Фольклор и постфольклор в культурных практиках повседневности

Актуальность темы

исследования. В исследовательской литературе, посвященной фольклору, регулярно упоминается его связь повседневностью, которая традиционно понимается как «низовая» подсистема культуры. Фольклор в подобных исследованиях выглядит достаточно герметичным и трактуется как специфическая художественная деятельность, непосредственно связанная с утилитарными потребностями индивида и общества. Фольклористикой подчеркивается зарождение и функционирование фольклора в социально-бытовой среде (К. Чистов), его «связанность» с повседневными задачами и смыслами. При этом не подвергается теоретической рефлексии онтологическая связь фольклора и повседневности, отсюда возникает неясность с историческими трансформациями фольклора как специфической повседневной практикой. В свою очередь, рассмотрение динамики фольклора невозможно без разговора о его культурных изменениях в контексте современной эпохи.

Кроме того, культурно-антропологические эмпирические исследования убеждают в том, что в разного рода неспециализированных культурных практиках так или иначе присутствуют признаки фольклора (фольклорная феноменология1). Этот факт трудно поддаётся осмыслению в категориях, выработанных для описания классического фольклора: современные культурные практики не несут как в классическую (религиозную) эпоху сакральных смыслов, выраженных в универсальной символике. Невозможно объяснить специфику подобных практик и через категорию «постфольклор», выведенную в рамках струкурно-семиотического анализа. Термином «постфольклор» характеризуется чаще всего лишь часть городской культуры, имеющей фольклорную природу. И хотя сфера фольклора считается достаточно хорошо изученной в гуманитарных дисциплинах, по нашему Термин позаимствован из: Богданов К. Повседневность и мифология: Исследования по семиотике фольклорной действительности / К. Богданов. — СПб.: Искусство-СПБ, 2001. С. 13. убеждению, на сегодняшний день нет общей теории фольклора как социокультурного явления, что мешает уяснить его специфику и современные формы бытования.

Степень научной разработанности. Традиционно сфера исследования «низовых» форм культуры, частью которых является фольклор, принадлежала фольклористике, этнографии, искусствознанию. Соответственно определились и концепции, которые объясняют природу фольклора. 1. Социологическая, наиболее расширительная: в соответствии с ней фольклор трактуется как устно передаваемый простонародный опыт и знания. Однако, как указывает К. Чистов, эта концепция ограничена социологическими и историко-культурными рамками. 2. Эстетическая концепция, согласно которой фольклор исследуется аналогично другим видам искусства: изобразительному, музыкальному, литературному, хореографическому, определяются жанры фольклора (обрядовый фольклорзаговоры, гадания, внеобрядовый — сказки, былины, песни и т. д.). Предпочтение отдаётся эстетической функции фольклора. 3. Филологическая концепция отдаёт приоритет словесным (вербальным) формам коммуникации, при этом фольклорные тексты в коммуникативном пространстве приобретают статус вторичности по сравнению с литературными текстами. Возникает вопрос о значимости для людей повседневного общения как социокультурного текста. 4. Концепция фольклора как устной традиции игнорирует другие формы фольклорной коммуникации, письменные, например, или изобразительные.

Для всех перечисленных концепций, на наш взгляд, характерна терминологическая путаница, что считать фольклором: «действие», «искусство», «текст», «артефакт»? Какой средой порождается фольклор? Ведь термин «простонародный» не раскрывает специфики явлений фольклора (ансамбль народного танца Игоря Моисеева или ансамбль Дмитрия Покровского, исполняющие фольклорные произведения, относятся к академической сфере культуры). Кроме того, в этих подходах не видно фольклора как цельного.

2 Концепции фольклора по: Чистов К. В. Фольклор / Чистов К. В. // Культурология. XX век: энциклопедия — СПб, 1998. Т. 2. — С. 303−307. феномена, несмотря на то, что во всех исследованиях подчеркивается его принадлежность национальной истории. Непонятен и статус фольклора в культуре: второстепенный он или нет? Нет теоретических работ, посвященных анализу взаимодействия массовой культуры и фольклора, поэтому сходство этих явлений также порождает путаницу.

