Диссертационное исследование посвящено осмыслению функций образов материального мира в ряде русских житий второй половины XVII века.
Выбор темы связан с открывающейся возможностью исследования переходной эпохи — второй половины XVII века, социокультурный статус которого до сих пор не определен отчетливо. Самоопределение — это перманентное состояние русской культуры, которое активизируется в XVII веке благодаря глубоким духовным потрясениям, нашедшим воплощение в исторических катаклизмах, в первую очередь, в расколе. В литературе как в документе эпохи отражается содержание сознания русского человека и волнующие его проблемы. В художественных произведениях намечены также попытки разрешения этих проблем.
В литературе второй половины XVII века повышенное внимание уделяется внешней красоте, воплощенной в чувственно воспринимаемые формы. «XVII век представляет собой переходный этап от эстетики Древней Руси к эстетике Нового времени: изменяется и само понятие прекрасного. Прекрасным начинают признавать не только духовное, божественное, сверхъестественное, но и мирское, телесное, даже обыденное» [С. Н. Травников, 107, с.7]. Есть основания утверждать, что для культуры и литературы указанного периода особо актуальными становятся категории «внешнего» и «внутреннего» (рассмотренные, например, в работах Г. В. Флоровского, С. И. Николаева) и проблемы их корреляции. Категория «внешнего» воплощена в образах тела, в предметах быта и плодах рукоделия (исследованных Д. С. Лихачевым, А. Н. Робинсоном, А. М. Ранчиным). Целостность, утраченная в результате исторического развития, восстанавливается с помощью слияния в художественном мире двух вышеуказанных категорий. Целью этого слияния будет воссоздание мира если не абсолютно совершенного, то, по крайней мере, более завершенного и совершенного, чем мир реально существующий. Для сознания русского человека второй половины XVII века образы материального мира будут являться носителями иных, имматериальных смыслов бытия, которые находятся в гармонии с материально воплощенными формами.
Тема исследования представляется актуальной, так как связана с необходимостью привести в систему разрозненные взгляды литературоведов и философов на проблему культуры второй половины XVII века. Она дает возможность выявления некой доминанты, которая обеспечивала бы внутреннее единство культуры второй половины XVII века. Также необходимой представляется систематизация образов материального мира и их функций, изучение которых намечено в ряде работ (А. Н. Робинсона, А. М. Ранчина, Д. С. Лихачева), но представлено достаточно обобщенно, без привлечения конкретных текстов. Специфическое функционирование в текстах образов материального мира указывает на глубинное стремление эпохи к чувственному воплощению сверхчувственного и сакрального. Это явление позволяет говорить о сходстве культурных процессов в России и Европе второй половины XVII века. Оно также указывает на формирование образа нового человека, разум которого обобщает результаты чувственного опыта.
Благодаря образам материального мира востребованной становится литературная временная «вертикаль», связанная с изменением типа мировосприятия русского человека и эволюцией русской литературы в историческом контексте. Актуальной становится литературная географическая «горизонталь», связанная с иноземным влиянием во второй половине XVII века. Функции образов материального мира привлекают в сферу исследования проблемы барокко. Вопрос о степени его влияния на русскую литературу, о так называемом «русском барокко», представленном в работах А. А. Морозова, С. Н. Травникова, А. М. Панченко, JI. И. Сазоновой и других ученых, остается дискуссионным. Благодаря анализу образов материального мира и их функций в тексте становится очевидным, что житийная литература указанного периода не является замкнутой системой: она так же пронизана тяготением к телесному и вещественному, как и европейская литература XVII века и русское схоластическое барокко.
Особенностью подхода к проблеме является попытка рассмотреть функции образов материального мира на основе текстов некоторых житий второй половины XVII века. Нам представляется возможным говорить о востребованности этих текстов современным читателем не только в области изучения истории литературы. На наш взгляд, они отражают особые отношения телесного и духовного, человека и предметного мира, сверхреального и способов его воплощения. Изучение этих отношений особенно актуально для реальности XX—XXI вв.еков, когда господствует «непосредственное» материальное бытие, связанное с функционированием тел и вещей, то есть «простое физическое бытие, весь тот круг человеческой жизни, который более близок к стихийной природной жизни» [Виролайнен, 11, с.4].
