Смерть в ментальном восприятии и повседневной практике адыгов

Актуальность научного исследования проблем, связанных с восприятием отдельными индивидами или целыми этническими сообществами таких базисных понятий духовной культуры как «жизнь» и «смерть», не вызывает сомнения. Философское осмысление ухода человека из жизни, поиски смысла смерти, традиционные механизмы сохранения памяти о человеке и его образе, проблемы «жизни после смерти», ритуализация похоронного действа — эти вопросы не теряли своей остроты на протяжении всей истории человеческого общества.

Смерть является одной из вечных тем культуры. Она создает вокруг себя культурное пространство — особые этические и эстетические нормы, ритуалы, обычаи, символы и становится «одним из универсальных языков культуры"1, «экраном», на который проецируются все жизненные ценности2. Значительное внимание и интерес к теме смерти прослеживается в западной философии и современной научной мысли, что проявилось в развитии танатологии (учения о смерти) как одного из разделов медицины. Однако сегодня приходит понимание того, что в теоретическом поле учения о смерти находится значительно более широкий круг проблем. К восьмидесятым годам основные публикации западных ученых по проблеме смерти приобрели преимущественно историко-философский характер.

При этом в проблема смерти, смысловая наполненность публичных ритуалов оплакивания и похорон, эмоциональный характер внутренних переживаний по поводу ухода человека из жизни упорно замалчивались в советской науке, что объясняется материалистическим мировоззрением и идеологией, ограничивавшими обсуждение проблем смерти медико-биологическими рамками и не подвергавшимися научному анализу личностными переживаниями узкого родственного круга. Правда, в этнографической науке всегда были востребованы описательные материалы по архаическим формам погребальной обрядности, что позволяет нам сегодня реконструировать этноментальные представления о смерти в системе ценностей, определяющих процесс социализации и непрерывность культурной традиции этноса.

Основные категории и концепции этнического миропонимания закодированы в традиционной похоронно-поминальной обрядности, поэтому погребальный ритуал, включенный в проблемное поле современной этнографической науки, считается одним из наиболее семантически насыщенных и информативных источников по изучению традиционного мировоззрения. Отношение к смерти и сценарий проводов человека в мир иной оказываются самыми консервативными элементами традиционной культуры. Ни позднейшие религиозные каноны, ни научно-технический прогресс не способны к полному вытеснению древнейших ритуалов и обрядов, представлений о «правильном» и «недостойном» проявлении скорби и траура. Все эти факторы дают ученым инструментарий для выявления объективной картины исторического прошлого в парадигме микроисторического анализа.

Вследствие негласного табу на изучение темы смерти в научном и массовом сознании до сих пор остается недостаточно проясненным ряд методологических, ценностно-гуманистических, биоэтических и культурно-цивилизационных проблем. Научный интерес к данному кругу вопросов особо актуализировался в условиях кризиса современной цивилизации. По мнению ряда ученых стратегия выживания человечества все в большей мере должна учитывать различия системы ценностей в разных цивилизациях традиционных и техногенных. Это позволяет легитимизировать культурно-цивилизационное многообразие мира, и учесть его при выработке стратегии выживания современного человечества3.

Таким образом, исследование темы «смерти» в историко-антропологической парадигме в российской науке не теряет актуальности и востребовано реалиями современности.

Россия представляет собой полиэтническое пространство взаимосвязанных, но аутентичных социально-культурных ареалов. Одним из их составляющих является адыгская традиционная культура, и в свете вышеизложенного представляется очевидной необходимость комплексного изучения этнографии «погребального культа» (публичного, воплощенного в сюжет, эстетизированного) с параллельным анализом основ этноментального (духовного, философского) восприятия смерти на основе широкого привлечения культурологических, исторических, археологических и этнографических данных. До недавнего времени погребальный культ адыгского мира исследовался, как правило, узко специфически с позиций археологии, этнографии, лингвистики, что не позволяло составить полное представление о предмете. Проблема соотнесения похоронной ритуальной практики с другими формами традиционного мировоззрения/общественного сознания, за исключением определенных сфер (например, религии), практически не нашла адекватного научного разрешения в адыгской этнографии. При описании событий похоронно-поминального цикла мало привлекался сравнительный материал, не использовались данные археологических раскопок, исследовались только «исключительные» виды смерти.

