Насилие в контексте современной культуры

Актуальность проблемы. XX век, с его исключительным опытом зла, вплотную подвел нас к необходимости осмысления философии политики и права в контексте культуры. Впечатляющим свидетельством этому может служить всплеск публичных выступлений интеллектуалов, осуждающих военную акцию НАТО против суверенной Югославии. Но не менее знаменательной, в данном случае, является позиция, занятая признанными миротворцами и властителями умов западной интеллигенции такими, как Хабер-мас, Деррида, Рорти, Жижек — странным образом оправдавшими натовские бомбардировки, по сути, заявив о том, что против демонизированных врагов ценностей (справедливости и гуманизма) приемлемы все средства.1.

Если культуру воспринимать исключительно как «высшую степень об-лагороженности, одухотворенности и очеловеченности природных и социальных явлений"2, если оценивать ее как явление, противостоящее насилию, а насилие — как феномен анти-культуры, то при этом философией и политологией при анализе культуры будут охвачены лишь конструктивные, «возвышающиеся» факторы человеческого бытия. В самом деле, вряд ли найдутся убедительные основания отвергать мечту об идеальном обществе, надежду на мир, где не будет насилия. Но если мы также и «от мира сего», то не можем ограничиваться перспективой «по ту сторону» социокультурного пространства и времени, не обратившись к исторически развернувшейся действительности человеческого бытия. Даже поверхностное знакомство с ее становлением обнаруживает тот очевидный факт, что насилие является трансисторической формой социальной жизни, мощным орудием самоутверждения этнических общностей в социогенезе исторического бытия, в силовом поле мирового противостояния народов и государств.

1 См.: Война в Косово // Логос № 5. 1999. С. 4 — 45.

2 ВыжлецовГ.П. Аксиология культуры. СПб., 1996. С. 152.

Словом, элиминация проблематики насилия за пределы философского и политологического анализа не только не содействует преодолению этого явления, но и напротив — дает карт-бланш на снятие ответственности культуры за ее непосредственное причастие к кровавым событиям истории. Культура несводима только к «миру горнему», наряду с созидательным содержанием, в ее генофонде во все времена присутствовало и разрушительное начало. Культура не только противостоит насилию, но и порождает его, а при определенных обстоятельствах насилие является условием ее существования. Мы живем в мире, в котором существенным становится не просто внешнеполитический, но подчеркнуто ценностный консенсус, который зачастую ставит противостоящие стороны, либо одну из них перед выбором: смерть от тотальных бомбежек, либо полное, безвольное подчинение ценностным ноу-хау (в компактной легко транслируемой военной упаковке).

В настоящее время, когда в мире идет поиск фундаментальных ценностно-смысловых оснований человеческого бытия, способных обеспечить не только выживание, но и поступательное развитие социума, философом и политологом на первый взгляд, в первую очередь должны тематизироваться программы ненасилия. Однако, не-насилие, как явствует из истории термина и этимологии слова, в начальном пункте представляет собой оппозицию насилию, его отрицание. К тому же репрессии, которые обрушиваются на нас, зачастую, реализуются в скрытом виде, а те, которые осуществляем мы сами, нами не осознаются как насилие по отношению к другому. Или, же когда одна часть мира закрывает глаза на темные стороны своего бессознательного, другая — что несправедливо, но и неизбежно — начинает видеть только их. Поэтому, чтобы определить качественные границы и содержание ненасилия необходимо явно представлять себе существенные признаки насилия, в том числе его до-рефлексивных оснований.

Насилие контекстуально в своих проявлениях. Оно может быть смертельно опасным (репрессивная жестокость власти, сатанинская дерзость криминального мира, вспышки массового безумия и пр.), или легитимным, благотворным, цивилизованным, оправданным. Оно обретает валентность в социальном контексте его применения в зависимости от того, кто за ним стоит и какие цели преследует и, следовательно, каким ценностным смыслом «нагружает». И в первую очередь это относится к наиболее масштабным и деструктивным проявлениям насилия, осуществляемого по каналам властных отношений.

Существенной стороной в теоретической разработке проблемы насилия является осмысление ее в контексте социокультурного процесса, в ходе которого реализовывались различные его функции, обусловленные той или иной его ролью на исторически определенной ступени общественного развития. Анализ роли насилия и технологии его осуществления в культуре древнего и традиционного общества позволяет выяснить, являлось ли насилие неоправданным злым роком, или служило необходимым социальным ферментом общественной жизни.

Исследование деструктивного потенциала, содержащегося в базовых инструментальных ценностях современной цивилизации, открывает возможность: выявить скрытые механизмы насилия, порождаемые логикой техногенной культуры, определить закономерность эволюции насилия в жизни общества, обозначить контуры философско-политической стратегии общественного бытия в XXI столетии.

