привычным системам норм и ценностей, но, без преувеличения, самой природе человека, его биологической организации.
Современная информационная реальность существенно изменяет привычные формы самоотображения и самопроектирования, позволяет безгранично раздвигать рамки виртуальных возможностей, стать «всемогущим». Благодаря Интернету, электронным средствам массовых коммуникаций неуклонно нарастает «виртуализация жизни». Эта квазижизнь, особая форма бытия, в которую все глубже погружается современный человек, формирует новые потребности и ориентации, задает свои критерии реальности, которые проецируются на подлинную реальность. Это порождает своего рода раздвоенность сознания, усиливает тенденции иррационализма и релятивизма, влечет масштабные социальные следствия. Раздвоение между двумя реальностями, между двумя формами бытия означает не только трудности психологического плана, но и необходимость новой социализации. А вместе с ней и необходимость новых способов управления и социального регулирования.
Виртуализация жизни" включает новые степени «удаления» от подлинной реальности. Информационные технологии позволяют создавать все более изощренные формы виртуальной реальности, конкурирующие по своей значимости и действенности с подлинной реальностью. Экзистенциальные константы реальности, а вместе с ними и естественные механизмы мозга, ответственные за поддержание самоорганизации нашего Я, оказываются под угрозой. Эти глубинные, фундаментальные регистры психики, сформированные в процессе биологической эволюции и антропогенеза, выступающие на чувственном и интуитивном уровнях, имеют в своей основе мощную бессознательную базу переработки информации. Они ответственны за исходные различения действительного и кажущегося, того, что есть и того, чего нет, задают, так сказать, первичные критерии реальности, санкционируют решимость к действию и сами действияих нарушение ведет живое существо к неминуемой гибели. Никогда еще в истории человечества эти фундаментальные регистры психики не подвергались столь серьезным испытаниям. Такова плата за прогресс в информационном обществе, развитие которого нагромождает все новые острейшие проблемы социального, экономического, психологического, экзистенциального характера, ставит уже не только для отдельной личности, но и перед всем человечеством задачу выживания-спасения. В условиях новейшего этапа технологического прогресса (информационного) деятельность человека выходит за пределы не только его чувств, но за пределы его мышления и воображения. Теоретическая физика в своих авангардных областях покидает трехмерное пространство и оперирует 10−11 мерным, изображая его на информационных машинах, без которых человек не может такое пространство не только изобразить, но и вообразить.
Возникают все новые виды деятельности, где «чистое» человеческое мышление, как и чувства, нас больше не ориентирует. Этот процесс выливается в формирование новой информационно-компьютерной реальности как реальности отношений, а не вещей. В ней человек присутствует только идеально, проигрывая все действия фактически без участия своего тела. Критериями существования внешнего мира в таком случае становится популярный операторский принцип: что вижу, то имею. Что воспроизводится, то и есть. Быть — это быть в восприятии. Таким образом, совершенно фантастические перспективы открываются с изобретением сначала называемых мнимыми, а теперь все более «реальных» виртуальных реальностей. Объединение компьютерной графики, телевидения, объемного звучания позволяет создавать целиком искусственные, вещественно не связанные с предметным миром среды. Сознание отделяется, отчуждается от тела. Субстратно тело человека будет находиться в одном мире, а его дух, психика даже функциональные отправления — в другом. Какой мир следует считать истинным, «естественным» — собственно человеческим? Сложилась ситуация, в которой все меньше мест, все меньше времени, где и когда человек действует как целостное телесно-духовное существо. Живое за пределами жизни, дух покидает тело — это глубинная причина бытийного кризиса человечества, проблем экологии и гуманизма.
Виртуализация действительности фактически превращает ее в действительность знака. По мысли Бодрийяра, в результате непрерывной эксплуатации языка кода в качестве инструмента социального контроля знаки окончательно отрываются от своих референтов и получают полную автономность сигналов — «симулякров», воспроизводящих и транслирующих смыслы, не адекватные происходящим событиям, и факты, не поддающиеся однозначной оценке.
Таким образом, задачей знаковых систем является не только отражать то, что происходит в реальности, но и дополнять реальность доступными этой системе средствами, помогая разобраться во внешнем мире при помощи методов, имеющихся в распоряжении данной системы. Эта важнейшая функция знаковых систем усиливается по мере того, как человечество сталкивается со все более сложными и абстрактными проблемами реальности, не данными нам в непосредственные ощущения, и о которых можно получить представление только при помощи сложной дифференцированной символики. В этих случаях основными критериями правильности нашего манипулирования с системой на некотором отрезке познания становятся правила самой системы и наше буквальное их исполнение. Многочисленные факты свидетельствуют, что временное и вынужденное отключение от ориентации на эмпирическую реальность и переключение на автономную деятельность самой системы может в итоге привести к решению задач, не поддающихся разрешению иными способами.
Таким образом, проблема онтологии знака становится одной из важнейших в философском дискурсе. Одно из ведущих мест в решении этой проблемы принадлежит аналитической философии и семиотике.