Междисциплинарное исследование по проблеме смерти путем объяснения археологических, лингвистических и полевых материалов позволяет расширить наше знание о представителях адыгского этноса в прошлом и настоящем, как о социуме, имевшем и имеющем сложные мировоззренческие представления, отраженные также в погребальном обряде. Актуальность исследованию придает также обращение к широко обсуждаемым, и не только в научных кругах, но и средствах массовой информации, вопросов эвтаназии, самоубийства, «мнимой смерти» (погребение в состоянии летаргического сна), «социальной смерти», а также этических оснований выдача/невыдачи тел экстремистов.

Использование имеющегося богатейшего эмпирического материала, переосмысление (насколько это возможно) результатов уже известных исследований из области адыгской археологии и этнографии, позволило нам создать общую картину смерти адыгов, актуальную и сегодня, несмотря на процесс активной «культурной колонизации». В условиях современной полиэтнической российской действительности существует необходимость проведения подобных изысканий, ценность которых связана не только получением новых знаний, но и с формированием «правильного» взгляда на вопросы жизни и смерти, с плавным и последовательным переходом от позиций «манкуртизма» (этнической индифирентности) к «нормальной идентичности», минуя типичную для постсоветского пространства стадию этноцентризма (этнического фанатизма), приводящего к тяжелым последствиям в виде межэтнических конфликтов.

Цель исследования состоит в комплексном изучении архетипических представлений о смерти, культурных символов и материальных проявлений общественного сознания в дискурсе смерти. В рамках этой работы на теоретическом материале этнологии, геронтологии, танатологии, этнографических описаниях похоронной обрядности и выражений скорби, археологии захоронений, определении комплекса поведенческих фреймов в ритуальной практике, реконструируется картина адыгского мира в культурной системе прошлого.

Исходя из цели исследования, сформулированы и решались следующие задачи:

• Выявить и систематизировать материалы, содержащие сведения о ментальном восприятии смерти у адыгов представителями разных социальных, тендерных, возрастных страт.

• Создать широкую и универсальную типологию смерти в традиционном адыгском мире с объяснением оснований ее иерархической структуры.

• Рассмотреть особенности «культа мертвых» и похоронно-поминальной ритуальной практики, взаимосвязь архаического обычая с позднейшими религиозными воззрениями адыгов.

• Проследить различные способы погребения, топос кладбища, его рельеф и логику.

• Проанализировать поведенческие образцы адыгов в событиях похоронного цикла с учетом социального статуса и половозрастных характеристик участников ритуального процесса, степени родства/близости к умершему и в соответствии с историческим контекстом.

Объектом исследования стало традиционное адыгское общество и его духовная культура в исторической ретроспективе, а предметом исследования — этноментальные установки адыгов на смерть, отраженные в погребальном культе и похоронно-поминальном этикете народа.

Хронологические рамки исследования отражают консервативность похоронно-погребальной обрядности, устойчивость архетипических представлений о смерти в культуре адыгов, а значит не могут быть строго определенными. Основная источниковая база этнографических, фольклорных, археологических сведений относится к XVIII — XIX вв. При этом следует учитывать проекцию семантического содержания традиционного концепта «смерть» в современное этнокультурное пространство.

Географические рамки диссертации определяются территорией проживания адыгских субэтнических групп, включающей современную Кабарду, Черкесию, Адыгею и места компактного проживания причерноморских шапсугов (Туапсинский и Лазаревский районы Краснодарского края). Это объясняется общностью традиционной культуры и ментальных представлений адыгов, единством источниковой базы, в том числе полем сбора этнографических материалов.

Теоретическая и методологическая основы диссертации. Методы и подходы исследования традиционного мировоззрения и ритуальной практики адыгов определяются многоплановым характером темы диссертации. Это предполагает использование междисциплинарного (кросскультурного) подхода с привлечением данных археологии, фольклористики, лингвистики, философии и др. для понимания архетипического сознания, ментальных представлений о смерти, выявления и интерпретации устойчивых и видоизмененных элементов обряда, описания традиционной и индивидуальной эмоциональной реакции в ситуациях скорби и траура. Избранная методика позволила выявить общее и особенное в культуре адыгов, всесторонне и комплексно осмыслить обрядовую деятельность в свете конкретно-исторических условий рассматриваемого периода.

