Революционные события 1917 — начала 1918 гг. в России глазами интеллигенции

Общая характеристика диссертации.

Революции, корённым образом меняя курс исторического процесса и ускоряя его темпы, прерывая его постепенность, означая качественный скачок в его развитии, всегда оставляли за собой такой впечатляющий след и такую историческую память, что. и столетия спустя привлекают к себе внимание как простых людей, так и исследователей. Даже когда за давностью лет утихают политические споры, то и дело обнаруживаются новые факты и явления, по-новому высвечивающие или отдельные грани, или, порой, саму революцию. Так что в её изучении и осмыслении навряд ли когда-нибудь можно будет поставить точку.

Любой политический переворот вызывает неодинаковые суждения в обществе, раскалывает его на тех, кто ждёт от него чего-то нового, и тех, кто не желает расставаться с привычным. И этот раскол тем сильнее, чем более этот переворот сопровождается заметными социально-экономическими переменами, вызывая их, давая им значительный простор, или, напротив, направлен на то, чтобы ввести их в определённые рамки, а может быть и свернуть.

У каждой революции есть свои объективные и субъективные предпосылки. К последним историки, политологи и социологи относят деятельность определённых категорий людей, которые, вскрывая противоречия в развитии экономики, общества и государства, показывают, что в этих противоречиях мешает дальнейшему развитию и подлежит устранению, а порою и намечают пути их устранения. Со временем пропагандируемые ими идеи овладевают массами и в той или иной мере начинают воплощаться в жизнь — путём ли реформ, если в их необходимости убеждаются и правящие круги, либо путём революции, если верхи до конца сопротивляются назревшим переменам. • •.

В России такая категория людей получила название «интеллигенция». Именно она, особенно та её часть, которая именовалась художественной (поэты, писатели, журналисты, художники, музыканты, критики и т. п.), на протяжении многих десятилетий обличала абсолютизм, выступала защитником народа от притеснений и эксплуатации, требовала скорейших политических, социальных и экономических преобразований. Именно в её среде рождались самые радикальные революционные идеи. Именно из её рядов раздавались призывы к топору.

Не вся интеллигенция противостояла власти. Были Державин, Жуковский, и Тютчев, честно служившие ей. А разве не числился при дворе камер-юнкер Пушкин? Были и такие крупные чиновники, как Грибоедов и Салтыков-Щедрин, у которых отношения с правительством не были такими уж гладкими, а в том, кому служила их сатира, ни тогда, ни сейчас ни у кого сомнений не вызывает. Они тоже внесли немалый вклад в подтачивание устоев царизма.

И вот желаемое стало явью, самодержавие пало под натиском рабочих и солдат. Сама интеллигенция наблюдала за переворотом из окон своих квартир. Но она не без основания полагала, что в этом есть и её немалая заслуга.

— Не литература присоединяется ныне к революции, а революционная Россия осуществила теперь на деле то, что проповедуется русской литературой уже более 100 лет, — в таких словах взгляды русских писателей на свою роль в подготовке свержения самодержавия выразил профессор Петроградского университета С. А. Венгеров при обсуждении ими проекта приветствия в адрес тех, кто эту революцию совершил1.

1 Декларация петроградских писателей. // Русские ведомости. 11.03.17.№ 56. С. 3.

Но, как это часто бывает в истории, уже первые шаги начавшегося в Феврале 1917 года революционного процесса вызвали у тех же самых литераторов самые различные отклики. И чем дальше развивался этот процесс, тем заметнее становилась разница во взглядах на него. Октябрь 1917 года вызвал в ней новый раскол: одни приветствовали его, другие осуждали, но и среди этих последних не было единства, так как одна часть их стала звать к сопротивлению и пытаться организовать его, а другая посчитала такие действия неконструктивными и по самым разным причинам и поводам сочла для себя возможным пойти на сотрудничество с новой властью.

То, что всё это во многом повторилось спустя три четверти столетия во время и после краха СССР, говорит о необыкновенной актуальности избранной темы.

Объектом данного исследования является российская интеллигенция того времени во всех её ипостасях.

Но при изучении истории интеллигенции сразу возникает вопрос о понятии «интеллигенция». Дискуссии на эту тему ведутся давно.

Термин «интеллигенция» был введён в обиход писателем П.Д.

Боборыкиным ещё в 60-е годы XIX века и из русского перешёл в другие языки. Вначале им обозначались вообще образованные люди. Такого понимания интеллигенции придерживался и В. И. Ленин. Словами «интеллигент», «интеллигенция» им переводились «немецкие выражения Literat, Literatentum, обнимающие не только литераторов, а всех образованных людей, представителей свободных профессий вообще, представителей умственного труда (brain worker, как говорят англичане) в отличие от представителей физического труда» 2. Он считал этих людей классовой прослойкой, обслуживающей интересы тех классов, к которым она примыкала по своему.

2 Ленин В. И. Шаг вперёд, два шага назад. (Кризис в нашей партии). // Его же. Полное собрание сочинений. Т. 8. С. 309. Примечание 1. имущественному положению. Исходя из этого, он и строил политику в её отношении.

Но уже тогда, во время первой русской революции, многие начали рассматривать интеллигенцию в более узком и специфически русском смысле. Р.В. Иванов-Разумник в своей книге «История русской общественной мысли» определял интеллигенцию как социологически — несословную, внеклассовую, а этически — антимещанскую преемственную группу, характеризуемую «творчеством новых форм и идеалов и активным проведением их в жизнь в направлении к физическому и умственному, общественному и личному освобождению личности» 3. Эту трактовку интеллигенции, опирающуюся на народническую «субъективную социологию», марксистская критика нашла идеалистической. Г. В. Плеханов в большой статье («Идеология мещанина нашего времени») протестовал против подобной трактовки понятий интеллигенции и мещанства, как внесословных и внеклассовых, против превращения социологических отношений в этические, отвлечённые от конкретной почвы классовых отношений" 4.

По словам Н. А. Бердяева, интеллигенция в России, в отличие от интеллектуалов на Западе, всегда была «идеологической, а не профессиональной и экономической группировкой», образовавшейся из разных социальных классов, сначала по преимуществу из более культурной части дворянства, позже из сыновей священников и диаконов, из мелких чиновников, из мещан и, после освобождения, из крестьян. Она скорее напоминала «монашеский орден или религиозную секту со своей особой моралью, очень нетерпимой, со своим обязательным миросозерцанием, со своими особыми нравами и обычаями, и даже со своеобразным физическим обликом, по которому.

3 Иванов-Разумник. История русской общественной мысли. Индивидуализм и мещанство в русской литературе и жизни XIX века. Т. 1. СПб., 1907. С. 10.

4 Плеханов Г. В. Идеология мещанина нашего времени. // Сочинения. Т. XIV. — М., 1925. С. 259 — 344. всегда можно было узнать интеллигента и отличить его от других социальных групп" 5.

Д.С. Мережковский в «Грядущем Хаме» также отмечал, что «сила русской интеллигенции не в intellectus’e, не в уме, а в сердце и совести». А З. Н. Гиппиус уточняла: «Русская интеллигенция — это класс, или круг, или слой (все слова не точны), которого не знает буржуазно-демократическая Европа, как не знала она самодержавия. Слой, по сравнению со всей толщей громадной России, очень тонкийно лишь в нём совершалась какая-то культурная работа. Он сыграл свою, очень серьёзную, историческую роль». Ещё одной особенностью этого слоя было то, что разделяли его вовсе не профессиональные интересы. Наоборот, «деятели самых разных поприщ — учёные, адвокаты, врачи, литераторы, поэты — все они так или иначе оказывались причастными политике» 6. А так как политика, её определение, выработка решений и их реализация в России столетиями были монополизированы царём и его аппаратом, то любое вмешательство в политические дела людей посторонних рассматривалось властями как весьма предосудительное поведение. Уже в силу одного этого, грамотный человек, интересующийся политическими вопросами и проявляющий в этом деле хоть какую-то активность, считался ненадёжным. Само словосочетание «Он политик!» выглядело в нашей стране вплоть до самого последнего времени как выражение подозрения и неодобрения. Вот почему интеллигенция в дореволюционной «была объединена общим политическим, очень важным, отрицанием: отрицанием самодержавного режима» 7.

После революции 1905—1907 годов самодержавие вынуждено было пойти на уступки конституционного плана и появился зачаток парламентаризма в виде Государственной Думы с политическими.

5Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. — М.: Наука, 1990. С. 17.

6 Гиппиус 3. История моего дневника. И Её же. Петербургский дневник. — М.: «Сов.писатель» и «Олимп», 1991. С. 7.

7 Гипгшус 3. История моего дневника. И Её же. Петербургский дневник. — М.: «Сов.писатель» и «Олимп», 1991. С. 7. фракциями в ней. Народились и «политическими деятели». Но появление этой специальности ничего в сущности не изменило. Даже самый видный «политический деятель» оставался тем же интеллигентом, в том же кругу. Правда, внутри интеллигенции усилились партийные раздоры, но общее неприятие самодержавия осталось. С падением же царизма это самое общее неприятие исчезло, и партийные раздоры, как уже упоминалось выше, превратили некогда единое социальное явление в конгломерат ведущих между собою острую борьбу групп и группировок, выражающих разные, а порою и взаимоисключающие взгляды на идейно-политическое, социально-экономическое и культурное развитие.

Это дало в дальнейшем возможность большевикам делить интеллигенцию на буржуазную и социалистическую. И хотя и в советское время были такие, кто, вроде философа и филолога А. Ф. Лосева, считал интеллигентами тех, кто «блюдет интересы человеческого благоденствия» и стремится к «переделыванию несовершенств мира» 8, в целом же она продолжала рассматриваться как «общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным, творческим трудом, развитием и распространением 'культуры» 9. Мало чем отличаются и современные определения этого термина10. Вполне приемлемым считает его и автор настоящей диссертации.

Правда, в иностранных языках слово «интеллигенция» сохраняет определённую русскую специфику. Своеобразие русской интеллигенции как феномена национальной русской культуры, не имеющего буквальных аналогов среди «интеллектуалов» Западной Европы, сегодня является общепризнанным (во всех словарях мира слово «интеллигенция» в близком нам смысле употребляется с пометкой.

8 См.: Советская культура. 1.01.89.

9 Интеллигенция. // Большая советская энциклопедия. Изд. 3-е. Т. 10. — М.: «Сов.энциклопедия», 1972. С. 311.

10 См.: Социологический энциклопедический словарь. / Под ред. Г. В. Осипова. — М.: ИНФРА-М — Норма, 1998; рус." как специфическое образование русской истории, национальной общественной жизни). Так, краткий Оксфордский словарь определяет интеллигенцию как «ту часть народа (в особенности русского), которая стремиться к независимому мышлению» 11.

Сегодня такого, не формального (наличие диплома об образовании), а содержательного, подхода, учитывающего специфические особенности мышления и социальной психологии, нравственно-этические и мировоззренческие черты этой группы населения, придерживаются и многие отечественные обществоведы12.

