Интертекстуальность творчества Леонида Губанова

В предисловии ко второй книге Леонида Георгиевича Губанова (1946— 1983) «Я сослан к Музе на галеры.» в очередной раз высказано мнение, что он лучший русский поэт второй половины XX века. Между тем массовому читателю губановская поэзия стала доступна совсем недавно. Начало творческого пути обещало лирику блестящее карьерное будущее: рождение в «благонадежной» московской семье, занятия в литературных студиях, первые публикации, признание мэтрами — А. Межировым, А. Вознесенским, Е. Евтушенко. Высокие оценки литературных авторитетов: «Такое впечатление производил только Маяковский» (С. Кирсанов)1, «Это — юный Моцарт!» (А. Цветаева) — укрепили веру молодого поэта в свой талант2.

Переломным моментом в биографии JI. Губанова стала публикация двенадцати строчек из поэмы «Полина» в журнале «Юность» (1964). На отрывок откликнулись разгромными статьями двенадцать периодических изданий (среди них «Крокодил», «Наш современник», «Литературная газета»). После этого, в январе 1965 года, Л. Губанов организовывает СМОГ — одну из первых послевоенных организаций в неофициозном искусстве. На предложение поэта, повешенное в курительной комнате Ленинской библиотеки, всем, кто считает себя гением, объединиться в творческое содружество, откликнулись десятки молодых авторов. Кроме Л. Губанова в объединение входили В. Алейников, Ю. Кублановский, С. Соколов, Ю. Вишневская, В. Батшев, Н. Недбайло, «взрослый» А. Чанышев (псевдоним А. Прохожий), А. Пахомов, В. Бережков,.

A. Васютков, Н. Мишин, А. Урусов, М. Янкелевич, С. Морозов, М. Соколов,.

B. Сергиенко, Ю. Ивенский, Л. Школьник, Б. Дубин, В. Гусев и др.

СМОГ изначально задумывался просто как содружество ярких творческих личностей (литераторов, художников, музыкантов, философов). Даже название сначала расшифровывалось как «Свежесть Мысль Образ Глубина». Выбор «свежести» шел от евтушенковского «Хочется свежести, свежести мысли, мозга, мазка!» Впоследствии с изменением приоритетов «свежесть» заменили на «смелость». Уже позднее стали расшифровывать так: «Самое Молодое Общество Гениев». Несанкционированная властями общественно-литературная деятельность ставила под вопрос легальность СМОГа. Его члены встречались с опальными авторами — И. Бродским, А. Солженицыным, читали стихи на могиле затравленного Пастернака, печатались в самиздатских альманахах «Авангард», «Чу», «Сфинксы». Постепенно СМОГ стал принимать черты общественного движения. 14 апреля 1965 года смогисты провели демонстрацию в защиту левого искусства, 5 декабря того же года участвовали в «митинге гласности» на Пушкинской площади. 5 марта 1966 года некоторые члены СМОГа приняли участие в «выступлении-протесте» против возможной реабилитации Сталина на XXIII съезде КПСС. Положение усугубилось тем, что благодаря тамиз-датской печати («Граням», «Посеву», «Русской мысли») деятельность объединения получила широкую огласку на Западе.

На родине неформальное общество вызывало недовольство властей. Появились заказные фельетоны о нем в «Комсомольской правде» (1965) и журнале «Молодой коммунист», и даже раздраженный отзыв первого секретаря ЦК ВЛКСМ в «Правде» (1965). Вскоре СМОГ, просуществовавший чуть больше года, разогнали. Молодых участников отправляли в ссылку (Н. Недбайло, В. Батшев), исключали из вузов (В. Алейников, М. Соколов), помещали в психиатрические клиники (JI. Губанов, Ю. Вишневская). Путь в официальную литературу был безоговорочно закрыт.

В конце 1960;х популярность JI. Губанова была невероятно велика в среде андеграунда. Он постоянно читал свои стихи в литературных салонах и мастерских художников, его окружали поклонники, за ним охотились иностранные корреспонденты. Но уже во второй половине 1970;х бурный губановский успех сменился почти полным забвением.

Будучи абсолютным нонконформистом по натуре, поэт не шел ни на какие компромиссы. JI. Губанов не делал попыток публиковаться за рубежом: хотел сначала на родине. Отдельные произведения, обычно без ведома автора и с искажениями, вышли на западе («Грани», 1965, 1966, 1968; «Время и мы»,.

1977, 1978; «Аполлонъ-77. Альманах литературы и искусств», Paris, 1977). Зарабатывать на жизнь вольнолюбивому поэту приходилось в качестве фотолаборанта, пожарного, дворника, грузчика. Периодически председатель СМОГа помещался в психиатрические клиники. Все это, а также уход в роковые для поэзии 37, помешало лирику своевременно занять место среди классиков.

Творчество JI. Губанова самобытно, оно глубинно раскрывает дух России. Наряду с открытиями в области метафоры и ритмики, интересна модель его поэтического поведения. Проповедовавший авторскую и творческую свободу в условиях тоталитаризма, JI. Губанов стал для своего поколения символом беззаветного служения поэзии.

К сожалению, рукописи основателя СМОГа хранятся в личных архивах разных людей, не выверены научно. До сих пор не проведено текстологическое исследование его наследия, что объясняет существенные разночтения в различных изданиях.