Особую актуальность тема исследования приобретает в контексте проблем, вставших перед Россией. Вполне справедливая неудовлетворенность ходом и результатами реформ вызывает у части людей противоположные чувства. С одной стороны, стремление жесткими организационными мерами рационализировать общественную жизнь, восстановить «спокойствие и порядок», вернуть безоглядную, отвергающую тень сомнения веру в светлое будущее, к которому твердой рукой ведет всеведающий вождь, с другой стороны, желание довести реформы до логического (предписанного классическим либерализмом) конца. Характерным для умонастроения и дискурса является растущий пессимизм, сладострастие («Герой для них — страх и ужас"3). На волне дестабилизации экономической и политической обстановки увеличивается поток литературы, в которой настойчиво обосновываются идеи-ценности (этно-, тео-, лого-, социо-, антропо-) центризмов, тотального универсализма и крайнего индивидуализма. В результате, в российской культуре складываются по-разному прочерченные, ценностно-смысловые деструктивные программы (во имя: процветания русского народа, господства той или иной веры, внедрения в жизнь идей рыночной экономики Фридмана, всеобщего равенства, прогресса индивидуальной свободы, и т. д.), возникают политические силы, проводящие их в жизнь.

Складывающаяся в обществе ситуация неуверенности и агрессивности во многом связана со сложностью переоценки мировоззренческих программ, сформированных в условиях господства однойкоммунистической идеологии. Ценностный плюрализм, пришедший на смену ценностному единству, рождает новые опасности — впасть в прекраснодушные представления: имеются, мол, только различия, примиримые и соединимые, далекие от кровопролитной борьбы. Однако, как только ценностные различия и порождаемые ими проблемы, достигают свойственной им положительности, как только различия становятся предметом соответствующего утверждения, то они высвобождают силы агрессии и отбора, которые разрушают иллюзии, лишают их самотождественности, разбивая их благие намерения. Битвы и разрушения, вызываемые отрицательным, — лишь видимости по сравнению с теми, которые определяются проблематичным и различающим, а прекраснодушные являют собой только видимые мистификации.

Наконец, снятие многих ограничений свободы людей (политических, экономических, моральных и иных) в процессе реформ, сопровождается волнами кровавых конфликтов на этнической, религиозно-конфессиональной.

3 Ницше Ф. Так говорил Заратустра. СПБ., 1913. С. 63. почве. Разгул насилия, распространяющегося по горизонтали, диктует необходимость (с учетом исторического опыта) осмысления роли общественного принуждения. Поскольку «свобода может быть „роковой“, она может повести по тем путям победы тьмы, которые ведут к истреблению бытия».4 Очевидно, и в XXI столетии мы будем поставлены в такие условия, при которых напор терроризма можно предотвратить, противопоставив лишь силу.

Сложность исследования этой проблемы связана с тем, что большая часть работ, посвященных насилию, выполнена в парадигме субъект-объектного понимания насилия и исходит из трактовки феномена насилия в модусе господства одной воли над другой. Подобная методология, порой достаточно эффективная, особенно когда анализируется намеренное, видимое измерение насилия, оказывается недостаточной при изучении феноменов выходящих за рамки мотивированной сферы. Однако, «жестокость человеческой мысли — ничто, если она не является ее завершением». 5 Широта взгляда при анализе метафизических оснований насилия — не помощница, она сбивает на примеры, а им не счесть числа. Необходима проникающая глубина, а именно — экспликация ценностных оснований насилия в современном мире. Ибо, как утверждал Иван Александрович Ильин: «Пресечь зло может тот, кто видел реальное зло, воспринял зло, но не принял зла».6 Соответственно, и основной нерв работы заключается в отображении глубинных до-рефлексивных культурогенных оснований насилия в современном мире, осуществляемого на допредикативном, подсознательном, телесном уровнях, вне наших первых принципов — по ту сторону Добра и Зла.

Объектом исследования является насилие. Выяснение культурогенных оснований насилия в современном мире составляет предмет исследования.

Цели исследования:

4 Бердяев H.A. Смысл истории. Берлин, 1923. С. 75.

5 Лев Шестов. Эта идея воспроизводится Жоржем Батаем в воспоминаниях о встечах с Л. Шестовым: «Я и сейчас с волнением вспоминаю все то, что узнал, слушая его, в частности, что жестокость человеческой мысли — ничто, если она не является ее завершением». См.: Батай Ж.

Литература

и Зло. М., 1994. С. 7.

6 Ильин И. О сопротивлении злу силою. Берлин. 1925. С. 63.