Разнообразие дефиниций «интеллигенция» нельзя объяснить только субъективными склонностями разных авторов или неразработанностью вопроса. Оно обусловлено сложностью, многогранностью и динамичностью этой группы. По-видимому, эти два подхода, две составляющие понятия «интеллигенция» нужно не разводить, а пытаться сочетать, признав двуединую природу интеллигенции, которая представляет собой и социальную, и культурную общность.

От определения понятия интеллигенции зависит и определение её численности. Если включать в неё чиновничество и офицерство,.

1 7 то можно насчитать 1,5 миллиона человек. Если отказаться принимать в расчёт лиц, профессии которых нельзя отнести к традиционно интеллигентским, то эта цифра уменьшается до 1 млн.14 Есть среди исследователей и мнения о необходимости уменьшить эту цифру до 500 тысяч: её составляли 195 тысяч учителей, 127 тысяч студентов, 33 тысячи врачей (в том числе около 14 тысяч, служивших в то время в армии), по 20 — 30 тысяч адвокатов, инженеров и агрономов, 15.

11 Цит. по: Там же.

12 См.: Николаев Н. П. Выстрел в будущее: Заметки о судьбах интеллигенции и гуманитарном образовании //Вестник высшей школы. Сер. 6. История. 1989. № 9.С 20- Розов М. А. Рассуждения об интеллигентности, или Пророчество Ваги-Грана // Вестник высшей школы. Сер. 6. История. — 1989. № 6. С. 12- Севастьянов А. Интеллигенция: что впереди? //Литературная газета. — 21.09.88- Смоля-ков Л. Я. Об интеллигенции и интеллигентности // Коммунист. 1988. № 16. С. 72.

13 См.: Ерман Л. К. Ленин о роли интеллигенции в демократической и социалистической революции, в строительстве социализма и коммунизма. — М., 1970. С. 13.

14 См.: Федюкин С. А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из истории вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. — М.: «Наука», 1972. С. 69. тысяч деятелей литературы и искусства, 10 тысяч научных работников (6 тысяч — научно-педагогический персонал высшей школы и 4 тысячи — работники научно-исследовательских учреждений)15.

История интеллигенции в период кардинальных революционных перемен, её отношение к ним, её взаимоотношения с различными политическими силами и властью и являются предметом данного исследования.

Степень научной разработки проблемы. История российской интеллигенции в переломное для страны время 1917;1918 годов постоянно вызывала интерес у отечественных и зарубежных учёных. Существующая историография проблемы представлена самой разнообразной литературой. Начала она складываться сразу же после революции.

Тему «Интеллигенция и революция» затрагивали в той или иной мере уже современники, а порой и участники тех событий, причём, как те, кто рассматривал Октябрь в качестве дальнейшего продолжения Февраля и активно сотрудничал с советской властью, так и те, кто увидел в большевистском перевороте откат или даже своеобразную контрреволюцию.

В 20-е годы появился ряд работ, в которых с большевистских позиций характеризовалась социальная сущность интеллигенции, её роль и место в революции и строительстве нового общества16. В целом большинство работ первого периода носило публицистический характер. Их главной задачей было дать срочный ответ на актуальные в тот момент вопросы жизни. Ленинская политика по отношению к интеллигенции как носителю специальных знаний и опыта, исходящая из необходимости непременно поставить их на службу.

15 См.: Знаменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль — октябрь 1917 г.). — Л.: «Наука», 1988. С. 8−9.

16 См.: Гиринис Е. Ленин о специалистах науки и техники. — Пг., 1924; Полонский В. Заметки об интеллигенции. // Кранная новь. 1924. № 1- Войтоловский Л. Ленин об интеллигенции. // Печать и революция. 1925. № 2- Вольфсон С. Я. Интеллигенция как социально-экономическая категория. — М.Л., 1926; Ледер В. Л. Специалисты и их роль на производстве. — М., 1926; Толстопятов В. Специалисты в производстве. — Л., 1926; Сурков И. Специалисты и рабочие на производстве. — М., 1927; Этчин И. Партия и специалисты. -М. 1928. и социализма, раскрывалась в книгах, статьях и речах тогдашнего нар

1 7 кома просвещения А. В. Луначарского. Много внимания проблеме отношений между советской властью и интеллигенцией уделял и нарком по военным и морским делам Л. Д. Троцкий. Причём, если на партийных форумах он говорил преимущественно о военных специалистах, то в своей публицистике — о художественной интеллиген.

1 R ции. О перестройке аппарата, «чтобы в возможно более допустимой степени вовсе обходиться без функций, для которых необходим среднеинтеллигентский состав», писал Ю. Ларин19.

Взаимоотношения интеллигенции и советской власти продолжали рассматриваться и в последующие десятилетия 30-х, 40-х и первой половины 50-х годов. Но так как в «Кратком курсе истории ВКП (б)» интеллигенция оценивалась как «служанка буржуазии» и контрреволюционная сила, то и работы того периода в основном комментировали положения этой книги и общепринятую на тот момент схему: низы — друзья, середина — колеблющиеся, верхи — враги большевиков, да и эта проблема затрагивалась в самом общем плане, без привлечения конкретного исторического материала. Акцент делался главным образом на саботаже и «вредительстве», другие важные и интересные вопросы оставались в стороне20. Наиболее характерной в этом плане стала появившаяся в 1953 году работа «О роли интеллигенции в советском обществе», автор которой М. А. Процько писал, что «буржуазная интеллигенция» открыто выступила против советской власти, используя свои знания для борьбы против социалистического строительства21.

17 См.: Луначарский А. В. Смена вех интеллигентской общественности. // Культура и жизнь. 1922. № 1- Его же. Об интеллигенции. — М., 1923; Его же. Интеллигенция в прошлом, настоящем и будущем. — М., 1924; Его же. Интеллигенция и её место в социалистическом строительстве. // Революция и культура. 1927. № 1 и др.

18 См.: Троцкий Л. Д.

Литература

и революция: Статьи, опубликованные в «Правде» в 1923;1924 годах. // Вопросы литературы. 1989. № 8. С. 183−228.//Театр. 1989.№ 8. С. 82−102идр.

19 Ларин Ю. Интеллигенция и советы: хозяйство, буржуазия, госаппарат. — М., [б.г.]. С. 74.

20 См.: Шлихтер А. Г. Октябрь и наука. — Харьков, 1933; Келлер Б. А. Пролетарская революция и советская интеллигенция. — М., 1937; Волин Б. Октябрьская революция и интеллигенция. // Исторический журнал. 1938. № 11- Луппол И. Интеллигенция и революция. // Новый мир. 1939. № 7.

21 Процько М. А. О роли интеллигенции в советском обществе. — М., 1953. С. 39.

Заметные изменения в изучении темы интеллигенции и революции стали происходить с середины 50-х годов. Отказ от отдельных элементов сталинской схемы взаимоотношений интеллигенции с советской властью сопровождался складыванием новой концепции истории интеллигенции, которая была общепризнанной до конца 80-х годов. Её суть состояла в том, что интеллигенция была вовлечена в строительство нового социалистического общества и в ходе этого строительства прошла перевоспитание и слилась с новой, рабоче-крестьянской интеллигенцией. При этом историки исходили из ставшего незыблемым принципа соответствия советской системы интересам интеллигенции. Это требовало такого толкования истории интеллигенции, при котором политика партийных и советских органов была сугубо полржительной и верной.

Рост источниковой базы для исследований положительно сказался на создании монографических и коллективных трудов, особенно обобщающего характера. В это время увидели свет научные работы таких крупных специалистов в данной области как М. П. Ким («40 лет советской культуры»), Г. Г. Карпов («О советской культуре и культурной революции в СССР»), В. Т. Ермаков («Исторический.

00 опыт культурной революции в СССР"). В то же время все профессиональные группы данного социального слоя рассматривались недифференцированно, художественная интеллигенция ещё не выделялась исследователями в качестве самостоятельной подгруппы23. Ведущим направлением стало в те годы изучение роли В. И. Ленина в исследуемых процессах. Этому была посвящена, например, моно.

22 См.: Карпов Г. Г. О советской культуре и культурной революции в СССР. М.: Госкультпросветиздат, 1954; Ким М. П. 40 лет советской культуры. М.: Госполитиздат, 1957; Черноуцан И. С. Ленинские принципы политики партии в области литературы и искусства. М.: «Знание», 1958; Ермаков В. Т. Исторический опыт культурной революции в СССР. М.: «Мысль», 1968.

23 См.: Заузолков Ф. Н. Об опыте СССР по сближению умственного и физического труда // Вопросы философии. 1956. № 5. С. 32−45- Он же. Формирование и рост социалистической интеллигенции в СССР // Коммунист. 1958. № 1. С. 52−62- Константинов Ф. Советская интеллигенция // Коммунист. 1959. № 15. С. 48−65- Далматов И. П. Формирование советской социалистической интеллигенции и её роль в развитии советского общества // Ученые записки МГПИ им. В. И. Ленина. Т. 128. Вып. 3. М., 1957; Федгокин С. А. Советская интеллигенция на новом этапе развития социалистического строительств (1959;1965) // Советская интеллигенция. М.: «Мысль», 1968. графия И. С. Смирнова «Ленин и советская культура. Государственная деятельность Ленина в области культурного строительства (октябрь 1917 г.— лето 1918 г.)» 24. Выходят первые работы по истории советской интеллигенции, например, «Привлечение буржуазной технической интеллигенции к социалистическому строительству в СССР» С.А. Федюкина25. О советах депутатов трудовой интеллигенции писала Л.И. Смирнова26.

Прежний подход к интеллигенции как некой цельной, монолитной массе, которая по природе своей враждебна новому строю, стал подвергаться критике. Спорными назывались суждения о преимуществе методов принуждения и даже «разгрома», о том, что это было вполне закономерным явлением, санкционированным большевистской партией и советской властью27.

Но по-прежнему интеллигенции отводилась роль объекта, и при этом не учитывались те явления, которые происходили в разных ее отрядах в первые революционные и послереволюционные годы.

Соответственно и внимание исследователей сосредоточивалось в основном на анализе взглядов Ленина на использование буржуазных" специалистов, на вопросах политики большевиков в отношении интеллигенции и практических результатах этой полити-<10 ки, в том числе в отдельных профессиональных подразделениях.

24 См. помимо уже названного: Смирнов И. С. Ленин и советская культура. Государственная деятельность Ленина в области культурного строительства (окт. 1917 г. — лето 1918). М., 1960.

25 См.: Федюкин С. А. Привлечение буржуазной технической интеллигенции к социалистическому строительству в СССР. М., 1960.

2 См.: Смирнова Л. И. О советах депутатов трудовой интеллигенции. // Из истории советской интеллигенции. / Сб.статей. — М.: «Мысль», 1966. С. 197−222.

27 См.: Федюкин С. А. Великий Октябрь и интеллигенция. Из истории вовлечения старой интеллигенции в строительство социализма. — М.: «Наука», 1972. С. 17 — 19.