Аналитическая философия — одно из бурно развивающихся направлений современной философской мысли. Начиная с 50-х годов прошлого столетия в англосаксонскую философскую традицию стали возвращаться классические метафизические вопросы. Критика У. Куайном некоторых «догм», на которых строилась философия «логического позитивизма», открыла путь для становления новой метафизики, которая, вооружившись современными формальными методами лингвистического анализа, пытается решить «загадки», всегда волновавшие философов. Среди этих «загадок» почетное место занимает проблема философского осмысления знака, впервые эксплицитно сформулированная еще в античности. В аналитической традиции эта проблема бурно обсуждается с 60−70-х годов XX века. Причем следует отметить, что интерес к ней философов не только не угасает, но скорее усиливается, поскольку очевидна ее непосредственная связь с природой человека, его местом в мире, с проблемой сознания, эпистемологической проблематикой, вопросами взаимоотношений между человеком и миром. Дискуссия последних десятилетий показала, насколько важно иметь в виду онтологические предпосылки и последствия того или иного решения проблемы знака. Поэтому можно сказать, что эта проблема превратилась в задачу создания адекватной метафизики знака, которая была бы способна ответить на вопрос об онтологическом месте знака. Эта задача является как нельзя более актуальной в мире, где развитие науки и техники, современная «научная картина мира», кажется, постоянно и настойчиво ставят под сомнение самостоятельность, уникальность и самоценность и даже само существование человеческой личности. Таким образом, единственно разумным ответом на вызов, бросаемый современным научным мировоззрением, является онтологически убедительное согласование представлений о знаке как уникальном посреднике между человеком и миром.
Теоретическая актуальность темы обусловлена необходимостью новых теоретических исследований при обосновании фундаментальных категорий теории знаковых систем. Множество нерешенных проблем, связанных с природой и сущностью знака, таких как: каков способ бытия знака, каковы критерии типологизации знаков, какие именно свойства знака позволяют ему выполнять свою функцию обозначения, выявляют отсутствие единой методологической основы при обосновании теории знака, что указывает на необходимость применения новых подходов к его исследованию.
Таким образом, актуальность темы диссертации обусловлена как научными потребностями, так и общими проблемами, стоящими перед современным обществом, находящимся сегодня в поиске новых оснований и ориентиров, которые определяют направления и перспективы его дальнейшего развития.
Кроме этого, настоящее исследование имеет один аспект, делающий ее весьма актуальным в той ситуации, которая сегодня сложилась в отечественной философии. Отечественная философия, оказавшись на перепутье вследствие переосмысления роли диалектического материализма, начала поиск новых оснований в «континентальной» феноменологии, постмодернизме или дореволюционной русской философии. До сих пор в этих поисках новых оснований философствования аналитической традиции уделялось сравнительно мало внимания. Поэтому, возможно, что настоящее исследование, ориентированное главным образом на «аналитический метод», в некоторой степени могло бы восполнить этот пробел.
Степень разработанности проблемы.
Проблема философского осмысления понятия знака чрезвычайно многогранна и имеет глубокие корни. В эпоху античности ее, так или иначе, затрагивали Платон, Аристотель, Эпикур, философы Стоической школы, Цицерон, Плотин и другими мыслители. В Средние века термин «знак» приобрел особое значение благодаря развитию христианского богословия.
Разработкой этого понятия в христианском контексте споров между реалистами и номиналистами (проблема универсалий) занимались Тертуллиан, Ириней Лионский, каппадокийские отцы церкви, Аврелий Августин, Боэций, Ансельм Кентерберийский, Абеляр, Фома Аквинский и др. Именно в этот период возникает классическое определение знака как чувственно воспринимаемого явления, служащего для обозначения чего-либо другого.
Логическое направление в теории знаковых систем поддерживалось до конца XVII — 1-й пол. XVIII в. в Огромные результаты, достигнутые в рамках логического направления в целом, лежат в трех областях:
• исследование языка как универсальной принадлежности человека, позволяющей заключать о свойствах человеческого мышления и восприятия;
• выработка общих методов таких исследований;
• попытки создания универсальной грамматики, основанной на общечеловеческих рациональных категориях.
Главным же ограничивающим фактором, изначально снижающим потенциальную результативность исследований, явилось то обстоятельство, что при этом игнорировались конкретные исторические различия реально употребляемых естественных языков.
В Новое время большое внимание рассмотрению гносеологических функций знака уделял Дж. Локк. Идеи Локка получили широкое обсуждение в трудах Г. В. Лейбница, Д. Юма, И. Канта, Ж. А. Кондильяка. Большой вклад в развитие теории языкового знака внес В.Гумбольдт. Можно сказать, что именно в новоевропейской философии складываются «прообразы» главных современных позиций по вопросу о понятии знака. Идея В. Гумбольдта о внутренней форме языка во многих отношениях определила дальнейшее развитие науки о языке.