Сегодняшняя популярность нового направления исторической науки -«истории повседневности» — значительно расширила круг наших интересов, обратив внимание на ментальность низших сословий, на «обыденность» смерти. До недавнего времени изучение исследуемого нами объекта в основном, исчерпывалось его описанием, которое, безусловно, важно, но такой подход в исследовании ограничивал возможности для реконструкции и интерпретации полученных результатов. Поэтому представляется целесообразным использовать некоторые перспективные концепции и технологии («обряды перехода» А. ван Геннепа4, В. Тэрнера5, А.К. Байбурина6, «ментальный инструментарий» JI. Февра и др.), которые задали вектор научных интересов многих этнологических работ. В процессе исследования применялся метод аналитического подхода к этнографическим источникам,.

7 ft представленный также в работах Ф. Арьеса, Ю. Ю. Карпова и др. Особая роль в разработке формально-процессуального анализа принадлежит Арнольду ван Геннепу. В диссертации оказались востребованными использованные им два вида терминов для описания стадий переходных состояний от одного культурно-определенного статуса к другому (в частности, живой — мертвый).

Для нашего исследования особое значение имеют методологические разработки Ю.Л.Бессмерного9 в области исторической демографии (истории семьи, детства, смерти, тендерной истории и т. д.). Следуя подходу, предложенному Ю. Л. Бессмертным, мы получили возможность обращения к прежде не принимавшимся во внимание сведениям из этнографических, фольклорных и лингвистических источников, раскрывающих область приватных переживаний человека перед лицом смерти. Это позволяет значительно расширить поле исследования, углубляющее наши знания о ментальном восприятии одного из важнейших явлений культуры. Именно история ментальностей дала возможность в комплексной работе «не спасовать перед разваливающимся на части объектом исторического исследования и сохранить его целостное прочтение, учитывая гигантскую работу себя над собой, работу, которую представляет собой жизнь людей (и, несомненно, смерть, как ее завершающий этап — Е.Н.)"10.

В основу методологии диссертационного исследования положен утвердившийся в отечественной исторической науке принцип историзма, который предполагает подходить к изучению событий и явлений с точки зрения их исторического развития на всем временном протяжении истории человечества и во всем их глобальном многообразии как в прошлом, так и в настоящем. Отдельно выделим историко-антропологический принцип выявления глубинных пластов духовной культуры, особенностей изменения и сохранности мировоззренческого и религиозного менталитета, духовных ценностей и этнических стереотипов поведения, получивший развитие в трудах А. Я. Гуревичап, И.Н.Данилевского12, М.М.Крома13 и др. С его помощью исследовались представления информантов о ментальности, выявлялась сущность и развитие духовной культуры адыгов в сфере локальной цивилизации.

Основные принципы исследования заданы несколькими методами. Особую актуальность имел сравнительно-исторический метод, получивший развитие в разработках отечественных ученых: Ю.В. Бромлея14, С.А.Токарева15 и др., на основе которого обрядность исследовалась с учетом определенного набора признаков (причинного, пространственного, временного, количественного, качественного и др.). Он же использовался для выявления общего и особенного в комплексе верований и ритуалов. В развитие сравнительной культурологии и танатологии внес вклад яркий представитель отечественной исторической антропологии А. Я. Гуревич, рассматривающий смерть как составной компонент картины мира. Но сравнительная методология применялась нами осторожно (на основе разработанного А. Н. Веселовским принципа разумности типологических сопоставлений).

Нами использовались три составляющих сравнительно-исторического метода16. Историко-типологический метод позволил нам рассмотреть и систематизировать совокупность норм, правил и моделей поведения людей исследуемой в работе культуры, определить универсалии, характерные для многих народов мира (в том числе погребальный ритуал), сопоставить их с конкретной этнической средой. С помощью историко-диффузного метода была произведена попытка проследить культурное взаимовлияние внутри отдельных субэтносов, и в рамках этнокультурных контактов с соседними народами. Историко-генетический метод был востребован при исследовании проблемы трансляции этнокультурных представлений о смерти в ходе этнической истории адыгов и трансформации этого механизма.

Кроме того, в работе применялся историко-системный метод — при рассмотрении обрядов похоронно-поминального цикла как важной составляющей традиционного мировоззрения и системы повседневности.

Источниковую базу исследования составляют источники нескольких видов: этнографические, исторические, археологические материалы, фольклорные и лингвистические источники.

