Альтернатива Эйдоса и энергии в теориях психики, сознания и жизни

АЛЬТЕРНАТИВА ЭЙДОСА И ЭНЕРГИИ В ТЕОРИЯХ ПСИХИКИ, СОЗНАНИЯ И ЖИЗНИ К. Н. Фомина В истории онтологических концепций вообще и в понимании психических феноменов, в частности, прослеживается альтернатива, которую можно обозначить как альтернативу «эйдос — энергия». Альтернатива между эйдосом и энергией, как отправными точками в понимании одушевленного, в истории философии настолько радикальна, что ее можно сопоставить с альтернативой между корпускулярной и волновой концепциями реальности в истории естествознания.

Одна традиция, которую можно назвать «метафизикой эйдоса», берет начало от Платона и Аристотеля. В качестве отправной точки здесь берется одушевленность дискретной индивидуальности. Понятие души в рамках этой традиции принято трактовать в русле статических образов эйдоса (идеи), формы (энтелехии), созерцания и метафоры зеркала (отражения). Излишне напоминать, насколько фундаментальна роль этой метафоры в истории философии: от марксистской теории сознания как «отражения действительности» до лакановской «стадии зеркала» в развитии личности.

Другая традиция, которую можно назвать «метафизикой энергий», имеет истоки в гераклито-стоической традиции, которая, с точки зрения Ж. Делеза, является радикальной альтернативой платонизму. (Ж. Делез в своей знаменитой работе «Различие и повторение» «метафизику идей» и «метафизику интенсивностей» (воли, энергии) рассматривает в качестве противостоящих друг другу философских традиций). Исходным онтологическим началом здесь считается не эйдос, а некое энергийное начало: огонь (у Гераклита и стоиков); воля (у А. Шопенгауэра и Ф. Ницше); усилие, напряжение, жизненный порыв (у А. Бергсона) и интенсивность (у Ж. Делеза). Соотношение души и тела здесь понимается не как соотношение «материи» и «формы»; «вещи» и «идеи», а как соотношение различных потоков. Нередко — как соотношение «восходящего» и «нисходящего» потоков. Радикальное различие между указанными традициями можно пояснить также через противопоставление деперсонализированной мощи «дионисийского» начала «аполлоновскому» началу формы и индивидуальности.

Таким образом, эмпирически констатируемый факт наличия в мире живых индивидуальностей (живых организмов) допускает две отправные точки для понимания как психических, так и жизненных феноменов, иными словами всего, что охватывается понятием `одушевленное'. То, что в рамках одной традиции берется в качестве исходного момента, оказывается производным в рамках другой традиции.

Рассмотрим подробнее подход, где эйдетически-смысловой аспект феномена одушевленности берется в качестве отправного момента, а энергийный — в качестве производного. Динамика жизненного напряжения — энергия здесь рассматривается не как источник формы, а наоборот, как следствие движения к совершенной форме — энтелехии. Напомним: душа, по Аристотелю, связана с энтелехией — совершенной формой, а энергия возникает из движения тела к своей энтелехии. Импликации Платоно-Аристотелевской традиции явно или неявно сформировали базовые интуиции европейской мысли в рассмотрении проблем «сознания», «души», «психики» или «жизни». Таким образом, в классической философской традиции «энергийный» аспект одушевленности сущего рассматривается как следствие эйдетического аспекта (то есть идеи). Неслучайно в истории европейской философии этот самый «энергийный» аспект в понимании души постепенно нивелируется, и понятие `душа' тем самым заменяется понятием `сознание'. Дилемма `одушевленное — неодушевленное', утрачивая свой энергийный аспект, трансформируется в несколько иную дилемму: `сознание — материя'. Так сложились базовые «статические» оппозиции: `сознание — материя', `образ — предмет', `субъект — объект', к которым фактически была редуцирована проблема `одушевленное — неодушевленное' в классической философии. Таким образом, можно утверждать, что именно в этой традиции укоренено характерное для европейской культуры противопоставление души и тела, «психического» и «соматического», одушевленного и неодушевленного.

Теперь рассмотрим энергийный аспект феномена одушевленности в качестве отправного момента, а эйдетический — в качестве производного. В истории онтологических учений эти концепции связаны с онтологией энергий и метафорой потока. Нужно заметить, что древнейшие представления о душе, духе, разуме или мышлении чаще всего были связаны отнюдь не с метафорой отражения, а как раз с метафорой потока.