28 См.: Ким М. П. 40 лет советской культуры. — М., 1957; Котов А. Т. Победа Великой Октябрьской социалистической революции и проблема использования старой интеллигенции. // Учёные записки Белорусского ин-та физкультуры. Вып. 2. -Минск, 1958; Королёв. Очерки по истории советской школы и педагогики (1917 — 1920). -М., 1958; Смирнов И. С. Ленин и советская культура: Государственная деятельность В. И Ленина в области культурного строительства (октябрь 1917 — лето 1918 г.). — М. 1960; Генкин Э. Б. О ленинских методах вовлечения интеллигенции в социалистическое строительство. // Вопросы истории. 1965. № 4- Круцко И. Е. Обоснование В.И.Лениным политики привлечения буржуазной интеллигенции к социалистическому строительству (1917 — 1920 гг.) // Учёные записки Волгоградского гос.пед.ин-та. Вып. 22. — Волгоград, 1967; Ревенко В. Г. В. И. Ленин об использовании буржуазии как одной из форм классовой борьбы пролетариата в эпоху его диктатуры. // Труды Моск. высшего техн. уч-ща. Вып. 3. — М., 1968; Хренов Н. И. Из истории борьбы Коммунистической партии за интеллигенцию в Октябрьской революции. // Сб. трудов Ульяновского политехи. ин-та. Т. 6. Вып. специалистов, как гражданских (например, учителей и врачей, учёных, инженеров, историков)29, так и военных30. А вот сложные процессы, совершавшиеся в среде художественной интеллигенции, поj 1 прежнему освещались недостаточно. Правда, более глубоко ими занимались историки литературы и искусства. Непосредственное влияние социально-политических событий 1917 года на течение ху.

1. — Ульяновск, 1968. С. 20−46- Кейрим-Маркус М. Б. Государственная комиссия по просвещению (1917 -1920).//История СССР. 1969.№ 12- АмелинП.П. Интеллигенция и социализм.—Л., 1970; Волков B.C. Вовлечение буржуазной технической интеллигенции в социалистическое строительство. (Письма В. И. Ленина как источник изучения проблемы). // Учёные записки кафедр общ. наук Ленинграда. История КПСС. Вып. 10. — Л., 1970; Красникова А. В. Из истории разработки В. И. Лениным политики привлечения буржуазной интеллигенции на службу советской власти. // Вестник Ленинградского ун-та. 1970. № 8 (Серия истории, языка и литературы. Вып.2) — Кузнецов Ю. С. В. И. Ленин о вовлечении интеллигенции в социалистическое строительство. // В. И. Ленин — великий теоретик, организатор и вождь Коммунистической партии и Советского государства. — Могилёв. 1970; Точёная В. П. В. И. Ленин об интеллигенции в переходный период от капитализма к социализму. // Вестник Моск.гос.ун-та. 1970. № 2. (Серия истории. Вып. 2) — Свинцова М. П. В. И. Ленин об использовании буржуазных специалистов в социалистическом строительстве. // Вопросы стратегии и тактики в трудах В. И. Ленина послеоктябрьского периода. — М., 1971.

29 См.: Ширяев П. Борьба Коммунистической партии за использование буржуазной производственно-технической интеллигенции в период с 1917 по 1928 год. // Учёные записки Вологодского гос.пед.ин-та. Т. 19. -Вологда, 1957; Городецкий Е. Н. К истории ленинского плана научно-технических работ. // Из истории революционной и государственной деятельности В.ИЛенина. — М., 1960; Гуров И. Ленин о перевоспитании учительских кадров в первые годы советской власти. (1917 — 1920). // Некоторые вопросы теоретического наследия В. И. Ленина. Труды Моск.гос.пед.ин-та имЛенина. — М., 1960; Князев Г. А., Кольцов А. В. Краткий очерк истории Академии наук СССР. — М.-Л'., 1960; Меерович Б. Из истории борьбы Коммунистической партии за привлечение учительства на сторону советской власти. // Вопросы истории КПСС и философии. Сб. статей кафедр общ. наук Свердловского гос.пед.ин-та. — Свердловск, 1965; Ульяновская В. А. Формирование научной интеллигенции в СССР в 1917 — 1937 гг. — Л., 1965; Московский университет за 50 лет советской власти. — М., 1967; Алексеева Г. Д. Октябрьская революция и историческая наука (1917 — 1923 гг.). — М., 1968; Комков Г. Д. и др. Академия наук — штаб советской науки. — М., 1968; Кольцов А. В. Ленин и становление Академии наук как центра советской науки. — Л., 1969; Федотова З. Ф. Роль Н.К.Крупской в политическом воспитании учительства. // Мат-лы 14-й науч. конф-ции Дальневосточного ун-та. Серия общ.наук. — Владивосток, 1970; Лотова Е. И. Первые шаги советской власти по привлечению медицинской интеллигенции к социалистическому строительству. // Советское здравоохранение. 1971. № 4- Хренов Н. И. О вовлечении буржуазных специалистов в социалистическое строительство. // Сб. трудов Ульяновского политехн. ин-та. Т. 6. Вып. 2. — Ульяновск, 1970.

30 См.: Винокуров А. В. Проблемы использования военных специалистов в Красной армии (1917 — 1920 гг.). // Из истории борьбы Коммунистической партии за победу буржуазно-демократической и социалистической революции и построение социализма в СССР. — М., 1968; Власов И. И. В. ИЛенин и строительство Красной армии. -М., 1968; Иовлев A.M. Разработка и осуществление ленинской политики в отношении специалистов старой армии (1917 — 1920 гг.). // Вопросы истории КПСС. 1968. № 4- Кораблёв Ю. И. В. И. Ленин и создание Красной армии.-М., 1970.

31 См.: Демидов Н. И. Некоторые вопросы борьбы партии за привлечение литературно-творческих сил на сторону советской власти (1917 — 1925 гг.). // Труды кафедр общ. наук Московского инженерно-строит.ин-та. № 28. -М., 1957; Ратнер Я. В. Из истории советского театра (1917 — 19 190. // История СССР. 1962. № 2- Зосимский В. Профессиональные союзы театральных работников в период Великой Октябрьской революции и гражданской войны (1917 — 1921 гг.) // Учёные записки Высшей школы профдвижения ВЦСПС. Вып. 3. — М., 1968; Красникова А. В. В. И. Ленин и А. М. Горький в 1917 — 1918 гг. (Из истории взаимоотношений Коммунистической партии с интеллигенцией в первый год советской власти) // Учёные записки Института истории партии ЛК КПСС. Т. 1.-Л., 1970. дожественной жизни, эволюция жизни художественной среды вое.

32 создана в солидной монографии В. П. Лапшина .

Расширялись рамки региональных исследований. Наиболее пло.

33 дотворная работа велась историками Сибири .

В то же время стали появляться и работы, в которых интеллигенция выступала не только объектом большевистской политики, но и как социальная общность, придерживавшаяся своих политических взглядов и их отстаивавшая34. В этом же ряду стоят работы JI.K. Ер-мана. На основе всероссийской переписи населения конца 19 века он определил численность интеллигенции и количество специалистов-интеллигентов в разных областях деятельности, рассмотрел положение различных отрядов интеллигенции и уровень их материального состояния35. Данными, приведенными в его трудах, историки пользуются до сих пор.

Тогда же появилась специфическая литература, из которой можно было кое-что узнать о позиции по этим вопросам, занимавшейся о/г зарубежными учёными. Читая опровержения утвердившейся на Западе точки зрения, «будто вся интеллигенция не приняла советскую власть и боролась против неё, что большевики старую интеллигенцию разгромили, лучшую её часть заставили покинуть родину, а оставшихся лишили гражданских прав», интересующийся читатель мог найти в отечественной литературе много фактов, говоривших.

См.: Лашин В. П. Художественная жизнь Москвы и Петрограда в 1917 году. — М.: «Советский художник», 1983.-496 с.

33 См.: Соскин В. Л. Ленин, революция, интеллигенция. — Новосибирск, 1973; Его же. Интеллигенция Сибири в период борьбы за победу и утверждение советской власти: 1917 —лето 1918.— Новосибирск, 1985.-254 е.- Историография культуры и интеллигенции советской Сибири. Новосибирск, 1978.

34 См.: Быков В. Ф. Медицинские работники в Октябрьской революции. // Труды Северо-Осетинского мед. ин-та. Вып. 8. Ч. 2. — Оржоникидзе, 1958; Пасюков Ф. В. Медицинские работники Балтики в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции. // Труды ин-та орг-ции здравоохранения и истории медицины им. Семашко. Вып. 5. — М., 1959; Соскин В. Л. Политические позиции сибирской интеллигенции в период Октябрьской социалистической революции. // Известия Сибирского отделения АН СССР. 1967. № 11. (Серия общественных наук. Вып. 3).

35 См.: Ерман Л. К. Интеллигенция в первой русской революции. — М., 1968.

36 См.: Краморенко Л. Н. Против фальсификации некоторых принципов деятельности КПСС по формированию технической интеллигенции (1917 — 1937 гг.). // Учёные записки Ленинград.гос.пед.ин-та. Т. 424. Вып. 1. — Л., 1969.

37 Федюкин С. А. Советская власть и буржуазные специалисты. — М., 1965. С. 20. ему о том, что «вымыслы реакционных буржуазных учёных и публицистов о „Голгофе“ русской интеллигенции» отнюдь не вымыслы. И выходило, что между критикуемыми теперь работами советских авторов (например, Котова 1958 года и 1967 года) и исследованием изменений в советском образовании Каунтса (1966 год) разница не в содержании, не в фактах и даже не в выводах, а в их оценке, выраженной в соответствующей терминологии38.

Мало того, советский читатель (а это был главным образом интеллигент) не без интереса узнавал, что «буржуазной науке вообще свойственно переоценивать роль интеллигенции в жизни общества, особенно на переломных этапах», что, по мнению многих историков и социологов Запада, «революционной инициативой» обладают вовсе не классы (будь то буржуазия в эпоху своего восхождения или пролетариат в эпоху империализма как последней стадии капитализма), а лишь интеллигенция. И откуда ещё можно было познакомиться с высказываниями американского учёного JI. Эдвардса, отводившего интеллигенции ключевую роль как в сохранении, так и в подрыве существующего порядка вещей?39.

Большой вклад в разработку проблемы внёс С. А. Федюкин. Он первым подверг критике господствующую схему, согласно которой интеллигенция при восприятии ею революции делилась на три группы, в зависимости от принадлежности к определенному классу. В своих работах он высказал мнение, что «политический водораздел проходил не между группами интеллигенции, а внутри этих групп» 40 и что сторонники и противники советской власти имелись во всех.

38 «Огромное большинство интеллигенции, лиц свободных профессий и технических специалистов в те ранние годы было настроено враждебно» , — писал Каунтс и делал вывод, что, «если бы интеллигенцию не удалось подчинить суровой дисциплине, она представляла бы опасность для революции с её жёсткими доктринами и заранее установленными целями». (Цит.по: Там же. С. 21.).

