Кризис испанского общества конца XVI — первой половины XVII века в свете междисциплинарного анализа ментальности пикаро: По плутовским романам

Конец XVIXVII вв. по отношению к Испании в историографии традиционно рассматривался как период, обладающий хронологической и культурно-исторической целостностью. Это время неоднократно привлекало внимание специалистов из самых различных областей гуманитарного знания — историков, литературоведов, культурологов, экономистов, искусствоведов, которые то выносили суровый приговор испанской действительности, указывая на этот период, как на время глубокого упадка, краха некогда могущественной монархии (В.К. Пискорский, Р. Альтамира-и-Кревеа, И. В. Арский, Э. Э. Литаврина, Н. Томашевский)1, то, обращая внимание на возвратный характер испанской истории, констатировали феномен «рефеодализации», «консервации архаической феодальной структуры» (Э.Э. л.

Литаврина, В. А. Ведюшкин, Е. О. Ваганова), или говорили о «кризисе XVII века», «кризисе культуры XVII века», подчеркивая переходный характер испанского общества и культуры (X. А. Маравалль, А. Домингес Ортис, Ф. Бродель, А. Кастро, Л. Пинский и др.)3.

Отход от бинарно-дуалистического восприятия исторического процесса, выражаемого в оппозициях оценок «взлет» — «упадок», обращение.

1 См.: Пискорский В. К. История Испании и Португалии// История Испании и Португалии. М., 2002. С. 111−115- Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании. В 2 т. М., 1951. Т.2. С. 255−258- Арский И. В. Могущество и упадок в Испании XVIXVII вв.// Исторический журнал. 1937. № 7. С. 77−93- Литаврина Э. Э. К проблеме экономического упадка Испании в XVI в.// Из истории средневековой Европы (X-XVII вв.). М., 1957. С. 173−185- Томашевский Н. Испанский плутовской роман // Плутовской роман. М., 1989. С.5−20.

См.: Литаврина Э. Э. Некоторые проблемы генезиса капитализма в испанской деревне XVI в.// Проблемы испанской истории. М., 1975. С. 156−169- Ведюшкин В. А. Экономическое положение кастильской аристократии в XVI в. // Социально-экономические проблемы генезиса капитализма. М., 1984. С. 151−173- Ваганова Е. О. Ренессанс и контрреформация в испанской культуре XVI века // Культура эпохи Возрождения и реформация Л., 1981. С. 245.

3 См.: Maravall J.A. La literatura picaresca desde la historia social: siglos XVI у XVII. Madrid. 1986; Historia de Espana. Por Ramon Menendes Pidal. Tomo XXIII. La crisis del siglo XVII. La poblacion, la economia, la sociedad. Madrid. 1996; Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV — XVIII вв. В 3 т. М., 1992. Т. 3. Время мира. С. 75- Americo Castro De la edad conflictiva. Crisis de la cultura Espana en el siglo XVII. Madrid. 1972. к взвешенному анализу «переходности», учитывающему разнообразные аспекты испанской действительности, высвечивающему различные грани данной эпохи — путь гораздо более эффективный. В последнее десятилетие исследователи все чаще высказываются в пользу «прерывистости испанской модернизации», тем самым подтверждая тот факт, что в Испании, наряду с другими европейскими странами, модернизация все-таки началась. Другое дело, что как отмечает В. М. Раков, «испанская модернизация во второй половине XVI века прервалась, едва начавшись"1.

На актуальность и во многом неразрешенность этой проблемы указывает в своей публичной лекции, посвященной проблеме «пробуксовки» модернизационных процессов на российской почве, А. Аузан2. В качестве примера страны, которая постоянно попадает в накатанную, но не ведущую к развитию колею, он приводит Испанию XVII века, ссылаясь при этом на рассуждения американского экономиста, лауреата Нобелевской премии 1993 Дугласа Норта. Автор отмечает, что Испания и Англия в XVI веке имели одинаковые экономические и политические условия. «Проецируя на них все показатели, — пишет А. Аузан, — с которыми обычно работают макроэкономисты, мы должны будем сказать, что в XIX веке эти страны окажутся на сходных уровнях развития. Ничего подобного: в XIX веке Англия — первая страна мира, безо всяких оговорок. Испания — одна из самых отсталых стран Европы. Испания получила из колоний больше ресурсов, чем л.

Англия. В чем дело?". Сказанное со всей очевидностью свидетельствует об особой социальной и научной актуальности проблемы, решению которой и посвящена предлагаемая диссертация.

Следует особо акцентировать актуальность научного плана. При всем многообразии подходов к рассматриваемой теме, при наличии богатейшего круга литературы, посвященной разным аспектам кризиса конец XVIXVII.

1 Раков В. М. «Европейское чудо» (Рождение новой Европы в XVI — XVIII вв.). Пермь, 1999. С. 58.

2 Александр Аузан — доктор экономических наук, профессор, заведующий кафедрой институциональной экономики МГУ.

3 См.: Аузан А. Не выходя за порок // Новая газета. 2005. 31 янв. С. 10−11. вв., приходится констатировать отсутствие удовлетворительной системной интерпретации пробуксовки модернизационных процессов на испанской почве, что во многом упирается в проблему, являющуюся «ахиллесовой пятой» современных историко-культурных исследований — проблему наведения мостов между объяснением в рамках теорий макроуровня и тем знанием, что наработано было в рамках конкретно-исторического изучения проблемы или ее срезов, микроисторического анализа тех или иных явлений, связанных с природой данного феномена. Скажем, сложившаяся в рамках отечественной историософии концепция типологии процессов европейской модернизации объясняет прерывистость испанской модернизации тем, что страна относилась к разряду государств второй субсистемы, т. е. полупериферийным, которые характеризовались нестабильностью политических режимов, экономической отсталостью, высокой степенью идеологизации, что и определило незавершенный, скомканный характер испанской модернизации1. Об этом же пишут и авторы Л.

XXIII тома «Истории Испании» (Ромона Менендеса Пидаля), признавая деление Европы на экономически доминирующий центр и постепенно попадающие под его влияние периферийные зоны, в числе которых оказалась и Испанская монархия в раннее Новое время.

Однако при всей корректности такой типологии её макроформат не дает возможности понять, как Испания бывшая в позднее Средневековье одной из самых влиятельных и богатых держав Европы, наряду с другими европейским странами вступившая в так называемый переходный период, сопровождавшийся структурной перестройкой всего государственного и общественного организма, оказалась в хвосте стран-лидеров. Имея, как ни одна другая страна Европы, всё необходимое для успешной модернизации (американское золото и серебро, колонии, сильные и свободные города,.

1 Раков В. М. Указ. соч. С.58- Historia de Espana. Рог Ramon Menendes Pidal. Tomo XXIII. La crisis del siglo XVII. La poblacion, la economia, la sociedad. Madrid, 1996.

2 Historia de Espana. Por Ramon Menendes Pidal. Tomo XXIII. La crisis del siglo XVII. La poblacion, la economia, la sociedad. Madrid, 1996. P. 240−241. унаследованные от прежней эпохи навыки развитой торгово-ремесленной жизни, первый опыт политики протекционизма, «опробованной» Фердинандом и Изабеллой), она не смогла воспользоваться выгодной экономической и политической конъюнктурой.

Следует отметить, что поиски причин фиаско испанской модернизации раннего Нового времени велись едва ли не с конца XVI века и ведутся до сих пор. Впервые данная проблематика была обозначена еще арбитристами или, как их иначе называют, прожектерами. Прожектерство — широко распространенное явление испанской действительности времени правления «трех Филиппов» — было отражением общественного сознания (сознания не только представителей интеллектуальной элиты, но и практически всех слоев общества), чутко реагировавшего на ухудшение состояния монархии. В многочисленных записках, обращенных к королю, скрупулезно собранных, классифицированных и проанализированных испанским исследователем X. И. Гутьерресем Ньето в работе «Экономическая, политическая и общественная мысль арбитристов"1, предпринимались попытки найти причины внезапного упадка и затяжного кризиса Испанской монархии. Луис де Ортис, Мартин Гонсалес де Келлориго, Кристобаль Перес де Херрера, Фернадо Альварес де Толедо и другие мыслители наряду с причинами экономического и политического характера, такими как несовершенство политики меркантилизма, уменьшение численности населения, тяжелый налоговый гнет, засилье иностранцев, продажа государственных должностей, система майората, дорогостоящие военные операции и т. д. называют те факторы общественной психологии (в нашей терминологии, ценностные установки), которые усугубляли кризисное состояние монархии. К таким факторам арбитристы отнесли презрительное отношение к любому производительному труду, торговой деятельности, одержимость «чистотой крови» и знатностью.

1 Juan Ignacio Gutierrez Nieto El Pensamiento economico, politico у social de los arbitristas// Historia de Espana Menendez Pidal. Tomo XXVI, volumen I. El siglo del Quijote (1580−1680). Religion, filosofia, ciencia. Madrid, 1986.

Конечно, прожектеры не ограничивались лишь «постановкой диагноза». Они предлагали свои способы вывода страны из кризиса, иногда весьма радикальные. И хотя многие их предложения рассматривались королями и их министрами, реализация этих проектов не давала значимого результата. Все реформы неизменно наталкивались на некие невидимые препятствия. Современникам, находящимся в гуще событий, были видны только верхушки этих преград. Однако именно арбитристами были намечены направления поиска причин метаморфозы, произошедшей с Испанией на рубеже XVI—XVII вв., включавшие не только историческую конкретику, в том числе экономические показатели, положение основных социальных групп, деятельность короля и его окружения, но и особенности умонастроения испанцев.

Впоследствии историки и представители других гуманитарных наук, обратившиеся к изучению феномена испанского кризиса, также указывали самый широкий круг причин, как конкретно-исторического характера, так и связанных со сферой ментальности.

К первому направлению следует отнести работы исследователей, которые при определении причин испанского кризиса обращались к анализу экономической и политической ситуации в стране, акцентируя внимание на универсалисткой политике правительства и на экономическом положении различных социальных слоев. Традиция эта была положена в XIX веке классическим фундаментальным трудом испанского историка Р. Альтамира-и-Кревеа «История Испании», до сих пор остающимся единственным академическим учебником по истории Пиренейского полуострова, переведенным на русский язык1. В качестве главной причины экономического упадка Испании Р. Альтамира-и-Кревеа называет чрезмерное увлечение правителей завоеваниями. «В результате, — отмечает автор, — власти пренебрегали средствами, которые более эффективно могли бы содействовать увеличению производственной мощности и.

1 См.: Альтамира-и-Кревеа Р. История Испании. В 2 т. М., 1951. благосостоянию страны. Эти правительства, в первую очередь вследствие бездарной политики, а затем вследствие абсолютной невозможности преодолеть стечение обстоятельств, были вынуждены действовать в пользу иностранцев, нанося таким образом серьезный ущерб испанцам"1. Автор уточняет, что «нельзя какое-либо явление приписывать лишь одной причине, даже если эта причина по своему преобладающему влиянию значительно превосходит все остальные». Однако анализировать весь комплекс причин, повлекших за собой кризис Испанской монархии испанский историк не берется.