Для уяснения динамики фольклора К. Чистов предлагает рассмотреть его через изменение структуры всей духовной культуры. Выделенные им стадиисинкретическая, дуальная и стадия урбанизации — детерминированы соотношением специализированных и неспециализированных форм. (Сходной позиции придерживается, например, и М. С. Каган). Безусловно, для изучения объектов фольклора в границах больших исторических периодов этот подход продуктивен. Нас же больше интересует фольклор таким, каким он представлен сегодня, в повседневной жизни рядовых людей.

Следует признать, что «повседневность» как теоретический принцип крайне редко используется исследователями. При разработке общей концепции нашего исследования методологическими ориентирами стали социально-философские теории повседневности (Э. Гуссерль, А. Шюц, П. Бергер, Т. Лукман, Б. Вальденфельс, Б. Марков, К. ОгаЙюСЕ): все они обращаются к той сфере социального бытия, которая порождает «низовые» формы культуры. Важным источником в области анализа социального знания явились труды Р. Барта, А. Ф. Лосева, К. Мангейма, К. Маркса, М. Мамардашвили. В нашей работе мы опираемся на теорию социального поля П. Бурдье, а также на концепцию Ф. Броделя о множественности социального и исторического времени, природа и качество которых изменчивы в разных социумах. Тогда в смысловое поле понятия «низовая» культура попадают различные области социокультурного производства, функции устного слова, ритуала, символики и т. д.

В работе сделана опора на широкий круг литературы, касающийся общих проблем культуры, так как какой-либо специальной библиографии, посвящённой нашему предмету, не существует. Эта междисциплинарная область разрабатывалась в русле фольклористики и социолингвистики (В. Я. Пропп, К. В. Чистов, В. Н. Топоров, Б. Н. Путилов, В. Е. Гусев, В. П. Аникин, П. Г. Богатырёв), литературоведения (Д. С. Лихачёв, В. Прозоров, М. М. Бахтин, Ю. М. Лотман, А. А. Потебня, А. Ранчин, Н. Сапов, С. Савицкий, Ю. Асоян, А. Малафеев), языкознания (В. Гумбольдт, Р. О. Якобсон, В. В. Химик, Н. Б. Мечковская, Н. А. Купина), этнографии и этнологии (Ф. Боас, А. Кребер, Э. Тайлор, К. Леви-Стросс, Л. Леви-Брюль, М. Мид, Б. Малиновский, А. Радклиф-Браун), структурной антропологии (К. Леви-Стросс) и структурной лингвистики (В. Я. Пропп), этнометодологии (Г. Гарфинкель), искусствознания (В. Кандинский, А. Белый, Вяч. Иванов, Н. Гончарова, В. Бибихин, В. Вейдле), истории религии (Дж. Фрэзер, М. Элиаде), антропологии (Р. Кайуа, Ю. Антонян), семиотики (Ю. Лотман, Р. Барт, Б. Успенский, Ю. Кристева, С. Жижек, У. Эко), социологии (М. Вебер, Э. Дюркгейм, К. Мангейм, Т. Парсонс, Л. Гудков, Б. Дубин), психологии (К. Юнг, Э. Фромм, Э. Берн, Г. Принцхорн).

Внимание к теоретическому срезу в изучении фольклора привлекла формальная школа культурологии (исследования А. Н. Веселовского, А. А. Потебни, М. М. Бахтина, Л. С. Выготского, В. Я. Проппа, В. М. Жирмунского, О. М. Фрейденберг, Ю. М. Лотмана, П. Г. Богатырёва, Р. О. Якобсона, А. И. Чернова, Б. А. Успенского, В. Н. Топорова). Большое значение для выбранной темы представляют исследования пост-фольклора (С. Ю. Неклюдов, К. В. Чистов, К. Г. Богданов, А. Ф. Белоусов, В. Ф. Лурье, М. Л. Лурье, В. В. Головин, Е. С. Ефимова, С. Б. Борисов, Е. Шмелёва и др.): богатый материал, предоставленный в рамках структурно-семиотического анализа, приблизил к пониманию места фольклора в современной культуре, хотя совершенно очевидно, что эта культура не ограничивается традиционными (словесными) видами творчества.