— В первую очередь, это полевые этнографические материалы автора, собираемые в течение нескольких лет (2000;2006 гг.) в различных районах Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Карачаево-Черкесии, Иордании. Для сбора материалов использовались методы полевой этнографии: наблюдение, опрос информантов, фиксация этнографических материалов (запись в полевой дневник, фото и видео съемка, аудиозапись, графическое изображение). В полевых условиях записано большое количество историко-этнографических терминов, употреблявшихся в традиционном быту. Проводился опрос, в основном, на кабардинском языкевелось личное стороннее наблюдениеимело место неоднократное участие в похоронно-поминальных обрядах.

— Данные языка способны уточнить акценты в вопросах истории общества. К лингвистическим материалам следует причислить фундаментальный словарь этнографических понятий кабардино-черкесского языка Х.М. Думанова17, который является наиболее полным собранием аутентичных терминов и материалов, иллюстрирующих повседневный уклад жизни традиционного общества. В качестве этнолингвистических источников широко используется паремиологический и фразеологический фонд языков адыго-абхазской группы кавказской языковой семьи.

— Фольклорные тексты. Данные этнографии имеют опосредованную связь с устным народным творчеством. Автором осуществлена запись некоторых нарративных фольклорных текстов на русском и кабардинском языках. Кроме того, использованы фольклорные тексты опубликованных источников, в т. ч. «Народные песни и инструментальные наигрыши адыгов"18- «Адыгские песни времен Кавказской войны"19- «Фольклор адыгов в записях и публикациях XIX.

Л I лл начала XX в." - «Адыгэ псалъэжьхэр» — «Кабардинский фольклор» и др.

— Ограничено использовались в качестве источников опубликованные в разноплановых сборниках документов архивные материалы, содержащие данные судебных разбирательств по самоубийствам и убийствам.

— Особую группу источников составляют литературные свидетельства авторов прошлых веков — русских исследователей Северного Кавказа и иностранных путешественников, оставивших записки с описанием края и народов, его населяющих (произведения мемуарного характера). Их этнографическая ценность состоит в значении письменного отчета очевидцев об увиденном с акцентированием внимания на экзотических деталях, характерных для данной культуры. Особо осведомленным в черкесских делах оказывается итальянец Дж. Интериано23, не оставивший без внимания как способы погребения, так и специфику похоронно-поминальных ритуалов. К этой же категории источников относятся труды, авторы которых являлись непосредственными участниками событий Кавказской войны.

Среди значимых работ, посвященных исследуемой нами проблематике, следует отметить «Дневник путешествия по Черкесии» английского журналиста Джеймса Белла, который помимо подробного описания особенностей погребального культа адыгов, оставил ценные личные наблюдения, на конкретно-биографическом материале фиксирующие «спокойное», «будничное» отношение их к внезапной смерти. В «Воспоминаниях российского офицера», побывавшего в черкесском плену, Федора Торнау отражено сугубо женское восприятие жизни/смерти и типичные представления о загробном мире черкесской женщины. «Последний год войны Черкесии за независимость 1863−1864г.» Александра Фонвиля стоит в этом же ряду работ, и все они имеют ценность непосредственного наблюдения со стороны.

Определенный интерес представляет для нас обобщающий труд «Путешествие по Кавказу, к черкесам и абхазцам, в Колхиду.» Дюбуа де Монпере и «Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских» Теофила Лапинского — очень яркий документ, показавший не только ментальные воззрения адыгов на смерть, но и зафиксировавший серьезную трансформацию «культа мертвых». Отметим также труды С. М. Броневского24, л/.

Н. Ф. Дубровина, В. Потто и др. Все они вводили в научный оборот новый историко-этнографический материал об адыгской традиционной картине смерти. Таким образом, для решения проблемы имеется достаточный разнообразных источников, в основной своей массе доступного характера.

Степень изученности темы. В историографии адыгов, как и других северокавказских народов, нет историко-этнографических исследований, специально посвященных проблеме изучения и интерпретации традиционных представлений о смерти, а также детерминированной ими повседневной ритуальной практики. Однако основная масса известий об образе жизни горцев содержит определенный объем сведений об их отношении к смерти, о похоронно-поминальной обрядности. В XIX — начале XX вв. с развитием местной исторической науки и археологических изысканий на Северном.

Кавказе появляются работы описательного характера по надгробным памятникам, сопроводительному инвентарю, традициям захоронений. Рассмотрим ряд этих работ и этнографических описаний, заложивших основу для дальнейших исследований «культа мертвых» и погребальных обрядов адыгов, в соответствии с хронологией их публикации. Это труды первых адыгских просветителей Султана Хан-Гирея, Шоры Ногмова и Адыль-Гирея лл.