В. К. Пискорский, интересовавшийся преимущественно политической историей Испании, рассматривает испанский кризис как следствие ряда «исторических ошибок», совершенных политической элитой и королевской властью. Среди причин «умственного и экономического упадка» исследователь называет «введение цензуры книг и инквизиции, налагавших оковы на свободное развитие мысли и заставлявших её цепенеть в тесном круге схоластических и католических доктрин, изгнание евреев и мавров, поддерживающих в стране благосостояние и жажду знания, усиление папского авторитета, благодаря деятельности ордена иезуитов, антинациональную политику Карла V., религиозный фанатизм Филиппа II и, наконец, открытие богатств в Новом Свете, развивших в народе наклонность к праздности."3. Перекладывая всю ответственность на плечи правящей верхушки, В. К. Пискорский упускает из виду остальные слои общества, которые оказались как бы непричастны к происходящему. Между тем, испанский кризис XVII века — следствие не только политических промахов испанских королей и их окружения, но и недостаточной напористости в деле отстаивания своих интересов общества в целом.

1 Альтамира-и-Кревеа Р. Указ. соч. Т.2. С. 258.

2 Там же. С. 255.

3 Пискорский В. К. История Испании и Португалии// История Испании и Португалии. М., 2002. С. 111.

Французский историк Фернан Бродель, обращает внимание на тот факт, что «экономика плохо приспосабливается к требованиям и принудительным мерам имперской политики"1. Поэтому для таких громоздких политических образований, как Империя Габсбургов, Османская империя по прошествии XVI века наступили черные времена. «На самом деле, — пишет французский исследователь, — колесо Фортуны повернулось». Политические гиганты, к коим принадлежала и Империя Габсбургов, «перестали соответствовать требованиям времени», а пальма первенства перешла к «государствам средних размеров"2, таким как Франция, Голландия, Германия, Венеция, Тоскана. О том же пишут и другие исследователи. В частности В. М. Раков указывает на «наднациональный» характер испанского абсолютизма, руководствующийся не экономическими и политическими интересами страны, а идеологическими приоритетами дома Габсбургов3. Испанский исследователь Х. А. Маравалль определяет политику испанской монархии как «донациональную» или «преднациональную». При этом он в качестве одной из основополагающих причин затяжного характера испанской модернизации называет слабость буржуазии, которая и определила своего рода недоразвитие национального государства4. ;

В советской историографии наметившееся отставание Испании от таких стран как Англия и Франция рассматривалось с одной стороны, как следствие своеобразия её абсолютизма, который А. Н. Чистозвонов определил как «промежуточный тип», с другой, как результат слабости буржуазного уклада. Как правило, акцентировалась негативная роль государства в этом процессе. Так, Э. Э. Литаврина в качестве причины хозяйственной стагнации называла «враждебность феодальной монархии по.

1 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV—XVIII вв. Т. З. Время мира. М., 1992. С. 49.

2 Бродель Ф. Средиземное море и средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. 4.2. Коллективные судьбы и универсальные сдвиги. М., 2003. С. 500.

3 См.: Раков В. М. Указ. соч. С.57−58.

4 Maravall J.A. Estado moderno у mentalidad social. (Siglos XV a XVII). Madrid, 1972. T.1.P.471. отношению к развитию её национальной экономики"1. Исследовательница отмечала, что испанская абсолютная монархия в указанный период переродилась в деспотию восточного типа, что и стало главной причиной отставания Испании от других стран Европы. Опираясь на замечания К. Маркса об особенностях испанского абсолютизма, Э. Э. Литаврина пришла к выводу: «Существование испанской абсолютной монархии, как и всякой восточной деспотии, оказалось несовместимым с развитием капиталистических отношений». А. Н. Чистозвонов характеризовал испанский абсолютизм как феодально-реакционный, деспотический, отводя ему главную роль в подавлении социально-экономического прогресса внутри страны, подчеркивая, что «слабые зачатки национальной буржуазии почти л полностью были подавлены уже в конце XVI в.». М. А. Барг, в свою очередь, писал о зависимости монархии от диктата феодальной знати и. церкви, особо подчеркнув, что «в Европе не найти другого примера политики, которая как будто специально (выделено мною — О.П.) преследовала цель систематического подавления экономических и социальных предпосылок, требовавшихся для возвышения королевской власти"4.

1 Литаврина Э. Э. К проблеме экономического упадка Испании в XVI в.// Из истории средневековой Европы (X — XVII вв.) М., 1957. С. 173−185- Литаврина Э. Э. Состояние земледелия в Испании во вт. пол. XVI в.// Социально-экономические проблемы истории Испании. М., 1965. С. 124−157- Литаврина Э. Э. Испанский экономист XVI в. Томас Меркадо о причинах и сущности «революции цен"// Европа в Средние века. М., 1972. С. 249−259. Литаврина Э. Э. «Революция цен» и государственные финансы Испании в XVI — XVII веках// Проблемы испанской истории. М., 1979. С 213−230.

2 Литаврина Э. Э. К проблеме экономического упадка Испании в XVI в.// Из истории средневековой Европы (X — XVII вв.) М., 1957. С. 185.

3 Чистозвонов А. Н. Генезис капитализма: проблемы методологии. М., 1985. С. 99.

101.

4 Браг М. А. Великая английская революция в портретах её деятелей. М., 1991. С. 23. В выделенной оговорке исследователя, как представляется, скрывается весьма важный смысл, существенный для историографии изучаемого вопроса. Если оставить ее без внимания, то поведение элиты уложится в рамки интерпретаций, модернизирующих картину сознания людей того времени. Очевидно, что феодальная знать, будучи единым целым как корпоративная сословная структура, тем не менее, была неоднородна, и руководствовалась разными мотивами. Допуская естественные фрондирующие тенденции в ее поведении, расшифровка которых должна носить очень точный и конкретный анализ,.

При всей верности общей оценки роли испанского абсолютизма и слабости буржуазного уклада как факторов, обусловивших отставание Испании, все же заметим, что она явно нуждается в корректировке не только по части определения специфики монархии, которую вряд ли можно сравнивать с восточной деспотией, но и в плане характеристики совместимости испанского абсолютизма с развитием капиталистических отношений.

Результаты исследований последних лет позволяют внести новую редакцию в интерпретацию процесса становления капиталистического уклада в Испании раннего Нового времени. В этом смысле особого внимания заслуживает исследование отечественного историка В. А. Ведюшкина, в котором приводятся многочисленные примеры включенности части дворянства в производственный труд и торговые операции1.

Представительница советской историографической школы Э. Э. Литаврина, писавшая в конце 70-х гг. о невозможности развития капиталистических отношений на испанской почве, в одной из своих работ, скорректировала свою позицию. Настаивая на том, что «разрушение средневековых форм хозяйства в XVI — XVII вв. не сопровождалось формированием.

— 2 капиталистических отношении", она отметила, что в этот период наметился рост колониальной торговли, развитие банковского дела и общественного кредита, что само по себе указывает на переходный характер испанской экономики.

Однако невольно встает вопрос, если переход начался, то что помешало его успешному завершению? Ответить на этот вопрос в полном объеме, минуя сферу ментального, невозможно. Напомним теперь уже ставшую хрестоматийной мысль А. Я Гуревича: «Между объективной подчеркнем, что будет упрощением и явной модернизацией трактовать их наличие как следствие осознанного и единого корпоративного интереса.

1 Ведюшкин В. А. Достоинство труда глазами сословий Испания XVI — XVII вв.// Этика и организация труда в странах Европы и Америки. М., 1997. С. 89.

2 Литаврина Э. Э. «Революция цен» и государственные финансы Испании в XVIXVII веках // Проблемы испанской истории. М., 1979. С. 213. материальной причиной и ее действием, выразившимся в поступках людей, существует не механическая и не непосредственная связь. Весь комплекс обстоятельств, подводимых историком под понятие причин данного события, не воздействует на людей просто как внешний толчок, а посему исследователю надлежит выяснить, как в каждом конкретном случае изученная им общественная жизнь отражалась в головах людей, откладывалась в их понятиях, представлениях и чувствах, как, подвергшись соответствующим субъективным преобразованиям (выделено мною — О.П.), эти факторы предопределяли поступки людей, побуждали отдельных индивидов, а равно социальные группы и массы совершать те или иные действия"1.

0 необходимости рассмотрения культурных факторов при изучении переходных процессов, происходивших в Европе в раннее Новое время, писал в свое время Ф. Бродель. Грандиозная картина упадка средиземноморской системы, а также становления и развития капитализма в Европе, представленная французским исследователем, поражает своей целостностью и законченностью благодаря методологическому подходу, положенному автором в основание своих научных поисков2. В основе его лежит, по мнению Б. Г. Могильницкого, «принцип методологического плюрализма"3. По мысли Ф. Броделя, только успешное сочетание экономического, политического, социального и культурного факторов при благоприятном ментальном климате могло способствовать перерождению средневековой феодальной Европы в Европу новоевропейскую капиталистическую. В XVI веке, по мнению автора, отчетливо обозначается.

1 Гуревич А. Я. Некоторые аспекты изучения социальной истории// Вопросы истории. 1964. № 10. С. 55.

2 См.: Бродель Ф. «Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XVXVIII вв.» Т. 1. Структуры повседневности: Возможное и невозможное М., 1986; Т.2. Игры обмена. М., 1988; Т. З. Время мира. М., 1992; Бродель Ф. Средиземное море и Средиземноморский мир в эпоху Филиппа II. 4.1. Роль среды. М., 2002; 4.2. Коллективные судьбы и универсальные сдвиги. М., 2003; Ч. З. События. Политика. Люди. М., 2004.

Могильницкий Б. Г. Междисциплинарный синтез: уроки школы «Анналов"// Методологический синтез: прошлое, настоящее, будущее. Томск. 2002. С. 33. экономическое и политическое противостояние Севера Европы и её Юга, победителем из которого выходят те страны, в которых сложились благоприятные условия (процветает рыночная экономика, сложился нужный социальный климат, укрепился союз королевской власти и буржуазии). Ф. Бродель подводит нас к мысли о том, что в таких больших имперских образованиях, какими были Империя Габсбургов или Османская империя, отсутствовал весь этот комплекс условий, при которых возможен переход к капитализму. Кроме того, упадок средиземноморского региона совпал с переломом в вековом цикле, что, по мнению Ф. Броделя, явилось причиной того, что Средиземноморье оказалось «за пределами большой истории, на которую оно на протяжении веков имело почти монопольное право собственности"1.

Можно называть целый ряд исследователей, которые наряду с экономической политикой Империи выделяют значимость духовно-психологических факторов. Они пишут о царившем духе «героической лени», авантюризме, религиозном фанатизме и суеверии, презрении к труду, и т. п. настроениях, сыгравших роль в том, что испанское общество так и не направило свои интересы и энергию в сферу экономики, труда, но растрачивало силы в военно-имперской политике2.

Так М. Фернандес Альварес в качестве одной из причин обеднения Испании называет «дворянский менталитет», широко распространенный во всех слоях испанского общества, а также живучесть средневековых.

1 Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм XV — XVIII вв. В 3 т. М., 1992. Т. 3. Время мира. С. 75.

