Анализ американской журналистики начала XX века

Эссе по истории зарубежной журналистики Выполнила: Тумашова Евгения Группа: ФЖБ-33

Один из самых захватывающих периодов развития зарубежной журналистики — американская журналистика золотого десятилетия, «века джаза». На стыке двух веков, девятнадцатого и двадцатого, США пережило стремительный взлёт и развитие экономики, науки, техники, культуры, подарившей миру пестроту джаза — а затем падение в глубокую Великую Депрессию. Это бурное время, — в особенности время между двух войн, — принято считать пиком развития США, давшим основу для последующего становления страны как великой экономической державы. Принято считать, что не только огромные удачи и успех закаляют человеческий характер, но и трудности, тяжёлый, а зачастую и кровавый опыт, выковывают из нас силу личности. Это суждение вполне можно спроецировать и на весь ход мировой истории: совсем ещё молодая, по сравнению с европейскими странами, Америка, стремительно пыталась в культурном, историческом, экономическом аспекте нагнать всё то, что пережили и прошли в развитии Германия, Франция, Россия за многие века. Свой опыт она получила в «сжатой», «ускоренной экстра-версии». Эдакий курс молодого бойца. Именно поэтому американская журналистика того времени представляет собой такое обширное и разнообразное поле для изучения: подогреваемая быстро сменяющими друг друга событиями в политической и культурной области, она развивалась семимильными шагами. Разнообразная, насыщенная информацией, сформированная неординарными, выдающимися личностями, журналистика вызывает неподдельный интерес ещё и потому, что уже тогда она была американской. Не европейской: складывались черты определённого менталитета, характерных национальных особенностей, языковых, идеологических. Америку справедливо называют «сборной солянкой» всех народов: французов, голландцев, англичан. Но солянка эта, переплавившись в одном котле, начинала выдавать свой собственный, уникальный продукт. Чтобы утвердиться в этом мнении, достаточно проанализировать несколько крупнейших произведений американских журналистов и писателей. К примеру — Фрэнсиса Скотта Фицджеральда.

Фицджеральд — типичный представитель «золотой джазовой молодёжи». «Золотой» — ещё и потому, что происходил он из весьма обеспеченной ирландской семьи. Он получил хорошее образование: Академия Сан Пауло, Принстонский университет. Практически всю свою жизнь, творчество и всего себя Фицджеральд посвятил человеку, чей образ найдёт в последствии отражение в произведении «Ночь нежна» — Зельде Сейр. Именно вдвоём с Зелдой они составят «сливки джазовой молодёжи»: оба богатые, молодые, красивые. Они эпатировали публику скандальными выходками, много пили и постоянно изводили друг друга скандалами. Они были реальным отображением мечтаний многих и многих своих сверстников, «принцем и принцессой», ожившими героями романов Фрэнсиса Скотта. Но удивительную историю молодости, роскоши и безумства ждал конец, столь же прекрасно вписывающийся в романы Фицжеральда, сколь и весь образ жизни. Зельду мучили приступы помутнения рассудка, она постепенно сходила с ума: алкоголь всё-таки неминуемо разрушает клетки мозга. В 1930 году ей был поставлен диагноз — шизофрения.

Битва за сохранение семьи, отчаянные попытки спасти близкого человека нашли отражение в романе «Ночь нежна». История Николь Уоррен и ика Дайвера — суть история самих Фрэнсиса и Зельды. Как и многие другие произведения Фицджеральда, роман этот в первую очередь посвящён попытке разгадать психологию, понять внутренний мир богатых людей. И даже не просто богатых, но очень богатых. Для Фицджеральда непреложной остаётся одна истина: богатство, как это ни парадоксально, не измеряется для него количеством денег. Богатство — это принадлежность к касте. Это возможность проникнуть в замкнутый круг, закрытый и яростно отгороженный от всего мира. Богачи для писателя равно аристократы. Но аристократы это не по крови и не по духу даже, это не «породистые интеллигенты». У Фицджеральда — аристократия доллара, люди, которые живут иной, слишком красивой и слишком недоступной жизнью. Небожители, которые, если и спускаются к простым смертным, то лишь на миг, напомнить, что им, обычным людям, никогда не хватать звёзды с неба. И порой эта недосягаемость играет с людьми злую шутку: с людьми, сколотившими состояние, сызмальства мечтавшими прорваться в элитные слои, и понявшими вдруг, что у них нет ни малейшего шанса, никогда и ни при каких условиях. Слишком высокий забор, обтянутый колючей проволокой, разъединяет «очень богатых» и остальных людей.