Объектом исследования являются тексты житий второй половины XVII века, в которых, на наш взгляд, наиболее ярко продемонстрированы образы материального мира.
Предметом исследования выступает функциональная специфика взаимосвязей материального и духовного миров.
Материалом работы является ряд наиболее известных житий второй половины XVII века, в том числе автобиографических: «Житие Епифания» (Соловецкого), «Повесть о боярыне Морозовой», «Житие Елеазара Анзерского», «Житие Симона Воломского», «Повесть о житии Варлаама Керетского», «Записка о Жизни Ивана Неронова» и некоторые сопутствующие тексты (автобиографическая записка Епифания, «Свиток» Елеазара Анзерского, посмертные жития Елеазара, «повесть душеполезна Никодима Соловецкого» и пр.). Тексты представлены в изданиях Трудов Отдела Древнерусской Литературы (ТОДРЛ) разных лет, в сборнике «Памятники литературы древней Руси». XVII век. Книга вторая / сост. и общая редакция JI. Дмитриева, Д. Лихачева.- Москва: 1989, сборнике «Старообрядчество в России. XVII — XX века» Москва: 1999 Цель работы: осмысление функциональной специфики образов материального мира в русских житиях второй половины XVII века и установление связи между духовными потребностями русского социума и их литературным воплощением в образах тел и вещей.
Реализация цели предполагает решение ряда задач:
• восстановление на материале исследований русских историков, религиозных философов и литературоведов духовного контекста, в котором развивается литература второй половины XVII века.
• определение характерных особенностей русской литературы указанного периода.
• анализ функций образов материального мира в агиографии.
• выявление в агиографической литературе причин востребованности образов материального мира.
Теоретике — методологической базой исследования являются работы по истории русской литературы второй половины XVII века, принадлежащие Д. С. Лихачеву, А. М. Панченко, А. Н. Робинсону, А. М. Ранчину, Л. А. Черной, А. С. Демину, И. П. Еремину, Л. И. Дмитриеву, Н. С. Демковой, Л. И. Сазоновой, С. К. Севастьяновой, М. Н. Виролайнен, И. А. Чернову и др.- историко — философские исследования, посвященные общим проблемам культуры XVII века: работы Н. А. Бердяева, Г. В. Флоровского, П.
A. Флоренского, А. С. Лаппо-Данилевского, А. Ф. Замалеева, В. В. Зеньковского, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского и пр.- ряд исследований, в которых разрабатывается семантика вещи: работы.
B. Н. Топорова, М. Н. Эпштейна, Т. В. Цивьянработы, посвященные изучению взаимоотношений материального и духовного в христианской антропологии: ряд трудов, принадлежащих митрополиту Питириму, Б. П. Вышеславцеву.
Основными методами исследования являются культурноисторический, связанный с исследованием общего культурного контекста эпохи, историко — типологический, позволяющий выявить типологическую характеристику древнерусской культуры, структурно — функциональный, используемый при анализе образов материального мира как устойчивых элементов, системный методы. Основополагающее значение также имеет интегративный подход к анализу исследуемого материала.
Научная новизна исследования состоит в том, что агиографические произведения второй половины XVII века рассмотрены в особом контексте, связанном с функционированием образов материального мира. Этот аспект был намечен в ряде работ (А. М. Ранчин, А. Н. Робинсон, Д. С. Лихачев), у Д. С. Лихачева образы материального мира получили истолкование как одна из ипостасей общего для литературы XVII века явления «индивидуализации повествования», но не получили достаточного освещения. Несмотря на достаточно частое обращение к житийной литературе, образы материального мира в ней рассматривались в литературоведении скорее как попытка писателей быть предельно точными, фиксировать окружающую действительность в ее многообразии. Попытка суммировать основные функции образов материального мира предпринята в исследовании А. М. Ранчина, посвященном автобиографическому повествованию в русской литературе второй половины XVI — XVII веков. У него намечен комплексный подход к этим образам, но он требует привлечения более конкретного текстового материала. В настоящей работе, опираясь на представленное А. М. Ранчиным изложение функциональной стороны образов материального мира, мы представляем их конкретное воплощение в текстах русских житий обозначенного периода.