1. Создать исследовательскую модель, синтезирующую отечественную традицию изучения насилия, и методологические подходы современной западной философии насилия (М.Вебер, французский структурализм и постструктурализм, франкфуртская школа критической философии).

2. Определить и описать базовые параметры отношения культуры к насилию.

3. Рассмотреть воздействие культурогенных факторов на процессы насилия, возникающие в системе властных отношений.

4. Отразить роль насилия в культурно-историческом процессе.

5. Выявить имманентный деструктивный потенциал, содержащийся в используемых людьми инструментальных цивилизационных, а так же в утверждаемых ими жизненно-практических ценностях, лежащих в основе миропонимания, мировоззрения и миромоделирования, выбора форм жизнедеятельности.

Состояние исследований культурогенных оснований насилия в отечественной культурологии и социальной философии таково, что на очереди стоит задача концептуализации, создания более или менее целостной картины насилия в системе культуры. Без достаточно ясного представления о целом, о философии насилия в системе базовых ценностей культуры, разработка отдельных системных блоков представляется не вполне целесообразной.

Реализация указанных выше целей потребовала решения следующих основных задач: а) выявления такого способа восприятия насилия, в результате которого коннотации, придающие концепту насилия, полноту его содержанию, и в не меньшей мере семантическое притяжение, внутренне присущее этому понятию (так что его значение притягивает к себе самые разнообразные проявления насилия и способы его восприятия), получают полную свободу развертыванияб) выработки адекватного понятийного аппарата, включающего в себя как относительно новые для философско-политологического исследования понятия («ценностно-мотивированное насилие», «ценностно-реализуемое насилие», «ценностно-реализуемая свобода», «репрессивный язык», «деструктивный потенциал ценностей», «фигуры насилия» и т. д.), так и применение, в контексте общей исследовательской концепции, ряда известных понятийключевым же понятием в рамках той стратегии изучения феномена насилия, которой следует диссертант в данной работе, является понятие ценностно-реализуемого насилияв) исследования ценностной природы насилия, осуществляемого в системе власти, властных технологий утверждения ценностей насильственными средствамиг) социокультурного анализа насилия, осуществляемого в древнем и традиционном обществахд) рассмотрения деструктивного потенциала базовых ценностей (рациональности, техники и технологии) техногенной цивилизации, отображения форм их репрессивного воплощения в конкретных сферах и фигурах человеческого бытияе) выяснения обусловленности «боевой» силы и воли к господству дискурсивной системы, выявления видов и форм репрессивных языковых построенийж) выявления разрушительного содержания интегративных идей-ценностей, лежащих в основе картин мира, а так же деструктивности, вытекающей из реализации организационных ценностей, определяющих выбор основных форм жизнедеятельности;

3) очерчивания логики становления идела ненасильственного мира.

Степень разработанности проблемы. Изучение насилия как феномена культуры имеет многовековую традицию. В том или ином виде эта проблематика присутствует в работах мыслителей античности (Платон, Аристотель), средневековья (Августин, Фома Аквинский), возрождения (Н.Макиавелли), философов нового времени (Т.Гоббс, И. Кант, Г. Гегель, А. Шопенгауэр, К. Маркс, Ф. Энгельс, В. Виндельбанд, М. Штирнер, и др.). Наконец, в новейшее время сильный импульс изучению проблематики насилия был придан возникновением тоталитаризма, фашизма, появлением ряда принципиально новых явлений — «массового общества», началом «компьютерной революции» и т. д. (см. работы Х. Арендт, Р. Арона, Р. Барта, Ж. Батая, М. Бланшо, Ж. Бодрийара, Х. Борхеса, П. Бурдье, М. Вебера, Г. Гадамера, Ж. Делеза, Ж. Деррида, Э. Дюркгейма, А. Камю, Э. Канетти, Ф. Кафки, А. Кестлера, Г. Маркузе, Ф. Ницше, Ортеги-и-Гассета, Д. Оруэлла, Г. Парсонса, А. Печчеи, К. Поппера, Б. Рассела, Т. Роззака, А. Раппопорта, Ж. Сартра,.

A.Тойнби, А. Уайтхеда, В. Франкла, З. Фрейда, Э. Фромма, М. Фуко, Ю. Хабермаса, М. Хайдеггера, Ф. Хайека, А. Швейцера, О. Шпенглера, Ж. Эллюля, К. Ясперса и др.).

Диссертация в значительной степени опирается на традиции отечественной социальной мысли, традиционно сфокусированной на осмыслении проблем свободы и насилия в контексте драматического исторического опыта России. Среди крупнейших мыслителей, оказавших непосредственное влияние на формирование авторской методологии, следует назвать М. М. Бахтина. Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова, Г. В. Вернадского, Н. Я. Данилевского, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Гумилева, А. И. Ильина Н.М.Карамзина, Н. О. Лосского, А. Платонова, А. И. Солженицына, В. С. Соловьева, П. Сорокина, Л. Н. Толстого, С. Л. Франка, Л.Шестова.