2 См.: Раков В. М. «Европейское чудо» (Рождение новой Европы в XVI — XVIII вв.) Пермь. 1999; Manuel Fernandes Alvares Filipe II у su tiempo. Madrid. 1998; Петров Д. К. Испанские авантюристы XVI-XVII столетий. СПб., 1905; Бокль Г. Т. Очерк умственного развития испанского народа от V до сер. XIX в. (из сочинения Бокля «История цивилизации в Англии»). Б.Г.- Ведюшкин В. А. Кастильское дворянство XVI в. и «чистота крови» // Элита и этнос средневековья. М., 1995. С. 163−169- Cuggisberg Н. Zur sozialen Stellung und Funktion des Adels im fruhneuzeitlichen Spanien// Standlische Gesellschaft und soziall Mobilitat. Miinchen. 1988. S. 205−220- M. Дефурно Повседневная жизнь Испании Золотого века. М., 2004. и др. представлений о том, что бедность угодна богу1. Другие исследователи, такие как Д. К. Петров и В. К. Пискорский считают авантюризм, наряду с религиозным фанатизмом, деятельностью инквизиции и антинациональной политикой королевской власти, фактором, приведшим Испанию к «погибели"2.

Испанский исследователь А. Кастро, обращаясь к проблеме испанского кризиса XVII века, важное значение придает этно-конфессиональному аспекту, считая, что причины испанского фиаско следует искать в чрезмерном «увлечении» испанцев борьбой за «чистоту крови». По его мнению, начиная с VIII века, на территории Пиренейского полуострова сосуществовали «этно-религиозные касты»: испано-христианская, арабо-исламская и еврейско-иудейская. Гармоничное сосуществование этих трех «каст» способствовало небывалому взлету Испанской монархии в конце XV — первой половине XVI века. Формирование централизованного универсального государства привело к установлению абсолютного господства испано-христианской касты и, как следствие, к нарастанию нетерпимости христиан по отношению к иноверцам3.

Испанский этнограф и историк культуры X. Каро Бароха в своей книге «Сложные формы религиозной жизни» рассматривает переходную эпоху как время культурного разрыва между высокой и низкой культурой, между официально декларируемыми религиозными максимами и их реальным восприятием4. В раннее Новое время в Испании разрыв этот обозначился со всей очевидностью. Церковь в этих условиях вынуждена была пересматривать многие свои идеи, в том числе и отношение к торговле и.

1 Manuel Fernandes Alvares Felipe II у su tiempo. Madrid, 1998. P. 207.

2 См.: Петров Д. К. Испанские авантюристы XVI-XVII столетий. СПб., 1905. С. 16. Пискорский В. К. История Испании и Португалии// История Испании и Португалии. М., 2002. С. 111.

3 Americo Castro De la edad conflictiva. Crisis de la cultura Espana en el siglo XVII. Madrid, 1972. P. 41,90.

4 Caro Baroja J. Las formas complejas de la vida religiosa (Religion, sociedad у caracter en la Espana de la siglos XVI у XVII). Madrid, 1978. ростовщичеству, к турнирам и дуэлям и т. д., приспосабливаясь тем самым к меняющимся нормам жизни. X. Каро Бароха приводит примеры так называемой «поверхностной религиозности», многочисленных грехов как мирян, так и самих клириков, развенчивая тем самым миф об испанцахрелигиозных фанатиках. В то же время он утверждает, что падение авторитета религиозного учения у одних слоев, в большинстве своем «старых христиан», сопровождалось, пусть формальным и показным, укреплением веры и её демонстрацией у других, чаще всего «новых христиан"1. Эти и другие наблюдения испанского историка культуры указывают на некий психологический слом в сознании испанцев периода перехода, когда различные, порой противоречащие, ценности парадоксальным образом сосуществовали. Автор, однако, не задается вопросом о глубинных причинах имевшего место ментального сдвига и о его влиянии на характер и темпы модернизации.

Следует особо подчеркнуть, что богатство наработанного исследователями историографического «капитала» на пути реконструкции тех или иных факторов общественного сознания в качестве определявших пробуксовку процессов Перехода на испанской почве, не снимает вопроса о системном характере испанского кризиса, его опосредованности всем предшествующим историческим опытом жизнедеятельности различных слоев испанского общества. Опытом, который должен быть рассмотрен в режиме большого времени и в сравнительно-историческом формате исследования.

Имеющийся в науке багаж проверенного временем знания, равно как и новые редакции, которые оно получило в ходе исследовательской работы современных ученых, с особой остротой актуализируют обращение к этим уровням решения проблемы. Продемонстрируем это на примере одного из представителей современной отечественной испанистики, уже упоминавшегося нами.

1 См.: Саго Baroja J. Las formas complejas.

В.А. Ведюшкин, фиксируя внимание на наиболее значимых ценностях и представлениях (мы бы сказали ценностных установках) испанцев того времени, таких, например, как знатность, культ истинного Бога и «чистоты крови», которые, по его мнению, определили феномен «всеобщей идальгии» и, как следствие, презрение к производительному труду, в то же время приводит, как уже отмечалось, материал, свидетельствующий о том, что даже представители того слоя, который был чужд сфере труда и торговых операций, все же оказались втянутыми в новые практики жизни1. Фактически исследователь справедливо предостерегает против использования привычных штампов, сложившихся вокруг фигуры испанца рубежа XVI—XVII вв., чьей национальной чертой считается склонность к праздности. «В XVII веке, — отмечает он, — праздными и бродягами их сделала лишь десятилетиями накапливавшаяся невозможность нормально жить своим трудом"2.

Однако, отмечая новизну подхода исследователя, признавая своевременность и справедливость тех поправок, которые были внесены историком в традиционную картину исторических представлений о ментальном складе испанского общества, следует подчеркнуть," что корни явления, связанного с комплексом «героической лени» или «презрения» любого производственного труда, следует искать не только во временном контексте конца XVIXVII вв., но и в гораздо более глубоком прошлом3.

1 Ведюшкин В. А. Достоинство труда глазами сословий Испания XVI — XVII вв.// Этика и организация труда в странах Европы и Америки. М., 1997. С. 89.

2 Там же. С. 89.

3 См. об этом Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Диссертация на соискание ученой степени доктора исторических наук. Томск. 2006. Гл. V. Автор диссертации приносит благодарность своему научному руководителю и коллеге за знакомство с текстом докторской диссертации до того, как она была вынесена на защиту. В ней, в частности, выдвигается и обосновывается гипотеза о специфике отношения к труду в испанском обществе в режиме большого времени и в сравнении с ментальными установками, сформировавшимися в других историко-национальных средах. Автор аргументирует мысль, что ментальные установки испанского общества, связанные с трудом, честной наживой несли в себе некий специфический заряд инерции общества традиционного типа, который проясняет их инаковость по сравнению с английскими или германскими их аналогами. Их характер, как показала И. Ю. Николаева, позволяет.

Другое дело, что условия действительности конкретного времени несомненно акцентировали некие важные матрицы сознания и поведения людей, которые не могли способствовать спонтанному направлению энергии общества в производительную сферу, но, напротив, блокировали этот процесс.

Следует добавить, что на важность всего предшествующего исторического опыта в определении той или иной траектории движения страны указывал американский экономист Д. Норт. Причиной более чем вековой стагнации Испании он считает отсутствие институциональных инноваций. Весь предшествующий исторический опыт, задающий определенную траекторию движения, не позволил «испанской короне и подчиненной ей бюрократии изменить направление развития страны, несмотря на сознание того, что в стране воцаряется застой и упадок». Д. Норт также отмечает, что в Испании существовали институциональные ограничения (в виде слишком бюрократизированной государственной машины, слабости кортесов), особое «мировосприятие людей», и даже имела место историческая случайность (вопрос о налогах попал в руки короля, а не парламента, как это было, например, в Англии)1. Однако, исследователь не уточняет, какие именно особенности мировосприятия мешали испанцам инициировать и поддерживать институциональные инновации, что обусловило слабость кастильских кортесов и их зависимость от короны, почему кортесы не настояли на праве контроля над налоговыми поступлениями, и что, наконец, мешало королям и правительству, прекрасно осознававшим сложность ситуации, изменить направление развития страны? Эти и другие вопросы остаются открытыми. предметно интерпретировать проблему причин быстрого «выветривания» предпринимательского духа в испанском обществе как одну из важнейших особенностей испанского кризиса второй половины XVI века, позволяющую прояснить, почему же испанская модернизация забуксовала в отличие от модернизации стран центра европейской миросистемы. См.: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза. С. 358−378.

1 См.: http://socioego.ru/teoriya/istoch/nort/gll2−2.html.

Пристальное внимание к проблемам ментальности помогло бы найти ключ к решению многих вопросов, не поддающихся расшифровке в рамках культурно-исторического анализа. И хотя испанцам в рамках отечественного гуманитарного знания повезло гораздо меньше, чем, скажем, древним германцам или скандинавам, картина мира которых была с поразительной точностью воссоздана А. Я. Гуревичем1, тем не менее, попытки реконструкции некоторых аспектов мировидения испанцев предпринимались. В частности среди работ, касающихся характеристики умонастроения испанского общества раннего Нового времени можно выделить культурологические исследования JI.E. Пинского и В. И. Силюнаса, чей информационный ресурс, несомненно, должен быть использован при воссоздании картины испанского кризиса.

Следует особо подчеркнуть, что в рамках отечественного литературоведения и искусствознания широкое применение нашла теория художественных и культурных стилей, сквозь призму которой л рассматривалось и проблема испанского кризиса XVII века. Являясь обобщенным средством выражения определенного мировоззрения, категория «стиль» позволяла исследователям выстраивать типологические конструкции, выделяя наиболее важные компоненты сознания (в данном случае художественного сознания) той или иной эпохи. Согласно этой теории в XVII веке в Испании господствует стиль барокко. Среди прочих эстетических и мировоззренческих характеристик этой культуры JI. Е. Пинский косвенно указывает на переходный характер барокко, называя его «эстетикой враждующих половин» и выражением «разлада как истинной натуры». «Отражая в себе торжество феодальной реакции контрреформации и абсолютизма, — отмечает исследователь, — искусство барокко являет собой.

1 См.: Гуревич А. Я. Избранные труды. В 2 т. М. — СПб., 1999.

2 См.: XVII век в мировом литературном развитии. М., 1969, Испанская эстетика. Ренессанс. Барокко. Просвещение. М., 1977, Виппер Б. Р. Искусство XVII века и проблема стиля барокко// Ренессанс. Барокко. Классицизм. М., 1966. С. 245−263, Штейн A.JI.

Литература

испанского барокко. М., 1983, Плавскин З. И. Испанская литература XVIIсер. XIX в. М., 1978, Пинский Л. Е. Ренессанс. Барокко. Просвещение. М., 2002. вместе с тем выражение первого этапа буржуазного общества, основы которого складываются в недрах абсолютизма, последнего фазиса в развитии феодального общества"1. По мнению JI. Е. Пинского, искусство барокко «стремится объяснить национальный кризис как закономерное следствие дисгармоничности всего сущего"2. Теория художественных стилей хотя и тяготеет, в понимании исследователя, к комплексному отражению действительности, но воспроизводит эту действительность только отчасти.

Российский искусствовед В. И. Силюнас удачно увязывая артефакты культуры с историческими реалиями. В своем исследовании, посвященном испанскому театру и испанской драматургии XVII века, В. И. Силюнас реактуализирует категорию «художественный стиль», используя её в связке с категорией «жизненный стиль», сравнительно недавно обозначенной в исторической антропологии как эвристически перспективное понятие3. Испанское общество в его книге «Стиль жизни и стили искусства (испанский театр маньеризма и барокко)» предстает погруженным в иллюзорный и идеалистический мир театра, который, по словам автора, «показывал жизнь не такой, как она есть, а такой, какой она должна быть"4. Излюбленные.