Обращение к отечественному искусствознанию (Т. Чередниченко, К. Богемская, Ж. Пименова, А. Сакович, Л. Тананаева, В. Прокофьев, М. Дмитриева, О. Дьяконицына, И. Павлова, И. Вовк, В. Метальникова, Е. Кириченко, Л. Медведева, А. Яркина и др.) позволило выявить ряд современных исследований непрофессиональных видов музыкального и изобразительного творчества (поздний фольклор, городская культура, творчество наивных художников): все они носят дискретный характер и не объединены общепринятым аппаратом понятий.

В историческом ракурсе тема «низовой» культуры наиболее близко была затронута в русле истории культуры и культурологии (Д. Лихачёв, Б. Успенский, А. Панченко, Н. Понырко, Г. Федотов, О. Аронсон, А. Генис, А. Рылёва, С. Левикова, Л. Горалик, У. Юстус, X. Гюнтер, Г. Белая, Т. Лахусен, Б. Швайцерхоф, Ф. Розинер, А. Крылова, М. Рыклин, М. Маклюэн и др.). Стремление создать некий контекст изучения «низовых» форм культуры заставило обратить внимание на различные исторические периоды, каждый из которых мог бы стать самостоятельным предметом анализа. Исследования современной этнографии (Т. Щепанская, И. Утехин, Н. Рис) дали неожиданный ракурс рассмотрения «низовых» форм культуры — как культуры каждодневного человеческого существования, которое невозможно механически разделить на психологические, биологические, социальные, духовные потребности.

Актуальным для нас является решение ряда методологических проблем культурологических исследований. Необходимо выработать такой аппарат анализа, в рамках которого категориальный ресурс теорий повседневности был бы релевантен научным методам и задачам фольклористики. Трудность решения этой задачи заключается в том, что многочисленные труды по повседневности представлены либо конкретными описаниями мира вещей и отношений по их поводу в разные исторические эпохи и у различных культурных субъектов (серия «Культура повседневности»), либо теоретическими исследованиями, в основном располагающимися в русле социологии и социальной философии: фольклор, постфольклор, самодеятельность и другие формы творческого преобразования повседневности остаются за рамками предмета этих исследований. Наиболее успешные результаты с точки зрения соединения теории и практики в последнее время связаны с этнометодологией. Но этнометодология, совершенствуя методы этнографии — науки, непосредственно изучающей интересующую нас предметную область, берет конкретные фольклорные формы уже в готовом виде, не рефлексируя природу фольклора как такового. В работах последователей методологтт «школы Анналов» связи между артефактами духовной и материальной культуры не всегда прослеживаются. Необходимо восполнить и ряд пробелов, существующих в фольклористике, рассматривающей фольклор и постфольклор прежде всего в их собственной логике, с точки зрения эволюции традиционных форм. В предмет фольклористики не входит анализ детерминационных связей фольклора с социокультурной действительностью и системными характристиками жизнедеятельности человека.

Наша работа строится как доказательство гипотезы, согласно которой фольклор и повседневность составляют единую систему, взаимно обуславливая друг друга. Исходя из этого, представляется возможным исследовать феномен фольклора как особую культурную практику, теоретически обосновать его связь с повседневностью, определить специфику типов фольклора и его исторических модификаций, объяснить необходимость существования современных фольклорных практик и особенности их функционирования.

Объект диссертационного исследования: фольклор и постфольклор.

Предмет исследования: исторические, онтологические и структурно-функциональные взаимосвязи между повседневностью и фольклорными культурными практиками.

Цеь работы: анализ особенностей социокультурного бытования «низовых» форм культуры.

Задачи работы:

1) выявить общие семантические и структурно-функциональные особенности фольклора и постфолыслора, а также тех форм культуры, которые непосредственно связаны с повседневностью;

2) определить социокультурную сферу порождения «низовых» форм культуры;

3) разработать теоретическую модель, описывающую все многообразие модификаций фольклора в истории и современности;

4) разработать методологический аппарат анализа, объясняющий место и роль фольклора в социокультурном пространстве и человеческой жизнедеятельности;

5) исследовать формы и способы бытования фольклорных практик;

6) проанализировать специфику функционирования фольклорных практик в контексте современной культуры.

7) очертить поле действия «низовых» форм культуры, отграничить их, во-первых, от автономной художественной сферы мира искусства, во-вторых, от утилитарных задач выживания/приспособления, в-третьих, от профессионализированной сферы массового искусства.