Три книги JI. Губанова вышли уже после смерти автора. Первая — «Ангел в снегу» (Мюнхен, 1985) — составлена И. Дудинским, товарищем лирика. После перестройки ее переиздали в России (М., 1994). В нее вошли стихотворения из прижизненных самиздатских сборников поэта: «Волчьи ягоды», «Преклонив колени», «Иконостас», «Всадник во мгле». Несмотря на низкое качество издания, неудачные иллюстрации А. Бондаренко и панибратское предисловие составителя ценен факт первого выхода губановского творчества на широкую читательскую аудиторию.

Вторая и третья книги составлены вдовой поэта И. Губановой. В «Я сослан к Музе на галеры.» (М., 2003) включены сборник поэм «Колокола», сборники из «Ангела в снегу» — полностью, «Серый конь», «Таверна солнца» -частично, стихотворения последних лет. Издание сопровождено качественной иконографией, биографическими материалами из критических источников. Предисловие к книге написано Ю. Мамлеевым, хорошо знавшим JI. Губанова. На сегодняшний день это наиболее полное собрание произведений поэта.

Серый конь" (М., 2006) включает сборник ранних стихотворений «Кольчуга» и отдельные тексты из ранее представленных сборников. Своеобразие этой книги в том, что она иллюстрирована губановской графикой (20 рисунками). Автор предисловия — 10. Кублановский, соратник поэта по СМОГу. В сумме произведения из названных книг составляют примерно треть литературного наследия JI. Губанова.

После публикации губановских сборников в периодике появляется несколько рецензий. Среди их авторов — современники (иногда товарищи) поэта, а также представители последующих поколений. Это К. Кедров («Известия», 1994), В. Курицын («Сегодня», 1994), И. Шевелев («Общая газета», 1994), А. Тучков («Вечерний клуб», 1994), В. Шохина и П. Капкин («Независимая газета», 1994), Д. Давыдов («Книжное обозрение», 2003), И. Калугин («Независимая газета», 2003), М. Шейнкер («Критическая масса», 2003), Д. Бак («Новый мир», 2003), Ю. Кублановский («Новый мир», 2004), А. Ермакова («Знамя», 2004), В. Радзишевский («Дружба народов», 2004).

Достоверных сведений о самом председателе СМОГа в печати тоже немного. Попытки составления библиографии поэта и материалов о нем предпринимались В. Семеновой в журнале «Библиография» (1994, 1995) и А. Резниковой в «Новом литературном обозрении» (2004). Особый интерес вызывают подборки В. Семеновой, отследившей публикации о СМОГе в западной печати 1960;х годов.

Из биографических источников прежде всего стоит упомянуть книгу Ю. Крохина «Профили на серебре: Повесть о Леониде Губанове» (М., 1992). Она представляет собой журналистское исследование жизни поэта. В нем использованы фрагменты интервью, воспоминаний друзей и близких поэта, письма, личные интерпретации текстов. К несомненным плюсам книги следует отнести наличие в ней фотографий лирика и его окружения, исторического экскурса, ранее не публиковавшихся стихотворений. Несмотря на то, что данное издание не выдержано хронологически, оно дает представление обо всей жизни поэта. Важна повесть и как первое (и единственное пока) исследование губа-новской биографии.

Также следует отметить ряд книг мемуарного характера, в которых отдельные главы (части) посвящены поэту. Это «Записки тунеядца: Роман-документ» В. Батшева (М., 1994), «Во чреве мачехи, или Жизнь — диктатура красного» Н. Шмельковой (СПб., 1999), «Опрокинутый Олимп: Роман-воспоминание» П. Вегина (М., 2001), «Голос и свет, или СМОГ — самое молодое общество гениев» В. Алейникова (М., 2004). Подобные издания интересны тем, что воссоздают образ Губанова в групповом портрете окружения и запечатлевают эпоху «широким планом». Недостаток этих книг в том, что поэт предстает перед читателем в одном ракурсе и в ограниченном временном промежутке.

В некоторых материалах (обычно они посвящены СМОГу) лидер объединения описан несколькими современниками. Так, например, в «Новом литературном обозрении» (1996) приводятся подряд статьи-воспоминания (размышления) В. Сергиенко, М. Соколова, А. Прохожего, Н. Шмельковой и др. В книгу «Показания свидетелей защиты (Из истории русского поэтического подполья 60-х годов)» А. Сенкевича (М., 1992) входят воспоминания о поэте Ю. Сорокина, А. Басиловой, М. Шур, А. Чанышева. Данный подход представляется наиболее приемлемым, так как часто одни и те же события из жизни поэта объясняются рассказчиками по-разному.

Научных источников по творчеству JI. Губанова мало. Здесь следует выделить наблюдения Э. Райса («Грани», 1966), А. Величанского и В. Кулакова («Новое литературное обозрение», 1996), касающиеся поэтики смогистов. Информативны научные заметки С. Преображенского о типологии межтекстовых отношений на материале лирики JI. Губанова в сборнике статей «Русская альтернативная поэзия XX века» (М., 1989). Глубоко осмысленны рассуждения о месте поэта среди классиков XX века в научно-публицистической статье В. Бондаренко («Независимая газета», 2004).