Кешева, описавших похоронные обряды и поведенческие стереотипы в событиях траурного цикла.

Среди работ европейских авторов книга Карла Коха была в свое время лучшим обобщающим трудом, в котором дано объективное этнографическое описание народов Кавказа, основанное как на личных наблюдениях за повседневной жизнью причерноморских адыгов, так и на тщательном изучении литературных источников. Особенное внимание уделяет он специфике процедуры прощания с покойным и его поминовения, первым классифицирует значимые для адыгов виды смерти, в том числе, на поле боя, от ран, от старости и болезней, поставив на низшую ступень этой иерархии смерть девушек и рабов.

Краеведческий профиль изучения традиционных культур, описательный фактологический подход при сравнительно слабом осмыслении этнокультурных процессов характеризуют дооктябрьский период историографии адыгов (вторая половина XIX в. — начало XX вв.). Встречаются описания отдельных элементов хозяйственной и культурной жизни народа, в том числе обрядов похоронно-поминального цикла, накапливается фактический (документальный, этнографический, археологический) материал по этому вопросу. По существу, об околосмертном пространстве адыгов имелись в то время лишь самые элементарные и фрагментарные сведения, зафиксированные в разноплановых письменных источниках, но не ставшие объектом специального анализа.

Период с 1920;х до 1980;х гг. отличается доминантой марксистской идеологии, и на первый план выходит изучение некоторых традиционных институтов и наиболее выразительных ритуалов, в том числе и погребальных, при этом объявленных пережитками прошлого и недостойными советского настоящего. На этом этапе развития исторической науки происходит становление советской этнографической школы. Советская историография этнокультурной истории адыгов — это новый этап разработки интересующей нас темы в источниковедческом, концептуальном и методологическом планах. Научное исследование проблемы проходило в крайне неоднозначных и противоречивых условиях, связанных с абсолютизацией исторической роли базисных явлений и недооценкой самостоятельного значения духовной культуры народа. В интересующем нас контексте из историографических работ этого периода можно выделить труды по археологии, т.к. они отражают в некоторой степени этнографию погребальной этнической культуры (В.П. Л ^^ ч ч о J.

Левашова, А. Ж. Кафоев, А. Х. Нагоев, Е. П. Алексеева, Е. И. Крупнов и др.). Специальных исследований вопросам этнографии смерти и ритуально-обрядовому оформлению траурных событий в кавказоведческой литературе на тот период времени не было. Однако эти вопросы косвенно или попутно с другими проблемами затрагивались рядом авторов. Среди них следует отметить Л.И. Лаврова35, в очерках которого прослеживается некоторая связь погребальных обрядов и языческих культов адыгов эпохи средневековья. В работах З.М. Налоева36, посвященных устному народному творчеству адыгов, сделан глубокий анализ песням-плачам «гъыбзэ», что позволяет использовать этот фольклорный материал в настоящем исследовании.

В исторических исследованиях советского периода были поставлены и частично решены сложные вопросы духовной культуры и этнической истории адыгского народа, работами авторов этого времени были заложены предпосылки для обобщения в дальнейшем материалов, так или иначе отражающих интересующую нас тему.

Постсоветский период истории Северного Кавказа отмечен ростом этнической идентичности и появлением новых концепций освещения духовных традиций различных этнических сообществ. Особенностью этого этапа историографии Северного Кавказа является междисциплинарный, кросскультурный метод исторических исследований, сделанных на стыке этнографии, этнологии, культурологии и других научных направлений.

90-е годы и начало XXI века оказались отмечены дальнейшим обострением интереса непосредственно к обрядам жизненного цикла адыгов, авторы обращаются к ним преимущественно для иллюстрации своих социокультурных построений. При этом необходимо отметить очень высокий теоретический и методологический уровень проводимых исследований, их концептуальность и актуальность в настоящую эпоху. Это относится к таким работам, как, «Адыгские культы» А. Т. Шортанова (1992 г.), «Межпоколенная трансмиссия традиционной культуры адыгов» (1991г.) и «Адыги. Обычаи, традиции (адыгэ хабзэ)» С. Х. Мафедзева (2000г.), «Черкесское наездничество -«Зек1уэ» А. С. Марзей. Особое значение имеют работы Б. Х. Бгажнокова, предметом исследования которых стали этические установки адыгов по отношению к смыслу бытия в целом и месту в сознании адыга концепту «смерть», пониманию героического — «возвышенного» и недостойного -«унизительного» ухода из жизни, а также этикетным нормам поведения в скорбной ситуации. Особое место в ряду научных трудов, впервые поднимающих проблему смерти в картине мира адыгов занимает фундаментальное философское исследование эпифеномена смерти М. А. Шенкао («Смерть как социокультурный феномен») .