39 «До тех пор, — утверждает он, — пока интеллигенция выполняет свою традиционную роль, оправдывая или защищая унаследованные институты, они будут существовать, даже несмотря на недовольство народных масс. Но когда люди идей начинают проявлять недовольство, негодуя по поводу собственного положения или прислушиваясь к голосу совести, то это угрожает основам общества. В сущности, — делает вывод, — Л. Эдвардс, «первым и важным симптомом революции является изменение убеждений интеллигенции» «(Федюкин С. А. Советская власть и буржуазные специалисты. — М., 1965. С. 21.).

40 См.: Федюкин С. А. Советская власть и буржуазные специалисты. — М., 1965. С. 26. трех группах и их отношение к революции не зависело только от социально-классовой принадлежности. Непосредственное соотнесение иерархического положения отдельных групп интеллигенции с их политической реакцией на революцию представлялось ему слишком прямолинейным и однозначным, ибо «не учитывает индивидуализма» интеллигентов". Этот вывод имел большое значение для преодоления прямолинейных догматических утверждений о трехслойном делении интеллигенции, а это открывало новые возможности для изучения процесса дифференциации интеллигенции, который был и сложным и противоречивым. Как и другие историки того периода, подвергая сомнению тезис о враждебности восприятия интеллигенцией революции, Федюкин в то же время подверг сомнению «излишне расширенное толкование понятия контрреволюционности интеллигенции». Он же первым сделал вывод, что саботаж интеллигенции не был повсеместным и длительным41.

Возник и вопрос о самом понятии «саботаж». Выяснилось, что следует различать активный саботаж, когда интеллигенция выступала против большевиков, и пассивный, когда она, не сочувствуя идеям революции и не принимая советской власти, продолжала выполнять свои профессиональные обязанности. Проблема изучения этого «нейтралитета» также была поставлена некоторыми учеными42.

Среди методов, применявшихся в борьбе за подчинение интеллигенции советской власти, P.O. Карапетян обращал внимание не только на подавление её сопротивления, но и стремление лишить её средств к существованию43. К этой теме стали обращаться и другие историки44.

41 Федюкин С. А. Октябрьская революция и интеллигенция. // История СССР. — 1977. — № 5. — С. 77.

42 См.: Галин С. А. Исторический опыт культурного строительства в первые годы Советской власти (1917;1925). -М., 1990.

43 См.: Карапетян P.O. Становление и развитие интеллигенции как социального слоя. — М., 1974. — С. 68−69.

44 См.: Добрускин И. Е. Об участии непролетарской интеллигенции в строительстве социализма // Научный коммунизм — 1974. — № 6. — С. 50−59.

Важным в проблеме «Интеллигенция и революция» является вопрос о критериях дифференциации интеллигенции в отношении Октябрьской революции. Этот вопрос был поставлен JI.A. Пинеги-ной. Не отрицая решающего значения социально-экономических критериев, она отметила, что внутри групп интеллигенции процесс размежевания шел в основном на основании субъективных факторов45. К такому же выводу о преобладании критериев морального порядка, т. е. субъективных, при размежевании интеллигенции, пришёл и Федюкин. В вышедшем в 1985 году сборник статей советских ученых, исследовавших проблемы интеллигенции, он при анализе положения интеллигенции после Октября решающую роль отводил факторам морального порядка и указывал на необходимость исследования социальной психологии интеллигенции, а М.Г. Вандаков-ская показала позиции российских партий в вопросе о роли и месте интеллигенции в общественно-политической жизни46. Ещё раньше к специальному изучению этой проблемы обратился B.C. Волков47.

Кроме этого, наряду с мировоззренческими чертами, характерными для всей интеллигенции, как-то демократизм, гуманизм, реформизм, имеются черты, свойственные для отдельных ее отрядов. Следовательно, есть необходимость учета особенностей специалистов различных профессиональных групп, которые связаны со склонностью осмысливать общественные явления через призму своего профессионального опыта.

Отношение русской «непролетарской» интеллигенции к революционному процессу, эволюцию её политических позиций от Февраля к Октябрю, социально-психологическое состояние и общественные настроения, уровень организованности в условиях нараставшего.

45 См.: Пинегина Л. А. К вопросу о политическом размежевании буржуазной интеллигенции в период Октябрьской революции (1917;1918). //Вестник МГУ. Серия историч. 1974. № 2. С. З — 19.

46 См.: Интеллигенция и революция. XX век. — М., 1985.

47 См.: Волков B.C. Ленинский анализ социальной психологии интеллигенции как составная часть научного обоснования политики партии по отношению к старым специалистам после победы Великого Октября. // Роль интеллигенции в построении и дальнейшем строительстве социалистического общества. — Л., 1978. Вып. 2. С. 3 -11. массового движения и обострения политической борьбы на протяжении этих грозовых 9 месяцев показывает в своей монографии О.Н. Знаменский48. От всех предыдущих его работа отличается привлечением огромного фактического материала, прежде всего воспоминаний и дневников самых различных представителей интеллигенции, изданных к тому времени за рубежом (Ю.В. Ломоносова, например) или хранившихся в архиве Академии наук СССР (И.М. Гревса, С. Ф. Ольденбурга, В.А. Стеклова) и в отделе рукописей и редких книг Государственной публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина (учителя С. П. Каблукова, геолога Д. И. Мушкетова, дочери писателя К. М. Станюковича, Д. В. Философова и др.). Но нарисованная в результате впечатляющая и объективная картина находилась в некотором несоответствии с применявшейся автором традиционной методологией. Огромное количество ленинских цитат (свыше 100 на 344 страниц текста), которые далеко не всегда объясняли смысл изложенного и выглядели своего рода аргументом, не только мало что добавляло к смыслу этой картины, но порою ему противоречило.

Между тем, утвердившейся к тому времени в советской исторической науке концепция, в соответствии с которой изучение судеб старой, дореволюционной интеллигенции сводилось в основном к «борьбе за интеллигенцию, за перевоспитание ее в духе идей социализма», стала подвергаться критике в конце 80-х годов. Отмечалось, что сама тематика исследований настраивала на изучение истории интеллигенции не как субъекта, а как объекта истории, что не давало возможности рассмотреть сложные процессы в самой интеллигенции. При этом дискриминация старой интеллигенции со стороны советской власти и факты ее сопротивления оставались в стороне. Игнорировалась и важность изучения конкретных взглядов отдельного человека, его индивидуального сознания. Напоминалось, что история интеллигенции — это история движения человеческой мысли.

48 См.: Знаменский O.H. Интеллигенция накануне Великого Октября. — Л., 1988. и культуры, которое концентрирует всю духовную энергию народа и в силу этого делает интеллигенцию носителем общечеловеческого начала и гуманистических идеалов49.

Конец 80-х и начало 90-х годов вообще можно считать своеобразным рубежом в развитии отечественной историографии. История тогда стала непременной составной частью развернувшейся в обществе острой идеологической полемики. А так как субъектом и объектом этой полемики выступала главным образом интеллигенция, её не могли не интересовать и проблемы истории общественной мысли, и её собственное недавнее прошлое.

В эти годы переиздается или публикуется впервые литература, в прошлом недоступная, — например, сборник «Вехи», вышедший еще в 1909 г. и вызвавший тогда дискуссию, так как авторы по-новому пытались рассмотреть вопросы о сущности интеллигенции, ее роли и месте в революции и обществе, иногда отказываясь от своих прежних позиций. Продолжением стал сборник «Из глубины», напечатанный в 1918 г. Авторы его попытались подняться над конкретными политическими событиями и проанализировать причины и последствия революции через призму истории интеллигенции. Но советская историография вычеркнула их труды из рассмотрения проблем интеллигенции. Теперь же стали говорить о том, что назрела потребность в осмыслении всего интеллектуального богатства, созданного многими поколениями русской интеллигенции, и выход их произведений стал закономерен.

Парадокс отечественной историографии советской культуры эпохи «перестройки» состоял в том, что возросший и устойчивый интерес читающей части населения к прошлому стал удовлетворяться преимущественно публицистикой, мемуарной литературой, художественными произведениями, а не исследованиями профессиональных историков. Произошёл серьёзный разрыв между резко возрос.

49 См.: Смоляков Л. Я. Об интеллигенции и интеллигентности. // Коммунист. 1988. № 16. С. 75. шим интересом нашего народа к истории и способностью историков-профессионалов удовлетворить этот спрос. Некоторые ученые находили подобную ситуацию совершенно естественным промежуточным этапом, предшествующим серьезному научному изучению вопросов истории культуры недавнего прошлого50. Как показала практика, данная точка зрения была абсолютно справедливой. Переиздание «Несвоевременных мыслей» М. Горького и издание писем В. Короленко к наркомпросу Луначарскому подвигла критика Л. Аннинского выступить на страницах журнала «Дружба народов» со статьёй «Наши старики», чтобы показать читателю не только актуальность высказанных ими критических соображений, но и высветить тот урок достоинства, который «дают нам наши старики, наши великие старики, дорого оплатившие своё право давать нам уроки» 51.

Но этот мощный поток публицистических статей и эссе имел и свои негативные черты. Прежде всего, это — чрезмерно субъективный подход к рассматриваемым проблемам, персонификация истории, эксплуатация одних и тех же сюжетов, несамостоятельность мышления многих авторов, влияние «западной» историографии.

Возрождение интереса к проблемам интеллигенции привело в 90-е годы к тому, что значение и место в истории отечества российской интеллигенции, её прошлое и настоящее стало одной из наиболее разрабатываемых научных проблем. За последние десять лет оно превратилась в объект интенсивного изучения не только историками, но и философами, социологами, культурологами и филологами. Состоялось свыше 30 интеллигентоведческих конференций различного уровня: региональных, всероссийских, международных52.

50 Сахаров А. Н. Новая политизация истории или научный плюрализм? О некоторых тенденциях в мировой историографии истории России XX века // Новая и новейшая история. 1993. № 6. С. 87−94.

51 Аннинский Л. Наши старики. // Дружба народов. 1989. № 5. С. 246.

52 См.: Меметов В С., Будник Г. А., Садина С. С. Интеллигентоведение: из опыта становления вузовского научно-методического курса // Интеллигентоведение: проблемы становления нового вузовского курса: Материалы межгосудар. заоч. научно-методич. конф. Июнь 1999. — Иваново, 2000. С. 3.

Причём явно наблюдалось перемещение центров её изучения на периферию. Заметно активизируется научная работа в Кемерове и Иванове. В марте-апреле 1991 года там были проведены крупные конференции по проблемам места и роли интеллигенции в стране. В 1992 г. и 1995 г. эта тема получила дальнейшее развитие на второй и третьей конференциях по данной проблеме в Ельце и Пензе53. При кафедре истории и культуры России Ивановского государственного университета был создан межвузовский центр РФ «Политическая культура интеллигенции: её место и роль в истории отечества», много и плодотворно работающий по сей день54. В Уральском государственном университете тогда же был организован научный центр «XX век в судьбах интеллигенции» 55. Конференции по проблемам интел-лигентоведения стали регулярным событием в этих исследовательских учреждениях. В последующие годы научные форумы по аналогичной тематике прошли также в Екатеринбурге, Казани, Костроме, Новосибирске, Омске, Пензе, Перми, Самаре, Саранске, Саратове, Ставрополе, Тамбове, Улан-Удэ, Ярославле, Санкт-Петербурге, Мо.