Научно — практическая значимость связана, в первую очередь, с возможностью преподавания курсов истории русской литературы в контексте указанных проблем. Благодаря достаточно широкому культурноисторическому контексту, представленному в работе, возможно использование результатов исследования в преподавании исторических и культурологических дисциплин.
Степень изученности проблемы.
Одна из центральных работ, посвященная особенностям литературы.
XVII века, — исследование Д. С. Лихачева «Возрастание личностного начала в литературе XVII века». По его мнению, возрастание личностного начала проявляется в изменениях в жанровой системе, эмансипации сюжетного построения, расширении социальной тематики, индивидуализации действующих лиц, прямой речи и быта. Последний аспект -«индивидуализация быта» — представляется нам особо интересным и отвечает нашим исследовательским задачам. Немаловажно, что указанные явления Д. С. Лихачев в первую очередь обнаруживает в произведениях демократической литературы и неканонических житиях — «Житии протопопа Аввакума», «Житии Варлаама Керетского».
А. Н. Робинсон посвящает свои работы борьбе идей на рубеже XVII.
XVIII веков (монография «Борьба идей в русской литературе XVII века», «Новые черты в русской литературе и искусстве XVII — начала XVIII веков» под редакцией Робинсона, статьи в сборниках «Исследования и материалы по древнерусской литературе», «Славянская филология»). Важным для нашего исследования представляется его анализ житий протопопа Аввакума и Епифания Соловецкого в свете автобиографического повествования. Реконструированная биография Епифания, по мнению исследователя, дает благодатный материал для рассмотрения специфики мотива рукоделия и образа человеческого тела в его житии.
А. М. Ранчин в «Статьях о древнерусской литературе» исследует воплощение сакральных смыслов как физически явленных в ряде житий.
XVII века. Он также еще раз актуализирует проблему русского барокко, проявление которого видится некоторыми исследователями (С. Н. Травников, А. А. Морозов) в повышенном внимании в явлениям материального мира. Для нас представляется важным, что А. М. Ранчин отстаивает самобытность русской литературы в контексте образов материального мира. Сходство с барочной эстетикой он считает достаточно поверхностным и более внешним, нежели внутренним и глубинным. Особый контекст эпохи, по мнению исследователя, приводит авторов художественных произведений к необходимости воспроизводить в своих текстах образы материального мира. В его работе сделана попытка обобщить их разнообразные функции. Все эти функции, в первую очередь, будут связаны с основной потребностью эпохи — «овеществлять» божественное начало, делать сверхреальное реальным и доступным человеку, сакрализовать земное. Исследователь указывает на актуальность представленной проблемы для современного читателя: благодаря сакрализации бытового ускорилась секуляризация культуры, исчезла грань между священным и мирским.
А. М. Панченко пытается определить доминанту русской культуры XVII века, усматривая ее в противостоянии русской старины (веры) и новой культуры (интеллекта). В борьбе динамизма и статичности он видит развитие русской литературы и, в конечном счете, склоняется к тому, что весь XVII век, и в искусстве, и в обиходной культуре, определен «идеей движения» как единым ведущим принципом мироздания.
В работах Л. И. Сазоновой, М. Гуковского, А. А. Морозова, С. Н. Травникова исследование русской литературы XVII века поставлено в контекст развития барокко. Если Л. И. Сазонова ограничивает сферу функционирования барокко только схоластической литературой, в первую очередь трудами Симеона Полоцкого, то остальные исследователи склонны видеть в барокко более обобщающее и всеохватывающее явление, которое проявляет себя на различных уровнях. Так у С. Н. Травникова представлена попытка исследования так называемого «старообрядческого барокко». Протопоп Аввакум, инок Епифаний, Иван Неронов и их сподвижники рассмотрены как родоначальники барокко в старообрядческой литературе на основании литературного новаторства их творчества, разрушения ими традиционного агиографического жанра и внимания к мирскому, телесному, обыденному.
В исследованиях А. С. Демина «О древнерусском литературном творчестве», «Фантомы барокко русской литературе первой половины XVII века» XVII век представлен как период появления новаторского типа творчества. Новаторство заключается в повышенной экспрессивности и динамичности образов, в господстве так называемых «нагнетальных» образов над «срединными». Усматривая в этих явлениях сходство с барочным способом изображения мира и человека, А. С. Демин справедливо отмечает их внешний, «фантомный» характер.