Методологические и теоретические основы исследования.

Привлечение методологии социально-философского знания позволило определить место фольклора в гетерономном социальном пространстве культуры, объяснить связь фольклора как духовно-практического феномена со структурами социальности. С помощью феноменологического подхода была проведена демаркационная линия между повседневностью и фольклором, объяснены и систематизированы онтологические характеристики фольклора как особой реальности. Метод структурно-функционального анализа дал возможность выявить специфические аспекты функционирования фольклора в пространстве культуры. Возможности определения исторических модификаций фольклора и повседневности способствовал сравнительно-исторический метод. Теоретические концепции исследования опираются на большой круг авторов, исследующих фольклор и постфольклор с помощью культурно-антропологических методов. Источниковедческой базой исследования послужили материалы, собранные и систематизированные фольклористами, специалистами по народным промыслам, декоративно-прикладному искусству, городскому фольклору, примитиву, любительству, художественной самодеятельности.

Научная новизна исследования:

— Феномен фольклора как особой культурной практики впервые стал предметом теоретического анализа в культурологическом исследовании.

— Впервые повседневность и структурирующие ее культурные практики были проанализированы как источники творческой деятельности человека, порождающие особые формы ее функционального и символического преобразования.

— Новым является построение теоретической модели фольклора, которая может быть применена для идентификации фольклорных практик любого исторического периода.

— Выявлены закономерности культурно-исторической трансформации повседневности и на этой основе определены исторические типы и модусы фольклора.

— Разработаны новые принципы анализа культурных практик повседневности с точки зрения обнаружения в них фольклорной феноменологии.

— Впервые многообразию неспециализированных «низовых» форм культуры дана общая характеристика с позиции определения их места и роли в социокультурном пространстве.

Научно-практическая ценность исследования. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы в курсах «Теория и история культуры», «Культурология», «Культурная антропология», а также составить основу специализированного курса, посвященного фольклору и постфольклору. Данная работа может представлять интерес для исследований культурологов, философов, религиоведов, искусствоведов, а также для преподавателей вузов, студентов, учителей гуманитарных гимназий, работников культурной сферы, фольклористов и практиков, занятых в сфере прикладного и народного творчества, художественной самодеятельности, культуринду стри и.

Апробация результатов исследования. Основные идеи диссертации и полученные результаты обсуждались на заседаниях кафедры эстетики, этики, теории и истории культуры Уральского государственного университета им. А. М. Горького в 2004;2008 гг. Материалы данной диссертации стали основой докладов на Всероссийской научной конференции «Реальность. Человек. Культура: социальное и природное» (г. Омск, 2006 г.) — на международной научно-практической конференции Гуманитарного университета «Власть и властные отношения в современном мире» (г. Екатеринбург, 2006 г.) — научно-практических конференциях Гуманитарного университета: «Человеческая жизнь: ценности повседневности в социокультурных программах и практиках» (г. Екатеринбург, 2007 г.), «Современная Россия: путь к миру — путь к себе» (г. Екатеринбург, 2008 г.). По теме диссертации опубликовано 7 работ.

Достоверность результатов и основных выводов исследования базируется на методологии комплексного анализа, который предполагает сочетание взаимодополняющих друг друга разных методов.

Структура и объём работы.

Диссертация состоит из введения, — четырёх глав, заключения и библиографического списка, включающего 254 наименования. Основной текст исследования с постраничными примечаниями — 155 с.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В истории философии культуры существует множество концепций, которые описывают культуру с точки зрения её морфологии. Известно деление культур по сферам: религия, искусство, наука, право, моральпо субъекту-носителю: ремесленная, мещанская, аристократическая, самурайская, православная и т. п.- деление по функциям: символическая, регулятивная, семиотическая, диалогическая (Э.Кассирер, З. Фрейд, П. Флоренский, Ю. Лотман, Б. Успенский, М. Бахтин, М. Бубер и др.). С точки зрения иерархии, где культура разделяется на профессиональнуюнепрофессиональную, элитарную — массовую, (X. Ортега-и-Гассет, В. Беньямин, Т. Адорно, Г. Маркузе, Г. Гессе, Н. Бердяев, А. Я. Флиер, и др.), сформировались представления о культуре высокой и низовой. Так или иначе, выявлен носитель в массовой культуре — это потребитель культурной продукции (известен ряд имён, разрабатывающих это направление, например, М. Маклюэн, Г. Маркузе, В. Беньямин, К. Мангейм и др.). Но в основном субъектный состав не схвачен: кто создаёт и для кого создаёт культуру, не выделена сфера дискурса по отношению к её носителям. Категории высокого — низкого можно отнести к уровням культуры, но здесь обнаруживаются трудности методологического анализа: не понятен научный статус терминов, ярко выражен оценочный момент (вкусовой оттенок), что не позволяет использовать эти термины как научные. Они остаются необъективными, размытыми.