56 скве .

53 Шмидт С. О. Вступительное слово // Российская провинция XVIII—XX вв.: реалии культурной жизни. Кн. 1. Пенза, 1995. С. 10−24.

54 См.: Меметов B.C., Данилов А. А. Интеллигенция России: Уроки истории и современность (Попытка историографического анализа проблемы) // Интеллигенция России: Уроки истории и современность: Межвузов, сб. науч.трудов. — Иваново: ИвГУ, 1996. С. 4−5.

55 См.: Кондрашева М. И., Главацкий М. Е. Научные конференции по исследованию проблем интеллигентоведе-ния как историографический факт // Культура и интеллигенция России в переломные эпохи (XX в.): Тез. докл. Всероссийской науч. конф. Омск, 24−25 ноября 1993 г. Омск: ОмГУ, 1993. С. 35.

56 См., например: Российская провинция и мировая культура. Ярославль, 1993; Провинциальная ментальность России в прошлом и настоящем. Самара, 1994; Российская провинция: история, культура, наука. Саранск, 1998; Российская провинция XVIII—XX вв.: реалии культурной жизни. Пенза, 1995; Российская провинция и её роль в истории государства, общества и развития культуры народа. Кострома, 1994; Меметов В. С., Данилов А. А. Интеллигенция России: Уроки истории и современность. (Попытка историографического анализа проблемы) // Интеллигенция России: Уроки истории и современность: Межвузов, сб. науч. тр. Иваново: ИвГУ, 1996. С. 3−15- Общественно-политическая жизнь российской провинции: XX век: Краткие тезисы докладов и сообщений к предстоящей межвуз. науч. конф. Тамбов, 1993; Поиск новых подходов в изучении интеллигенции: Проблемы теории, методологии, источниковедения и историографии: Тез. докл. межгосудар. науч.-теорет. конф. Иваново, 1993; История российской интеллигенции: Мат. тез. науч. конф.: В 2 ч. М., 1995; Российская интеллигенция в отечественной и зарубежной историографии: Тез. докл. межгосудар. науч.-теорет. конф. Иваново, 1995; Провинциальная культура и культура провинции. Кострома, 1995; Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции: Межвузов, респ. сб. науч. тр. Иваново, 1996; Некоторые современные вопросы анализа российской интеллигенции: Межвузов, сб. науч. тр. Иваново: ИвГУ, 1997.

Возрастание интереса к истории отечественной интеллигенции сопровождалось интенсивным процессом переосмысления и переоценки её места и роли в обществе, в том числе во время революции. В 1996 году на конференции в Иванове об «интеллигентоведении» говорилось уже как о самостоятельной отрасли научного знания57. К концу 90-х годов Ивановский межвузовский центр прочно зарекомендовал себя местом сосредоточения научной и научно-методической работы по различным аспектам интеллигентоведения. На конец сентября 2002 года им было организовано и проведено 13 республиканских и международных конференций с публикацией тезисов. Издано шесть межвузовских сборников научных статей и три монографии. Общий объём печатной продукции превышает триста со печатных листов. С января 2001 г. издаётся общероссийский научный журнал «Интеллигенция и мир». Главным результатом научно-исследовательской деятельности Центра стало комплексное междисциплинарное изучение интеллигенции российской провинции как социокультурного феномена в контексте её генезиса и исторического развития.

Таким образом подводя итог обзору исторической литературе по данной теме, можно сделать вывод, что вопросы, касающиеся отношений интеллигенции с большевиками после Октября решены в целом неплохо, хотя и тут есть над чем поработать исследователям, но вот история отношений интеллигенции и власти между Февралём и Октябрём, наконец, история самой интеллигенции в этот период остаются вне поля зрения историков. Её затрагивают в той или ной мере главным образом исследователи в области литературы, искусства, науки, подготавливающие к изданию и комментирующие художе.

57 См.: Меметов B.C. К первым итогам становления «интеллигентоведения» как самостоятельной отрасли научного знания. // Актуальные проблемы историографии отечественной интеллигенции: Межвузов, респ. сб. науч. тр. Иваново, 1996. С. 3−14.

5 См.: Интеллигенция современной России: Духов, процессы, исторические традиции и идеалы: Тез. докл. XIII междунар. научно-теорет. конф. 26−28 септ. 2002 г. Иваново: ИвГУ, 2002. С. 6. ственные и научные произведения, а также документы, принадлежащие тому или иному деятелю культуры и науки59.

Исследование того, как революционные события 1917 и начала 1918 годов воспринимались интеллигенцией, как она сама смотрела на себя и оценивала свою роль в революционизирующемся обществе, какие основные направления внешней и внутренней политики Временного и Советского правительств вызывали особые разногласия в её среде, её отношение в целом с властью в этот период и является целью данной диссертационной работы.

Достижение поставленной цели, в свою очередь, предполагает решение следующих задач: во-первых, раскрыть процесс изменения отношения интеллигенции к Временному правительству и его политике (эйфория от наступившей свободы, рефлексия на двоевластие, вопросы о войне и земле, кратковременное увлечение Керенским и последующее разочарование в нём, драма «корниловского мятежа») — во-вторых, выявить всё разнообразие оценок ею деятельности большевиков и Совета народных комиссаров во главе с Лениным, определить её отношение к начавшимся социалистическим преобразованиям и ленинской программе использования интеллигенции, в-третьих, очертить формы сопротивления (как активного, так и пассивного) и сотрудничествав-четвёртых, опираясь на суждения различных деятелей науки, техники и культуры о причинах, ходе и последствии революции 1917 года, проанализировать осмысление ими итогов, к которым начала приходить интеллигенция в конце 1917 — начале 1918 гг.;

— наконец, сделать собственные обобщающие выводы и сформулировать предложения для дальнейшего изучения темы.

59 См., например: Бабореко А. Бунин. Жизнеописание. — М.: «Молодая гвардия» (серия «Жизнь замечательных людей»), 2004. — 457 е.- Варламов А. Красные и алые паруса. (А.С.Грин и русская революция). // Подъём (Воронеж). 2005. № 2. С. 191 — 226- Варламов А. Александр Грин. — М.: «Молодая гвардия» (серия «Жизнь замечательных людей»), 2005. — 452 е.- Куняев Ст., Куняев Срг. Сергей Есенин. — М.: «Молодая гвардия» (серия «Жизнь замечательных людей»), 2005. — 595 с.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Определение спектра общественно-политических настроений интеллигенции и выявление отдельных его сегментов в зависимости от взглядов как на сам ход революционного процесса, так и на отдельные его аспекты (отношение к власти, к вопросам о войне и земле, о защите культурных ценностей).

2. Выявленные и обоснованные этапы эволюции взглядов интеллигенции на причины, ход и последствия революции 1917 года.

3. Тенденции политического размежевания среди интеллигенции между Февралём и Октябрём, их конкретное содержание.

4. Соотношение мировоззренческих и сугубо практических мотивов при определении своего отношения к установлению власти советов.

Источниковая база исследования.

В соответствии с намеченным кругом задач был выявлен большой массив источников, анализ которых использован для достижения поставленной цели. Среди них оказались как давно известные, но по-новому рассмотренные, так и совсем недавно введённые в научный оборот. Главное место среди них занимают документы личного происхождения, позволяющие изучить взгляды многих интеллигентов на революцию вообще и отдельные явления и события, её сопровождавшие в частности.

Это, прежде всего письма и дневниковые записи. В то время обмен письмами между родственниками, друзьями и просто знакомыми были общераспростр. анённым явлением. Многие интеллигенты вели личные дневники, подробно записывая в них всё, что видели и слышали, порою давая свою оценку тем или иным событиям и лицам. Эти письма и записи являются ценнейшим источником.

В дневнике для историка важно всё — и каждая строчка, содержащая отзвуки революционных событий, «самоотчёты» писавшего, а порой и неожиданное, досадное для исследователя умолчание, которое, однако, тоже становится своего рода историческим фактом, требующим внимательного учёта. Сказанное в значительной степени относится и к эпистолярному наследию.

Интересные подробности и, главное оценки, можно почерпнуть в опубликованных в самое различное время, но особенно в последние годы, письмах и дневниковых записях рядовых и не рядовых участниках и свидетелях событий тех лет. Среди них особенно следует выделить кадетского журналиста В. Амфитеатрова-Кадашева60, ведущего обозревателя и фельетониста газеты «Новое время» М.О. Меньшикова61, историков С. Б. Веселовского и Ю.В. Готье62, поэтессы 3. Гиппиус63. На последних хотелось особо остановиться. В предисловии к своей «Синей книге» («История моего дневника») Гиппиус отмечала, что личная жизнь, положение её и Мережковского, их среда были благоприятны для ведения подобных записей. «Мы принадлежали к тому широкому кругу русской „интеллигенции“, которую, справедливо или нет, называли „совестью и разумом“ России. Она же — и это уж конечно справедливо — была „словом“ и „голосом“ России, немой, притайно-молчащей — самодержавной» 64. Жили они в Петрограде, где именно зарождались и развивались революционные события. Но в отличие, допустим от Горького, имевшего квартиру на Кронверкском проспекте (Петроградская сторона), Мережковские жили около самого Таврического дворца, в коем заседали Государственная Дума, Совет рабочих и солдатских депутатов, Учредительное Собрание. По сути одно только исследование того, как они реагировали на революционные события, происходившие тогда в стране, и как оценивали роль в них отдельных политиков и литераторов,.

60 См.: Амфитеатров-Кадашев В. Страницы из дневника. // Минувшее. Исторический альманах. Т. 20. — М., 1995. С. 442 и др.

61 См.: Меньшиков М. О. Дневник 1918 года. // Российский архив. (История отечества в свидетельствах и документах XVIII—XX вв.). Выпуск IV. — М.: «Тритэ» — «Российский архив», 1993. С. 11 — 222.

62 См.: Веселовский С. Б. Дневники 1915;1923, 1944 годов. // Вопросы истории. — 2000. — № - Готье Ю. В. Мои заметки. — М.: «Терра», 1997.

63 См.: Гиппиус 3. Дневники. Т. 1. — М., 1999.

64 См.: Гиппиус 3. История моего дневника. // Её же. Петербургский дневник. — М.: «Сов.писатель» и «Олимп», 1991. С. 6−7. достойно стать предметом отдельного диссертационного исследования.

То же самое можно сказать и о таких деятелях науки и искусства, как академик В.И. Вернадский65, правовед Н.В. Устрялов66, поэты А. Блок67 и В. Брюсов68, писатели JI. Андреев69, И. Бунин70, В. Короп | чл чл 1Л nf ленко, М. Кузьмин, М. Пришвин, А. Ремизов и В. Розанов, критик Р. Иванов-Разумник76, художник А. Бенуа77, рядовые обыватели из бывших генералов А.В. Жиркевич78 и Ф.Я. Ростковский79, каждый из которых оставил большой массив документов в виде обширных дневников и писем, а часто и публицистических статей. Вопросы, волновавшие их, связаны с главной темой новейшей русской истории, с темой, которая определила духовную ситуацию в России в течение всего столетия, — народ и интеллигенция.