И. П. Еремин продолжает традицию классического изучения литературы второй половины XVII века как литературы двух уровнейсхоластического барокко и демократической литературы, каждая из которых имеет особую сферу функционирования и духовное наполнение. Особое внимание он уделяет русскому барокко, идеями которого, по мнению исследователя, в то время была пронизана вся русская культура. В работах, посвященных творчеству Симеона Полоцкого, он рассматривает автора «Вертограда многоцветного» как создателя литературного музея курьезов и раритетов. Многочисленные «вещи» Симеона Полоцкого имеют не только предметное значение: они являются знаками сверхчувственной истины. В русле рассматриваемой нами проблемы работы И. П. Еремина представляются актуальными, так как обнаруживают стремление эпохи наполнить образы материального, предметного мира духовным смыслом.
JI. А. Черная рассматривает проблемы эпохи через призму антропоцентризма культуры. Исследуя специфику переходного времени XVII века, она обращается к образу нового человека, который явился и результатом культурного развития. Немалое значение в этом процессе играет смена культурной доминанты: «душа» уступает место «разуму», который опирается на опыт пяти чувств. Исследовательница обращается к телесному контексту бытования образа нового человека, воспроизводя такие важные понятия эпохи, как «плотская мудрость», «внешнее знание» и т. д. Самоочевидно, что традиционная культура отрицает новое «внешнее» знание только на уровне теоретического утверждения. Тексты житий воспроизводят образ такого героя, который близок к новому рациональному человеку.
Я. С. Лурье и Е. К. Ромодановская рассматривают литературу переходного периода в контексте изменения жанровой системы и типов сюжета. Данные исследования представляют особый интерес, т. к. изучаемые нами тексты обладают особенностями, свидетельствующими о смещении границ житийного жанра.
В работах Л. И. Дмитриева и Н. С. Демковой особое внимание уделяется проблемам достоверности в русской литературе второй половины XVII века. Среди способов создать впечатление достоверности указаны не только предельно точные датировки событий и особый характер топонимики в ряде северорусских житий, но и обращение к предметам быта.
В исследованиях Е. Крушелышцкой, О. Я. Кармановой, С. К. Севастьяновой дана попытка рассмотреть некоторые из изучаемых нами житий в контексте проблемы автобиографизма. Автобиографизм в житийной литературе, по мнению исследователей, предполагает особый «свой» взгляд на мир и приводит к обилию образов материального мира, в ощущении и восприятии которых реализуется то самое «свое» содержание.
И. А. Чернов рассматривает литературу XVII века прежде всего в контексте схоластического барокко, но для нас более важной является его попытка раскрыть суть общего изменения в русском искусстве XVII века с позиций семиотики. Указывая на то, что XVII век — период саморефлексии искусства, он усматривает суть изменения в переходе от одного типа знаков к другим: от конвенционального к иконическому, от плотного к размытому, от монолитного к диверсификационному, от национального к интернациональному, от элитарного к демократическому, в конечном счете, от Идеи к Вещи.
М. Н. Виролайнен рассматривает культуру и литературу XVII века в контексте глобального изменения, не сводимого к экономическим, политическим, идеологическим ориентирам. Указанный период представляется ей прежде всего переходом от «уровня канона» к «уровню парадигмы», и все противоречия эпохи истолковываются с позиций сложной смысловой насыщенности второй половины XVII века как пограничного времени.
Особое освещение проблем культуры XVII века заявлено в работах русских историков и историософов. В трудах А. С. Лаппо — Данилевского, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, В. О. Ключевского XVII век предстает прежде всего как внутренне нестабильная эпоха, адекватно выражающая скрытую изменчивость во внешних событиях — исторических потрясениях. Нестабильность связывается как с внутренними изменениямипостепенным, с XVI века, накоплением недоверия к устоявшимся формам жизни, в последствии вылившегося в явление Раскола — так и с внешними. Под внешними, в первую очередь, понимается пришлое схоластическое влияние, перестройка культуры правящих классов, чрезвычайная перенасыщенность русской культуры новыми схоластическими идеями, которые находятся в хаотичном состоянии, требуют и не находят упорядоченности.