Необходимо также сказать о «губано-смоговской» фильмографии. В 1990 году А. Коняшовым был создан документальный фильм о СМОГе -«Весела была ночь». Структуру картины составляют рассказы членов неформального объединения. В фильме воспроизводится одно губановское стихотворение в авторском чтении. Документальный фильм «СМОГ известный и неизвестный» снят в 1995 году Е. Трояновой. Помимо интервью в него входит показ 30-летнего юбилея организации, проведенного в библиотеке имени Фурманова (в ней состоялся и первый творческий вечер смогистов). Е. Троянова также автор двадцатиминутного фильма, посвященного J1. Губанову и В. Делоне. Эта картина (1998) входит в документальный цикл «Поэт в России больше, чем поэт». Погиб, не успев выйти на экраны, фильм М. Черных «Всадник во мгле» о JI. Губанове. К завершению подходят съемки документального фильма Н. Ки-рилишиной и П. Карнаухова о поэте.

В последние годы возрастает интерес к фигуре J1. Губанова. В разных городах регулярно устраиваются вечера памяти поэта. Его стихотворения стали включаться в авторитетные антологии: «Самиздат века» (Минск-М., 1997), «Строфы века» (М., 1999), «Русская поэзия XX века» (М., 1999). Имя поэта все чаще встречается в новых учебниках по истории русской литературы, биографических словарях и справочниках. В 2000 году состоялась презентация аудиокассеты стихов Губанова в авторском чтении. В апреле 2006 года в Литературном музее прошла выставка «Alter ego. Графика поэтов андеграунда 60-х -80-х гг.». На ней были представлены работы О. Григорьева, В. Ковенацкого и Л. Губанова. В конце 2006 года ожидается выход диска с бардовскими песнями на стихи председателя СМОГа. К поэту приходит заслуженная слава.

Термин «интертекстуальность» был введен Ю. Кристевой в 1967 году. Предпосылки к развитию данной теории были заложены еще в «Исторической поэтике» А. Веселовского. Работы о пародии 10. Тынянова, теория анаграмм Ф. де Соссюра и труды М. Бахтина подготовили почву для возникновения теории интертекстуальности3.

Бахтинская идея о том, что любое произведение находится в постоянном «диалоге» с предшествующей и современной литературой, переосмысляется западными постструктуралистами. Принципиально новое значение в их работах обретают понятия цитаты и текста. Согласно 10. Кристевой, интертекст — пространство схождения всевозможных цитаций, но не совокупность «точечных» цитат4. Цитата рассматривается как частный случай цитаций, предметом которых выступают дискурсы (исторические, бытовые, научные и т. д.), организующие культуру в целом. Текст, по Р. Барту, «представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный, как бы теологический смысл., но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма, ни один из которых не является исходным"3.

В свете этих концепций тексту было уподоблено человеческое сознание. Как текст стали рассматриваться не только литература, но и человек, общество, культура, язык. Согласно теории интертекстуальности, происходит дифференциация понятий «текст» и «произведение» (по стилистическим соображениям в нашей работе они используются как синонимы). В отличие от распространенного в отечественном литературоведении термина «традиция», интертекстуальность понимается шире, так как помимо диахронического предполагает еще синхронический подход.

Учитывая единство вневременного языкового пространства, интертекстуальность распространяется как на творчество авторов массовой, низовой культуры, так и на классические произведения. Насыщение «своего» текста «чужой» культурой прослеживается в поэзии еще с античности (например, центон Авзония составлен из отдельных стихов Вергилия). Иногда обогащение происходит за счет фольклорных средств (в частности, у новокрестьянских поэтов). В качестве одного из главных приемов интертекстуальность выступает в постмодернистской литературе.

Неоднократно предпринимались попытки классифицировать все многообразие межтекстовых связей. К примеру, Ж. Женетт в книге «Палимпсесты: Литература во второй степени» выделил пять основных видов интертекстуальности:

1) интертекстуальность — в узком смысле, «соприсутствие» в одном тексте двух или более текстов;

2) паратекстуальность — отношение текста к своему заглавию, эпиграфу, послесловию;

3) метатекстуальность — комментирующая и часто критическая ссылка на свой предтекст, отношение текста ко всему нелитературному фону;

4) гипертекстуальность — осмеяние и пародирование одним текстом другого;

5) архитекстуальность — связь текстов на жанровом уровне6.

А. Жолковский расположил интертексты между двумя полюсами: структурной и биографической цитациями. Первая отсылает к структурной организации текста, вторая — «не столько к текстам, сколько к биографии предшественника"7. В данной работе биографическая цитация отождествляется с мета-текстуальными отношениями, то есть биографии авторов-предшественников рассматриваются как текст с общеизвестными местами.

Наше исследование базируется на классификации, предложенной Ж. Же-неттом. В первой главе планируется рассмотреть влияние отдельных поэтов-предшественников в рамках интертекстуальности-соприсутствия, паратексту-альности, метатекстуальности и гипертекстуальности. Во второй главе мы исследуем архитекстуальные отношения, расширив круг носителей «чужих» голосов. Анализ губановских произведений в данном случае будет основываться на модели «формальной седиментации» с ее ориентированием на сохраненные в новых жанровых образованиях остатки старых жанровых форм.