В европейской философии указанная традиция в понимании одушевленного в некоторой степени развивается в концепции У. Джемса. Сознание У. Джемс понимает как поток (в работе «Поток сознания»), в котором «образы» представляют собой более медленные части и задержки на пути потока. Но, прежде всего, «энергийная» парадигма одушевленного в европейской философии развивается в рамках т. н. «философии жизни»: в философии А. Шопенгауэра, Ф. Ницше, А. Бергсона. Мы рассмотрим некоторые импликации иного, по сравнению с классическим, понимания интересующей нас проблемы на примере концепции А. Бергсона. Нам представляется, что эвристические возможности бергсонианства еще далеко не исчерпаны. Концепция Бергсона может явиться источником неожиданных и нетривиальных идей, а также как попытка «мыслить иначе».

Итак, в чем же заключается радикальная «инаковость» этой концепции? Онтология по Бергсону — это не реальность тел, вещей или организмов, а реальность потоков. Тела и организмы возникают как «локальные затвердения» на пути потоков. Любая форма, как форма организма, так и образ или эйдос, выражает не столько движение потока, сколько препятствие на пути этого потока. Отношение между одушевленным (обозначаемым также как «жизнь», «дух», «сознание», «психическое») и неодушевленным (материей) понимается не в статических оппозициях (например, `сознание — предмет'; `субъект — объект'), а в динамических образах импульсов, потоков, отношений и взаимопроникновений между потоками. Это учение Бергсон считал «истинным эволюционизмом», противопоставляя его тому ложному подходу к эволюции, который «соединяет отвердевшее с отвердевшим», то есть рассматривает не движение потоков, а историю организмов.

Поток становления имеет два противоположно направленных вектора. Иногда Бергсон ведет речь о двух противоположно направленных потоках. Один вектор, или один из потоков — это восходящий поток. Суть его выражена такими понятиями, как `воля', `напряжение', `усилие', `творчество'. Этот поток и составляет сущность того, что принято называть «сознанием», «духом», «психическим», «жизнью» и т. д. Бергсон называет этот поток жизненным порывом. Другой вектор, или другой поток, — это нисходящий поток. Суть его — ослабление напряжения, усталость, инерция и автоматизм. Этот поток и составляет сущность всего «материального». Материя — это лишь «перерыв в напряжении», ослабление усилия.

Оба эти потока сами в себе являют два неделимых и не сводимых ни к чему иному противоположно направленных импульса. И только взаимное сопротивление и взаимопроникновение вызывает дробление потоков, как бы вырезая из них индивидуальные тела и организмы. «В действительности жизнь есть движение, материальность есть обратное движение, и каждое из этих движений является простым; материя, формирующая мир, есть неделимый поток, неделима также жизнь, которая пронизывает материю, вырезая в ней живые существа. Второй из этих потоков идет против первого, но первый все же получает нечто от второго: поэтому между ними возникает modus vivendi, который и есть организация"1.

Итак, форма, организация, индивидуальность живого тела — это то, что один поток вырезает в другом. Организм, с точки зрения Бергсона, возникает как своего рода компромисс между двумя противоположно направленными импульсами, «один из которых — нисходит, другой — поднимается». Этот компромисс, обретающий форму живого организма, Бергсон сравнивает с замедлением падения. «Жизнь — это усилие подняться по тому склону, по которому спускается материя». «Не имея возможности остановить ход материальных изменений, она добивается его замедления». «Жизнь — это как бы усилие, направленное к тому, чтобы поднимать тяжесть, которая падает. Правда, ей удается только замедлить падение». «…Жизненная деятельность — это то, что сохраняется от движения прямого в движении обратном: реальность, которая созидается, — в реальности разрушающейся"2. Подлинная эволюционная теория должна рассматривать не историю организмов («соединение отвердевшего с отвердевшим»), а непрерывность становления, в котором живое существо есть лишь «промежуточный пункт».

«Духовное» и «материальное» здесь различаются не как вещь и ее отражение (образ), а как два противоположных направления потока (восходящее и нисходящее), которым соответствуют две противоположные фокусировки нашего умственного взора. Все то, что воспринимается нами в качестве «материального», связано с определенной фокусировкой видения. Это — взор, направленный вспять по отношению к потоку становления. Это — видение мира в аспекте его разрушения, чему соответствует такая способность, как интеллект. В рамках интеллекта способ объяснения всегда ретроспективен, то есть направлен вспять по отношению к способу возникновения сущего. «Наше видение материального мира есть видение падающей тяжести», — видение вещи, которая разрушается; «в этом, несомненно, состоит одна из существенных черт материальности». «Что отсюда следует, если не то, что процесс, путем которого вещь создается, идет в направлении, противоположном физическим процессам, и что, стало быть, по самому своему определению, это процесс нематериальный?"3 Для постижения этого процесса необходима иная фокусировка нашего умственного взора, которая ориентирована в том же направлении, что и поток становления. Это — интуиция.