В XIX в. новые моменты в исследование знака внесли лингвистика и математическая логика. С новой силой полемика вокруг проблемы знака разгорается в XX веке. Большое значение имели также работы французского лингвиста Ф. де Соссюра. Главное внимание в этот период уделяется вопросам структуры знака, единства означаемого и означающего, проблеме смысла и значения знака, теории референции. Ф. де Соссюром впервые в эксплицитной форме было сформулировано противопоставление языка и речи. Согласно Соссюру, разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: социальное от индивидуальногосущественное от более или менее случайного.
Лингвистический поворот" в философии придал новый вектор обсуждению этой проблематики. Большое внимание проблеме знака уделялось в трудах Г. Фреге, Б. Рассела, JI. Витгенштейна. Именно они заложили основы аналитической традиции в исследовании знака. Своей семантической концепцией Фреге во многом задал парадигму всех последующих рассуждений о значении в рамках аналитической философии. В то же время в развитии философии языка после Фреге просматривается отчетливая тенденция избавиться от понятия смысла. Это объясняется не в последнюю очередь тем, что понятие «смысла» не поддается выражению в формальном виде и его трудно анализировать логико-математическими методами. Поэтому аналитические философы, для которых строгость и точность анализа всегда были важными атрибутами метода философствования, стремились свести к минимуму или вообще устранить из теории значения понятие смысла. История аналитической философии в XX веке знает немало попыток представить отношение между языком и миром как прямое, не опосредованное никакими ментальными сущностями.
В этот период складывается особая наука о знаке — семиотика: Ч. С. Пирс, У. Моррис. Р. Якобсон, комментируя Пирса, выделяет вслед за ним три типа знаков:
1. действие иконического знака основано на «фактическом подобии означающего и означаемого»;
2. действие индекса — на «фактической, реально существующей смежности означающего и означаемого»;
3. действие символа основано на «установленной по соглашению, усвоенной смежности означающего и означаемого».
Если иконический знак детерминирован своей внутренней структурой, то символ предстает детерминированным лишь внешней конвенциейвнутренне же символический знак произволен, случаен. Причем сложность языковой системы предстает при таком подходе не только как манифестируемая особой организацией знаков разного типа, но и как проявляющаяся в ее гетерогенности, наличии в разных ее участках индексов, иконических знаков и символовразличие трех основных классов знаков — это лишь различие в относительной иерархии.
На современном этапе проблема знака рассматривается в рамках более общего вопроса о взаимоотношения мира и человека. В связи с этим для настоящего исследования большое значение имеют работы в области философии знака таких авторов, как А. Чёрч, У. Куайн, X. Патнэм, С. Крипке. Язык здесь является символической системой, использующей конструирование символических форм для того, чтобы понять мир природы. Теория языка как символической системы подразумевает указание на объектно-ориентированные характеристики используемого способа репрезентации. Язык не может быть рассматриваем как копия вещей, но представляет собой условие наших понятий о вещахон — предпосылка нашего представления об эмпирических объектах, нашего понятия о том, что мы называем «внешний мир».
Согласно позиции Н. Гудмена вообще не существует такой вещи, как неструктурированные, абсолютно непосредственные сенсорные «данные», свободные от классификации. Все восприятие определено выбором и классификацией, в свою очередь сформированными совокупностью унаследованных и приобретенных различными путями ограничений и преференций. Даже феноменальные утверждения, подразумевающие описание наименее опосредованных ощущений, не свободны от таких формообразующих влияний.
Комплексный характер проблемы заставил обратиться к использованию работ, с одной стороны, посвященных истории проблемы знака, а с другой стороны, — работ, посвященных методологическим аспектам теории познания.
Среди первых следует подчеркнуть исследования семиотического характера (У. Эко). Среди вторых — исследования в области аналитической философии.
В отечественной философии проблема знака не была тематизирована эксплицитным образом, однако значительный вклад в разработку проблематики, связанной с понятием «знак», внесли B.C. Соловьев, П. А. Флоренский, Н. А. Бердяев, C.JI. Франк, JI. Шестов, А. Ф. Лосев. Современные российские исследователи В. И. Моисеев, C.JI. Выготский, Э. В. Ильенков, М. Мамардашвили, О. А. Донских, М. В. Лебедев, А. З. Черняк, Е. С. Кубрякова, Л. Б. Макеева, В. В. Петров, М. К. Петров, Ю. С. Степанов разносторонне разрабатывают проблему знака.
Несмотря на интенсивные разработки во всех указанных направлениях, задача построения общей концепции знака до сих пор не решена. Это обусловлено, прежде всего, тем, что знаки принадлежат к сложным структурным образованиям, методы исследования которых пока еще в достаточной мере не разработаны. Философское обоснование теории знака предполагает рассмотрение и осмысление сущности знака как такового, выявление фундаментальных принципов онтологии знака, позволяющих изучать данный феномен во всей полноте его проявлений.