Рассмотрение поэзии J1. Губанова с позиций теории интертекстуальности уже имело место. Отмечалось включение элементов «чужого слова» в структуру поэтического текста как особенность поэтики смогиста. Неоднократно указывалось на присутствие в губановской лирике многочисленных цитат (явных и скрытых), реминисценций, аллюзий. С. Преображенский предположил, что «центонный принцип оказался одним из главных способов создания подтеко ста. и реализации эстетической концепции автора». Заметим, что данное наблюдение высказано при ограниченном доступе исследователя к произведениям поэта (скорее всего, он располагал лишь публикациями И. Дудинского).

М. Шейнкер в своей рецензии говорит, что JI. Губанов бессознательно моделировал поэтические впечатления под воздействием «чужих» поэтик. Особенно интересными признаются наложения «разноавторских» голосов, сопровождающиеся взаимной деформацией. Именно с совмещением различных «по принадлежности» понятийных, лексических и ритмико-интонационных блоков критик соотносит ассоциативную свободу поэта. Творчество председателя СМОГа он представляет как единый «гипертекст, размеченный иногда отчетливыми, иногда еле заметными границами силовых полей чужого текста"9. Говоря о наиболее отчетливых составляющих губановской поэтики, М. Шейнкер выделяет неоромантические, символистские, футуристические и экспрессионистские мотивы.

Подобные упоминания о частных влияниях достаточно распространены. Как правило, связи с творчеством отдельных поэтов-предшественников фиксируются, но не анализируются подробно, не обобщаются. Наиболее часто в материалах по творчеству JI. Губанова как поэтов-предшественников называют авторов серебряного века. «Постоянные реминисценции, переклички со стихами то Есенина и Клюева, то Хлебникова и Маяковского, то Пастернака и Мандельштама — весь арсенал запоздавшего русского постмодернизма» — свидетельствует В. Бондаренко10. Вместе с тем он отмечает «варварскую» перво-зданность «перепетых» Губановым строк. В этом исследователь видит коренное отличие лирики смогиста от «сделанных» текстов поэтов-постмодернистов.

Практически вне поля зрения критиков осталось влияние на губановскую поэтику авторов-современников. Характеризуя идиостиль поэта, А. Величан-ский упоминает, что «Губанов имитировал экстравагантность якобы визуальных образов, эпатажных интонаций, воспринятых им у Есенина, а также цветаевскую самодраматизацию в ее крайних надрывных формах» и «при всей своей аффектации чуть ли не жанрово зависел от эпатажной лирики 60-х годов"11. «Шестидесятиические» черты действительно имеют место в лирике J1. Губанова, особенно ранней: это и ассонансные (евтушенковские) рифмы, и переклички с образностью А. Вознесенского, ориентация на произнесенное слово. В целом все смогисты использовали достижения самой современной на тот момент эстрадной поэзии. Желание противопоставить себя успевшим состояться в хрущевскую оттепель (ненамного старшим) поэтам реализовывалось не столько эстетически, сколько этически. Смогисты принципиально не шли на контакт с властью, рассчитывали больше на «футуристический» эпатаж. Неслучайно они принимали только дореволюционное творчество В. Маяковского (безоговорочно почитаемого поэтами-эстрадниками).

На иную литературную преемственность в поздней лирике JI. Губанова указывает 10. Кублановский: «Рубцов, Шукшин, Высоцкий — в старшем поколении они были ему ближе — не по стилю, а по подспудной, полуукрощенной,.

12 неистовой анархической жилке". Менее экспрессивные и более рациональные стихотворения последних лет свидетельствуют об интересе поэта к народной (в социальном смысле) культуре. В текстах он сопровождается переходом от эпатажа к патриархальности (к чему стремился в свое время А. Пушкин).

Ввиду длительной недоступности поэзии JI. Губанова массовому читателю, не отмечалось ее влияние на современных авторов. Традиционно предполагаются связи председателя СМОГа со «сложившимися» смогистами и поэтами, близкими объединению. Между тем, рецензенты дважды вскользь касаются этой темы. Так, В. Радзишевский, процитировав губановские перифразы на классиков, отмечает, что поэт «. в этом специфическом жанре особо не развился. Но нынешнее поветрие предугадал, а может быть, даже вызвал».13 Имеют место отдельные переклички с творчеством постмодернистов (в частности, концептуалистов) несмотря на почти патетическую трагичность губановских стихотворений. Например:

Мои стихи рассеялись в народе.

Рассеянные люди ходят вроде.

Но умирая вот на этой строчке, я думаю: народ — он Бог, и точка.

Мои стихи рассеялись в народе.", с. 462,463)14.

Перечисляя «недостатки» стиля JI. Губанова (встречающиеся банальные рифмы, случайность образов, распространенные анафоры), В. Шохина приходит к выводу, что это предверие рок-поэзии15. Однако более важные связи состоят в социальном протесте и подвижничестве поэтов (здесь уместно было бы сравнивать Губанова с А. Башлачевым). Модель авторского поведения в данной ситуации создает необходимый (если не основополагающий) контекст поэзии. Поэтому при исследовании интертекстуальности губановского творчества недопустимо постструктуралистское отрицание роли автора.