Значительную ценность для понимания существа насилия, технологии его осуществления представляют работы российских философов и политологов, занимавшихся проблемами насилия и власти в самых разных ракрусах: философском, политологическом, культурологическом, как в позитивном, так и в критическом аспектах (Н.А.Автономова, В. А. Ачкасов Я.И.Гилинский,.

B.П.Гулин, А. А. Гусейнов, В. А. Гуторов, В. В. Денисов, Т. И. Клименкова,.

С.А.Королев, И. И. Кравченко, С. А. Ланцов, В. А. Лекторский, В. А. Подорога, М. К. Рыклин, Л. В. Сморгунов, А. А. Федосеев и др.).

Особую роль в процессе концептуализации в рамках данного диссертационного исследования сыграли современные отечественные работы по теории и истории культуры, и методологии исторического процесса А. С. Ахиезера, В. С. Библера, П. П. Гайденко, А. Ф. Замалеев, А. Г. Здравомыслова, Б. И. Липского, Д. С. Лихачева, Ю. М. Лотмана, С. Н. Иконниковой, М. С. Кагана, Б. Г. Капустина, А.А.Кара-Мурзы, А. С. Колесникова, Э. С. Маркаряна, В. М. Межуева, К. Х. Момджяна,.

A.П.Мухина, А. С. Панарина, В. А. Петрицкого, Л. В. Петрова, К. С. Пигрова,.

B.Н.Сагатовского, Э. В. Соколова, Э. Ю. Соловьева, Ю. Н. Солонина, В. С. Степина, Г. Л. Тульчинского, В. С. Швырева и др.

Автор опирался также на работы ведущих отечественных и зарубежных историков — С. С. Аверинцева, В. И. Авдиева, А. Г. Бокщанина, Я. Буркхардта, А. Валлона, А. Я. Гуревича, Е. В. Гутновой А.П.Каждана, Г. Л. Курбатова, К. Леви-Стросса, Ж. Ле Гофа, Т. Ливия, Б. Малиновского, Л. Мемфорда, Б. Ф. Поршнева, Дж. Фрезера и др. Занимаясь осмыслением глобальных проблем, к каковым относятся проблема насилия в современной культуре, диссертант стремился избежать манипулирования историческими мифами, возникшими как в послеоктябрьский, советский период, так и на волне перестроечной публицистики второй половины 80-хнаконец, диссертант стремился дистанцироваться от идеологически аганжированных генерализаций, рожденных в эпоху «новой России».

Методы исследования. Исследуя культурологические основания насилия, диссертант опирался на концептуальный аппарат, сложившийся в современной философии. Наиболее значимыми для диссертационного исследования оказались понятия, введенные или детально разработанные следующими авторами: Ф. Ницше («воля к власти»), М. Вебером («целерациональное действие», «ценностно-рациональное действие», «идеальный тип»),.

Ж.Делезом («машины желания»), М. Фуко («воля к истине», «дисциплинарное пространство», «паноптичность», «исключение»), Р. Бартом («сильный язык»), Ж. Деррида («логоцентризм»), Ж. Л. Нанси («со-бытие»), Г. Маркузе («репрессивное общество»), Ю. Хабермасом («системная рациональность», «коммуникативная рациональность», «интерсубъективность»),.

М.Хайдеггером («по-став»), А. Швейцером («благоговение перед жизнью»), В. А. Подорогой («технологии власти», «бессознательное власти»), В. С. Степиным («техногенная цивилизация»), Г. Л. Тульчинским («самозванство»), М. Эпштейном («кенотип»).

Диссертация в целом в целом может быть охарактеризована как комплексное исследование культурогенных механизмов насилия в общественной жизни. В ходе исследования получен ряд результатов, которые можно квалифицировать как оригинальные, а некоторые как принципиально новые.

1. Диссертантом впервые использована структурно-функциональная методология и соответствующий концептуальный аппарат для исследования насилия в контексте культуры. Во-первых, теоретические основы трактовки феномена насилия в культуре определяются на базе философского раскрытия содержания насилия, его структуры, функционального единства различных его проявлений. Во-вторых, использован функциональный анализ насилия в культуре, на основе отображения его места в системе власти, определения его роли в историческом процессе. В-третьих, выявлены механизмы обусловленности насилия ценностями культуры. В-четвертых, очерчена логика становления идеала ненасильственного мира. В-пятых, введен в философский, политический и культурологический оборот ряд новых понятий («ценностно-мотивированное насилие», ценностно-реализуемое насилие", «репрессивный язык», «фигуры насилия», «деструктивная рациональность» и т. д.), наполнены новыми смыслами некоторые известные понятия («насилие», «дисциплинарное пространство» и т. д.), а также осуществлено сопряжение этого понятийного аппарата с оригинальной типологией насилия.