Есть ряд феноменов, которые зачислялись в подраздел культурыпериферийные или маргинальные: таковы примитив, поздний фольклор. До тех пор, пока речь идёт о классическом фольклоре, они входят в традиционное деление культуры (самурайская, аристократическая, крестьянская, мещанская, ремесленная, интеллигентская и т. п.). Но в демократизировавшемся обществе, в современной культурной ситуации мы не можем воспользоваться этими дефинициями, хотя как остаточное явление они существуют. Они определяются через носителя, однако по сферам мы не можем их разграничить: фольклор может быть и религиозный, и художественный, и околонаучный. Подобные маргинальные феномены носят эклектический характер по отношению ко всем классификациям, они достаточно условны и занимают промежуточное место в ряду устоявшихся категорий, кроме того, они не имеют общего терминологического ресурса.

Мы предлагаем использовать понятие «низовые» культуры. Термин «низовые» предлагается в противоположность «изящным» искусствам, которые охватывают верхний слой культуры. Привлекательность его в том, что он позволяет обозначить художественные процессы, не выделенные из повседневности, схватить те формы культуры, которые вплетены в социокультурные задачи индивида, связаны с проблемами социальности, проблемами встраивания в традицию, и менее всего — в специфический мир искусства. Это феномены, которые не подпадают под общепринятый термин «массовая» культура, имеющий устойчивую традицию рассмотрения в рамках философии культуры. Несмотря на очевидную народность «низовой» культуры, мы не можем говорить о ней как о всеобщей, поскольку это — множество' разных социокультурных образований.

Наиболее удачно «низовая» культура может быть рассмотрена через фольклор, но и фольклор сегодня не существует в своём первозданном виде: его современное производное — это типологически «нечистый» фольклор, который обнаруживает свою вторичность как по отношению к классическому фольклору, так и по отношению к профессиональной культуре.

Не достаточно ясны и определения «городской культуры», встречающиеся в работах, посвящённых изучению непрофессионального творчества. Исследователи, начиная с Нового времени, используют разную терминологию для раскрытия этого феномена: народное искусство, примитив, любительство, графоманство, аутсайдерское, детское, наивное, самобытное, дилетантское, салонное искусство, — вот далеко не полный перечень понятий, встречающийся в литературе по этой теме. Возникает вопрос: указывают ли эти термины на один феномен, или на разные, единая ли это форма культуры, порождающая исторические формы бытования, либо это то, что не поддаётся совмещению. На теоретическом уровне такая задача ставилась редко.

Интерес к подобным феноменам нарастает и в массовой культуре: издаются дневники, мемуары, потаённая литература, школьный и студенческий фольклор, полезные советы и руководства и т. д. Создаётся впечатление, что эта культура способна к расслоению, саморазвитию, а потому представляется важным очертить контуры «низовых» форм, сравнить их между собой по смыслам и по функциям в культуре.

Практическая актуальность «низовых» культур, с нашей точки зрения, так же четко не выделена. Сегодня мы наблюдаем ситуацию, когда проявляется большой интерес к старым, архаичным формам культуры, к древности, фольклору (это процесс возрождения, собирания, реконструкции того, что было в прошлом). Много неясностей возникает с воссозданием этих видов культуры. Не понятно, должно ли быть аутентичным их воспроизведение (и возможно ли такое), концертным ли исполнением или музейным пребыванием, включением в школьные программы или чем-то другим. Мы знаем, что в разных средах функционирование «низовых» форм разное: в повседневной жизни — одна форма бытования культуры, для профессиональной сферы — другая, но реально в жизни не просто отделить профессиональное от самодеятельного: границы между ними становятся всё более размытыми. Участники народного творчества сегодня претендуют на самостоятельное представление, профессионалы в своей деятельности используют приёмы «низового» творчества, детское сообщество непосредственно живёт в фольклорной реальности.