В первой главе нашей работы мы сознательно отказались от анализа межтекстовых связей с творчеством многих важных для поэтики JI. Губанова авторов. Среди них М. Цветаева, О. Мандельштам, Б. Пастернак. Доминанта поэтических традиций определялась не только литературными пристрастиями Л. Губанова, но и его интересом к определенной биографической парадигме. Лирик был убежден, что гениальные поэты уходят из жизни в 37 лет (или ранее). Исходя из этого, он определил себе поэтические (и биографические) ориентиры. Не рассматривается в работе отдельно и фольклорное влияние. Народное творчество воспринималось Л. Губановым в большей степени через лирику новокрестьянских поэтов.

Учитывая потенциальный масштаб и неисследованность губановского творчества, следует признать необходимым его изучение. Художественная значимость наследия поэта диктует необходимость определить его роль и место в литературе второй половины XX века. Без фигуры Л. Губанова немыслим СМОГ и андеграунд в целом. Исследование межтекстовых отношений в творчестве данного автора позволит проследить последовательность в развитии русской поэзии золотого, серебряного и бронзового веков. При этом открываются возможности для обнаружения преемственной связи советского литературного андеграунда с русским авангардом. Интертекстуальные связи «Губанов — Рембо» способствуют определению места русской поэзии в мировом литературном процессе и в новом искусстве XX века. Этим определяется актуальность темы диссертации.

Объектом исследования в нашей работе является творчество J1. Губанова (составленные им сборники: «Кольчуга», «Серый конь», «Преклонив колени», «Иконостас», «Волчьи ягоды», «Всадник во мгле», «Таверна солнца», «Стихотворения последних лет», «Колокола»).

Предметом — система интертекстуальных связей губановского творчества с произведениями русских и зарубежных авторов.

Материалом диссертации послужили поэтические и эпистолярные произведения J1. Губанова, опубликованные воспоминания о нем, документы архивов, а также фрагменты личных бесед с родственниками и друзьями поэта.

Цель работы — исследование интертекстуальных связей творчества J1. Губанова как целостной системы.

Для достижения поставленной цели в диссертации предполагается решение ряда задач:

• рассмотреть интертекстуальные связи творчества JI. Губанова и поэзии А. Рембо;

• выявить традиции поэтов-предшественников и типы интертекстуальности в губановской лирике;

• выделить доминирующие тематические группы в творчестве поэта и рассмотреть их интертекстуальные связи с андеграундовской эстетикой;

• исследовать архитекстуальные связи в поэзии JI. Губанова;

• определить предтексты «поэтических портретов» (профилей) J1. Губанова.

Научная новизна работы определяется тем, что интертекстуальные связи в творчестве J1. Губанова ранее не были предметом литературоведческого изучения. Не предпринимались попытки сопоставления поэтики JI. Губанова и А. Рембо, не рассматривались межтекстовые отношения в творчестве J1. Губанова и В. Хлебникова. Впервые произведения поэта анализируются в аспекте архитекстуальности.

Методология исследования базируется на принципах историчности и системности. При написании диссертации использовались труды по теории и истории лирики А. Веселовского, В. Жирмунского, 10. Тынянова, JI. Гинзбург, Ю. Лотмана, Т. Сильман, Н. Тамарченко, В. Хализева, по теории жанровБ. Томашевского, М. Бахтина, Н. Поспелова, В. Сквозникова, С. Бройтмана, Л. Долгополова, В. Барахова, по вопросам интертекстуальности — 10. Кристе-вой, Р. Барта, Ж. Женетта, А. Жолковского, И. Ильина, И. Смирнова и др.

Методика исследования обусловлена характером материала и конкретными задачами литературоведческого анализа. Нами использовался метод ин-тертекстуалыюго анализа, рассматривающий любой текст как мозаику разного рода цитаций. Помимо этого применены историко-типологический метод, позволяющий выявить взаимосвязь губановской поэзии с предшествующими литературными традициями, биографический метод, в котором биография и личность автора считаются определяющими моментами творчества. В работе также реализован метод целостного анализа художественного текста.

Теоретическая значимость работы состоит в выявлении связей литературного андеграунда (на примере губановского творчества) с русской классической и зарубежной литературой, в том числе на архитекстуальном уровне.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что представленные в ней материалы могут быть использованы для дальнейшего изучения творчества Л. Губанова, а также при подготовке научных изданий поэта. Результаты проведенного исследования могут найти применение в вузовских курсах по истории русской литературы второй половины XX века, в разработке спецкурсов и спецсеминаров по творчеству авторов литературного андеграунда.

Апробация результатов исследования осуществлялась в форме докладов на кафедре русской литературы Астраханского государственного университета, на итоговых научно-исследовательских конференциях. Материалы исследования были изложены в докладах на Международной научной конференции «Малоизвестные страницы и новые концепции истории русской литературы XX века» (Москва, 2005), IX Международных Хлебниковских чтениях (Астрахань, 2005), Международной научной Интернет-конференции «Художественная литература и религиозные формы сознания» (Астрахань, 2006). Основные положения диссертации нашли отражение в семи публикациях.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Сущность интертекстуальных отношений творчества J1. Губанова и поэзии А. Рембо состоит в схожем принципе создания текста. «Метод ясновидца», описанный французским классиком, предвосхитил форму «потока поэтического бессознания» русского поэта.