1 Пинский JI.E. Ренессанс и барокко// Пинский JI.E. Ренессанс. Барокко. Просвещение. М., 2002. С. 55.

2 Пинский JI.E. «Гусман де Альфараче» и плутовской роман // Пинский JI.E. Ренессанс. Барокко. Просвещение. М., 2002. С. 258.

3 Мартин Дигенс в статье «Историческая антропология и социальная история: через теорию «стиля жизни» к «культурной истории повседневности» характеризует «жизненный стиль» как сравнительно устоявшийся тип решений, принимаемый индивидами или группами, делающими выбор из предлагаемых им обществом вариантов поведения. «Индивиды, группы или общества, — отмечает автор, — могут целенаправленно культивировать стили жизни, чтобы тем самым обозначить социальные различия и сформировать свою идентичность"// Одиссей. Человек в истории. 2000. С. 106. Обращая внимание на «стиль жизни», М. Дигенс вводит это понятие вслед за JI. М. Баткиным, который употребляет его не иначе как в сочетании с понятием «стиль мышления». В представлении JI. М. Баткина стиль — «это способ окультуривания человеческих отношений, мотивов и действий, их включения в систему поведения и мышления // Баткин JI.M. Итальянское Возрождение. Проблемы и люди. М., 1995. С. 143. Оба эти суждения в свою очередь восходят к традициям интеллектуальной истории, яркий представитель которой Питер Гейм метафорически сформулировал то, что позднее было закреплено теоретически, говоря, что «стиль — это кентавр».

4 Силюнас В. Ю. Стиль жизни и стили искусства (испанский театр маньеризма и барокко). СПб., 2000. С. 27. испанскими драматургами проблемы, связанные с религиозностью, утверждением и защитой чести, торжеством любви над семейным долгом, волновали зрителей, именно поэтому они вновь и вновь звучали со сцены.

Массовое увлечение зрелищами как светского, так и священного характера в Испании XVII века, по мнению В. И. Силюнаса, «приподнимало публику над грешной землей, позволяло выйти из плена буден, приобщало к вечным идеалам"1. Рискуя огрубить интерпретацию исследователя, автор диссертации все же полагает, что причины настоящего культа театра в Испании в указанный период были связаны отнюдь не с попыткой забвения тягот земной жизни. Напротив, массовое увлечение театром, равно как и плутовскими романами, дает основание выдвинуть гипотезу о близости смыслов и проблем литературно-театрального дискурса насущным проблемам аудитории. С нашей очки зрения, которую мы попытаемся обосновать в диссертации, именно этим обстоятельством определялся своеобразный «психотерапевтический эффект» от посещения представлений и чтения пикаресок.

Называя в качестве определяющих черт коллективного сознания испанцев конца XVI — XVII суеверие, авантюризм, диффузию религиозности, чувство этнического и конфессионального превосходства, ощущение дисгармоничности всего сущего, театральность и искусственность (стилизованность) жизни, исследователи испанской культуры с разных сторон походят к проблеме изменчивости ментальных структур или, если использовать терминологию Г.-Ю. Бахорского, «хабитуального сдвига». К сожалению, еще раз подчеркнем, авторы не заостряют внимание на системном характере испанского кризиса, зачастую не пытаясь увязать отдельные его проявления с макроисторическими процессами.

1 Силюнас В. Ю. Указ. соч. С. 444.

•у.

Вводя термин «хабитуальный сдвиг», Г.-Ю. Бахорский фактически опирался на теорию П. Бурдье, в которой в качестве ключевого понятия используется понятие «габитус».

Среди ученых-историков, наиболее успешно работавших в рамках заявленной тематики, рассматривавших проблему затянувшейся испанской стагнации с точки зрения социальной истории ментальности, следует особо выделить испанского исследователя Хосе Антонио Маравалля. Он, начиная с 40-х годов XX в., последовательно осуществлял программу всестороннего изучения феномена испанского кризиса1. Барочная Испания, по мнению историка, представляла собой странную противоречивую смесь современности и архаики. В одной из последних своих работ «Плутовской роман с позиций социальной истории: XVI и XVII века», которая, по словам самого исследователя, стала завершающим аккордом его многолетнего научного поиска, Х. А. Маравалль обращается к анализу менталитета пикаро. Рассматривая плутовство как одно из самых значительных явлений испанского кризиса XVII века, испанский исследователь может помочь нам в формулировке задачи понимания общего (своеобразие модернизации в Испании) через частное (менталитет пикаро).

В качестве основополагающего методологического принципа он, следуя традициям школы «Анналов», использует принцип междисциплинарности. Во введении к своему объемному труду Х. А/ Мараваль пишет: " .те рамки, в которые заключены современные нации, подходят для того, чтобы продолжить исследование темы, но каждый раз так, чтобы границы были открытыми — из страны в страну, из дисциплины в дисциплину — и чтобы историку было позволено, когда это потребуется, пересекать их в нужный момент. Только таким образом можно освещать образ «ментальной материи». ."3.

1 См, например: Maravall J. A. Estado moderno у mentalidad social (siglos XV a XVII). Madrid, 1972. T. 1−2.

2 См.: Там же. Т. 2. С. 389. Как видим, и у X. А. Маравалля, и у X. К. Барохи, чья позиция была описана выше, затрагивается одна и та же проблема, а именно, проблема параллелизма старых и новых ценностных установок.

3 Maravall J.A. La literatura picaresca desde la historia social: siglos XVI у XVII. Madrid, 1986. P.8.

Х.А. Маравалль в своем исследовании исходит из посылки, что реконструкция мировидения пикаро возможна лишь в рамках анализа ментальности как структурной целостности. Метод, которым пользуется Х. А. Маравалль, заключается в считывании данных различных классов источников, с тем, чтобы посмотреть на изучаемый феномен с разных сторон. «Только конечная связность полученных результатов, — считает исследователь, — может определить степень приемлемости определенной трактовки истории"1. Однако поставленная автором цель — исследование мыслительной переработки, которой подвергаются идеи, выдвигаемые интеллектуальной элитой — ограничивает возможность достижения искомой целостности. Его метод подразумевает некую прямую реконструкцию связей между отрефелексированной частью «ментальной материи» и тем, что именуется экономико-политическим ландшафтом, что не может не привести к утрате очень важного элемента их составляющей — эмоций, настроений, психологической стилистики артикулирования тех или иных ценностей2. Между тем именно психологическое интонирование тех или иных ценностных установок позволяет вскрыть истинное глубинное отношение личности к ним, которое может находиться в прямом противоречии с декларируемым идеалом3. Отсюда проистекает, как нам представляется, и некая уплощенность реконструируемой исследователем картина трансформации менталитета нарождающегося буржуазного общества.

Из сказанного со всей очевидностью следует, что исследователь, берущийся за анализ тех изменений, которые претерпели ценности разных страт испанского общества, не может обойтись без анализа связи этих ценностей со сферой эмоций, что ставит проблему выяснения механизмов.

1 Maravall J.A. La Iiteratura picaresca. P.8.

2 Кроме того, следует отметить, что ценностные установки не всегда «спускаются» сверху интеллектуальной и политической элитой, они вырабатываются в обыденном сознании и после многократного удачного «применения» фиксируется.

3 См.: Николаева И. Ю., Папушева О. Н. Особенности ранней модернизации в Испании сквозь призму ценностных установок испанских «пикаро» (по материалам плутовских романов)// Полидисциплинарные технологии исследования модернизационных процессов. Томск, 2005. С. 91. синергии сознания и бессознательного в процессе трансформации этих ценностей. Говоря о необходимости обращения к данному исследовательскому срезу анализа, особо оговорим ряд теоретико-методологических предпочтений, вне контекста которых настаивание на предлагаемой стратегии исследования, о чем речь пойдет ниже, вряд ли будет корректным. Автор диссертации исходит из вполне определенного представления о бессознательном, суть которого можно кратко обозначить, сославшись на известную формулировку. Согласно ей бессознательное выступает как «упорядоченная всем стилем жизни общества социально-психологическая матрица установок в поведении людей, формирующаяся контекстом исторического опыта поколений, социальных групп и отдельных личностей"1. Это первое.

Второе — бессознательное рассматривается как система, включающая не только глубинные или природные структуры человеческой психики, но и накопленный культурный багаж стереотипов, сформировавшихся при непосредственном участии сознания, однако в силу целого ряда причин существующих и действующих в границах данной системы в режиме неосознаваемости2.

Все выше сказанное задает соответствующую целевую установку данного исследования, одновременно обозначающую и новизну предлагаемой диссертации: используя конкретную полидисциплинарную исследовательскую стратегию, фокусируемую на бессознательном3, выявить.

1 Николаева И. Ю. Методологический синтез: «сверхзадача» будущего или реалии сегодняшнего дня?// Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы. Томск, 2002. С. 50.

2 См. об этом: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск, 2005. С. 24−84.

3 С ее теоретико-методологическим обоснованием и апробацией на конкретном материале можно познакомиться на примере ряда работ. Прежде всего: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск, 2005; Она же. На путях методологического синтеза: опыт интерпретации раннесредневековой менталыюсти // Историческая наука и историческое сознание. Томск, 2000; Она же. Методологический синтез: «сверхзадача» будущего или реалии сегодняшнего дня?// Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные возможные контуры комплексного исследования особенностей испанской модернизации раннего Нового времени на основе анализа менталитета пикаро.

Эта целевая установка определила и постановку конкретных задач диссертационной работы:

1. Проанализировать основные устойчивые смысловые коллизии плутовских романов как выражение мироощущения социально-психологического типа личности в условиях кризиса конца XVIпервой половины XVII в., а также выявить линии возможной актуализации этих смыслов для различных слоев и групп испанского общества раннего Нового времени.

2. На основе этого реконструировать комплекс базовых ценностных ориентаций маргинального слоя пикаро в контексте тех процессов трансформации испанского общества, которые свидетельствовали о его вступлении в стадию Перехода.

3. Полагаясь на наработанный историографический багаж, а также ресурс используемой полидисциплинарной технологии анализа провести анализ трансформации психосоциальной идентичности низшего дворянства и торгово-ремесленных слоев испанского общества, оказавшихся в условиях кризиса в маргинальной среде или симпатизировавших ей: прежде всего установок, связанных с трудом, богатством, становлением новой формы политического сообщества, т. е. национального государства, и приватной сферой.

4.Провести экспертизу сделанных наблюдений и выводов, при помощи анализа тендерного среза сознания пикаро. перспективы. Томск, 2002; Она же. Ментальность тендерного казуса в свете теории модернизации// Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории: теория, историография и практика конкретных исследований/ Под ред. Б. Г. Могильницкого, Л. П. Репиной, И. Ю. Николаевой. М., 2004.

5. Показать методологический ресурс использованной исследовательской стратегии для системного анализа причин и природы «пробуксовки» модернизационных процессов в Испании.