К сожалению, такие интересные для раскрытия темы материалы, как дневниковые записи, только в последнее время становятся дос.

65 Вернадский В. И. Дневники 1917 — 1921. — Киев: «Наукова думка», 1991.-269 с.

65 Устрялов Н. Н. Былое — Революция 1917 г. (1890-е — 1919 гг.). Воспоминания и дневниковые записи. — М., 2000.

67 Блок А. Письма к жене. // Литературное наследство. Т. 89. — М.: «Наука», 1978; Блок А. Дневники. — М., 1989; Блок А. А, Белый А. Диалог поэтов революции.-М., 1990. (переписка, в основном до 1916 года).

68 Брюсов В. Я. Неизданное и несобранное. / Сост. и комментарии В.Молодякова. — М.: «Ключ» и «Книга бизнес», 1998.-332 с.

69 Андреев Л. S.O.S.: Дневники (1914;1919) — Письма (1917;1919) — Статьи и интервью (1919) — Воспоминания современников (1918;1919). / Вступ. статья, составление и примечания Р. Дэвиса и Б.Хеллмана. — М, — СПб.: «АЛепеит-Феникс», 1994. С. 31−32.

70 Бунин И. А. Лишь слову жизнь дана. / Сост., вступл., примеч. и имен.указ. О. Н. Михайлова. — М.: «Сов.Россия» (серия «Русские дневники»), 1990. — 368 с.

71 Короленко В. Дневник. Письма. 1917 — 1921. / Сост., подготовка текста, коммент. В.ИЛосева. — М.: «Сов.писатель», 2001. — 544 с.

72 Из дневников М. А. Кузьмина. // Литературное наследство. Т. 92. — Александр Блок: Новые материалы и исследования. Кн. 2. — М.: «Наука», 1981.

73 Пришвин М. М. Дневники. Кн.1: 1914 — 1917. — М.: «Моск.рабочий», 1991; Пришвин М. М. Цвет и крест. Негаданные произведения. / Сост., вступ., коммаент. В. А. Фатеева. — СПб.: «Росток» (серия «Неизвестный XX век»), 2004;

74 Ремизов A.M. Взвихрённая Русь. / Публицистика и дневники 1917 года. // Его же. Собрание сочинений, подг. «Пушкинским домом». Т. 5. — М., 2000. — 687 с.

75 Розанов B.B. Апокалипсис нашего времени. // Его же. Мимолётное. Собрание сочинений под общей ред. А. Н. Николюкина. — М.: «Республика», 1994; С. 413 -472- Розанов В. В. Чёрный огонь. 1917 год. // Его же. Мимолётное. Собрание сочинений под общей ред. А. Н. Николюкина. -М.: «Республика», 1994. С. 337−412.

76 Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. / Подготовка текста, вступ. статья и комментарии А. В. Лаврова и Дж.Мальмстада. — СПБ.: «АШепеиш-Феникс», 1998. — 736 с.

77 Бенуа А. Н. Мой дневник: 1916 — 1917 — 1918. / Подготовка текста и комментарии Н. И. Александровой и др. -М.: «Русский путь» (серия «Наше нелавнее», вып. 10), 2003.

78 Симбирский дневник генерала А. В. Жиркевича 1917 г. // Волга. 1992. № 6/7.

79 Ростковский Ф. Я. Дневник для записывания. (1917;й глазами отставного генерала). — М.: «Росспэн», 2001. -495 с. тупными для российского читателя" и исследователя. А в изданных ранее содержались значительные купюры, относящиеся как раз к о I *.

1917 и 1918 годам Много ещё любопытного хранится в архивах. Но, к сожалению, такие богатейшие личные фонды, которые имеются в архиве Российской академии наук или в Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), а также в рукописных отделах Государственной публичной библиотеки в Москве и Публичной библиотеки им. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге, трудно доступны для провинциального исследователя. В архивах и музеях Казани, Ульяновска, Самары и Саратова ничего такого, относящегося к исследуемому времени, нет. В Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФе) хранятся дневниковые записи известной беллетристки и публицистки кадетки А. Тырковой (фонд 629) и бывшего редактора монархической газеты «Московские вести» Л. Тихомирова (фонд 634). Первые из них мне удалось отыскать лично, вторые оказались в моём распоряжении благодаря любезности историка А. В. Репникова, готовящего их к публикации. В этом же архиве мною были просмотрены, к сожалению, очень маленькие и содержащие крайне отрывочные сведения, фонды таких профессионально-общественных организаций, как союзы инженеров (фонд 5548), учителей (фонд 5490) и землемеров (фонд 5519).

Во вторую по значимости группу источников входят публицистические произведения того времени — статьи, заметки, отклики (в том числе стихотворные) на злобу дня. Здесь тоже имелись определённые трудности по сбору материала: столичной прессы в провинциальных архивах, библиотеках и музеях не так уж и много, а в местных газетах (таких, например, как симбирская «Заря») нужного для раскрытия темы материала обнаружить не удалось. Среди того, что всё же было мною выявлено, следует выделить то, что было написа.

80 О таких документах, очень широко использованных О. Н. Знаменским, уже говорилось выше.

81 См., например: Из дневников М. А. Кузьмина. // Литературное наследство. Т. 92. — Александр Блок: новые материалы и исследования. Кн. 2. — М.: «Наука», 1981. С. 162. но, кроме уже упоминавшихся литераторов, М. Горьким (и в не малой степени заново опубликовано в последнее время), М. Осорги-ным и Г. Чулковым, а также видными учёными, вроде Н. Бердяева, П. Гензеля (специалиста по финансам) и П. Сурмина (Устрялова). Их регулярные публикации в средствах массовой информации (газетах «Новое время», «Речь», «Русские ведомости», «Воля народа», «Дело народа», «Знамя труда», «Правда» и журналах «Клич», «Новый сатирикон» и «Народоправство») были заметным явлением в тогдашней общественной жизни. И все они в той или иной мере использованы в диссертации.

Весьма ценным источником, без коего немыслимо объективное суждение об эпохе и о взаимоотношениях между интеллигенцией и властью, является творческое наследие видных политических деятелей той эпохи, в том числе таких как вождь большевиков В. И. Ленина. В данном исследовании несколько страниц посвящёно анализу, новому прочтению его большой полемической статьи «Удержат ли большевики государственную власть?», в которой он излагал свои соображения о том, как победивший пролетариат будет строить.

83 свои отношения со специалистами .

Третью группу образует газетная информация, не принадлежащая перу маститых публицистов, часто анонимная, но содержащая ценные сведения о тех или иных событиях и об участии в них отдельных представителей интеллигенции. Причём немалое количество такого рода сведений обнаружено автором не в органах партийных или деловых, претендующих на солидность (таких, как «Биржевые ведомости», «Коммерасант», «Русское слово»), но и в так называемой «жёлтой» прессе, рассчитанной на простого обывателя (например, «Московские ведомости» или «Московский листок»).

82 Горький М. Несвоевременные мысли. — М., 1989; Горький и русская журналистика начала XX века: Неизданная переписка. // Литературное наследство. Т. 95. — М.: «Наука», 1988.

83 См.: Ленин В. И. Удержат ли большевики государственную власть? //Поли. собр. соч.Т. 34. С. 302 и др.

Четвёртую группу формируют мемуарные свидетельства современников. Таких воспоминаний о революционных днях 1917 года в распоряжении исследователя уже очень много84. Они ценны более поздними размышлениями о пережитом, но в то же время страдают тем недостатком, который вообще свойственен такого рода литературе: избирательностью памяти и склонностью к приукрашиванию, а то и откровенному преувеличению своей роли в упоминаемых событиях. Поэтому их изучение требует особого подхода, учёта временной дистанции, мировоззренческих позиций (и их изменений), а также профессиональных особенностей автора. Но в данном исследовании отдано предпочтение всё же дневниковым записям и письмам именно того времени. Их преимущество хорошо выразила та же Гиппиус: «Многое теперь, по воспоминанию, я просто не могла бы написатья уж сама в это почти не верю, оно мне кажется слишком.

85 фантастичным" .

Таким образом, все указанные источники, дополняя друг друга и составляя в комплексе репрезентативную базу исследования, позволяют всесторонне рассмотреть и проанализировать восприятие интеллигенцией революционных событий 1917 года.

Географические рамки исследования определяются территорией тогдашнего Российского государства. Естественно, что основные события, определявшие ход и исход революции, происходили в Петрограде и Москве, в которых, пребывала тогда добрая половина интеллигенции и подавляющая масса самой её активной части. Но слал в столичные газеты из Полтавщины свои статьи В. Г. Короленко, некоторое время пребывали на родине близ Ельца Орловской губернии И. Бунин и М. Пришвин, а в Кисловодске отдыхала чета Мережков.

84 См., например: Гиппиус 3. Живые лица. Воспоминания. Т. 2. — Тбилиси, 1991; Злобин В. Тяжёлая душа. -Беркли и Лос-Анджелос, 19 980- Ясинский Н. Н. Роман моей жизни. Книга воспоминаний. — М., 1926.

85 См.: Гиппиус 3. История моего дневника. // Её же. Петербургский дневник. — М.: «Сов.писатель» и «Олимп», 1991. С. 15. ских, наблюдал за жизнью губернского Симбирска отставной генерал А. В. Жиркевич.

Хронологические рамки, естественно, ограничиваются темой исследования: с начала революции и (конец февраля 1917 года) до некоторого её момента, символами которого стали, с одной стороны, распространение советской власти на всю страну, а с другой — Брестский мир (начало марта 1918 года). Хотя следует оговориться, что сама логика исследования иногда заставляла автора выходить за эти рамки, как верхние, так и нижние.

Методологическая основа диссертации.

Сложные, многоплановые аспекты исследуемой темы предопределили сложный поиск подходов, принципов и методов для решения задач и достижения цели.

При определении подходов к изучению проблемы автор учитывал: а) имевшие место взгляды как основных политических фигурантов того времени, которые и потом играли роль несомненных авторитетов в отечественной и эмигрантской историографии, её отдельных школ и направлений (государственной, либеральной, народнической, марксистской, марксистско-ленинской) — б) такие устоявшиеся в историографии подходы, как формаци-онный (классовый), цивилизационный, социокультурный и др.- в) изменение во взглядах историков под влиянием, как политических и идеологических мотивов, так и достигнутых результатов исследований (например, Г. Иоффе или А. Ненароков) — г) современный уровень развития отечественной историографии и его основные направления: консервативное (традиционное), дифференцированное (альтернативное) и радикально-критическоед) появление авторских коллективов по комплексному анализу сложных проблем отечественной истории.