2. Наиболее важными предшественниками губановской поэзии, помимо А. Рембо, являются А. Пушкин, В. Хлебников, В. Маяковский, С. Есенин. Для нее характерны следующие типы межтекстовых отношений: интертекстуаль-ность-«соприсутствие», паратекстуальность, метатекстуалыюсть (в форме биографической цитации), гипертекстуальность, архитекстуальность.

3. В поэзии J1. Губанова выделяются тематические группы медитативной, любовной и гражданской лирики. В соответствии с андеграундовской эстетикой, наряду с иными, в первой присутствуют религиозные мотивы, во второйэротические, проблематика третьих — в антисоветской направленности.

4. Внутри названных тематических групп выделяются жанровые формы: подражания, песенки, молитвы, загадки, письма, лирические поэмы, элегии и баллада. Подражания J1. Губанова создаются с использованием приема стилизации текстов И. Северянина, Н. Гумилева, Э. По, Р. Киплинга. В молитвах сохраняются признаки религиозных предтекстов и стихотворных молитв XX века М. Цветаевой, Н. Гумилева. Загадки поэта тяготеют не к фольклорным, а к литературным образцам В. Жуковского — Ф. Шиллера. Элегии автора ориентированы на тексты данного жанра XIX—XX вв.еков. Единственная баллада J1. Губанова создана по типу так называемых английских баллад. Песенки и стихотворные письма свидетельствуют об отталкивании поэта от сложившихся жанровых норм: современной авторской «песенки» и поэтических писем С. Есенина, В. Маяковского. Лирические поэмы J1. Губанова архитекстуалыю близки произведениям Д. Кедрина и В. Маяковского. К авторским жанрам J1. Губанова относятся «телеграммы» (родственные письмам) и «поэтические портреты».

5) Предтекстами «поэтических портретов» (профилей) являются «Думы» К. Рылеева и «Медальоны» И. Северянина. Менее сюжетные, чем первые, и не имеющие жесткой строфической формы, как вторые (сонеты), «поэтические портреты» тяготеют к циклизации (по принципу персонажной повторяемости).

Структура работы определяется поставленной целью и задачами, характером исследуемого материала. Диссертация состоит из введения, двух глав (каждая из которых включает четыре параграфа и примечания), заключения, списка использованной литературы (263 наименования) и приложения.

ВЫВОДЫ.

Творческое наследие J1. Губанова (полностью не опубликованное) составляют лирика, лирические поэмы, малая проза, письма. Жанровые определения поэта не всегда обоснованы с точки зрения литературоведения.

В поэзии JI. Губанова рассматриваются три тематических группы: медитативная, гражданская и любовная лирика. Каждая из них несет черты литературного андеграунда. Медитативная лирика свидетельствует о религиозности автора. В медитативных текстах присутствуют размышления о мироустройстве и природе творчества, прославление Бога. Многие тексты гражданской лирики посвящены участникам правозащитного движения. Не являясь диссидентом, JI. Губанов не принимал советской политической системы, что нашло отражение в его творчестве. Через всю гражданскую лирику проходит многоплановый образ родины. В любовной лирике встречаются эротические мотивы.

Среди традиционно выделяемых в литературоведении жанров, к которым обращался JI. Губанов, — подражания, песенки, молитвы, загадки, элегии, письма. Близки к жанру письма (и к персонажной лирике в целом) «телеграммы» поэта. Стихотворение «Война, охота и любовь» по ряду признаков можно отнести к жанру английской баллады.

Исследуемым автором написана большая группа стихотворений, именуемых в работе «поэтическими портретами». По своей идее они сопоставимы с прозаическими литературными портретами. В них эпизодически воссоздаются биографии великих деятелей искусства, истории. При этом поэтические портреты, в первую очередь — явление эстетического характера. Предтексты поэтических портретов — «Думы» К. Рылеева и «Медальоны» И. Северянина.

Поэмы JT. Губанова мы определяем как лирические. Основание для этого такие особенности, как: ослабленность сюжета, уход от событийного изображения к выражению авторского «я», монологичная исповедалыгость, условная предметность образов (в том числе исторических персонажей), небольшой объем.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Русская поэзия советского периода существовала в двух формах. Официозная обслуживала господствующую идеологию согласно канонам соцреализма, ее авторы получали при этом материальные блага и право быть опубликованными. Поэзия андеграунда не зависела от государственных установок, существовала исключительно по законам литературы. Ее тексты распространялись в условиях самиздата и тамиздата.

После войны стали образовываться первые неформальные литературные объединения (содружества). В Ленинграде это были группа Виноградова-Уфлянда, «ахматовские сироты», в Москве — лианозовская группа, группа Черткова, организованный Л. Губановым СМОГ.

Главными задачами литературного андеграунда стали:

1) восстановление прерванных контактов с западным искусством;

2) развитие традиций искусства серебряного века.

Основными тематическими направлениями неформальной поэзии являлись: а) религиозная пропагандаб) критика советской социально-политической системыв) эротика и порнография.

Характерной чертой в творчестве поэтов андеграунда оставался свободный «формалистический» поиск.