Богачи — Уоррены в романе «Ночь нежна» — душевные пустышки, потребители и не более. Не они имен сгубили главного героя Дика Дайвера. Но они представляют собой ту среду, социальное окружение, бездушное и замкнутое, которое сводит творческого, свободного человека к самым низам. В свою очередь, невозможно однозначно утверждать, что, несмотря на всю душевную скупость, богатство так затмевает и слепит глаза обыкновенным людям, что они слепо тянутся к этому холодному солнцу, надежде вырвать свой кусок пирога. Ответную реакцию на жизнь «богатых и красивых», столкновение двух социумов, можно описать как недоверие. Видя пренебрежительное к себе отношение, люди, находящиеся за пределами круга долларовой аристократии, не смотрят слепо на прожигателей жизни. В душе их начинает зарождаться ненависть. Именно ненависть к неработающему классу. И в этом столкновении социальных кругов, их взаимном неприятии друг друга находит отражение идеологическая обстановка, сложившаяся в «век джаза», а точнее, несколько позже. После 1930 годов — именно тогда был написал роман, — страну охватила Великая депрессия. Это было так называемое красное десятилетие, время, когда подталкиваемые безработицей и голодом, американцы всё чаще обращались мысленно к социалистическим странам, ища хотя бы в них мало-мальски подходящий выход из безнадёжного своего положения. Счастье давно уже воспринималось американцами как материальное благополучие, а все остальные блага, декларируемые американским буржуазным обществом, — свобода, равенство, — давно стали производными от туго набитого кошелька. Американцы сами загнали себя в узкие рамки долларового стереотипа, они отчаянно стремились выкарабкаться из непривычного состояния безденежья, при этом ненавидя тех, кого депрессия не коснулась, кто навсегда поселился в золотой клетке роскоши.

И этот диссонанс, слишком очевидное различие между «долларовой аристократией» и остальной Америкой и послужило искрой, воспламенившей талант Фицджеральда.

Произведения его, стали вопросительным знаком между двумя условными единицами, единицей «джазовых золотых птенцов», ярким представителем коих он являлся, и людьми обыкновенными, пусть даже и богатыми, но не зачисленными в штат аристократов. «Что принёс нам век джаза, что принесут годы депрессии?» , — спрашивал он в своём эссе «Отзвуки века джаза». И сам не мог ответить на поставленный вопрос. Он не мог разделить чёрное и белое, не брался критиковать или оценивать тот круговорот событий и вихрь жизни, который закрутил его и многих других, ему подобных. Просто жил в вихревой суете карнавала. И в предчувствие катастрофы.

Каким же был век джаза по Фицджерльду? «Это был век чудес, это был век искусства, это был век крайностей и век сатиры». В отличие от предыдущих поколений, пытавшихся строить новый свет и находившихся постоянно в исполнении неких «Великих начинаний», дети «века джаза» совершенно не интересовались политикой. Они вообще не интересовались ничем, кроме секса и музыки. Секс, раскрепощённость стали флагманами новой молодёжи, новая музыка чёрных — их Марсельезой. Они сознательно переставляли с ног на голову моральные устои своих родителей, восстанавливая их против себя, — а порой и изменяя их собственные мысли и привычки, заставляя переучиваться (невиданный прецедент яйца, научившего курицу).

Образ жизни американцев того десятилетия, межвоенного затишья, 1920, воссоздаёт полную картину происходящего в мире. Европе было не до свинга, не до биг-бэндов: она зализывала раны, нанесённые Первой мировой. Впервые США обогнала своих вечных учителей, наставников и создателей, чей авторитет давно стёрся и забылся. Штатам хотелось доказать, что они — лучше, умнее, сильнее, Новый свет, а не дряхлое европейское корыто. Первая мировая война позволила это сделать. Война не затронуло Америку, не разрушило её до основания, а молодёжь, цвет нации, не был расстелян-убит-в плену. США набирали силу, заново открывали свои ресурсы, учились восхищаться собственной страной, в которой — вдруг! — открылось всё, что только необходимо для красивой жизни под ритм джаза.