2. Впервые на основе философского анализа представлен такой способ трактовки насилия, который, с одной стороны, охватывает различные опции восприятия этого явления в контексте той или иной онтологии и альтернативности мысли, с другой — предельный спектр социальных явлений, видимых и невидимых, осознаваемых и бессознательных, создающих угрозу человеческому существованию.

3. Философски обосновано то, что высшей точки своего деструктивного воплощения насилие достигает в борьбе за утверждение базовых ценностей культуры.

4. Представлен новый подход к определению роли насилия в историческом процессе, в котором обозначены социокультурные факторы (иррациональное отношение к обычаям социальной жизни, господство инверсионной логики, простота и относительная эффективность) превращения насилия в решающее средство организации общественной жизни.

5. Впервые в отечественной литературе вскрыты дорефлексивные основания насилия, порожденные логикой самой культуры, ее цивилизационными (инструментальными) ценностями, отображены на примере анализа фигур насилия классической клиники особенности их репрессивного воплощения в социокультурных институтах, а также произведен анализ деструктивной силы языковых структур, описаны наиболее распространенные формы репрессивных лингвистических построений.

6. Впервые рассмотрен деструктивный потенциал, содержащийся в ин-тегративных ценностях, лежащих в основе картины мира, а так же — в организационных ценностях, определяющих выбор основных форм жизнедеятельности.

7. Впервые осуществлен анализ архаических культурогенных оснований человеческой деструктивности в контексте беспощадного уничтожения фауны.

8. Эксплицирована логика становления идеала ненасильственного мира, которая представляет собой последовательную смену трех парадигм ценностной реализации свободы: в рамках объективности, в границах субъективности, и в пространстве интерсубъективности.

9. Проведено социологическое исследование на тему «Ценности право славия и современная молодежь», и, на основании полученных данных, обоснованы духовно-нравственные перспективы России.

Положения, выносимые на защиту:

1. В рамках философского и политологического подхода наиболее про дуктивным является рассмотрение насилия в логической оппозиции к свободе воли, его трактовка как подавления или принудительного ограничение свободы выбора.

2. Наиболее деструктивные проявления насилия в современном мире возникают в ходе утверждения и защиты базовых ценностей культуры.

3. Инструментальные ценности техногенной цивилизации (рациональность, техника и технология) имманентно содержат деструктивный потенциал и находят репрессивное воплощение в современном мире, устанавливая онтологический предел насильственной организации общественной жизни.

4. Логическая динамика построения картин мира, признающих в качестве мета-ценности природу (космос), либо бога, либо логос, либо человека, либо общество — неумолимо ведет к признанию насилия в качестве системообразующего фактора культуры.

5. Корни насилия современного мира — в организационных ценностях, определяющих формы жизни людей — в господстве обезличенного универсализма, очищенного от индивидуального, либо индивидуального, очищенного от универсального.

6. Механизм становления ценностно-деструктивного действия включает в себя последовательное прохождение двух стадий. Первая, содержит в себе наличие ценностных различий без отрицания (Иное не нужно, и не обязательно), поскольку это различие не подчинено Универсальному — оно не достигнет оппозиции и противоречия. Вторая стадия включает в себя момент, когда ценностные различия, порождая проблемы, достигающие свойственные им степени положительности (Иное выступает как ценность-запрет), высвобождают силы агрессии, которые утверждают в качестве Универсальных собственные ценности, посредством отрицания Иных. Соответственно, ненасильственный и продуктивный путь в отношениях между людьми может существовать в мире, где Иное является ценностью, в том числе Иное не нуждающееся в Ином.

Научно-практическое значение работы. Результаты диссертационной работы позволяют существенно углубить теоретические аспекты исследования философии политики и права, связанные с насилием и логикой движения к ненасилию. Предлагаемая философская модель исследования расширяет возможности социальной диагностики форм насилия, содержащихся в программах политических партий, общественных движений, в деятельности социальных институтов. Материалы диссертации могут быть также использованы в учебно-педагогической, преподавательской работе при создании лекционных курсов по философии, политологии, культурологии, социологии, праву.

Апробация работы. Основные идеи и фрагменты диссертации были изложены автором в монографии «Насилие в контексте современной культуры» (11 п.л.), опубликованной в 2000 году в издательстве Российской национальной библиотеки.