Автор диссертационной работы делает попытку раскрыть и обосновать фундаментальные основания онтологии знака. Данный подход в теории знаковых систем не получил достаточно полного и развернутого научного обоснования как в отечественной, так и в зарубежной литературе. Данное исследование призвано, отчасти, заполнить этот пробел.
Проблему философского понимания знака можно сформулировать следующим образом: каким образом знак может указывать на внешние сознанию референты, каким образом знак может существовать сам по себекаким способом референт может трансцендировать и знак, и сознаниекакие именно свойства знака позволяют ему выполнять свою функцию обозначения. Эти свойства онтологически значимы, поскольку именно благодаря им знак является собой как таковым.
Объектом исследования является знак как особый феномен сознания, обладающий специфической материальностью.
Предмет исследования: философское понимание и специфика онтологии знака.
Цель и задачи исследования
:
Основной целью данной работы является философское рассмотрение природы и сущности знака. Достижение поставленной цели осуществляется с помощью решения следующих задач:
— проанализировать различные подходы к проблеме знака ведущих зарубежных и отечественных философских школ и выявить присущие им ограничения в раскрытии сущности знака;
— выявить специфику философского подхода к анализу знака;
— проанализировать сущность и природу знака как особого феномена сознания, обладающего специфической материальностью;
— раскрыть и интерпретировать взаимосвязь между бытием и материей знака.
Теоретико-методологическая основа исследования.
Достижение цели работы и успешное решение поставленных задач требует использования различных методов и инструментов философского анализа. В основном в настоящем исследовании используются характерные для аналитической философской традиции методы формального анализа языковых выражений. В частности, для формулировки и оценки аргументов за или против той или иной философской позиции аргументы выражаются на языке стандартной логики. Важное методологическое значение имеет введенное Куйаном понятие «онтологической относительности», а также «мысленный эксперимент» как средство концептуального и метафизического анализа, понятие «интерпретант» Ч. Пирса, «релятивистская модель реальности» В. В. Крюкова. Кроме специфических методов, свойственных аналитической метафизике и семиотике, автор руководствовался общефилософскими и общенаучными методами: индукции и дедукции, анализа и синтеза, исторического и логического исследования.
Научная новизна исследования заключается в том, что.
— сделана попытка философского анализа природы и сущности знака, которая содержательно раскрывается в понятиях «бытие» и «материя» знака;
— введено понятие «бытие знака» и выявлены критерии его употребления, сущностным свойством знака является внутренняя трансценденция как условие его собственного бытия;
— введено понятие «материя знака» и выявлены критерии его употребления, знак — не только то, что представляет нечто иное, а не самое себя, но еще и связь между этими двумя;
— проводится демаркация между теориями значения и теориями референции. Теории значения предполагают, что предложения или высказывания являются первичными носителями семантического значения в языке, а теории референции, напротив, считают первичными носителями термины и другие выражения языка, из которых такие комплексы, как предложения или высказывания, могут состоять;
— впервые осуществлено эксплицитное применение релятивистской модели реальности к теории знаковых систем, согласно которой материя может быть определена как категория, выражающая момент устойчивости, определенности, дискретности, телесности любого фрагмента реальности, а бытие конституируется как категория, выражающая момент изменчивости, неопределенности, непрерывности, бестелесности, процессуальное&tradeлюбого фрагмента реальности.
В результате проделанной работы на защиту выносятся следующие положения:
— Онтология знака предполагает введение понятий «материя» и «бытие» знака.
— Под материей знака можно понимать элемент статичности знака, определяемый понятиями имени (символа) и денотата (референта). Акт семиозиса рассматривается как состоящий в том, что некая сущность становится способной представлять нечто за пределами самой этой сущности.
— Бытие знака определяется как элемент динамичности, процессуальное&tradeзнака, связанный с понятиями смысла (концепта), коннотации и интерпретации знака. Знак не существует как таковой, если он ничего не означает. Но знак не просто указывает на вещь вне себя: он указывает на способ, которым существует эта вещь в нашем сознании. Знак сообщает нечто об этой вещи, т. е. дает ее описание, состоящее в указании места этой внешней по отношению к знаку вещи в нашем языковом сознании — места, которое может пониматься как отношение к бытию. У нас нет иного способа заключать о трансцендентных сознанию вещах иначе, чем с помощью знаковых систем — единственной отправной точки всякого знания об этих вещах.
— В рамках решения проблемы онтологии знака ставится вопрос о природе референции как вопрос о природе референциальной значимости языковых знаков. Делается вывод о том, что отношение между знаками и трансцендентной описанию реальностью есть отношение дескриптивности. При этом отношение к описываемой реальности как таковой, как к имеющемуся в наличии в качестве реальности трансцендентному референту может задаваться в конкретной ситуации двумя способами: как дескрипция исходной данности и как конструкция, т. е. расширенная дескрипция более высокого уровня репрезентации.
— Философское понимание знака опирается на синтез семиотической теории значения, теории референции, разрабатываемой в рамках аналитической философии и релятивистской модели реальности.