" Но мы так и не тронулись с места. Кто-то где-то грубо просчитался, и самой дорогостоящей оргии в истории пришел конец" - написал Фицджеральд. На смену кротким юбкам пришли глухие платья, пижамы заменили купальники, ведь девочки, плясавшие когда-то джаз, старели и полнели неминуемо. Окончилась жизнь в кредит: как можно идти куда-то вперёд, если единственное, что делаешь изо дня в день — это пьёшь и гуляешь. Когда-нибудь выпивка закончится, а денег, чтобы купить новую, не станет. Да и парнишка, так резво бегавший только что в соседний магазин, теперь кряхтит от ревматизма. Вот он, результат это века, «века джаза». Точнее — отсутствие результата.

Завершить разговор об американской литературе и журналистике хотелось бы писателем, без которого неспокойные годы двадцатого века, годы «джаза» и двух войн, теряют свой вес и свою мощь. Это — Роберт Пенн Уоррен со своим психологически-политическим романом «Вся королевская рать» .

Обладатель Национальной книжной и Пулитцеровской премии, Уоррен если не сформировал, то определённо внёс неоценимый вклад в развитие американской литературы. Как в смысловом, идейно отношении, так и в отношении языковом. Перевод названия книги на русский язык суть перевод строчки из знаменитого детского стихотворения про Шалтая-Болтая: «Вся королевская конница, вся королевская рать не может Шалтая Болтая поднять» .

А станет ли королевская рать поднимать своего Шалтая? И от чего это зависит? Ведь вполне может быть, что королевской рати так надоела служба, что она с радостью махнёт рукой и на опротивевшего короля, и на надоевшего Шалтая, — и уйдёт, куда глаза глядят. Вот — главные вопросы романа Уоррена.

" История Вилли Старка и история Джека Бердена, в некотором смысле, — одна история" - говорит рассказчик. Джек Берден — секретарь губернатора Вилли Старка. Его прислуга, его «рать». Как же может их история быть единой? Но, выполняя разные задачи, играя в разные игры, оба героя знаю, что цена их жизням одинакова. И даже шутливо переплетаются они, эти жизни: Старк отнимает у Бердена любимую женщину, толкает на отцеубийство. Это не просто сделка по работе, это кровная связь между двумя людьми, в свою очередь крепко привязанными к системе.

История Джека Бердена — это история человека практически без лица. Всю свою жизнь он отдал работе, он живёт и дышит Вилли Старком. И когда последний толкает его на подлость по отношению к человеку, которого Джек безоговорочно уважает, с которым связан самыми светлыми детскими воспоминаниями, он безоговорочно идёт на поводу у своего тирана. Испытывая муки совести, да. Страдая. Но не имея возможности уйти с работы, которая завладевает его жизнью.

Вилли Старк же — губернатор, появившийся из воздуха, просто человек удачи, которому однажды судьба подкинула шанс стать политиком. Хороший политик из него получился? Да. Хороший человек? На этот вопрос однозначно ответить нельзя. У Вилли своя теория: он делает добро из зла, потому что больше его делать не из чего. Поэтому такими странными кажутся методы: нанять банду подонков, чтобы терроризировать противника; шантаж и вымогательство, и угрозы. Ради больницы, ради лучшей больницы на свете. Цель не оправдывает средства? Отнюдь, кажется, что оправдывает. И это — самое трудное, когда приходится делать выбор между своей жизнью и системой.

Человечность — главный постулат романа Уоррена. Человек, а не политическая машина: писатель, несомненно, отдаёт предпочтение первому, не второму. Для Америки, пережившей бум «разгребателей грязи», видевшей рост огромных титанических магнатов, которые подчиняли своим целям и прихотям половину мира, роман «Вся королевская рать» — словно призыв не идти на поводу у бездушной машины, не ставить во главу угла корыстные цели. Ни свои, ни чужие тем более. Королевская рать не должна лететь в тартар следом за Шалтаем Болтаем, за королём: в королевской рати тоже служат люди. Обычные, живущие своей жизнью и своей судьбой. И имеющие право на спокойное счастье.