Авторский подход заключается, главным образом, в определении совокупности таких методов, приёмов, которые позволили бы, исходя из накопленного историографией материала и наличной источни-ковой базы, достичь цели и решить поставленные задачи. Предпочтение отдавалось историзму, объективности, многофакторному подходу (в том числе, классовому) к анализу исторического процесса, характерных для него явлений и наполнявших его фактов. При написании работы были использованы хронологический и проблемный методы, позволившие проследить определённую последовательность в развитии событий, выделить два их основных этапа и выделить главные проблемы, взгляды на разрешение которых разделяли интеллигенцию. При рассмотрении самих же этих проблем применялся историко-генетический метод., позволивший выявить истоки того или иного отношения к ним и проследить закономерности в углублении или изменении различных точек зрения. Немалая роль в работе принадлежала таким общенаучным методам, как анализ и синтез, индукция и дедукция, а также сравнение.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые комплексно исследованы взгляды российской интеллигенции на революцию 1917 года, проанализирована их эволюция и дифференциация, определены тенденции развития этого процессавыявлены причины неудачи попыток организовать интеллигенцию в качестве самостоятельного субъекта политической, общественной и профессиональной деятельностипоказано, что, вопреки расхожему мнению, не буржуазия и помещики, а именно интеллигенция первой встала на путь сопротивления большевистскому режимууказано на выводы, к которым начали приходить в то время отдельные представители (в том числе такой любопытный вывод, что социальная сущность революции была не столько антибуржуазной, сколько антиинтеллигентской) — исследована систематизированы и обобщены источники и историография темывведён в научный оборот малоисследованный материал (публицистика того времени, во многом ранее не доступная исследователям, а также опубликованные в последние 15 лет дневники, письма и воспоминания), сам по себе представляющий значительный интерес для исторической наукиданы иные, чем прежде, оценки и комментарии тем известным высказываниям тех или иных лиц, которые раньше давались отрывочно или в отрыве от исторического контекстанаконец, намечены основные направления дальнейшего изучения этой темы.

Теоретическая и практическая значимость диссертации состоит в том, что она:

— представляет собою научно обоснованное обобщение и систематизацию исторического опыта российской интеллигенции в революцию 1917 года;

— определяет место и роль интеллигенции в революционных событиях того бурного времени;

— существенно дополняет наши представления как об истории революции, так и об истории интеллигенции;

— обосновывает пути дальнейшего изучения этих проблем.

Апробация результатов исследования. Диссертация была обсуждена на кафедре новейшей истории России Московского государственного университета. Ключевые её положения нашли отражения в статьях, опубликованных в сборниках «Наше отечество» («Февраль 1917 года глазами литераторов» в последнем выпуске и «Октябрь 1917 года глазами интеллигентов» в предпоследнем выпуске), а также в готовящемся к публикации сборнике студенческих и аспирантских работ факультета истории, политологии и права МГОУ.

Заключение

.

Подводя итоги исследования, можно сделать следующие выводы.

Российская интеллигенция в лице лучших своих представителей давно желала политических перемен, сея недоверие в народе к монархической власти, указывая на её неспособность править, особенно в условиях войны, а когда эти перемены, наконец, наступили и самодержавие силами петроградских рабочих и солдат было свергнуто, приветствовала в подавляющем своём большинстве переворот, хотя от революционных методов, обеспечивших победу, она была далеко не в восторге, ибо плоды этой победы пришлось делить с теми, кого она считала не способными должным образом решать проблемы демократизации, социально-экономической модернизации и внешней политики (войны и мира).

Парадоксальность ситуации, сложившейся в России после свержения самодержавия, заключалась в двоевластии: легитимное Временное правительство, многие министры которого были выходцами из интеллигенции и представляли в нём её интересы, находилось под жёстким контролем Совета рабочих и солдатских депутатов и фактически проводило в жизнь его программу, отнюдь не всегда отвечавшую её пониманию интересов страны. Это особенно наглядно проявилось в подходах к внешней и аграрной политике. В этих условиях интеллигенция не смогла овладеть революционным движением, дать ему лидеров и была обречена на усиливающуюся неприязнь к себе со стороны народных низов, принимавших её за буржуазию.

Парадоксальным с точки зрения классовой и социально-психологической было и то, что Временное правительство, состоявшее главным образом из представителей интеллигенции, казалось бы, могло рассчитывать на её поддержку, но та, «болтаясь из стороны в сторону», так и не смогла стать основой, на которую оно могло бы в решительный момент опереться.

Свержение самодержавия было воспринято либеральной, чиновничьей и значительной частью военной интеллигенции как шанс для коренного изменения хода мировой войны. В то же время социалистически ориентированная интеллигенция, изначально настроенная против войны, теперь стала на позиции революционного оборончества. Эта позиция в марте 1917 года была озвучена гораздо громче, чем все прочие, и даже казалась одно время превалирующей. Но одновременно, используя появившиеся легальные возможности, сначала робко, а потом всё громче и решительнее стали раздаваться голоса в пользу немедленного мира, принадлежавшие левым социал-демократам (большевикам, но не только им).

Выдающиеся представители российской литературы не уставали повторять, что война всегда — величайшее зло, проклятие и ужас истории, пережиток варварства, недостойный, позорный для просвещённого человечества. Для России же она, отмечалось ими — зло двойное, тройное, ибо не даёт укрепить ещё нетвёрдые основания свободы, пересоздать весь строй жизни на новых, свободных началах, догнать передовые страны на всех поприщах экономики, организации труда, народного образования. Горький, несмотря на весь свой скепсис, надеялся при этом на силу «здравого смысла солдат», оговариваясь, правда, что, если такое случится, то «это будет нечто небывалое, великое, почти чудесное», и что «это даст человеку право гордиться собою». Короленко же и Брюсов в поисках ответа на вопрос, как этого добиться, рассматривали геополитические и экономические условия, в которых наверняка окажется Россия, если согласится прекратить войну на любых предложенных ей условиях, и приходили к выводу, что цена такого мира будет чрезмерной, что территориальные, экономические и прочие жертвы, которые за ним непременно последуют и которые будут ощущаться много десятилетий спустя, гораздо тяжелее тех, что страна и народ вынуждены приносить сейчас ради того, чтобы ещё полгода-год путём напряжения всех усилий не поддаться слабости, устоять и вместе с союзниками дождаться такого момента, когда на приемлемый для всех мир вынуждена будет согласиться Германия.

Но такое понимание «меньшего зла» было чуждо подавляющему большинству солдат, рабочих, простого народа. В среде интеллигенции стало остро ощущаться противоречие между её национальным чувством, патриотизмом и полным неприятием войны у низов. Это наглядно проявилось во время апрельского кризиса, когда борьба внутренняя, и без того отягощавшая войну внешнюю, приняла вооружённый характер и по разные стороны баррикад этой трёхдневной гражданской войны на улицах Петрограда оказались интеллигенты, с одной стороны, и рабочие с солдатами, с другой.

Для интеллигенции всё яснее становилось, что солдаты не только устали проливать кровь не известно за что, но и не усидят на фронте, бросят окопы, если прослышат, что дома собираются делить землю. А стремление крестьян восстановить историческую несправедливость вступало в противоречие не только с чувством интеллигента-собственника, но и сего пониманием экономической нецелесообразности предстоящего чёрного передела.

На фоне постоянно возрастающей активности низов всё больше давали о себе знать люди, склонные к революционному мессианизму, утверждавшие, что в силу ряда обстоятельств Россия встала в первые ряды борцов с социальной несправедливостью и несёт миру свет освобождения. Но эта же активность воспринималась на противоположном политическом фланге как предвестник непременных погромов, направленных против людей «богатых», ну и, конечно, «образованных». Осознавая себя работником, несущим народу свет знания, учёный, инженер, врач особенно явственно стал понимать, что в представлении мужика он — барин. А что необходимо сделать именно сейчас, чтобы преодолеть это исконное недоверие, сорвать с народной души скептицизм невежества, он не знал и потому ещё более терялся. Испуг, даже страх перед расширяющейся анархией и усиливающимся безвластием стал характерной чертой если пока ещё не абсолютного большинства людей умственного труда, то довольно значительной и постоянно увеличивающейся её части.

К середине лета 1917 года скептические настроения среди людей умственного труда заметно усилились. Одни из них видели причины неминуемого краха в своеобразной истории России, в её социально-экономической отсталости, в ментальности её населения. Другие считали, что главная беда не в этом, а в намеренной эксплуатации этих слабостей и особенностей вернувшимися из эмиграции революционными фанатиками, пытающихся привести недовольные низы из пассивно-бунтовского состояния в активно-бунтарское, а также в слабости и неспособности власти справиться с создавшимся крайне опасным положением.

В этих условиях российская интеллигенция в значительной своей части, испытывая беспокойство и даже страх за своё и страны будущее, стала подумывать о том, как покончить с безвластием и анархией, и искать среди популярных политиков и военных, обладающих талантом и волей властвовать, умеющим рассчитывать по пальцам механику правления и способным решительно, без колебания заставить народ повиноваться. Таким политиком, популярным в народе и способным энергию этого освободившегося народа направить в русло военных усилий и добиться определённых успехов на фронте, чтобы затем, опираясь на патриотический подъём, и сплотить общество вокруг правительства и предотвратить угрозу анархии и распада государства, многим вначале казался Керенский.

Но надежды на него оказались несостоятельными. Всё очевиднее становилось многим, что он на роль Наполеона не годится, что пламенным словом массу не проймёшь, что тут нужна «метла», то бишь не краснобай-демагог, а боевой генерал, способный не только отдавать приказы, причём непопулярные, но и проводить их в жизнь, применять оружие не только против врага внешнего, но и «внутреннего», не испугается этого. Мерам, предложенным для исправления ситуации генералом Корниловым, сочувствовали многие. Однако, в последний момент Керенский не только отказался пойти на союз с этим генералом, но и объявил его мятежником. Власть свою таким образом он сохранил ещё на пару месяцев, но о какой-либо популярности его говорить больше не приходилось.

Безрезультатными оказались и поиски русского Наполеона, который сумел бы ограничить разрушительные тенденции революционной стихии и направить её энергию в созидательное русло, и попытки как-то самоорганизоваться, создать собственное политическое представительство в лице советов депутатов трудовой интеллигенции.

Также безуспешными оказались усилия, направленные на то, чтобы не допустить к власти крайних революционеров — большевиков и левых эсеров.

Вопреки расхожему мнению, не буржуазия и помещики, а именно интеллигенция первой встала на путь сопротивления большевистскому режиму. В силу ряда объективных и субъективных причин это сопротивление не имело и, как нам представляется, не могло иметь успеха, что поставило интеллигенцию перед мучительной альтернативой: либо продолжить сопротивление, но уже не в качестве самостоятельной силы, а в роли не очень-то желанной союзницы других антисоветских сил, либо пойти на отнюдь не равноправное, можно сказать даже подневольное сотрудничество с новыми властителями, либо эмигрировать. Все эти тенденции уже стали проявляться сразу же после Октября 1917 года.

Проведённое исследование позволило определить спектр общественно-политических, настроений интеллигенции в ходе революции.

1917 года и выявить отдельные его сегменты, их зависимость от взглядов как на сам ход революционного процесса, так и на отдельные его аспекты (отношение к власти, к вопросам о войне и земле, о защите культурных ценностей).