Теоретическая и практическая значимость диссертации.
Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в том, что полученные результаты способствуют: углублению и конкретизации понятия знака с философско-категориальных позицийосмыслении природы знака в контексте современного научного и философского мировоззрения, экспликации понятий «бытие» и «материя» знака, а также во введении в отечественный философский дискурс идей и методов современной семиотики и аналитической метафизики, касающихся проблемы сущности знака. Выводы и основные положения диссертации могут быть использованы в разработке спецкурсов, а также в преподавании базовых курсов по таким философским дисциплинам, как онтология, эпистемология, семиотика и философская антропология.
Апробация работы.
Выводы и материалы диссертации апробировались в различных формах. Основные результаты исследования служили темой докладов на научно-методических семинарах кафедры философии НГТУ и на научно-практических конференциях: «Социальная онтология России (I Всероссийские Копыловские чтения)», Новосибирск, НГТУ, 1−3 марта 2007 г.- «Социальная онтология России (II Всероссийские Копыловские чтения)», Новосибирск, НГТУ 2−4 марта 2008 г.- Всероссийская научная конференция «Человек и мир человека», Рубцовск, Рубцовский индустриальный институт Алтайского государственного университета им. И. И. Ползунова, октябрь 2008 г. Материалы диссертации использовались при проведении занятий (лекций и семинаров) и разработке методических рекомендаций по курсу философии НГТУ.
Публикации.
Основное содержание диссертационной работы и ее результатов полностью отражено в научных и научно-методических работах автора. Всего опубликовано 5 работ общим объемом 3,1 п.л. Из них: одна научная статья — в издании, входящем в перечень, рекомендованный ВАК РФ, две научные статьи депонированы в ИНИОН РАН, одна научная статья — в сборнике научных трудов, одна научная статья — в материалах Всероссийской конференции.
Структура и объем работы.
Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованных источников, двух приложений, 5 рисунков.
Список использованных источников
включает 118 наименований. Общий объем работы -194 страницы.
ВЫВОДЫ ПО ТРЕТЬЕЙ ГЛАВЕ.
Таким образом, задачей знаковых систем является не только отражать то, что происходит в реальности, но и дополнять реальность доступными этой системе средствами, помогая разобраться во внешнем мире при помощи методов, имеющихся в распоряжении данной системы. Эта важнейшая функция знаковых систем усиливается по мере того, как человечество сталкивается со все более сложными и абстрактными проблемами реальности, не данными нам в непосредственные ощущения, и о которых можно получить представление только при помощи сложной дифференцированной символики. В этих случаях основными критериями правильности нашего манипулирования с системой на некотором отрезке познания становятся правила самой системы и наше буквальное их исполнение. Многочисленные факты свидетельствуют, что временное и вынужденное отключение от ориентации на эмпирическую реальность и переключение на автономную деятельность самой системы может в итоге привести к решению задач, не поддающихся разрешению иными способами.
Следовательно, можно следующим образом сформулировать те эпистемологические и онтологические посылки конструктивного подхода, которые представляются наиболее важными для анализа теории знаковых систем:
• Любой предмет может быть категоризован с одинаковым успехом многими способами, которые отличаются по существу в онтологическом наполнении и являются в этих систематизациях взаимно несовместимыми (плюрализм).
• Из-за множественности версий мира в различных знаковых системах бесполезно искать полное описание действительности (сущностная незавершаемость).
• Онтологические предложения имеют истинностное значение только относительно «истолкования» или «трактовки» объектов, мира, действительности, и т. д.- в целом, отсылка к «миру» имеет смысл только в том случае, если она релятивизуется к системе описания (онтологический релятивизм).
Исходящая из таких посылок общая теория референции, охватывающая все референциальные функции, основана на единой символической операции, посредством которой один предмет представляет («stands for») другой.
На первый план здесь выходит критерий внешности по отношению к символической (знаковой, или языковой в самом широком смысле) системекритерий, в определенном отношении предельно формальный: мы не можем говорить о предметах обозначения как о сущностях, внутренне присущих самой знаковой системе, о неких свойствах обозначения, поскольку отсылка к чему-то иному, направленность на иной предмет является сущностным свойством знака. Именно благодаря этому конституирующему свойству знак (например, гудменовский или кассиреровский символ) является собой, а не чем-то иным (скажем, не относится к некоторому классу чисто физических, метафизических или психических явлений). Для обоснования альтернативного объяснения, отрицающего конститутивность референции для знака, потребовалась бы совершенно иная теория языка, с помощью которой было бы труднее объяснять функционирование естественных и других используемых нами языков.
Таким образом, хотя базовые семантические примитивы (предельные единицы) конструктивных систем могут являться феноменальными сущностями, эти системы тем не менее не будут являться феноменалистскими системами.