Поэзия Л. Губанова оригинально сочетает в себе традиции творчества А. Рембо и А. Пушкина. Губановская лирика в форме потока поэтического бессознания несет признаки предсказанной французским автором «поэзии ясновидца». Для нее характерны: уход от традиционного (не противоречащего нормам литературного языка) стихосложения, пренебрежение логической организацией текста. Она апеллирует более к подсознанию, семантике звуковых сочетаний. Перед А. Рембо периода «Последних стихотворений» стояла задача отключения привычного ассоциативного мышления. Поэзия Л. Губанова (советского школьника, родившегося почти столетие спустя) изначально, органически стояла на уровне искомого А. Рембо «поэтического бессознания». Не основные, но дополнительные (ранее не востребованные литературой) смысловые оттенки порождают в текстах JI. Губанова образную картину.

Лирика более поздних этапов творчества Л. Губанова тяготеет к «пушкинской простоте». Логическое начало при создании текстов играет здесь более важную роль. Поэтика исследуемого автора становится традиционней. Одна из причин ориентации на творчество конкретных русских классиков — уверенность Л. Губанова в том, что гении погибают в возрасте 37 лет (или ранее). Не случайно поэтому А. Пушкин был его любимым поэтом. Ориентация на классика сказалась не только в творчестве (например, в исторических произведениях смогиста часто разрабатываются апробированные классиком темы, образы), но и в биографии. А. Пушкин был для Губанова законодателем «поэтической этики».

Наряду с А. Пушкиным в качестве основных литературных ориентиров выступают авторы серебряного века: В. Хлебников, В. Маяковский, С. Есенин. Влияние их творчества на лирику Л. Губанова прослеживается на уровне различных типов интертексту ал ыюсти. Прежде всего, посредством метатекстуаль-ности (основная ее форма в данном случае — биографическая цитация). Председатель СМОГа часто воссоздает в стихотворениях общеизвестные случаи из жизни классиков. Особенно распространены описания гибели поэтов. Интер-текстуальность-«соприсутствие» проявляется в виде огромного количества цитат, аллюзий, реминисценций из творчества предшественников. Нередко аллюзии и цитаты разных авторов у Л. Губанова трансформируются в новый единый образ. В ряде случаев поэт разрабатывает классические мотивы, возводя их на уровень основной темы (например, мотив exegi monumentum до темы посмертной славы). Все это подтверждает укрепившееся мнение об исследуемом авторе как одном из наиболее контактных в свою эпоху. Гипертекстуальность реализуется посредством перифразов. Перифразируются, как правило, отдельные строки знаменитых стихотворений. Паратекстуальные отношения, менее распространенные, выражены в виде привлечения известных стихов для эпиграфов. Иногда J1. Губанов использует классические названия (например, в лирической поэме «Пугачев» угадывается отсылка к драматической поэме С. Есенина, из которой позаимствован и эпиграф). Здесь же следует отметить многочисленные посвящения губановских стихотворений другим поэтам.

Анализируя частные традиции в творчестве JT. Губанова, можно отметить его «детскость», соотносимую с В. Хлебниковым. К словотворчеству Председателя Земного Шара тяготеют (менее масштабные) поиски раннего JT. Губанова. Тематика, лексика, образность сближают губановскую поэзию одновременно с урбанистическим творчеством В. Маяковского и «деревенским» — С. Есенина. Общее влияние просматривается и в созданном смогистом образе «автора-хулигана», противопоставляющего себя толпе обывателей. Яркая и обильная метафорика JI. Губанова близка имажинистской образности. Мотивы «кроваво-сти» и «растерзанной плоти» в гражданской лирике исследуемого автора созвучны аналогичным — из дореволюционного творчества кубофутуриста.

Таким образом, контакт исследуемого автора с западным искусством выразился в виде интертекстуальных связей лирики J1. Губанова и А. Рембо (предтечи европейской поэзии XX века). Приверженность пушкинской традиции говорит о национальных классических истоках поэзии автора. Межтекстовые отношения с лирикой В. Хлебникова, раннего В. Маяковского, С. Есенина свидетельствуют о преемственности губановского творчества по отношению к искусству серебряного века.

В поэзии JI. Губанова отразились общие тенденции лирики XX века к разрушению жанровых канонов. Об этом свидетельствует ее архитекстуальность. Поэтом не создаются жесткие строфические формы, такие, как сонет, триолет, рондо. Председатель СМОГа часто не считался даже с «мягкими» ограничениями свободных жанров. Поэтому для классификации губановских текстов уместно использовать наряду с жанровым принципом и тематический.

При анализе поэзии председателя СМОГа выделяются тематические группы медитативной, гражданской и любовной лирики. В их произведениях сказалось влияние эстетики литературного андеграунда. Так, в медитативной лирике разрабатываются религиозные мотивы. Мироустройство и природа творчества (центральные темы размышлений лирического героя) в медитативной лирике Л. Губанова имеют подчеркнуто божественную основу. В гражданской лирике прослеживается неприятие советской политической системы. Многие тексты данной направленности посвящены друзьям поэта, участвовавшим в правозащитном движении. Однако самого Л. Губанова нельзя считать диссидентом. По выражению Ю. Кублановского, он — «стихийный свободолюбец». Для его гражданской лирики характерно постоянное обращение автора к образу родины. Крайние точки — «родина-жена» и «родина-гадина» (традиции патриотической лирики А. Блока и диссидентской поэзии), что свидетельствует о противоречивом (по-лермонтовски) отношении к ней поэта. В любовной лирике Л. Губанова имеют место эротические мотивы (элементов порнографии не обнаружено). В раннем творчестве поэта они чаще подчеркнуто грубые. В позднем — глубоко лиричны, корректно-интимны. Адресат поздней любовной лирики, как правило, фиктивный. В роли возлюбленной выступает обобщенный женский образ Музы.