В историософских трудах Г. В. Флоровского, П. А. Флоренского, Н.
А. Бердяева XVII век представлен как время развития двойственности русского национального характера. Исследуя в первую очередь духовную насыщенность русской жизни и ее связи с православием, философы трактуют трагические события, в том числе раскол, как тоску по старине, по прежнему миру, который жаждет целостности и восстановления. Как возможность восстановления благополучия в исторической ретроспективе рассматривается внимание к внешней стороне жизни, к обряду в самом широком смысле слова (Г. В. Флоровский), активизация всегда существовавших связей с народным искусством, бытом и природой (П. А. Флоренский).
Также в контексте заявленной проблемы адекватным представляется обращение к христианской антропологии. Рассмотрение человека в триединстве Духа — Души — Тела и положительная трактовка человеческого тела как способа совершить восхождение к Богу заявлена в работах Б. П. Вышеславцева. В изложении митрополита Питирима человек рассмотрен как единая система, в которой в состоянии взаимосвязи находятся Дух, душа, Теловесь его внутренний и внешний состав отмечен благодатью.
Проблемы «внешнего» и «внутреннего» в образе вещей представлены в работах В. Н. Топорова, М. Н. Эпштейна, Т. В. Цивьян. Обращаясь к наиболее актуальной проблеме XX — XXI веков — проблеме тотального овеществления, они исследуют особую семантику вещи, приходя к выводу, что «вещь» и «предмет» неравнозначны. Вещь обладает для человека «лирическим» смыслом, отражает особенности характера владельца. Этимологически родственная слову «весть», вещь является способом связи человека и универсума, потому что через творение вещей мы участвуем в космогенезе. Примечательно, что исследователи наделяют «лирическим» значением не столько замечательные и экстраординарные вещи, сколько обычные и повседневные. Именно они и составляют подлинную основу жизни обычного человека, они же обильно представлены в текстах рассматриваемых житий. Через правильное отношение к вещи можно решить проблему мира и жизни, и эти подходы намечены у указанных исследователей.
Кроме отдельных работ проблемы культуры XVII века намечены и исследованы в ряде коллективных изданий:
Источники по истории общественного сознания и литературы периода феодализма" Новосибирск: 1991; «Проблемы истории, русской книжности, искусства и общественного сознания» Новосибирск: 2000; «Старообрядчество в России (XVII — XX века) — «Исследования и материалы по Древнерусской литературе» Москва: 1961; «Славянская филология.» Сборник статей, выпуск 2-ой Москва: 1958; «Сборник ответов на вопросы по литературоведению» Москва: 1958; «Истоки русской беллетристики" — «Развитие барокко и зарождение классицизма в России XVII — начала XVIII веков» Москва: 1989 и др.
Структура работы предполагает наличие следующих частей: введения, двух основных глав, заключения и библиографического списка.
Деление основной части на две главы обусловлено теоретическим и практическим аспектом проблемы. Первая глава содержит два раздела:
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Относительно гомогенное развитие древнерусской литературы нарушается во второй половине XVII века внутренними и внешними эволюционными процессами, охватывающими социальную, политическую, бытовую и духовно-культурную стороны жизни.
Новое время включает Россию в масштабные общемировые процессы перестройки сознания и мировоззрения. Вторая половина XVII века актуализирует столь важные для каждого народа вопросы национальной и культурной самоидентификации, обозначает процесс самоопределения как один из наиболее важных в состоянии исторической нестабильности.
На протяжении всех этапов своего развития русская литература ставит перед читателем проблему необходимости духовного преображения. Самоопределение — перманентное состояние русской культуры, которое активизируется в XVII веке благодаря глубоким духовным потрясениям, нашедшим воплощение в исторических катаклизмах, в первую очередь в расколе. В литературе как в документе эпохи отражается содержание сознания русского человека и волнующие его проблемы.