Ещё одна линия проблем связана не с производством того, что уже было, а с тем, что является культурой повседневности, с активным использованием современных средств трансляции. Этот массив современной культуры так же борется за своё место в культуре, и здесь важно понять, какие смыслы он несёт, их семантику.

Целью нашей работы стал теоретико-методологический анализ «низовых» форм культуры, частью которых является фольклор. В работе были введены новые параметры, с помощью которых мы попытались объяснить эмпирические данные, которые нельзя интерпретировать в классических категориях. Мы считаем, что продуктивное категориальное пространство может быть задано «повседневностью». Среди философских определений повседневности есть и такое, которое предполагает её описание как некой интерсубъективной реальности, значимой для людей своим качеством цельного мира и субъективно интерпретируемой ими164. Решающим является то, что повседневность охватывает любую сторону социокультурного бытия — это базисный, элементарный уровень культуры. Это одновременно и то место, где формируются первичные непосредственные значения, которые впоследствии соотносятся с «высокими» этажами культуры. С другой стороны, духовная культура, философия, идеология — всё «спускается» в повседневность, оседает там. Кроме того, повседневность — это и первичная социальная ткань. Мы полагаем, что повседневность с её инертностью и постоянством и феномены духовной культуры, мир идей и свободы образуют конкретное единство. Мы говорим о таких овеществлённых феноменах повседневной культуры, в которых, наряду с их практическим применением, просматривается некая искусность, будь то украшенный интимный альбом барышни, оформленный или созданный своими руками интерьер, или удачно и «к месту» сочинённое стихотворение. Термин «культурные практики повседневности», на наш взгляд, позволяет работать с этими образованиями. Следовало найти их признаки в разных системах координат и тем самым определить предметное поле «низовых» культур. Для этого необходимо было выявить некую схему или конструкцию, которая могла бы послужить референтом по отношению к предполагаемым явлениям.

164 Никитин С. А. Повседневность / С. А. Никитин // Современный философский словарь / под общ ред. В. Е. Кемерова. — 3-е изд, испр. и доп. — М.: Академический Проект, 2004. — С 519.

В качестве объекта исследования был выбран феномен фольклора. Наш подход предполагает не описание фольклора как специфической художественной деятельности, существующей автономно, а обнаружение «фольклорности» как набора характеристик, присутствующих в самых разных неспециализированных культурных практиках — строительстве загородного дома, оформлении интерьера квартиры, рабочего места, разработке сценария домашнего праздника, шитье и т. п. Кроме того, как отмечает ряд исследователей (К. Богданов, Н. Рис) фольклорность обнаруживается в несвойственном для нее контексте — в контексте современной культуры, городского быта, литературы, научного, политического дискурса и т. д. В такого рода практиках она несёт функциональный характер.

Анализ феномена фольклора как явления современной культуры позволил сделать ряд выводов, приближающих к её пониманию. Наша гипотеза основана на том очевидном факте, отмечаемом всеми исследователями, что фольклор тесно связан с так называемыми «низовыми» формами и слоями культуры: социально-бытовая, трудовая среда, наличие утилитарных, практических функций. Этот ракурс задаёт порядок исследования, где культурная практикафольклор, самодеятельность — предстаёт специфической формой повседневности, моделью отношения с миром, обществом, культурой.

Изоморфизм, обнаруженный между структурами повседневности и структурами фольклора, позволяет формировать культурные образцы, которые представляют готовый репертуар типичных ситуаций, типичных ролей, образов, моделей поведения, используемых повседневными деятелями. По словам Шюца, это их культурный инструментарий. Являясь продуктом повседневных человеческих взаимоотношений, практики легко принимаются, передаются от индивида к индивиду, интернализуются и воспроизводятся в разных вариантах всеми членами конкретного социума. Будучи привычными формами деятельности, они так же легко проникают в иные сферы — политику, религию, идеологию, экономику. Здесь фольклор рискует слиться с массовой культурой.