Внутри названных тематических групп встречаются отдельные произведения, ориентированные на традиционные жанровые модели: подражания, песенки, молитвы, письма, загадки, лирические поэмы, элегии и баллада. При создании подражаний Л. Губанов обычно использует прием стилизации (хотя в «Подражании Игорю Северянину» угадываются черты пародии). Так, в подражании Н. Гумилеву обыгрываются характерные образы и мотивы поэта-акмеиста, Э. По — строфическая организация, Р. Киплингу — маршевая ритмика. В стихотворениях-молитвах лирический герой обращается к Богу (Богородице) за покровительством, с просьбой сохранить дар или заступиться за поэтов трагической судьбы. В этих произведениях прослеживаются черты религиозных предтекстов и поэтических молитв XX века.

В случаях с песенкой и письмом мы встречаем нарушение минимальных жанровых требований, отталкивание от сложившихся традиций. Лирические письма JT. Губанова не обязательно имеют адресата, могут не содержать связной информации (преобладает образное начало). При их написании лирик отказывается от принципа стихотворной имитации эпистолярных текстов. Песенки поэта, вопреки традиционным особенностям жанровой формы, могут иметь усложненную организацию, не содержат рефренов, припевов. В творчестве Л. Губанова также присутствует жанр загадки — в виде лирических стихотворений. Загадки поэта ориентированы не на фольклорную, а на литературную традицию. Не обозначены автором, но выделяются по совокупности признаков произведения в жанрах элегии и баллады. В тексте, содержащем признаки английской баллады (лиро-эпичность, таинственно-трагический сюжет, строфичность, повторы), обнаруживаются отсылки к жестокому романсу. Объектами медитации губановских элегий обычно являются несостоявшаяся любовь и скоротечность несложившейся жизни. Данные произведения представляют собой типичные элегии XIX—XX вв.ека.

К лирическим поэмам относятся четырнадцать произведений из «книги поэм» «Колокола». Они полностью соответствуют признакам данного жанра. Их объем относительно невелик. Сюжет в лирических поэмах Л. Губанова развит слабо, тексты ориентированы более на выражение авторского «я». Преобладает образная, не событийная подача содержания. Предметность образов в данных произведениях условная, иносказательная. Основная форма повествования в текстах — монолог.

Встречаются у Л. Губанова также группы произведений, которые можно обозначить как «авторские жанры». Так, «телеграммы» близки к письмам, но меньше по объему, всегда имеют адресата (иногда фиктивного). «Поэтические портреты» (профили) представляют собой стихотворения, эпизодически воссоздающие биографии великих деятелей искусства, истории. При этом главная задача произведений — показать внутренний мир изображаемых, выразить их (близкие автору) этические взгляды, представления о смысле существования, деле жизни.

В качестве предтекстов «поэтических портретов» выступают думы К. Рылеева. С ними губановские произведения связывает близость позиций автора и лирического героя (вплоть до их полной тождественности, что формально выражается в монологичности). В сборник «Профили на серебре» смогист ввел биографические справки (как и К. Рылеев). Но сюжет «поэтических портретов» выдержан слабее, чем в думах. Предтекстами XX века являются «Медальоны» И. Северянина. Подобно поэту-эгофутуристу, JI. Губанов создает портреты людей искусства. Им используются иногда приемы предшественника (обыгрывание названий, прямое и скрытое цитирование, апелляция к биографиям). Однако Губанов не придерживается, как И. Северянин, жесткой строфической формы. Индивидуальная особенность «поэтических портретов» в том, что одному герою обычно посвящается не один, а несколько текстов, образующих цикл. «Поэтические портреты» наряду с элегиями и лирическими поэмаминаиболее востребованные JI. Губановым жанры.

Учитывая масштабность выбранной темы, следует признать, что не все ее аспекты оказались затронуты. К перспективным направлениям изучения интертекстуальности губановского творчества можно отнести:

1) межтекстовые связи с фольклором и лирикой новокрестьянских поэтов (в первую очередь, Н. Клюева и П. Васильева);

2) влияние поэтов-предшественников XIX—XX вв.еков (М. Лермонтова, М. Цветаевой, О. Мандельштама, Б. Пастернака);

3) интертекстуальные связи с авторами-современниками: эстрадниками и представителями андеграунда (в том числе смогистами);

4) влияние Л. Губанова на последующую поэзию (прежде всего, на рок-поэзию);

5) архитекстуальные отношения в губановской прозе и в лирических циклах;

6) интермедиальные связи (в изобразительном и литературном наследии председателя СМОГа).

Такое многообразие свидетельствует о глубине творчества Леонида Губанова, пока еще только открываемого наукой русского классика.