Отсюда становится ясной эпистемологическая значимость конструктивных систем для обоснования употребления языка. Она состоит прежде всего в выявлении совокупности взаимоотношений между различными частями концептуального аппарата. Фундаменталистская метафора заменена в них Куайновой «сетью полаганий» («web of belief»). Подобно гипотетико-дедуктивным теориям естественнонаучных дисциплин, определения и теоремы конструктивных систем устанавливают дедуктивные отношения между предложениями, несущими рациональную нагрузкупричем, на чем более элементарных основаниях строится конструктивная система, тем более плотными устанавливаются систематические связи и тем полнее общая связность и внутренняя непротиворечивость системы. Следующим этапом является выявление согласуемости различных систем, т. е., применительно к лингвистическим ситуациям, интерсубъективной аутентичности значений, возможности одинаковой идентификации референтов всеми членами языкового сообщества.
Если мы применим критерии подобного рода к ситуации употребления естественного языка, то референции, возникающие в ходе этого употребления, оказываются, таким образом, в поле согласования индивидуальных картин мира, или индивидуальных концептуальных схем носителей языка. Эпистемологически сама возможность реального употребления языка предстает при этом обнаружением собственно полисубъектности, необходимой для возможности интерсубъективной верификации. Такой подход позволяет избежать традиционно адресуемого релятивизму упрека в бессодержательности, недостаточном представлении референциальных оснований. Онтологический статус общей для всех носителей языка области согласования их индивидуальных картин мира оказывается при этом открытым для точного анализа и прояснения.
Редукционистские эпистемологические программы, пытающиеся вывести значение фактуальных предложений в терминах «наблюдаемых», обнаруживаемых логических последовательностей оказываются, с такой точки зрения, беспредметными. Для прояснения представлений о конвенциональности значения в естественных языках это означает следующее.
Возможность одновременного наличия нескольких конфликтующих версий мира не отменяет и не уменьшает их истинностного значения (для разных концептуальных схем). Аналогичным образом признание относительности истинности языкового выражения не отрицает необходимости выявления четких критериев его правильности, в качестве которых могут выступать критерии адекватности правилам конструктивной системы. Это означает, что признание конвенциональное&tradeзначения не подразумевает с необходимостью признание его произвольности.
Итак, если утверждение истинно, а описание или представление правильно, не «само по себе-для-мира», а для конструктивной системы, критериям адекватности которой оно соответствует, то в таком случае можно предположить, что отсылка (референция) к «миру» имеет смысл и может служить для построения адекватной теории значения только в том случае, если она релятивизуется к системе описания. Поскольку в этом отношении установление связи между знаком и его референтом является источником семантических правил, постольку оно может быть признана внеязыковым детерминативом (стабилизатором) значения. Поскольку, далее, пределы взаимного согласования индивидуальных концептуальных схем (которые очевидно могут быть рассмотрены как конструктивные системы ментальных репрезентаций) устанавливаются их отношением к внеязыковому миру, через каковое отношение (в частности, референцию) осуществляется обозначение языковыми выражениями элементов внеязыкового мира, постольку установление отношения обозначения выступает внешним динамическим стабилизатором значения. Динамическим же он предстает в первую очередь потому, что способность знака служить источником факта наличия предмета обозначения является, по-видимому, единственным удовлетворительным внеязыковым стабилизатором, соответствующим внутриязыковым стабилизаторам значений речи в смысле, т. е. понимаемым как синтагматические отношения в языке в той степени, в которой они представляют правила функционирования языка (значение как результат некоторого процесса).
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Таким образом, можно выделить несколько абстракций знака, применяемых:
1. в логике;
2. в аналитической философии;
3. в филологии и герменевтике;
4. в структурализме;
5. в семиотике;
6. в лингвистике.
Одно и то же синхронное явление в знаковой системе может рассматриваться с двух точек зрения:
• статически, когда мы констатируем само наличие этого явления и его собственные отличительные признаки;
• процессуально, когда мы стремимся определить, в результате какого процесса оно возникает или же преобразованием какой единицы (или единиц) может считаться.
В одном случае мы рассматриваем анализируемое явление как непосредственную данность, в другом — как данность, выводимую из неких единиц, принимаемых за исходные, и как следствие определенных операций, с ними совершаемыхнашей целью оказывается описание динамики возникновения единицы, или же ее динамическое представление.
В первом случае знак рассматривается как элемент статической системы. При этом его определяют как двуединую сущность, имеющую план выражения (означающее) и план содержания (означаемое), где означающеефеноменальный, чувственно воспринимаемый объект, который символически представляет и условно отсылает к обозначаемому им предмету (явлению, свойству, отношению).
Во втором случае знак может быть рассмотрен как элемент динамической системы — процесса передачи информации. Такие модели учитывают, с одной стороны, актуализацию значения в процессе коммуникации, с другой — изменения в значении языковых единиц в связи с изменениями, которые претерпевают обозначаемые реалии во внешнем мире, и с тем, как эти изменения трансформируются в сознании носителя языка и языкового сообщества. В этом случае в языковом знаке обнаруживаются три плана: план выражения и план содержания, соотношение которых может определяться так же, как в предыдущем случае, а также план интерпретации сообщения реципиентом. В соответствии с этим в структуре знака выделяются не два, а три, четыре, пять и более компонентов.