Автор принимал участие в научных конференциях проходивших в Санкт-Петербурге: «Насилие как ограничение публичного пространства» (1994) — «Современная философия и философская компаративистика. Тенденции развития современной зарубежной философии и философской компаративистики в конце XX века» (1995 г.) — «Социальная философия и философия истории: открытое общество и культура» (1995) — «50 лет Великой Победы в жизни и исторической судьбе России"(1995 г.) — «Рациональность и проблемы познания" — «Права человека и статус правоохранительных органов» (1995 г.) — «Проблема интеграции философских культур в свете компаративитского подхода» материалы межвузовской конференции» (1996) — Первый Российский философский конгресс «ЧеловекФилософияГуманизм (1997 г.) — «Философия Ричарда Рорти и постмодернизм конца XX века» (1997) — «Проблемы воспитания студенческой молодежи" — (1998 г.) — «Военно-медицинские аспекты экологического обеспечения деятельности ВС РФ» (1998 г) — «Гуманитарные науки и медицина: история и современность» (1999 г.) — «Психологическое и педагогическое обеспечение подготовки профессионала с высшим образованием: проблемы теории и практики» (1990 г., Москва) — «Принципы и направления организационного строительства медицинской службы в условиях реформирования Вооруженных сил Российской Федерации» (1999 г.) — «Воинская деятельность в условиях информационно-технологического общества XXI века» (2000) — «Благоговение перед жизньюимператив XXI столетия» (2000 г.).

Материалы диссертации использовались в лекционной и воспитательной работе со студентами и курсантами Санкт-Петербурга в рамках Межвузовского центра по проблемам науки и религии, при чтении лекций по философии со слушателями и курсантами Военно-медицинской академии. Работа обсуждена на расширенном заседании кафедры общественных наук Российской Военно-медицинской академии и рекомендована к защите.

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, пяти глав, Заключения и списка литературы.

Заключение

.

Представленная модель анализа культурогенных оснований насилия в современном мире, позволяет обобщить вышеизложенное и сформулировать ряд теоретических и практических выводов.

1. Представленное понимание насилия в рамках логической оппозиции к свободе воли, позволяет нам определить: с одной стороны, функциональное единство различных проявлений насилия, с другой стороны, многомерность его видов и форм. Все многообразие видов и форм насилия, а так же способов его восприятия подчинено единой функции — подавлению или принудительному ограничению свободы выбора субъекта фактами социальной среды.

2. Наиболее разрушительные проявления насилия опираются на ценностно-смысловые установки, обладающие наибольшей кинетической энергией, поскольку возникают в ходе защиты/утверждения субъектом жизненно важных для него ценностей. Поскольку наиболее масштабные и дестструк-тивные проявления насилия связаны с внедрением институтами власти той или иной «добродетели» («совершенных» ценностных программ жизнедеятельности) во имя «общего блага», «интересов народа», «общественно-исторической необходимости», «индивидуального или коллективного спасения» и т. д., поскольку радикальное зло в политике следует искать не в жесто-косердечии власти, а в ее неограниченной авторитарности. Все социальные блага, по меньшей мере, становятся сомнительными, если они достаются в порядке господского осчастливливания, ибо в этом случае, недалек тот час, когда «врагом» станет тот, кто не приемлет навязанных политической властью программ жизнедеятельности. Поскольку отношения насилия возникают на почве неприятия различий в социально-политической ориентации, постольку механизм блокирования насилия следует искать на путях: утверждения плюрализма, толерантности, достижения взаимопонимания и согласия.

3. В функциональном плане, отношения насилия в культуре выступают как одно из средств организации общественной жизни (фактор: безопасности, гарантии осуществления неотъемлемых прав граждан, малых и больших общественных объединений). В качестве ведущего средства организации общественной жизни насилие возможно как результат незавершенности процесса очеловечивания, гуманизации человеческой истории. Социокультурный механизм, вызывающий насилие, заключается в унаследованной от дочеловеческих форм жизни, разъедененности, включая не только этносы, но и социальные группы, связанные со специфическими субкультурами. Неспособность поднять различные виды общественных отношений на уровень культуры открывает возможность разрешать противоречия отказом друг другу в статусе людей, возможность отношений друг к другу как к врагам (в конечном счете — как к врагам рода человеческого). Весь традиционный мир построен на границах. Границы — это его пафос, непременная часть его веры, понимания мира. Это — не столько географические границы между племенами, народами, государствами, но, сколько границы, запреты, ограничения, разделения, разграничения враждебно разделяющие людей по культурному основанию. В условиях разгула горизонтального насилия между людьми, секущее насилие служило «средством распространение мира, расширением того круга, внутри которого война становилась редкою и предосудительною случайностью — преступным междоусобием».304 К тому же, простотой и относительной эффективностью объяснимо то, что средства принудительного контроля за деятельностью и поведением становятся доминирующими в системе социального управления древнего и традиционного общества.