Как видим, по сравнению с метафизикой эйдоса, исходный и конечный пункты меняются местами. В противовес античной традиции, выводившей одушевленное, динамическое начало из формы (энтелехии), здесь, наоборот, форма выводится из волевого, динамического начала, которое, в свою очередь, не сводимо ни к чему иному.

Тема энергии, как в истории философии, так и в истории естествознания, является сущностно связанной с другой темой — темой времени. Поэтому еще одна грань альтернативы `эйдос — энергия' в понимании психических феноменов — это альтернатива между статически-пространственным образом зеркала в первом случае и динамикой темпорального потока во втором. Первичное качество как одушевленности вообще, так и сознания в частности, во втором типе традиций считается неразрывно связанным со способностью удержания времени, в результате чего формируется особое «спрессованное время», или время-длительность. Сущность одушевленности и градации в ее степени связываются со способностью удерживать и переживать длительность как таковую. Это — «интенсивное», или «спрессованное», время у А. Бергсона; единство потока сознания как потока времени у Э. Гуссерля; «синтез времени» у Ж. Делеза.

Интенсивное время (по А. Бергсону) — это время-длительность, где все моменты как бы вдавлены друг в друга: один момент еще не исчез, когда появился другой; прошлое, настоящее и будущее не следуют друг за другом, а сосуществуют, создавая «конденсацию реальности». Если сознание — это полюс «максимума» в степени интенсивности времени, то далее идет понижение степеней интенсивности: бессознательная жизнь; растительное существование и, наконец, неодушевленная материя. Материя — это полюс «минимума» в степени интенсивности времени. Здесь поток совершается в очень растянутом временном ритме: один момент уже исчез, а другой еще не появился. Поэтому интенсивное время-длительность рассыпается на отдельные несвязанные мгновения и образует пространственный порядок обособленных друг от друга тел.

Ж. Делез развивает концепцию «синтезов времени», создающих непрерывность переживания длительности. Всюду, где в результате этих синтезов создается непрерывность времени, можно, с точки зрения Делеза, вести речь о неких зачатках «души». В нас тысячи маленьких «душ»: стратов и слоев непрерывности, которые Ж. Делез называет «личинками субъекта», полагая, что «следует придать душу сердцу, мышцам, нервам, клеткам»; «даже в крысу в лабиринте, в каждый ее мускул следует поместить нечто от этих созерцающих душ"4. Речь, таким образом, уже ведется не просто об «уровнях», «стратах» и градациях в едином потоке одушевленности, но о кишении множества маленьких душ сингулярностей, монад внутри каждого из этих уровней.

Таким образом, в рамках «метафизики энергий» сфера одушевленного не локализуется и не обособляется жесткой границей от неодушевленных компонентов онтологии. Одушевленность и неодушевленность здесь можно считать лишь «градиентами», различающимися только направленностью, степенью интенсивности потока и степенью спрессованности времени. Это качество допускает (потенциально бесчисленные) уровни, степени, градации: от «максимума» (сознание) до «минимума» (материя). По сути дела, каждый организм состоит из композиции длительностей, или различных форм спрессованного настоящего, которые Ж. Делез назвал «личинками субъекта».

Классическая европейская философия, оставаясь «комментариями к Платону», предпочитала «метафизику эйдоса» «метафизике энергий». Причем не только философская, но и естественнонаучная мысль традиционно двигались в русле той же метафизики эйдоса, выстраивая в науках о жизни картину тел и образов; форм и организмов, но не картину потоков. Но в современном естествознании вновь возрождается древняя традиция, рассматривающая «тела» и «души» как «локальные затвердения» на пути потоков всемирного становления.

Возврат к онтологии потоков совершается, например, в рамках нелинейной динамики, для которой реальность состоит из динамических паттернов, которые можно рассматривать в качестве самоорганизующихся потоков. Причем нельзя не заметить аналогию с идеями Бергсона, видевшего в живом организме форму, вырезаемую в потоке встречным потоком. В современном естествознании существует весьма интересное направление исследования, обнаруживающее некие константы формы, которые образуются везде, где происходит встреча двух потоков. Эти константы формы инвариантны для всех уровней реальности: от формы галактик до формы морских раковин; от потоков воздуха и жидкости до потоков сознания.