Различие указанных подходов может быть рассмотрено в связи с разными эпистемологическими парадигмами, поскольку оно отражает отказ от характерного для репрезентационизма статичного подхода к исследованию знания. Для теорий языка это может означать, что внимание методологии переключается с проблемы обоснования языкового знания (т.е. проблемы философской) на проблему строения и развития самой теории.
Конструктивные модели языка идут еще дальше, помещая в центр своего внимания даже не факт, а процесс установления связи между знаком и его референтом и полагая этот процесс интендированием, или конституированием. При таком подходе сам избранный для каждой знаковой системы способ идентификации индивидов порождает тот факт, что индивиды имеются в наличии, и определяет, каких и сколько индивидов мы обнаруживаем. В этом смысле Гудмен говорит, например, что мы «делаем» звезды, используя язык со словом «звезда» и таким образом «делая» звезды релевантными для нашей языковой системы единицами. «Мы создаем звезды в том же отношении, что мы создаем созвездия, соединяя их части и разграничивая их пределы».
Знак — это феномен, представленный носителем знака и представляющий в языковом коллективе как в сообществе интерпретаторов некое содержание, которое заменяет означаемое в речевой деятельности для достижения определенной цели в определенном контексте.
Цель и контекст выступают в качестве интерпретанты, представляющей собой тот (новый) знак или знаки, которые рождаются в языковом сознании на базе исходного знака или оказываются с ним связанными, т. е. которые включают знак в цепочку знаков. С такой точки зрения, знак не существует ни вне системы знаков, ни в отсутствие интерпретатора, который интерпретирует знак с помощью семиотического кода, используя определенную интерпретанту знака или создавая на основе кода новую. Интерпретация при этом оказывается связанной со всеми компонентами коммуникационного акта.
Анализ вариантов модификации теорий референции показывает, что в целом им не удается выполнить поставленную задачу — обеспечить экстенсионально корректное указание в интенсиональных контекстах. Причина этого, возможно, заключается в том, что таким теориям не удается преодолеть принципиальную паллиативность в определении онтологического статуса отношения между знаком и обозначаемым им предметом. Ограничение произвольности этого отношения с помощью «жестких десигнаторов», «идентифицирующих дескрипций» и т. д. лишь вводит дополнительный уровень фиксации, но ничего не говорит о том, какие именно свойства знака позволяют ему выполнять свою функцию обозначения — и тем самым поддерживать стабильность, о которой идет речь. В то же время такие свойства, несомненно, онтологически значимы, поскольку именно благодаря им знак является собой как таковым.
Для более широкого взгляда на возможный онтологический статус отношения между знаком и обозначаемым может оказаться целесообразным сделать еще один шаг в этом направлении и отказаться от представлений о таком отношении как об описываемом корреспондентной теорией истины, использующей абстракцию абсолютной (универсальной) истины. Последняя может быть заменена релятивистской: «истинно-относительно-W», где W концептуальная схема, т. е. индивидуальная картина мира, образуемая системой ментальных репрезентаций. Понятие о языковой конвенции в этом случае предстает степенью интерсубъективной проверяемости индивидуальной концептуальной схемы. Но поскольку могут существовать достаточно радикально различающиеся между собой концептуальные схемы, постольку сами формы фактуальности могут позволять действительности быть структурируемой различными способами.
В качестве такого шага могут рассматриваться конструктивные модели языка, в которых последовательное развитие идей концептуального структурирования привело к полаганию отношения референции отношением интендирования знаком своего референта. С такой точки зрения, сам избранный для каждой знаковой системы способ идентификации индивидов порождает тот факт, что индивиды имеются в наличии, и определяет, каких и сколько индивидов мы обнаруживаем. Отсылка (референция) к «миру» имеет смысл только в том случае, если она релятивизуется к системе описания. Поскольку в этом отношении установление связи между знаком и его референтом является источником семантических правил, постольку оно может быть признано внеязыковым стабилизатором значения. Способность знака служить источником факта наличия объекта обозначения является, по-видимому, единственным удовлетворительным внеязыковым стабилизатором, соответствующим внутриязыковым динамическим стабилизаторам значения.
Возможность одновременного наличия нескольких конфликтующих версий мира не отменяет и не уменьшает их истинностного значения (для разных концептуальных схем). Аналогичным образом признание относительности истинности языкового выражения не отрицает необходимости выявления четких критериев его правильности, в качестве которых могут выступать критерии адекватности правилам конструктивной системы. Это согласуется с выводом о том, что признание конвенциональности значения не подразумевает с необходимостью признание его произвольности.
Итак, развитие философии знака может быть рассмотрено как связанное с различением репрезентационистской и конструктивистской установок.