4. С возникновением техногенной цивилизации изменяется роль насилия в культурно-историческом процессе. В условиях функционирования базовых ценностей современной цивилизации (рациональности, техники и технологии), отношения насилия становятся дисфункциональными, переходя в свою противоположность: из средства организации общественной жизни — в средство ее дезорганизации, разложения, приводящее к аморфному состоянию (энтропии).

Казалось бы, развитие науки и техники, совершенствование технологии, потребность в высококвалифицированной рабочей силе, должны ограничивать возможности утверждения базовых ценностей. Но та же наука и техника дает в руки центральной власти небывалые ранее средства для создания системы насилия, для организации бесконтрольного распоряжения всем продуктом народного труда. Именно в условиях функционирования универсаль.

304 Соловьев B.C. Оправдание добра. M., 1996. С. 343. ных ценностей современной цивилизации стали возможными наиболее чудовищные злодеяния в истории человечества: две мировые войны, тоталитарные режимы, унесшие миллионы жизней. Происходит эволюция технологии насилия: от непосредственного контроля за телом — к контролю за публичным пространством и временем. Поэтому, следует расстаться с иллюзиями и перестать надеяться, что промышленный прогресс и научно-техническая революция сами собой «вывезут» нас к свободной жизни. Ненасилие и в постиндустриальном мире будет стоить так же дорого, как и раньше, и доставаться будут попрежнему лишь тому народу, который знает ему цену и готов платить за него.

5. В нравственном отношении насилие как зло неделимо во времени и в пространстве, по своему содержанию и форме. Так, в условиях классического рабства кажется все атрибуты насилия налицо: ограничение места и уклада жизни, полное подчинение (по крайней мере, внешнее), воле хозяина, жестокость систем физического воздействия, вплоть до убийства. Но суть в том, что эти же атрибуты присутствуют и во многих других общественно-политических системах, дополненные уже мерами психологического насилия, многомиллионным технологическим истреблением людей. Суть в том, что рабство открыто декларирует и юридически, политически и морально освещает те жестокие принципы подавления, которые другие политические системы прикрывают фиговыми листьями гуманности, блага человечества и т. д. («инквизиция», «фашизм» и т. д.).

Существование человечества разрушается и разъедается не только бурными вспышками войн, но и иными формами политического насилия. Поэтому и захват одного заложника, и убийство одного человека с целью овладения политической властью есть такая же угроза всеобщему миру, как и вооруженное вмешательство во внутренние дела суверенного государства.

Особую опасность представляет собой систематическое государственное насилие, успевшее за долгие годы своего господства «одеться» в «юридические одежды», кодифицировать толстые своды своих насильственных «законов». «Такое насилие — по определению А. Солженицына, — уже не нуждается ни подкладывать взрывные устройства, ни сбрасывать бомбы, его процедура совершается в строгом безмолвии, редко нарушаемом последним криком удушаемого».305.

Поэтому, чтобы достичь действительного мира — надо против таких, завуалированных видов насилия вести борьбу не менее серьезно, чем против «громких», «открытых». Поставить задачей, остановить не только ракеты, бомбы, но и границы государственного насилия на том пределе, где кончается необходимость защиты членов общества. Ибо мир — не «анти-война», а «анти-насилие»!

6. Культура имеет непосредственное отношение к самым масштабным и разрушительным формам насилия не только потому, что насилие, в борьбе за власть и в процессе ее осуществления выступает в качестве средства утверждения базовых ценностей субъектов исторического процесса, не только потому, что оно возникает в результате глубоких ценностных конфликтов на религиозной, этнической, национальной, моральной, либо идеологической основе, но и потому, что насилие является результатом распрямления логической пружины, свернутой в интегративных ценностях, лежащих в основе миропонимания, мировоззрения, миромоделирования господствующем в том или ином типе культуры. И в этом смысле, наиболее агрессивной является западная протестантская цивилизация, в духовной установке которой заложено стремление к экспансии, расширению, навязыванию своей ценностно-нормативной базы.

7. Корни насилия — в философии и религии: в господстве объективистского без-личного универсализма, — будь то природо-, тео-, лого-, социо-, либо антропоцентризм, идея Платона, концепция для Гегеля или бытие для Хайдеггера — над сущим — личным, конкретным и беззащитным, либо в ин.