Препятствия в потоках воды создают обратное завихрение, называемое ламинарным течением. «Здесь края текущего основного потока постоянно заворачивают по кругу назад и затем снова вперед… Таким образом, любой текущий поток создает собственное расслоение, движущееся в обратном направлении"5. Д. Томпсон в работе «Рост и форма» показал, что простые организмы похожи на динамику подобных встречных течений и водоворотов, возникающих внутри жидкости, а также капель и всплесков. Т. Швенк в работе «Восприимчивый хаос» «продемонстрировал, как простые препятствия, помещаемые в текущей воде, создают в образующихся завихрениях устойчивые формы, которые выглядят удивительно похожими на организмы — нередко напоминая мечехвостов и кальмаров. Наиболее интересная картина, напоминающая формы простейших организмов, возникает, когда в середине текущего потока непосредственно друг за другом находятся источник восходящей струи воды и слив, по которому поступающая из источника вода снова уходит под поверхность. Образующаяся форма — замкнутое течение в более крупном потоке — поразительно напоминает живой организм и чрезвычайно чувствительна к изменениям в окружающем потоке"6. Д. Гибсон показал, что внутренняя связность нервных сетей демонстрирует ту же динамику встречных течений и турбулентности, а развертывание потока сознания совершается согласно динамическим паттернам, которые инвариантны для любых пересекающихся потоков.

Обзор концепций потока в трактовке проблемы `одушевленное — неодушевленное' можно завершить обобщением сугубо метафизического плана. «Наше тело есть препятствие, или, точнее, орган, каким поток становления пытается себя воспринять на различных уровнях своего проявления, т. е. в тот момент, когда он сталкивается с препятствием. Другими словами, не поток становления для нас, а мы для него: он видит себя нашими телами-порогами"1.

Как было показано, можно выделить два альтернативных подхода к проблеме `одушевленное — неодушевленное'. Первый подход связан с онтологией эйдосов и следует платоно-аристотелевской традиции в философии. Второй подход связан с «онтологией энергий», или «онтологией потоков», и следует древневосточной, а также гераклитостоической традиции в философии.

Каждая традиция имеет свои «плюсы» и свои «минусы». В рамках первой традиции исследования феномена одушевленности акцент делается на персоналистическом начале. В качестве исходной точки здесь берется живая одушевленная индивидуальность (организм, личность и т. д.). В рамках второй традиции, напротив, индивидуальность рассматривается в качестве вихря или водоворота, временно возникающего в деперсонализированном потоке жизненной энергии.

В рамках первой традиции (онтологии эйдосов) феномены одушевленного оказываются локализованными и обособленными от «неодушевленных» компонентов онтологии. Именно с этой традицией связана традиция противопоставления «души» и «тела», «живой» и «неживой» материи, «психики» и «соматики» и т. д.

В рамках второй традиции (онтологии потоков), напротив, не проводится жесткого водораздела между «одушевленным» и «неодушевленным»; «душой» и «телом»; «психикой» и «соматикой»; «живой» и «неживой» материей. Одушевленное отличается от неодушевленного лишь степенью интенсивности и направленностью потока. Это — восходящий и нисходящий векторы становления у Бергсона; ламинарные течения и обратные завихрения потоков у Гибсона, Томпсона и Швенка. Самоорганизующиеся динамические паттерны, изучаемые нелинейной динамикой, допускают объединение наук о неодушевленной и наук о живой, одушевленной и чувствующей материи.

С другой стороны, онтология потоков имеет и свой «минус». Персоналистическое начало в феномене одушевленности здесь оказывается редуцированным и усеченным. Поэтому воздержимся от оценочных суждений по поводу того, какая из традиций в понимании одушевленного лучше или предпочтительнее. Скорее, здесь можно провести параллель между корпускулярной и волновой теориями света в естествознании. В конце концов, стало ясно, что одна теория не может заменить другую: они сосуществуют в качестве взаимодополнительных, но, равным образом, и взаимоисключающих способов описания реальности. Таким образом, справедливо допустить, что нечто аналогичное имеет место и в науках о жизни, сознании, психики.

Примечания

душа удержание время реальность.

• 1 Бергсон, А. Творческая эволюция. М.: Канон-Пресс, 1998. С. 246−247.
• 2 Там же. С. 243−235.
• 3 Там же. С. 243.
• 4 Делез, Ж. Различие и повторение. СПб.: Петрополис, 1998. С. 99−101.
• 5 Хант, Г. О природе сознания. М.: Изд-во Инта трансперсонал. психологии, 2004. С. 211.
• 6 Там же. С. 211−212.
• 7 Подорога, А. Феноменология тела. М.: Ad Marginem, 2000. С. 20.