Поскольку Декарт радикально отделил идеи, составляющие содержание сознания, от внешнего мира, трансцендентного по отношению к этим идеям, постольку спор о возможности познания действительности, начиная с Декарта и кончая XIX—XX вв.еками, носил отпечаток парадигматической противопоставленности реализма и антиреализма. Вопрос формулировался так: познаем ли мы только наши собственные идеи, «образы» вещей или мы можем заключать о существовании и даже свойствах внешнего мира, скрытого «позади наших идей? Главных позиций было три: а) реализм: существует независимый от человеческого сознания внешний мир, и мы можем раскрывать его существование и его устройствоб) позиция Канта: существует «вещь в себе», но она, будучи таковой, для нас непознаваемав) антиреализм: допущение действительности, существующей независимо от нашего сознания, бессмысленно.
Ядро, общее для всех трех позиций, заключалось в убеждении, что мы можем непосредственно познавать лишь нас самих и наши собственные идеи. Это значит, что если вообще и имеется существующая «сама по себе» действительность, то она доступна не прямо, а лишь косвенно, через посредство причинного умозаключения.
Сегодня философы-профессионалы как феноменологического, так и аналитического толка называют подобное фундаментальное убеждение «картезианским репрезентационизмом», который практически повсеместно отброшен. Для философии знака это означает признание недостаточности традиционного, наиболее общего не только для логикоморфного подхода допущения о том, что мы имеем дело со знаками таким образом, что они указывают нам на определенные положения дел, события, факты, ситуации, независимые от самих знаков и являющиеся «данными» заранее.
Этой парадигме противостоит конструктивистская, для которой характерны отклонение понятия «данного», отказ от проведения различия между восприятием и осмыслением (и, следовательно, от всех такого рода подходов к дихотомии наблюдения/теории/ для науки), отказ от априорности в пользу измененного взгляда на последовательность обоснования, акцент на прагматических соображениях в выборе теории и т. д.
Правильность последовательности обоснования может пониматься как правильность алгоритма и как правильность усмотрения. Смыслы могут быть конституированы правильно в том отношении, что последовательность шагов, необходимых для выполнения этой операции, может быть задана для воспроизведения. Истинное воспроизведение смысла здесь есть описание процедуры его построенияв простейшем случае такая процедура состоит из одного шага.
Соответствующее эпистемологическое допущение является,. возможно, одним из важнейших следствий «лингвистического поворота» в философии XX века. Оправдание, обоснованность полаганий — социальный процесс, многоаспектный процесс коммуникации, посредством которого мы пробуем убедить друг друга в том, что мы полагаем. Мы понимаем природу знания, когда мы понимаем, какое значение знание имеет для обоснования наших полаганий, а не для все более и более точного представления действительности.
Отсюда становится ясной эпистемологическая значимость конструктивных систем для обоснования употребления языка. Она состоит прежде всего в выявлении совокупности взаимоотношений между различными частями концептуального аппарата. Фундаменталистская репрезентационистская метафора заменена в них Куайновой «сетью полаганий» («web of belief»). После установления общей связности и внутренней непротиворечивости системы следующим этапом является выявление согласуемости различных систем, т. е. применительно к лингвистическим ситуациям, интерсубъективной аутентичности значений, возможности одинаковой идентификации референтов всеми членами языкового сообщества. В этом смысле обладать знанием о предмете означает иметь возможность дать то или иное его описание, позволяя нам считать знание, говоря словами Джеймса, тем, «что лучше может быть полагаемым», но не «точной репрезентацией реальности». Философия языка, таким образом, предоставляет наиболее непосредственные основания для общефилософских построений.
Итак, взаимные влияния различных абстракций знака, используемых в различных видах теорий, оказываются взаимно плодотворными. Но наиболее продуктивным среди них, как представляется, стало влияние динамических представлений. Взаимоотношения лингвистической и философской абстракций проходят как бы два витка. Кантовский синтез и поэтические интуиции Гумбольдта сформировали лингвистическую абстракцию, которая оказала влияние на все остальные, чтобы затем вновь испытать влияние философской абстракции уже по новым, конструктивистским основаниям. При этом философская абстракция знака оказывается неразрывно связана с основными темами и движениями философии в целом.
Исходя из этого, можно определить онтологический статус знака, опираясь на релятивистскую модель реальности, выдвинутую В. В. Крюковым, через категории материи и бытия, т. е. вывести его на философско-категориальный уровень.
Как пишет Крюков: «Материя. может быть определена как категория, выражающая момент устойчивости, определенности, дискретности, телесности любого фрагмента реальности. Бытие. должно быть определено как категория, выражающая момент изменчивости, неопределенности, непрерывности, бестелесности, процессуальное&tradeлюбого фрагмента реальности.». Таким образом, под материей знака можно понимать элемент статичности знака, связанный с понятиями имени (символа) и денотата (референта), а бытие знака определяется как элемент динамичности, процессуальное&tradeзнака, связанный с понятиями смысла (концепта), коннотации и интерпретации.