305 Солженицын А. И. Мир и насилие // Горизонт. М., 1989. № 8. дивидуалистском неприятии инаковости, — будь то обобщающая сила категорического императива Канта, экзистенциальная несообщаемая истина Кирке-гора, произвол свободной воли Сартра. В этом случае, мы имеем дело с гипертрофией либо, отчужденного от человека объективного мира, либо — его внутреннего, субъективного мира, не соотнесенного с объективным. С одной стороны — объективная философия исключения, с другой — субъективная философия игнорирования бытия. Стоит человеку принять некоторые посылки универсального, очищенного от индивидуального, или индивидуального, очищенного от универсального, либо ту или иную модель одностороннего восприятия мира и отношения насилия между ним и миром уже затребованы к определенному способу взаимораскрытия.

8. Механизм перехода ценностно-созидательного действия в ценностно-деструктивное включает в себя последовательное прохождение двух стадий. Первая, включает в себя наличие ценностных различий без отрицания, поскольку это различие не подчинено Универсальному — оно не достигнет оппозиции и противоречия. Вторая стадия включает в себя момент, когда ценностные различия, порождая проблемы, достигающие свойственные им степени положительности, высвобождают силы агрессии, которые утверждают в качестве универсальных собственные ценности, посредством отрицания Иных. В восточных культурах Иное не нужно, и не обязательно, кроме инструментальной ценности оно не представляет жизненно-практической значимости. С позиции западной протестантстской культуры Иное выступает как ценность, но как ценность-запрет, отсюда Иное нуждается в «преодолении».

Соответственно, ненасильственный и продуктивный путь в отношениях между народами, различными общностями и отдельными людьми — в мире, где Иное является ценностью, в том числе — не нуждающееся в Ином. Очевидно в этом мире и место современной России.

9. Достижение ненасильственного идеала сегодня, в первую очередь, определяется мерой освоения этических норм, соответствующх современному состоянию развития социума. В ядерно-космическую эпоху, эпоху переплетения различных форм и путей воздействия на большие расстояния традиционной этики любви к ближнему уже недостаточно. Этика дискурса ненасилия — коммуникативная этика — она есть этика интерсубъективности. Ненасильственная мораль тем и отличается, что при оценке той или иной ситуации имеет дело с оценками, исходящими не из своей перпективы, а из той перспективы, которая касается каждого. Так, если две партии решают вопрос о государственном суверенитете, то следует исходить из того, какой вред это социальное действие принесет для обеих точек зрения, а из того, какой вред будет нанесен всем возможным субъектам. Однако, путь к интерсубъективности лежит через освоение этики субъективности. Иначе, скажем, в политике это может выражаться в том, что дорвавшаяся до власти чернь, еще не успевшая подняться от рабства до уровня сознания свободного человека, до понимания и усвоения форм морали цивилизованного общества, будет устанавливать законы и нормы, не предназначенные для свободных граждан, ибо ей недоступны этические основы присущего им поведения. Для того, чтобы содействовать свободе Другого, следует быть самому свободным. Этика ненасилия связана с самоограничением, поскольку признает ответственность за реализацию свободы Другого.

10. В ходе настоящего исследования обозначилось предметное поле, которое, по нашему мнению, могло бы служить прологом к дальнейшей теоретической разработке проблемы насилия, по линии углублениия и расширения исследования:

— поскольку одной из целей работы являлось определение понятия насилия, и мы соответственно ограничились выявлением существенных признаков этого явления, поскольку многие проблемы, поднятые в диссертации, требуют детальной проработки. Возьмем, к примеру, проблему насилия в ходе борьбы за власть. Одно лишь перечисление форм его осуществления (оскорбление, клевета, дезинформация, угроза, шантаж, взятка, терроризм и т. д.) свидетельствует о ее исключительной актуальности, создает широкое пространство для дальнейшего исследования;

— в дальнейшей теоретической разработке, на наш взгляд, нуждается проблема взаимодействия ценностей культуры с конкретными видами социального насилия: этническим, профессиональным, технологическим, школьным, семейным и др.;

— очевидно, особый интерес представляет сравнительный анализ насильственной практики, осуществляемой в различных типах культур;

— особую актуальность приобретает дальнейшее исследование традиционного общества и современной цивилизации, их ценностей, особенностей взаимодействия. Ибо, вне тщательного анализа структур традиционного общества и техногенной цивилизации невозможно разобраться в сути тех кровавых конфликтов, которыми охвачены многие регионы нашей планеты (в т.ч. нашей страны).

Безусловно, перечень проблем, связанных с насилием в современной культуре далеко не исчерпывается рассмотренными нами. Более того, мы хорошо осознаем, что вопросы, обсужденные на страницах книги далеки от разрешения, а некоторые из них вообще относятся к разряду вечных. Однако, потребность в движении к ненасилию будет вновь и вновь призывать мысль тематизировать это явление, ибо жатва Кроноса не завершена, как и неза-вершено Бытие.