Бесчеловечный" регламент повседневности нарушается провокативным характером фольклора. В результате структуры повседневности «превращаются» в структуры фольклора: повторяемость — в формульность, типичность — в традиционность и идеальность, анонимность — в коллективность, интерсубъективность — в коллективизм и «народность», интенсиональные структуры сознания — в орнаментальные формы, оформляющие материал повседневной жизни. Принцип орнаментации свидетельствует о включённости структур идеального в континуум исторического времени. При этом образующаяся в результате превращения форма выступает метаморфозой реальности, в которой практика повседневности наделяется символическим смыслом — это символически-иллюзорная реальность. Это уже другой способ бытия, способ неутилитарного существования, мир фантазии, воображения, игры, удовольствия.

В превращении повседневности в фольклор определяющую роль играет некая формула (схема) — песенный зачин, попевка, ритмический и гармонический лад, мотив орнамента, афоризм, сюжетные контуры повествования, стилистические обороты и т. д. На формульность как обязательный элемент фольклора регулярно ссылается фольклористика (С. Неклюдов, Г. Пермяков, С. Адоньева, А. Башарин и др.). Мы полагаем, что формула свидетельствует об определённом типе социокультурных взаимодействий: она связывает структуры повседневности (то есть структуры социальных отношений, воспроизводимые в практиках) со структурой фольклора. Задавая иной хронотоп, формула разграничивает повседневность и фольклор, переводит/превращает рутинное действие в «действо», обезличенную реальность в яркие образы. Их характер близок образам национального фольклора, который послужил фундаментом современных культурных практик. Формулы, «запечатанные» в визуальных, звуковых, изобразительных, поведенческих тактиках — это модели осмысления действительности и ценностные системы жизни данного сообщества, которые моделируют фольклор в его снятой форме, феноменально. Именно фольклорная феноменология типичность, протокольность, идеальность, символическое измерение обыденной жизни, ритуальность и т. д.) подтверждает актуальность фольклора в современности.

Механизм превращения повседневности в фольклор имманентен самой повседневности, что доказывает её историческое измерение: повседневность нуждается в идеальном оформлении. Сочетание в своей структуре разнородных культурных явлений выявляется в связи с исследованием социокультурной основы фольклора как культуры-медиума.

В контексте повседневности выявляется эвристический потенциал фольклорной традиции. Для уяснения специфики фольклора именно как современного явления мы ввели термин «культурные практики повседневности»: в отличие от фольклора, эти практики, во-первых, обладают незавершённым, фрагментированным характером, во-вторых, в условиях массового общества они приобретают статус само-деятельности. Понятие самодеятельности характеризует процесс творчества атомизированного индивида, позволяющий ему выстраивать собственную жизнь, историю, идентичность в определённых границах независимо от «высокой» культуры, официальной культурной политики государства и манипуляций масскульта. Её ориентиры близки реальному человеку, его насущным потребностям социокультурной идентичности. Термин «самодеятельность» содержательно включает в себя понятия субъекта творчества и процессуальное&trade-, что подразумевает переживание времени в ритуале творчества, она обладает безусловной ценностью для человека. В ней преодолеваются драматические разрывы между индивидуально-личным и безлично-массовым, непрофессиональным и профессиональным, между проверенным старым и неизведанным новым, авторским и анонимным и т. п. Самодеятельность в XX веке приобретает всеобщий характер: это необходимая практика по сохранению своего «Я» в любых формах деятельности: общественной, хозяйственной, коммуникативной, эстетической. В такой интерпретации самодеятельность предстаёт в новом образе — образе вечного возвращения к событиям, которые есть у человека во все времена.

Наложив формулу фольклора (фольклорную феноменологию) на материал повседневных культурных практик, мы обнаружили следующее: современные «фольклорные» тексты включают в себя признаки фольклора (фольклорность), что характерно для повседневности как места фрагментарного усвоения культуры. Культурные практики повседневности, будучи однородными социальному пространству, локализуются в гетерономном поле культуры как фрагментированные структуры жизни конкретных индивидов. Здесь рамка типичного позволяет «пережить» жизненно важную ситуацию в социально привычной форме. А. Шюц обращает внимание на это «переживание» как процесс необратимых изменений, как непосредственный человеческий мир. Понимаемая таким образом культура предстает в единстве прагматических, экзистенциальных, метафизических, эстетических аспектов.