Основным источником в работе над диссертацией явились так называемые пикарески (испанские плутовские романы)1. Следует особо подчеркнуть, что их информационный ресурс до сих пор практически не привлекал внимание отечественных историков, что также вносит элемент новизны в исследование поставленной проблемы. В поле нашего анализа попали 8 пикаресок, а именно: «Селестина» Фернандо де Рохаса (1501), «Жизнь Ласарильо с Тормеса, его невзгоды и злоключения» неизвестного автора (1554), «Гусман де Альфараче» Матео Алемана (1 часть — 1599, 2 часть — 1604), «Жизнь Маркоса де Обрегон» Висенте Эспинеля (1618), «История жизни пройдохи по имени дон Паблос» Франциско де Кеведо-и-Вильегаса (1626), «Хромой бес» Луиса Велеса де Геверы (1641), «Севильская куница, или удочка для кошельков» Алонсо де Кастильо-и-Солорсано (1642) и «Жизнь Эстебанильо Гонсалеса, человека хорошего настроения, составленного им самим» (1646).

Выбор данного источника определяется следующими мотивами:

1 Под плутовским романом (la novela picaresca) мы понимаем особую художественную форму рассказа, а именно сложный рассказ, отдельные эпизоды которого следуют один за другим и соединены через личность героя (плута). Текст выстроен строго хронологически, однако плутовской роман не знает собственного завершения и по желанию может быть продолжен. Еще одной жанровой особенностью плутовского романа является его острая сатирическая направленность. Кроме того, все похождения плута происходят на фоне изменения социальной среды, в атмосфере всеобщего плутовства. О хронологии и распространении пикаресок см.: Petriconi Н. Zur Chronologie und Verbreitung des spanischen Schelmenromans //Pikarische Welt. Schriften zum europaischen Schelmenroman. Darmstadt, 1969. S. 61−78.

Селестина" или иными словами «Трагикомедия о Калисто и Мелибее» Фернандо де Рохеса появилась в начале XVI в.- в период, который выпадает за рамки выбранного для данного исследования периода. Однако, по словам Н. Томашевского, будучи «родоначальным произведением переходного периода», трагикомедия Ф. Рохеса определила некоторые содержательные моменты плутовских романов вт. пол. XVI — XVII вв. Главную роль в этом произведение играют сводня Селестина и плутоватые слуги, чьи суждения и поступки во многом сходны с поведением и образом мысли их литературных последователей.

Во-первых, большой популярностью пикаресок среди современников. Об этом свидетельствует как значительное количество самих романов, вышедших в свет с сер. XVI до конца XVII века (порядка 35), так и их многочисленные переиздания. Так, например, «Ласарильо с Тормеса .» до конца XVII века издавался 33 раза, роман Матео Алемана «Гусман де Альфараче» — 41 раз1, причем за первые пять лет после написания он выходил в печать 23 раза, (не считая многочисленных пиратских переизданий, которых, по свидетельству самого М. Алемана, насчитывалось не менее 26). Для сравнения, Дон Кихот М. Сервантеса за этот же период издавался 10 раз.

Кроме того, жанр плутовского романа очень быстро завоевал симпатии испанцев и читателей других европейских государств. «Уже в 1600 году, -отмечает Л. Е. Пинский, — выходит первый французский перевод, за которым следует португальский, немецкий, голландский"2. Как не без гордости писал сам М. Алеман во вступлении ко второй части «Гусмана де Альфараче»: «французы и итальянцы обращаются к этой книге не реже, чем испанцы к часослову"3.

Секрет успеха романов заключается не только в их «реализме» (термин, активно использовавшийся в советском литературоведении в 60−70-е гг.) и в развлекательном характере, но и в своеобразном «психотерапевтическом эффекте», который, очевидно, оказывали романы на читателей. Авторы смогли очень точно передать душевное состояние большинства испанцев того времени, состояние которое мы могли бы назвать «кризисом идентичности» (по терминологии Э. Эриксона), когда многие испанцы оказались в так называемом сословии «пикаро». Знаменательна в этом плане фраза, произнесенная героем романа Матео Алемана Гусманом.

1 См.: Ensayo de una bibliografia de la Novela Picaresca Espanola. Anos 1554−1964 por Joseph L. Laurenti. Madrid, 1968.

2 Там же.

3 Алеман M. Гусман де Альфараче. М., 1963. Ч. 2. С. 18.

В наши дни, — говорит он, — сословие пикаро самое многочисленное, все в него попадают и даже гордятся этим"1.

Во-вторых, выбор источника определен историческим долголетием основного героя романов — пикаро, как следствие принятия этого литературного типажа испанской читающей публикой. И хотя между ментальностью пикаро и добропорядочного члена общества не может быть поставлен знак равенства, тем не менее не стоит сбрасывать со счетов имевшие место «совпадения» ментальных матриц их сознания. В переводе с испанского picaro — низкий, подлый, хитрый, лукавый, а также подлец, плут, хитрец, озорник, проказник, шалун. Впервые это слово было зарегистрировано в литературных текстах 1540-х гг2. Как отмечает Н. Томашевский, означало оно человека, занятого черным трудом, не имеющего своей профессии и живущего случайными заработками, бродягу, мошенника.

1 Алеман М. Указ. соч. 4.1. С. 292. Заметим, что секрет плутовских романов в других национально-культурных срезах ставит большую и сложную проблему специфики протекания процессов модернизации в других странах, прежде всего в странах Европейского центра, отличавшихся динамизмом и успешностью. Встает вопрос: чем вызван интерес к этому жанру, а точнее к темам, поднимаемым в нём, в среде успешно реализовавшихся на стезе утверждения честной наживы, накопления опыта конструктивного диалога с властью? Решить эту сложную проблему в рамках данной диссертации невозможно. Однако можно предложить гипотезу, объясняющую успех этих романов в данной социо-культурной среде. 1. Процесс Перехода в странах успешного центра не может быть охарактеризован в терминах линейного прогресса, восходящего развития и утверждения новых практик жизни, а соответственно и изменения мироощущения людей. При всей общей успешности и динамизме протекания этого процесса в Англии мы можем наблюдать тот факт, что и здесь сохранился большой массив людей, не вписывавшихся в новый социальный ландшафт, не сумевших адаптироваться к новым реалиям. 2. Даже для тех агентов социального поля, которые оказались успешными и преодолели издержки и сложности Перехода, прежний опыт не мог не быть в чем-то близким испанскому в силу закономерности общих законов функционирования психики в ситуации ломки традиции, что также давало основу для схожих идентификаций. 3. У представителей тех страт, которым удалось выбраться из кризиса более или менее успешно, новое «Я» не отличалось устойчивостью. Оно требовало психологической защиты, что не могло не стимулировать той поведенческой реакции, которую Э. Эриксон назвал «негативной идентичностью». В этом культурно-психологическом диалоге формировалась контр-идентичность, другими словами, подчеркнутое утверждение в своей правоте за счет противопоставления той чужой инаковости, которая составляла основу прежней самости.

2 Следует отметить, что тип героя-плута хорошо известен, начиная с мифологического трикстера, однако плутовской роман по-новому реактуализирует этот извечно бытующий в традиции фольклора и низовой литературы архетип.

К категории пикаро, — продолжает исследователь, — относились студенты-недоучки, мелкие безработные чиновники, бывшие солдаты, разорившиеся дворяне, шуты, картежники, приживальщики, воры, проститутки"1. Однако в данном случае мы рассматриваем этот термин гораздо шире. Под «пикаро» мы понимаем особый социально-психологический тип людей, сложившийся в Испании на пороге Нового времени, человека, «выбитого из колеи», маргинала, чья идентичность носила не просто спутанный, как выразился бы Э. Эриксон, но деформированный характер, с большим грузом социально негативных установок сознания и поведения.

Конечно же, испанский маргинал-пикаро не был уникальным явлением в истории, определенную параллель ему можно найти в других европейских странах, переживающих процесс первоначального накопления капитала. Однако, к примеру, английский вариант модернизации раннего Нового времени, также как и везде сопровождавшийся пауперизацией и маргинализацией разных слоев общества, (не обретшей, правда, столь большого размаха, как в Испании), не повлек за собой кристаллизацию этой социальной группы как устойчивого и четко ограниченного феномена, что имело место на территории Пиренейского полуострова. Размытость явления маргинализации на английской почве во многом была обусловлена, как справедливо отмечала И. Ю. Николаева, динамизмом и успешностью протекания модернизационных процессов в этом регионе, относимой исследователями к странам центра европейской миросистемы2. «Выпуклая явленность» этого феномена на испанской почве, зафиксировавшаяся в сознании людей, что отразил язык эпохи (факт появления самого названия слоя), позволяют говорить о нем как о знаковом явлении испанской модернизации, через призму которого можно реконструировать ее специфические черты.

1 Томашевский Н. Испанский плутовской роман// Плутовской роман. М., 1989. С. 8.

2 См.: Николаева И. Ю., Папушева О. Н. Особенности ранней модернизации Испании. С. 89−90.

В этом смысле нам представляется симптоматичным некий параллелизм реконструированных смыслов плутовских романов и других источников. В частности, обращает на себя внимание, пусть дискретная, а порой и косвенно вырисовываемая картина мироощущения принадлежащих к слою пикаро людей, запечатленная документальными свидетельствами1, к которым можно отнести рукописные новости, частную переписку, уголовные дела, королевские указы, автобиографические заметки. Она во многом ассоциируется с той, что мы попытались воссоздать, полагаясь на комплексный полидисциплинарный анализ литературного источника. Вырисовывающийся в них образ испанского маргинала, человека живущего постоянным нарушением писаных и неписаных законов общества, никак не вызывает ощущения отторжения или осуждения его окружающими. Кроме того, создается впечатление сытого, довольного собой, преспокойно существующего за счет обмана и шулерства плута, который где-то даже горд собой. Встает вопрос — почему этот образ оказался если не привлекательным, то притягивающим внимание широкой аудитории? Не было ли это связано с особенностями ментальности различных слоев испанского общества? Именно на этот вопрос, чрезвычайно важный для решения центральной проблемы исследования, невозможно ответить, минуя анализ плутовских романов, в которых как в зеркале отразилась ментальная атмосфера испанского общества данного времени.

Поэтому, несмотря на распространенное в последнее время (особенно в литературоведении) представление о том, что плутовские романы — лишь литературная конструкция, плод творческой фантазии их авторов, хотелось бы подчеркнуть эпистемологически важную посылку данного исследования. Именно данный литературный источник вкупе с внеисточниковым знанием2,.

1 Следует отметить, что перечисленные источники, к сожалению, оказались недоступны по целому ряду причин для автора этого исследования, поэтому к ним приходится прибегать опосредованно с помощью исследований других авторов, использовавших их в своем анализе.

2 В трактовке Е. Топольского внеисточниковое знание понимается как взаимосвязь результатов других исторических исследований, данных других наук с интуитивным рассмотренный с позиций определенной полидисциплинарной методологии, дает основание с большой степенью строгости анализировать установки сознания и поведения испанцев переходного периода.

Кроме того, надо иметь в виду, что за образами плутов зачастую стоят судьбы и характеры, как самих авторов романов, так и их современников, о чем свидетельствуют многие факты из их биографий. Среди плутовских романов встречаются и реальные автобиографии, такие, например, как «Жизнь Эстебанильо Гонсалеса человека хорошего настроения. Составленная им самим"1. Еще раз подчеркнем, что «пикаро» — не просто литературный образ, плод творческой фантазии художника — это знаковая, ключевая фигура испанской действительности переходного периода.