Подтвердились и ранее высказываемые историками предположения о том, что, во-первых, отсутствовала прямая корреляция (причинная связь) между социальным происхождением и материальным положением людей умственного труда и их политической и нравственной позициейво-вторых, что эти позиции порою коренным образом менялись, на что могли влиять самые различные факторы, начиная от менталитета (системы ценностей) и кончая средой, в которой повседневно вращался тот или иной человекв-третьих, что величина каждого из сегментов изучаемого спектра всё ещё определяется довольно приблизительно.

Можно пока что с определённой долей достоверности утверждать, что подавляющее большинство российской интеллигенции придерживалось тогда демократически ориентации. Но, что парадоксально, если говорить о политических симпатиях, то они, пожалуй, больше принадлежали социалистическим партиям меньшевиков и эсеров, чем кадетов. Последних поддерживали главным образом люди, придерживавшихся государственных, великодержавных приоритетов, а «революционную демократию» (то есть правых, умеренных социалистов) — те, кто полагал, что «глас народа — глас божий», даже если он и не совпадает с их пониманием собственных интересов. О сегментах же, занимавших крайнее положение, с определённостью можно сказать, что они как бы поменялись местами: монархистски и черносотенски настроенные вынуждены были уйти в тень, зато в полный голос получили возможность говорить те, кто разделял взгляды большевиков, максималистов и анархистов. Мало того, чем больше эти взгляды получали поддержку в массах, тем больше находилось охотников перейти из первого лагеря во второй.

В диссертации выявлены и обоснованы этапы эволюции взглядов интеллигенции на причины, ход и последствия революции 1917 года. Они не имеют чётких хронологических граней, не привязаны к каким-то конкретным датам, но каждый из них можно смело определить рамками деятельности всех трёх составов Временного правительства и первых месяцев работы Совета народных комиссаров.

Сделанные в результате этой работы выводы позволяют говорить о том, что первые опасения и сомнения относительно того, какие разрушительные размеры принимает революция, появились у многих представителей интеллигенции уже в первые дни «светлой, как влюблённость» свободы, и что чем дальше развивались события, тем заметнее становились разочарования и разногласий в её рядах, тем более ощущались там настроения неприязни к людям умственного труда. Немалую роль в этих процессах сыграло различное отношение к таким коренным вопросам революции, как война (противоречие между неприятием её в низах и национальным чувством, патриотизмом у людей умственного труда) и земельный передел (сомнение в его экономической целесообразности и понимание социальной необходимости). В поисках альтернативы казалось бы неминуемому распаду начались поиски лидера, способного стать своего рода русским Наполеоном. Вначале таким для многих виделся Керенский, портом — Корнилов. Мало кто верил, что выходом из общенационального кризиса может стать демократический паллиатив. Так что осенью 1917 года перед интеллигенцией вопрос состоял не столько в том, как воспрепятствовать дальнейшему полевению страны и приходу к власти большевиков, сколько в том, как долго их правление продлиться и что делать, что сократить этот срок до минимума. Причём даже среди лево ориентированной её части, видевшей в Ленине не «грядущего Хама», а нового Мессию, было немало таких, кто полагал, что с ним повторится та же история, что и с Иисусом, что мещанин, обыватель победит революционера.

Тенденции политического размежевания среди интеллигенции, наблюдавшиеся уже сразу за Февралём, получили дальнейшее развитие после Октября и во многом наполнились иным конкретным содержанием. Если раньше главными объектами идейно-политической борьбы были двоевластие, война и мир, аграрная проблема, и у сторонников разных точек зрения было много сторонников, то теперь водораздел прошёл между подавляющим большинством противников советской власти и ничтожным числом её сторонников. Но явное количественное преимущество первых нейтрализовалось целым рядом других факторов —склонностью значительной части интеллигенции к компромиссу, отсутствием опыта жёсткого коллективного противостояния, но прежде всего решительностью и фанатичной энергией большевиков, их довольно гибкой тактики, сочетающей применение силового давления и репрессий с соблазнами гигантских перспектив в будущем.

При рассмотрении соотношения мировоззренческих и сугубо практических мотивов при определении своего отношения к установлению власти советов было выявлено, что какой-то чёткой взаимозависимости здесь установить трудно, что в каждом отдельном случае определяющую роль могли играть и те и другие.

Наконец, из проведённого исследования следует, что именно интеллигенция, а не буржуазия и помещики, первой попыталась оказать сопротивление захвату власти большевиками, прибегнув к его самым разнообразным формам. Это была и эпизодическая вооружённая борьба юнкеров и «белой гвардии» (студентов и гимназистов), и отказ некоторых чиновников, служащих и инженерно-технических работников иметь дело с советскими комиссарами, и массовая (но не ставшая всеобщей) забастовка учителей и врачей. А самым острым оружием её в этой борьбе оставалось публичное слово. И тем не менее сопротивление интеллигенции, названное большевиками саботажем, было обречено на поражение и в силу идейно-политической раздробленности и организационной слабости, и в силу проявленной большевиками безоглядной решимости и воли в завоевании и укреплении власти, и в силу отсутствия должной поддержки со стороны буржуазии, и, наконец, в силу того, что обожествляемый интеллигенцией народ видел в ней не пример для подражания, а нечто враждебное себе.

Так что интеллигенции ничего другого не оставалось кроме словесного выражения своей неприязни к тем, кто, полагала она, лишил её плодов славной Февральской революции. Пока это ещё худо-бедно можно было делать публично, она это делала. Но чем дальше, тем больше советские руководители ограничивали свободу слова и собраний. Так что пользоваться такой возможностью ей оставалось не так уж и долго. И приходилось или покидать родные места и уезжать туда, где казалось сытнее и свободнее, то есть где не было советской власти, или начать привыкать к молчанию, а то и того хуже — к несвойственному ей даже в дореволюционные времена угодничеству и подхалимажу, или ждать спасения от вчерашних враговнемцев.

Пошедших на сотрудничество с советской властью в первые же дни её существования, было, повторяем, не так уж и много. В любом случае они выглядели явным меньшинством по сравнению с её противниками. Ещё меньше среди них было искренних приверженцев мировой социальной революции, особенно в её ленинском, большевистском истолковании. Но в их числе были и яркие, выдающиеся фигуры, которые придавали диктатуре пролетариата определённый культурный флёр и даже ореол.

Довольно интересные наблюдения и выводы некоторые философы, историки и писатели сумели сделать уже в конце 1917 и начале 1918 года, когда только началось осмысление причин, хода и последствий революции, а также роли во всём этом интеллигенции.

Так, В. Розанов всю вину за то, что «Русь слиняла в два дня», возлагал на интеллигенцию, точнее на литераторов, которые писали, как замужняя женщина любит не мужа, а другого, но не научили первобытны народ нужным ремёслам, не научили его уважать свой и чужой труд.

Параллельно с этим Н. Устрялов стал склоняться к признанию того, что большевистская стадия русской революции «истинно народна», стихийна, что в ней проявились подлинность и закономерности, свойственные народному бунту, что сам большевизм порождён интеллигенцией, но бессознательно подхвачен народом, в результате чего на авансцену вышло немало национальных типов, известных из русской литературы. Ленина и Троцкого он — считал подлинно русскими интеллигентами, и хотя признавал их программу бредовой, но призывал признать, что в бреду находится больная Россия.

Эти оценки явно противоречили тому, что высказывали представители либеральной мысли, особенно «веховцы». Не видел никаких признаков революции в событиях 1917 года Н. Бердяев. Он призывал видеть основной конфликт не там, где он обычно виделся, не в столкновении классов трудящихся с классами имущих, не в борьбе пролетариата с буржуазией, а прежде всего в столкновении жизненных интересов и в противоположности жизнеощущений между представителями труда материального и труда духовного, в трагическом для России столкновении «народа» с «культурой», в восстании необразованных против образованных, невежественных против знающих. И так как качественное пало жертвой количественного начала, ни о каком прогрессе говорить нельзя. Наоборот, свержение иерархии, в которой качественный труд ценится более высоко (а творчествоещё выше), чем количественный, есть всего-навсего реакционный бунт, отбрасывающий назад.

Не уставая повторять, что «» народ" в разливе и торжестве большевизма прежде всего восстал против «интеллигенции» «, и признавая в этом своеобразное возмездие за тот нигилистический яд, которым «интеллигенция» отравила «народ», Бердяев в то же время призывал не забывать, что в действительности «народ» является орудием в руках кучки демагогов, остаётся в состоянии рабском, а жертвой же его злобы, раздуваемой для властвования над ним, падает прежде всего наиболее культурный слой интеллигенци, наименее повинный в распространении нигилистическаго яда. В сущности одна часть интеллигенции, «преимущественно наехавшая из-за границы, наиболее чуждая народу, но самая демагогическая по своим приёмам», изгоняла другую её часть, «более деловую, ближе стоявшую к народной жизни и не прибегающую к бессовестной демагогии» .

Поистине трогательной находил Н. Н. Алексеев ту веру, с которой принимает тёмный народ большевистскую хирургию. Отсюда им делался вывод о том, новый режим довольно прочен и, если «воры не перережут друг друга» или «цензовики» (то есть образованные) не сумеют противопоставить ему физическую силу, то конца его следует ждать только тогда, когда вся Россия получит образование и превратится в государство «цензовиков» .

По своему, не столько историософски, сколько этически и эстетически, романтически принимал революцию за подлинное преображение мира А. Блок, видя в ней и непременное возмездие за все обиды, которые издавна испытывал народ от тех, кому он вынужден был столетиями повиноваться, а все они были людьми грамотными. Он был уверен, что стыдно ухмыляться, плакать, ломать руки, ахать на Россией, над которой пролетает циклон, и обязанностью писателей считал «слушать ту великую музыку будущего, звуками которой наполнен воздух, и не выискивать отдельных визгливых и фальшивых нот в величавым рёве и звоне мирового оркестра» .

Изучение темы «Революционные события в России 1917 — начала 1918 гг. глазами интеллигентов» позволяет определить проблемы, которые требуют более тщательного и глубокого исследования. К ним относятся:

— во-первых, разработка теоретико-методических основ исследования общественно-политических настроений российской интеллигенции в революционные годы, её роли в то время и особенно её отношений с властью, с одной стороны, и с массами, с другой;

— во-вторых, тщательный сбор и отбор массовых источников, включая материалы прессы и документы личного происхождения:

— в-третьих, более критичное отношение к таким источникам как мемуары и переработанные, подвергнутые цензуре или, наоборот, дополненные дневники;

— в-четвёртых, массовое введение в научный оборот материалов, освещавших работу различных организаций интеллигенции, как документальных протокольного порядка, так и газетно-журнальных;

— в-пятых, создание полной эвристической системы, опирающейся на новейшие информационные технологии и позволяющей отыскивать сведения о событиях и лицах в различных видах опубликованных и архивных источников, относящихся как к самой теме, так и к истории революции и гражданской войны в России.

Массовый анализ взглядов и высказываний самых различных представителей интеллигенции того времени способен вывести изучение недавнего (не только революционного) прошлого нашей страны на новый качественный уровень, помочь усовершенствовать методологические и гносеологические основы познания истории.