В XVII веке для ряда категорий русского человека востребованным является значительный комплекс знаний европейской культуры — от наследия античности, средневековой схоластики до мысли эпохи Возрождения. Многие новые веяния и влияния переводятся в русский контекст при посредстве выпускников Киево-Могилянской академии. Увеличение межнациональных контактов усиливает инокультурное влияние. Постепенно, из-за столкновения разных сфер и вариантов знания, предвосхищается и нарождается Раскол, который является не просто последствием церковной реформы, но свидетельством коренной перестройки русской жизни переходной эпохи. В русском обществе начинается подражание пришлым формам знания и поведения, но подражание в первую очередь внешнее.
Постепенно меняется и тип литературного творчества, а изменения развиваются по нескольким направлениям. Изменяется жанровая системаповышается значение индивидуального авторского началапроисходит индивидуализация действующих лиц, находящая свое воплощение в экспрессивностииндивидуализируется и становится более детальным изображение быта, повышается степень изобразительностиразвивается эмансипированное сюжетное повествованиерасширяется социальная тематика. Все вышеуказанные черты являются элементами возрастания личностного начала.
В контексте развития литературы особо актуальной становится проблема русского барокко. Изменения, происходящие в литературе этого периода, имеют черты внешнего сходства с поэтикой барокко, которое активно развивается в это время в европейской литературе и частично проникает в русскую литературу при польско-украинском посредничестве. С рядом черт, приписываемых барокко (контрастностью, катарсической эмоциональностью, напряженностью, болезненной красотой, любованием вещным материалом и одновременным признанием неблагополучного и странного порядка организации всего мироздания и конкретно мира вещей и т. д.) мы сталкиваемся и в литературе XVII века, и в литературах других веков. Речь идет о сходстве неких общих для человечества элементов формы и содержания вселенского человеческого опыта, которые находят сходное воплощение. В рассматриваемое время появляется новый тип повествования, новая литературная манера, но новизна её достаточно условно может быть связана с влиянием барокко. Возвращаясь к вышесказанному, утверждаем, что в литературе XVII века имеется явление, имеющее черты внешнего сходства с барокко. Однако его содержание, связанное, в первую очередь с вниманием в вещному миру в самом широком контексте, на наш взгляд, является воплощением той тенденции, которая у Д. С. Лихачева обозначена как возрастание личностного начала в литературе. Тем не менее, проблема барокко в русской литературе по-прежнему продолжает быть одной из самых востребованных и мало изученных в литературоведении.
Кажущееся увлечение писателей XVII века материей — не столько черта пришлого барокко, сколько попытка восстановить утрачиваемую духовную целостность через наделение бытового пространства священностью, через вскрытие его интуитивно осознаваемой сопричастности высшим сферам. Это явление в первую очередь связано с самой историко-культурной ситуацией русского XVII века.
Материальный мир русских житий XVII века, отмеченный печатью присутствия Бога, дышит незримой духовностью. В вещественности и материальности прорастают зерна внутренней духовности.
Нам представляется возможным говорить о том, что в ряде рассматриваемых житий наибольшее внимание привлекают следующие формы существования материи, которые оформлены как художественные образы:
— живое тело в самом широком смысле слова (тело человека, бесов, Бога, Богородицы и святых).
— вещи, т. е. неживые тела, предметы и культового, и бытового характера.
— культовые и обиходные сооружения, созданные человеком и являющиеся своего рода «вещами», но большего масштаба. Вещи и сооружения организуют особое пространство и устанавливают связи с человеческим телом. Но в ряде случаев, например, в «Житии Варлаама Керетского» само природное пространство в силу особого положения и стихийной сущности связано с человеческой плотью при минимуме вещественного наполнения.
Связующим элементом между живыми и неживыми телами является мотив рукоделия, который свидетельствует о творческом потенциале человека, о способности к созиданию через материальное освоение мира.
Обилие образов материального мира связано с глубинным стремлением эпохи наделить земные вещи высшим смыслом, запечатлеть небесную красоту в земных формах, сакрализовать земное пространство. Это стремление реализуется в особых функциях образов материального мира: в овеществлении символическогослиянии духовного и сверхреального с реальным и земным, уничтожении границ между мирамипроявлении сверхреального начала в собственной жизни, распространение сакральной сферы на личность повествователяобнаружении высших начал в мирском, обыденном, погружении священного в повседневностьпереживании сакрального как физически явленногоощущение повествователем уникальности своей позиции через интимное переживание причастности божественным силамэстетизации страданий, становлении личности в качестве объекта чудотворения.