Вслед за И. Ю. Николаевой сделаем ряд дополнительных оговорок. Как уже отмечалось, мы далеки от того, чтобы ставить знак равенства между менталитетом пикаро и менталитетом основных слоев и групп испанского общества. В частности согласны с ней в том, что «было бы упрощением полагать, что популярность плутовских романов, заключавшаяся в4 „близости“ читающей аудитории отраженных в них образов и ситуаций, объясняется причинами социально-генетического характера». Хотя этого момента, подчеркивает исследовательница, никак нельзя сбрасывать со счетов. «Коль скоро пикаро вышли из среды тех добропорядочных членов общества, которые по разным причинам оказались в группе риска и выпали за пределы своего социального круга, то ментальность маргинала сохраняла в себе следы апроприации ценностей прошлой сословной идентичности. Вопрос в том, каков характер этого сохранившегося «наследия»?2.

Отсюда встала проблема в чем совпадали и в чем расходились ментальные матрицы пикаро и добропорядочных членов испанского пониманием возможного решения проблемы, основанным на «жизненном опыте» (читай -«профессиональном») историка// См.: Топольский Е. Методология истории. М, 1977. Ч. З-4. С. 532−548.

1 La vida de Estebanillo Gonzalez hombre de buen humor. Compuesta por el mismo. Madrid, 1946.

2 Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза .С.341 и далее. общества, которую томская исследовательница предлагает решать в регистре методологических ориентиров анализа ментальности П. Берка. Он, рассматривает последнюю как исторически обусловленную систему взаимосвязанных пересекающихся «сеток» культурно-психологических установок разных социальных слоев, которые могут приходить в противоречие друг с другом и меняться в ответ на вызов среды.

И еще одна оговорка. Использование плутовских романов как возможного источника реконструкции модальных типов бюргера, мелкого дворянина ставит вопрос, связанный с областью социальной истории идей, который И. Ю. Николаева передает в формулировке Р. Дарнтона, спрашивавшего, как «определить уровень культурного опыта и соотнести чтение со специфическими социальными секторами?"1 «Отсутствие информации источникового и исследовательского характера, предположения, которые можно строить относительно грамотности испанского бюргера в означенное время, — пишет она, — не может не порождать сомнений в правомочности идентифицировать потенциальную читательскую аудиторию, а с бюргерской средой». Однако нельзя не согласиться с ней в том, что «отсутствие этой информации едва ли может поставить под сомнение близость ценностей и смыслов дискурсивного поля романов ценностным установкам этой среды. Природа общеевропейских процессов генезиса городской интеллигенции позволяет с достаточно большой долей уверенности предполагать, что костяк читательской аудитории составляла среда городских интеллектуалов — работников магистратур, судов, клириков, студентов. Эти группы городского населения во многом были генетически связаны с бюргерской средой"3. «Идентификационные связи, — поясняет далее исследовательница, — образовывались не только на базе усвоенных представителями данных групп установок родительского мира, но и того.

1 Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза .С. 343.

2 Там же.

3 Там же. повседневного опыта жизнедеятельности (включая кроссгрупповые брачные и дружеские отношения), который теснейшим образом связывал эти разные, хоть и несводимые друг к другу, но пересекающиеся социальные группы"1.

§'.

Говоря о важности внеисточникового знания в решении поставленных в диссертации задач, подчеркнем значимость для данного исследования информативного ресурса, который содержат как работы собственно исторического плана, так и научные труды литературоведческого, культурологического и историко-философского плана.

Прежде всего, это сочинения, в которых предпринимались попытки целостного анализа исторической и культурной ситуации Испании конца XVIXVII вв., таких авторов, как Ф. Бродель, Р. Альтамира-и-Кревеа, В. К. Пискорский, Х. А. Маравалль, А. Домингес Ортис, Х. И. Гутьерес Ньето, В. М. Раков, М. Ф. Альварес, Д. К. Петров, JI. Е. Пинский. Кроме того, в работе над диссертацией использовались научные исследования, в которых отмечены попытки реконструкции тех или иных аспектов испанского кризиса, а также содержатся зарисовки испанской действительности. К ним можно отнести статьи Э. Э. Литавриной, В. А. Ведюшкина, О. И. Варьяш, Е. О. Вагановой, X. Гуггисбергамонографии М. В. Барро, М. Дефурно, В. Прескотта, X. Каро Барохи, А. Кастро, Н. Элтон, А. Красноглазова, С. Г., Плавскина, С. А. Прокопенко, Дж. Плейди, Р. Стенюи, В. И. Силюнаса, С. Швастера и др.

В ходе работы над проблематикой диссертационного исследования при анализе отдельных сюжетов автором использовались и научные труды по истории ментальности Ж. Ле Гоффа, И. Хёйзинги, А. Я. Гуревича, Ю. Л. Бессмертного, ставшие классикой исторической антропологии2.

1 Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза .С. 343.

2 Jle Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М., 1992; Jle Гофф Ж. Другое Средневековье. Время, труд и культура Запада. Екатеринбург, 2000; Хёйзинга Й. Осень средневековья. Исследование форм жизненного уклада и форм мышления в XIV и XV веках во Франции и Нидерландах. М., 1988; См.: Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры// Гуревич А. Я. Избранные труды. М.-СПб., 1999. Т.2. Средневековый мир, Гуревич А. Я. Культура безмолвствующего большинства// Гуревич А. Я. Избранные труды.

В поле зрения автора диссертационного исследования попали работы историков, изучающих институциональные, политические, социальные и иные аспекты исторической действительности переходного периода на материале других европейских стран: М. А. Барга, И. А. Красновой, М.Ю., Реутина, П. Ю. Уварова, Н. Элиаса и др., а также исследующих отдельные психосоциальные особенности ментальности людей, живших во время смены ценностных систем: Г.-Ю. Бахорского, Г. С. Кнабе, JI.M. Брагиной, М. Оссовской, Ю. П. Малинина.

К работе были привлечены многочисленные исследования литературоведческого и культурологического характера, в которых приведены биографии авторов романов, проанализированы тексты пикаресок1. К слову сказать, библиография плутовских романов весьма обширна. Начиная с XVII века, если судить по библиографическим данным Жозефа Лауренти, появляются многочисленные работы критического характера, в поле зрения авторов которых попадает плутовской роман2. Интерес к этому жанру в зарубежном гуманитарном знании со временем не угас, о чем свидетельствует объемный (на 600 страницах) библиографический справочник Жозефа Рикапито .

М.-СПб., 1999. Т.2. Средневековый мирБессмертный Ю. Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти и о концепции постмодернизма и микроистории// Одиссей. Человек в истории. М., 1995. С. 5−19, Бессмертный Ю. Л. Брак, семья и любовь в средневековой Франции// «Пятнадцать радостей брака» и другие сочинения французских авторов XIVXV вв. М., 1991. С. 282−310. Человек в кругу семьи. Очерки по истории частной жизни в Европе до начала Нового времени. Под ред. Ю. Л. Бессмертного. М., 1996 и др.

1 См.: Игнатов С. С. Висенте Эспинель и его время// Эспинель В. Жизнь Маркоса де Обрегон. М.-Л. 1935. С.7−44- Кнабе Г. С. Категория престижности в жизни Древнего Рима// Быт и история в Античности. М., 1988. С. 143−169- Пискунова С. И. «Дон Кихот» Сервантеса и жанры испанской прозы XVIXVII вв. М., 1998; Плавскин З. И. Франциско Кеведо — человек, мыслитель, художник// Кеведо Ф. Избранное. Л., 1980. С.5−20- Томашевский Н. Испанский плутовской роман// Плутовской роман. М., 1989. С.5−20- Chwaster S. Pikarecke Personlichkeitentwicklung im spanischen Schelmenromanen Kindheit und Umwelt als Deterninanten. Schulz-Kircher, 1987; Pikarische Welt. Schriften zum europaischen schelmenroman. Darmstadt, 1969. и др.

2 См.: Ensayo de una bibliografia de laNovela Picaresca Espanola. Anos 1554−1964 por Joseph L. Laurenti. Madrid, 1968.

3 См.: Joseph V. Ricapito Bibliografia Razonado у anotada de las obras maestras de la picaresca Espanola. Madrid, 1980.

Многие наблюдения, исторические зарисовки и сопоставления, а также теоретические рассуждения, приведенные в данном диссертационном исследовании, были сделаны в ходе творческого сотрудничества с И. Ю. Николаевой. Работа в методологических семинарах под её руководством, имевшая своей неотъемлемой составляющей дискуссии и конструктивный диалог с коллегами, работавшими в рамках этого семинара (С.В. Карагодиной, Н. В. Карначук, О. Н. Мухиным, Т. И. Зайцевой, А. Ю. Соломенным, Н. А. Сайнаковым) во многом провоцировали постановку новых вопросов и проверку делаемых выводов.

Методология исследования. Диссертация выполнена в системе теоретико-методологических координат полидисциплинарной технологии анализа, разработанной в рамках томской методолого-историографической школы. Она формируется за счет вполне определенных широко вошедших в научный оборот концепций установки, габитуса, идентичности, социального характера, и некоторых других теорий и методов, когерентных друг другу. Ее новизна в отличие от других межисциплинарных исследовательских стратегий заключается в том, что комплектующий ее инструментарий имеет общий методологический фокус (бессознательное) и методологическое сходство в ключевых понятиях, что позволяет использовать привлекаемые концепты и методы в режиме взаимодополняемости и взаимоконтроля. Подбор методологического инструментария не является постоянным, раз и навсегда зафиксированным. Он напрямую зависит от объекта исторической действительности и определяется предметом научного поиска, хотя далеко не всякий концепт или метод может быть использован в качестве рабочего инструмента данной аналитической технологии2.

1 Статьи томских историков были опубликованы в сборниках по итогам конференций и коллективных монографиях: Историческая наука и историческое сознание. Томск, 2000; Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы. Томск, 2002; Междисциплинарный синтез в истории и социальные теории. М., 2004; Полидисциплинарные технологии исследования модернизационных процессов. Томск, 2005.

Расшифровка базовых методологических оснований данной технологии наиболее полно представлена в главе I монографии И. Ю. Николаевой «Проблема.

В данной диссертации наиболее «работающими» концепциями, позволяющими обнаружить и проанализировать ценностные установки личности в условиях исторических перемен, которые не проявляются при помощи построения системы категорий и тем более не улавливаются конкретно-историческими методами, являются: концепция габитуса П. Бурдье, теория идентичности Э. Эриксона, теория установки Д. Узнадзе, теории смеха С. Аверинцева, JL Карасева, а также современные социологические теории маргинальности. Следует отметить, несколько переиначив суждение Дж. Тоша, что любая теория, будучи интерпретационной схемой, может придавать новый импульс исследованию1. С той лишь поправкой, что это более верно, когда речь идет о нескольких взаимопересекающихся и комплиментарных теориях.

Концепции, перечисленные выше, с разных сторон подходят к проблеме анализа бессознательного, которое является фундаментом ментальности, тем самым, открывая новые горизонты исследования исторически опосредованных и изменчивых структур умонастроений.

Теоретические наработки школы Д. Н. Узнадзе в области изучения бессознательного позволяют более четко определить его структуру и механизм функционирования. Согласно «теории установки», поведение человека определяется наличием у него так называемой первичной, нефиксированной унитарной установки, «этой своего рода целостно-личностной организации и внутренней мобилизации (готовности) индивида к осуществлению той или иной предстоящей актуальной деятельности"2. Установка эта протекает вне сознания, но, тем не менее, оказывает решительное влияние и на картину мира человека, и на его поведение. Неспособность с помощью старых «привычных» установок решить ту или методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск, 2005.