На наш взгляд, особая актуальность этой темы связана с тем, что в ней заложена филологическая проблема, которая находится на стыке различных областей знания. Она фокусирует в себе ряд вопросов, каждый из которых представляется дискуссионным. Во-первых, обозначается возможность выхода на общую для философии и искусства тематику, связанную с соотношением диалектических категорий бытия, находящихся в состоянии единства и борьбы. В первую очередь следует учитывать борьбу категорий «внешнего» (т.е. материального) и «внутреннего» (духовного). Телесное и душевное, плотское и духовное, явленное и сокровенное активно функционируют на страницах русских житий не только для того, что показать свое категориальное различие. Нам представляется возможным говорить о рассмотренных образах материального мира в литературных памятниках как о синтетических образованиях, которые вызваны к жизни эпохой перемен. Благодаря им литература сближает категории чувственного и сверчувственного, не просто выражает сверхчувственные смыслы в чувственных формах, а ставит между ними знак равенства.
Кроме этой обобщенной тематики функции образов материального мира затрагивают историческую ситуацию и исторический тип человека России второй половины XVII века. От человека конца XVII века многие исследователи прокладывают магистраль к современному россиянину, который так же соткан из противоположностей, как и его предок. Открывается возможность исследования секуляризации культуры, которая стала парадоксальным результатом слияния и неразличения человеческого и божественного миров.
Нам также представляется возможным говорить о собственно практической важности поставленной проблемы. В условиях нового мира нам приходится вступать в разного рода отношения не только с людьми, но и выстраивать различные материальные связи с миром вещей. Для адекватного понимания своего положения в мире человеку необходима выработка какого-то определенного отношения к вещам как элементам мира.
Неодушевленный мир, казалось бы, создан по человеческим канонам, но в культурной ситуации XX — XXI веков мы все чаще сталкиваемся с тем, что он выходит изпод контроля и живет как бы самостоятельной жизнью. Наиболее неблагополучно обстоит ситуация с техникой как с ипостасью этого самостоятельного мира. Анализ функций образов материального мира в житиях знакомит нас с традицией отношения человека к вещи в такое время, когда вещь создавалась в атмосфере преобладающей духовности. Особые взаимоотношения человека и вещи и мера соотношения в человеке духовного и телесного, заявленная в определенном внимании к своему телу, позволят нам как наследникам культуры обозначить собственное отношение к категориям телесного и вещественного, т. е., в конечном счете, материального. Эти отношения, как в житийном тексте, претендуют на попытку создания более совершенного, более благополучного мира, чем тот, в котором мы живем.
В контексте начавшегося XXI века эта тема связана с тем, что период XXXXI вв. — время явного поворота массового и индивидуального сознания к материальным ценностям. В современном мире прагматики не просто необходим духовный противовес, заключенный в житиях и вообще литературе. В условиях изменившегося мира и соответствующего ему сознания очень важно противопоставить не просто нечто ускользающее, неопределимое и эфемерное, вроде не всеми воспринимаемой духовности.
Проблема овеществления — одна из насущных в культуре XX века. Само слово «вещь», «вещественное», «вещественность» начинает восприниматься с подозрением, как несущее угрозу духовности" [Эпштейн, 122, с.309]. Сама вещь не повинна в процессе овеществления. Это свойство человека, низводящего себя до вещи. Задача культуры — вернуть вещи её изначально благой статус. Важную роль при этом играет «домашность» вещи — её полная душевно-телесная освоенность, примером которой могут служить тексты рассмотренных житий.
Мир тела и вещей, воплощенный, материальный, нагляден для современного человека. Через образы материально воплощенного мира возможно и необходимо показать целостность мироздания, в котором установлены связи Верха — Низа, Души — Тела, Бога — Вещи.
Герой агиографии XVII века особым образом воспринимает окружающий предметный мир и феномен собственного тела, которые отмечены печатью присутствия Бога и дышат незримой духовностью. Упорядочивание материального быта и духовного бытия являются взаимосвязанными и, будучи синхронными, они способны наметить для современного читателя систему наиболее благополучных отношений с миром вещей.