1 См.: Тот Д. Стремление к истине. М., 2000. С. 185.

2 Шерозия А. Е. Психоанализ и теория неосознаваемой психологической установки: итоги и перспективы// Бессознательное: природа, функции, методы исследования. Т.1. Тбилиси. 1978. С. 39. иную проблему приводит к эрозированию всей системы ценностей и, как следствие, вызывает к жизни так называемую актуально-моментальную, адекватную ситуации установку. Следует особо отметить, ссылаясь на И. Ю. Николаеву, что всякая новая актуально-моментальная установка появляется как реакция психического на разрешение возникшей «здесь и сейчас» потребности и являет свой лик чаще всего в виде образа, настроения, эмоции, не рационализируя напрямую потребность1. При условии многократной успешной реализации эта актуально-моментальная установка превращается в фиксированную, т. е., иначе говоря, становится общепринятой ценностью. Однако, сыграв свою роль, она никуда не исчезает, а «сохраняет в себе готовность снова и снова актуализироваться, лишь только вступят в силу подходящие для этого условия». Человечество, проделывая свой путь во времени, несет с собой солидный багаж базовых ценностей, по сути, постоянно пополняющихся фиксированных установок, которые по мере необходимости актуализируются. Таким образом, теория установки позволяет историку, имеющему дело с ментальной сферой, методологически точно и научно обоснованно подходить к анализу различных проявлений идентичности.

Наиболее полно и всесторонне идентичность была изучена Э. Эриксоном. Идентичность, понимаемая ученым-психологом как «субъективное вдохновенное ощущение тождества и целостности"3, имманентно присуща каждому человеку. Это положение Э. Эриксона признается всеми. Э. Фромм писал в свое время: «Потребность в чувстве тождественности настолько важна и настоятельна, что человек не мог бы сохранить душевное здоровье, если бы не нашел какого-нибудь способа удовлетворить её"4. Разные виды идентификаций (национальная, религиозная, групповая профессиональная и др.), через которые человек.

1 См.: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза и верификации в истории в свете современных концепций бессознательного. Томск, 2005. С. 48.

2 Узнадзе Д. Психология установки. СПб., 2001. С. 65.

3 Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996. С. 25.

4 Фромм Э. Здоровое общество // Фромм Э. Мужчина и женщина. М., 1998. С. 181. проходит в процессе своей социализации, призваны помочь ему обрести чувство целостности и максимальной включенности в общество. В стабильном обществе процесс социализации проходит безболезненно. Члены такого общества не ощущают психологического прессинга и безропотно принимают большинство норм и ограничений. В нестабильные, переходные периоды многие автоматизмы сознания и ценностные установки перестают отвечать требованиям времени и «не срабатывают». Механизм идентификаций дает сбой. В этих условиях определенная часть общества перестает придерживаться общепринятых норм, болезненно воспринимает любые социальные ограничения. Она выпадает из традиционного уклада жизни и пытается обрести новые установки, которые стали бы структурирующим ядром новой психосоциальной идентичности. Однако поиск этот может затянуться вследствие «зацикливания», как сказал бы Д. Узнадзе, на фиксированных установках. Человек в таких условиях вынужден занять удобную для него промежуточную позицию, обретя «спутанную идентичность», объявив своего рода «мораторий на идентичность». В такой ситуации выход из кризиса становится весьма проблематичным. Таким образом, теория идентичности Э. Эриксона дает возможность реконструировать связи между индивидуальным и коллективным опытом, объяснить появление неординарных личностей, значительных групп людей с девиантным поведением, а также точно просчитать течение кризиса. Однако, лишь при дополнительном ресурсе теории установки и в руках историка1.

Анализ духовно-психологического кризиса, имевшего место в Испании раннего Нового времени, в междисциплинарном формате может быть расширен за счет использования культурологических теорий смеха, которые, вовлекая в поле зрения исследователя человеческие эмоции, призваны помочь историку более рельефно и полно представить то или иное явление. Об эвристических возможностях концепций J1.B. Карасева, С. С. Аверинцева, Р. Генона в области исследования бессознательного и их диалогической.

1 См. об этом: Николаева И. Ю. Проблема методологического синтеза. С. 53−57. сопряженности с теорией идентичности Э. Эриксона говорилось на состоявшейся в январе 2002 г. в Томске Всероссийской конференции, посвященной проблемам методологического синтеза в исторической науке1. Хотелось бы еще раз подчеркнуть, что эти и другие2, на первый взгляд, совершенно разные концепции смеха исследуют лишь «противоположные стороны одной медали». Смех является своего рода индикатором состояния общества, а также степени психологического комфорта его членов. По характеру смеха можно определить характер идентичности. «Радостный, витальный» смех указывает на относительное благополучие социума и на торжество в нем «положительной идентичности" — «зловещий, сатанинский» смех — свидетельство подсознательного дискомфорта, неудовлетворенности собой и окружающими, и, как следствие, преобладания «негативной идентичности». Присутствие в текстах (в частности, в плутовских романах) противоположных по своему характеру смеховых высказываний и комических ситуаций доказывает существование в обществе спутанной идентичности, широко распространенной в периоды затянувшейся смены ценностных систем.

Социологические теории маргинальное&tradeпомогают выделить и рельефно описать тип личности, которому свойственно состояние психологического тупика, обозначенное Э. Эриксоном, как «спутанная идентичность». По мнению классиков теории маргинальное&tradeР.Парка, Э. Стоунквиста, личность, испытывающая чувство моральной дихотомии, раздвоения и конфликта, когда старые привычки уже отброшены, а новые еще не сформированы, можно назвать маргинальной. Причем.

1 См.: Николаева И. Ю. Методологический синтез: «сверхзадача» будущего или реалия сегодняшнего дня? // Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы. Томск. 2002. С. 62−65.

2 См.: Аверинцев С. С. Бахтин, смех, христианская культура // М. М. Бахтин как философ. М., 1992; Бахтин М. М. Творчество Франсу Рабле и народная культура Средневековья и Ренессанса. М., 1965; Генон Р. О смысле карнавальных праздников // Вопросы философии. 1991. №.4. С.45−48- Карасев JI.B. Философия смеха. М., 1996; Хренов Н. А. Культура в эпоху социального хаоса. М., 2002, Раздел IV. Смех в контексте перехода в истории РоссииСмех: истоки и функции. М., 2002. маргинальность не просто личное дело отдельного человека, а следствие социального процесса. Современные отечественные исследователи1, занимающиеся проблемами маргинальных групп, в частности А. В. Качкин, отмечают, что в условиях системных изменений социума формируется своеобразный тип кризисной личности, при этом кризис Эгои социальной идентичности не воспринимается ни обществом, ни личностью как трагедия, а становится скорее способом существования, образом и стилем жизни. Состояние маргинальное&tradeосознается как психологически комфортное, что во многом объясняет закрепление и удержание кризисной ситуации. Теоретические рассуждения социологов, таким образом, находятся в диалогической сопряженности и с теорией идентичности Э. Эриксона, и с концепциями смеха, и с теорией установки Д. Узнадзе, что указывает на актуальность поднятых в них проблем.

Однако попытки показать системный характер духовно-психологического кризиса Испании раннего Нового времени без привлечения теории полей французского социолога П. Бурдье могут оказаться бесплодными. Именно его представление о социальном пространстве как системе взаимозависимых полей, в которых протекает жизнь людей и в которых формируется некая ментальная матрица — габитус3, взято за основу при определении структуры диссертации.

На защиту выносится положение о том, что двойственность социально-исторической ситуации в Испании того времени, отягощенность сознания испанцев, фиксированными установками средневекового происхождения, репрессировавшими возможную перспективу оформления социальных практик и ментальных установок новоевропейского образца, нашла свое.

1 См.: Маргинальность в современной России. М., 2000.

2 См.: Бурдье П. Социология политики. М., 1993.

3 П. Бурдье определяет habitus как систему прочных предрасположепностей, структурированных структур, предназначенных для функционирования в качестве. принципов, которые порождают и организуют практики и представления. См.: Бурдье П. Структуры, habitus, практики // Современная социальная теория: Бурдье. Гидденс. Хабермас. Новосибирск, 1995. С. 17−18. выражение в процессах широкой маргинализации общества, масштабы которой и определили ту социально-психологическую атмосферу, порождением которой явился социально-исторический тип пикаро и жанр плутовского романа.

Общим знаменателем для разных социальных типов проживающих в основном на территории городов, будь то представитель торгово-предпринимательской и производственной сферы, идальго или интеллектуал, принадлежащий к административной или учено-клерикальной среде, была такая конфигурация их идентичности, которая представляла собой некий сплав традиционных ценностных установок, сохраняющих свою символическую значимость, но утративших свою жизненно-регулятивную силу, а потому мутировавших под давлением исторических условий жизни, и новых ценностных ориентаций, которые в силу незакрепленности их опытом исторической жизнедеятельности группы, не могли быть приняты, как выразился бы Э. Эриксон, как «свои». Не получив морально-психологической санкции, в условиях неблагоприятного политического и социально-экономического климата, эти ценности не вызывали желания подражать им, следовать, словом, быть действенным регулятором поведения. Адаптация к изменениям в обстоятельствах пробуксовки модернизационных процессов в Испании не давала шанса индивиду сделать однозначный выбор в пользу тех или иных ценностных установок. Однако она не просто питала, как выразился бы Э. Эриксон, его «спутанную идентичность», но явилась ярким свидетельством деформации системы ценностей как пикаро, так, в общем виде, и добропорядочных членов общества. Эта деформация, свидетельствующая о попятном движении испанского общества, не позволяла канализировать его энергию в сторону формирования новоевропейского уклада.

Структура работы. Работа состоит из введения, 3-х глав, заключения, списка источников и использованной литературы. При определении структуры исследования за основу было взято представление П. Бурдье о социальном пространстве как системе взаимозависимых полей. Помня о том, что границы между полями весьма условны даже в современном мире, и тем более слабо выражены в обществе переходного периода, тем не менее, для удобства изложения, необходимо выделить в отдельные блоки проблемы ментальности связанные с политическим и экономическим полями. Они были проанализированы соответственно в главах: «Национально-политические и этно-религиозные идентификации как свидетельство кризиса империи Габсбургов» а также «Экономические установки испанских пикаро и кризис торгово-предпринимательского уклада конца XVI — первой половины XVII вв.». Хотелось бы особо акцентировать значимость третьей главы диссертации: «Гендерные установки сознания и поведения испанских пикаро и деформация духовно-психологических кодов приватной жизни испанцев в раннее Новое время», которая может служить экспертизой выводов анализа, проведенного в предыдущих главах. В этом смысле, автор диссертации идет вслед за Н. JI. Пушкаревой, сформулировавшей методологически важную для нас посылку о том, что тендерный анализ может служить экспертизой выводов социального1.

1 См.: Пушкарева H. J1. Женская история, тендерная история: сходства, отличия, перспективы// Социальная история. Ежегодник. 2003. Женская и тендерная история. М., 2003. С. 35.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Плутовские романы трудно отнести к разряду тех источников, которые были обойдены вниманием специалистов из самых разных областей гуманитарного знания, в том числе и историков. Следует, однако, отметить, что интерес к пикарескам в контексте изучения испанского кризиса XVII века был проявлен преимущественно в зарубежной историографии. В отечественном историописании информационный ресурс этого источника до сих пор не был использован. Между тем хотелось бы подчеркнуть, что эвристический потенциал плутовского романа в плане анализа особенностей менталитета испанского общества раннего Нового времени и выяснения специфики начальных этапов испанской модернизации весьма значителен. Полидисциплинарная исследовательская стратегия, разработанная в рамках томской методолого-историографической школы, сформированная за счет концепций установки, габитуса, идентичности, социального характера, и некоторых других теорий и методов, когерентных друг другу, позволяет использовать этот потенциал наиболее полно и эффективно. Имеющая в качестве общего методологического фокуса бессознательное, эта стратегия позволяет реконструировать эмоциональный срез ценностных пластов сознания разных социальных страт испанского общества в указанный период времени. Тем самым открывается возможность пластичной и в то же время строгой интерпретации тех изменений, которые претерпели основные базовые установки в исследуемое время.

Основывающаяся на принципах комплиментарности и взаимного контроля привлекаемых для анализа концептов и методов, эта исследовательская стратегия позволяет заполнить те лакуны в объяснении причин и природы «пробуксовки» процессов модернизации испанского общества раннего Нового времени, которые существуют в испанистике, связать существующие макроисторические теории объяснения особенностей раннеиспанской модернизации и имеющиеся конкретно-исторические интерпретации этого процесса. Выявленные с ее помощью ментальные срезы сознания людей того времени позволяют по-новому синтезировать наработки как отечественной, так и зарубежной испанистики по интересующей нас проблематике, помогают ответить на многие неразрешенные и остающиеся до сих пор актуальными вопросы.

В частности, анализ устойчивых смысловых коллизий плутовских романов, а также комплекса базовых ценностных установок испанских пикаро, проведенный с использованием методологического ресурса полидисциплинарной технологии, показал системный характер духовно-психологического кризиса, в котором оказалось испанское общество в конце XVI — первой половине XVII в. Подтверждением системности переживаемых испанцами кризисных процессов может служить параллелизм мутаций ценностных установок, связанных с трудом, богатством, честью, религиозностью, государственным служением, браком, а также чувственно-сексуальной сферой.

Анализ психосоциальной идентичности маргинального слоя пикаро, а также низшего дворянства и торгово-ремесленных слоев испанского общества, оказавшихся в условиях кризиса в маргинальной среде или симпатизировавших ей показал, что установки, связанные с трудом и богатством не только не обрели новое буржуазное содержание, но подверглись серьезной деформации. В обстановке постоянного притока драгоценных металлов из Америки в Испании на рубеже Нового времени актуализировались глубинные установки, связанные с наживой, согласно которым богатство было результатом личной доблести, проявленной в бою или удачи — каприза Фортуны, а не следствием постоянной трудовой деятельности. Этот «ренессанс архаики» имел все шансы на успех в силу неукорененности в сознании городских жителей Испании (в основном Старой и Новой Кастилии) ментальных матриц, связанных с необходимостью упорного труда. Такой вывод оказалось возможным сделать на основе сравнительно-исторического анализа соответствующих установок сознания, сопоставления их с германским, английским материалом, так и посредством привлечения методологического ресурса означенных социопсихологических теорий, позволивших по-новому интерпретировать наработанный в науке материал.

В условиях отсутствия грамотной меркантилистской политики и протекционистских мер со стороны государства установкам, связанным с наживой, не удалось обрести новое ценностное содержание. Иными словами, ценностный ряд, связанный с честным трудом, честной наживой, сохранением и приумножением своего состояния, а также со свободой совести и внутренней религиозностью, то есть, со всеми теми ментальными матрицами, которые можно считать основой буржуазного этоса, не имел возможности укрепиться. Более того, эти только наметившиеся в сознании испанского бюргерства автоматизмы сознания, подверглись существенной девальвации, что проявилось в снижающем характере смеха, звучащего со страниц плутовских романов. Их место заняли реактуализированные архаические установки, связанные с богатством, которые к тому же приобрели деформированные черты. Готовность приобретения богатств авантюрными способами, избыточно показное стремление тратить полученные нечестным путем деньги, мотовство — все это свидетельства отмеченной деформации. Таким образом, результатом «золотой лихорадки», охватившей испанское общество на рубеже Средневековья и Нового времени стало не первоначальное накопление капитала, который был бы использован как ресурс для развития экономики, а демонстративное транжирство денег, которые рассматриваются испанцами, как притягательный элемент жизни праздного общества. Отсутствие закрепленной на бессознательном уровне привычки упорно трудиться в сочетании со стремлением к легким и нечестным способам обретением богатств явилось одним из мощных факторов, блокировавших процесс направления энергии испанского бюргерства в производственную сферу. Не удивительно, что в условиях неукорененности в обществе стремления к честной наживе, в Испании отсутствовала почва для трансформации и религиозного этоса в духе реформационного обновления.

Оборотной стороной неукорененности буржуазного уклада в Испании в указанный период времени стала несформированность государства национального типа. Существенным препятствием на пути трансформации универсалистской государственности, какой, по сути, была Империя Габсбургов, в национальную можно считать реактуализацию стереотипа «чужака». Архаизация сознания как пикаро, так и представителей других социальных групп, проживающих в городах, нашла выражение в развернувшейся на Пиренейском полуострове борьбе за «чистоту крови». Возросший дух ксенофобии, подпитывающий форс-идею Империи, как силы, способной наказать виновников собственных бед, будь то мавры, евреи или еретики-протестанты, «работал» на сохранение государственности универсалистского типа.

Однако литературный источник улавливает некое противоречие, которое выражается в существовании фиксированных установок, связанными с готовностью пикаро идентифицировать себя с всё еще мощной Империей, с одной стороны и новыми условиями бытования испанцев, с другой. Все возрастающая ценность денег как наиболее важного компонента новоевропейской системы ценностей, военные неудачи, которые терпела Империя, создавали питательную почву для психологического дистанцирования от героико-имперских ценностей, тесно связанных с рыцарским идеалом чести, и явились причиной растущего ослабления некогда широко распространенной готовности проливать кровь за Империю. Неоформленность идеала «общего блага», «честного служения» государству и обществу, «чести» как внутреннего достоинства человека, избыточное утверждение среди государственных служащих и просто подданных короля, нанимающихся на военную службу, наживы любой ценой можно считать показателем существенной деформации ценностного ряда, связанного с утверждением новой формы политического сообщества — национального государства.

В то же время установка на мировое господство, несмотря на наметившуюся девальвацию, все же до конца не была вытеснена на задворки сознания. В сочетании с пониманием своей высокой миссии, удержанием установок средневекового образца в отношении персоны короля и стиля его правления она была существенным фактором, блокировавшим те хрупкие ориентации сознания третьего сословия, которые были связаны с отстаиванием их кровных интересов. Именно этим можно объяснить тот факт, что опыт отношений конфликта-диалога с короной, продемонстрированный участниками восстания Комунерос не смог стать устойчивой формой решения насущных проблем сословий.

Анализ ценностных ориентиров, связанных с приватной сферой выявил параллелизм трансформации, произошедшей с ними, с той деформацией духовно-психологических кодов, которые имеют отношению к экономическому и политическому полям, и послужил своего рода'" экспертизой выводов, сделанных в первых двух главах диссертации. Так же как и в отношении труда, богатства, государственного служения доминирующей установкой пикаро в тендерной сфере является жажда наживы, которая репрессирует другие установки, связанные, скажем, с честью, чувством человеческого достоинства или с одухотворением сексуально-брачной сферы, подменяя их иным содержанием. Отсюда и сексуальная активность предстает не как естественное проявление витальности, а как компенсаторное самоутверждение личности с деформированной идентичностью. Следует добавить, что реактуализация архаических стереотипов поведения имела место и в этой сфере, вылившись в агонально-агрессивные взаимоотношения между полами, в поиск виновника своих бед среди лиц противоположного пола.

Таким образом, какую бы сферу жизни, или как сказал бы П. Бурдье, социальное поле мы не затрагивали, везде можно наблюдать схожие явления.

Они связаны, с одной стороны, с цепкостью автоматизмов сознания, уходящими своими корнями в глубокую древность, которые в условиях Перехода утратили свою актуальность, а потому мутировали под воздействием исторических изменений, приобретая ярко выраженный деформированный характер, с другой стороны, с пробивающими себе дорогу новыми ценностными ориентациями, которые не могли быть регулятором поведения в силу отсутствия сколько-нибудь длительного опыта их закрепления, а потому не принимались как «свои» и не вызывали желания им подражать.

Двойственность социально-исторической ситуации в Испании раннего Нового времени нашла свое выражение в феномене широкой маргинализации общества, а также в формировании социально-исторического типа пикаро, чей образ в художественной форме был запечатлен авторами плутовских романов. В условиях затянувшегося переходного периода, когда эрозия средневековой системы ценностей не сопровождалась утверждением новых жизненных ориентиров, пикаро оказался чрезвычайно устойчивым социальным типом. Приспособившись однажды «пикаро» стремились воспроизводить те условия, к которым они адаптировались. Такой «мораторий» на идентичность, предполагающий пребывание в бесстатусном состоянии, мог длиться сколь угодно долго. В лучшем случае, по мере преодоления «кризиса идентичности» индивид мог включиться в новую субкультуру, закрепить за собой социальную роль, в худшем — превратиться в устойчивую позицию, что мы и наблюдаем в Испании в изучаемый период.

Рассматривая пикаро как своего рода модальную личность в веберовском понимании, следует отметить, что ценностные установки, которые имели хождение в маргинальной среде, не отвергались и представителями других социальных групп, проживающих в испанских городах. Скорее наоборот, учитывая широкую популярность романов среди горожан, можно предположить, что потенциальные читатели этого жанра испытывали бессознательные идентификации с героями пикаресок, переживая похожее психологическое состояние, которое Э. Эриксон назвал «спутанной идентичностью». Следует подчеркнуть еще раз, что адаптация к изменениям в обстоятельствах пробуксовки модернизационных процессов в Испании, не давала возможность индивиду, будь то бюргер, интеллектуал или священник, сделать однозначный выбор в пользу той или иной системы ценностей. Им, так же как и пикаро, было гораздо удобнее и психологически комфортнее оставаться в ситуации неопределенности, которая и явилась мощным блокирующим фактором испанской модернизации.

Предпринятой в работе попыткой комплексного анализа особенностей раннеиспанской модернизации через призму реконструкции ментальных установок пикаро, а также социальных групп и страт общества, идентифицировавшихся с этим маргинальным слоем, отнюдь не исчерпывается перспектива дальнейшей исследовательской работы по данной проблематике. Плутовской роман, использованный в диссертации как основной источник историко-психологической реконструкции ценностных установок испанского общества в указанный период времени, не дает полной информации о психосоциальных идентификациях политической элиты и средних слоев дворянства. Следовательно, встает задача поиска новой источниковой информации, которая бы позволила задействовать методологический ресурс использованной полидисциплинарной технологии анализа, чтобы сделать картину испанского кризиса XVII в. более стереоскопичной. Равно как нуждается в соответствующей проработке и вопрос о специфике умонастроений нарождающейся испанской бюрократии, сыгравшей свою роль в течении кризиса. Возможный контур решения данных задач был лишь обозначен в данной работе. Дальнейшее исследование причин и природы пробуксовки начальных этапов ранней испанской модернизации с необходимостью предполагает поиск в означенных направлениях работы.