Отмечая вклад современных российских авторов в изучение кавказской традиционной культуры, обращающимся к определяющим константам мировоззренческой структуры народов Кавказа, следует особо отметить работы Ю. Ю. Карпова «Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа» (1996г.) и «Женское пространство в культуре народов Кавказа» (2001г.).

Однако, как видно из проделанного обзора, смерть и сопровождающие ее ритуалы еще ни разу не рассматривались в исторической литературе как специальная этнографическая проблема. Можно констатировать наличие значительных лакун в исследовании ментальных представлений адыгов о смерти, их погребального культа, похоронных обрядов, проявлений скорби и пр., как важнейших составляющих традиционного мировоззрения народа-носителя, включенных в широкое поле значений и теснейшим образом связанных с другими компонентами традиции.

Только комплексный анализ соотнесения и взаимодействия мировоззренческой и ритуальной составляющих культурного пространства смерти будет способствовать глубокому проникновению исследователя в суть адыгской традиции и даст положительные и убедительные результаты.

Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что она является первым исследованием, в котором.

• предпринята попытка комплексного изучения системы ментального восприятия адыгами смерти, как средства познания сути бытия, анализа индивидуального сознания человека, принадлежащего традиционной культуре, и массового сознания, присущего так называемому «безмолвствующему большинству», что в целом должно способствовать выяснению важной роли этого сознания в функционировании общественной системы в целом;

• на основе комплекса археологических, лингвистических, полевых и фольклорных источников рассматриваются историко-этнографические элементы погребального культа адыгов, траура, публизации смерти, риторика скорби, ранее не ставившиеся в кавказоведении объектом исследования;

• разрабатывается типология форм ухода человека из жизни (от архаических традиций эвтаназии стариков до героической смерти в бою, от смерти от старости и до несвоевременной гибели), маркируются (декларируются, артикулируются) ценностные ориентиры различных социальных страт по отношению к смерти;

• вводятся в научный оборот новые полевые этнографические материалы (в т.ч. описание различных поверий, связанных с уходом из жизни — тел1ыкГ), в контексте микроисторического подхода впервые анализируются традиционные фреймы поведения человека перед лицом смерти в соответствии с тендерными и сословными статусами, приводится полевой материал автора, иллюстрирующий эмоциональные переживания (от выраженной аффектации до аскетической сдержанности) в ситуациях утраты близкихосвещаются ключевые моменты частной жизни человека традиционного адыгского социума. Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит во вкладе в научную разработку целостной концепции традиционной культуры адыгов, уточнения ее специфических черт и функций, воссоздания объемной картины прошлого — тотальной (глобальной) истории, сущность которой не в максимально широком охвате исторического пространства, а в рассмотрении объекта исследования с максимально возможного числа точек зрения, в различных ракурсах.

Практическая значимость работы заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в качестве методологических оснований для анализа конкретных форм традиционного мировоззрения, для написания обобщающих работ по традиционной культуре адыгов и при изучении их истории и культуры в образовательных учреждениях Северного Кавказа.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованных источников и литературы, и приложения. Во введении обоснована актуальность темы, определены методология и методика работы, выявлена степень ее изученности, определены цель и задачи исследования, предмет и объект исследования, охарактеризованы привлеченные источники.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В результате проведения комплексного анализа концепта «смерть» в его этнографическом контексте, исследования традиционного института похорон, ритуалов оплакивания и проявлений траура у адыгов удалось сформулировать ряд выводов и обобщений.

В первую очередь, отметим, что отношение к умершим предкам, к оформлению ухода человека из жизни, к определению понятий «достойной» или «недостойной» смерти иллюстрируют важное социально-стабилизирующее значение «культа мертвых» и похоронно-поминального цикла обрядов в повседневном бытии народа.

Структурно-содержательная композиция исследования зафиксировала логику отношений внутри ритуального (похоронно-поминального) культурного комплекса, которые строятся по принципу: представления о смерти — стереотипы поведенческих реакций при встрече с ней — проявление скорби близкими и другими членами социума. Сам же погребальный обряд предстал в виде 2-х компонентов: моросферы — сферы смерти и тафосферысферы погребения. Подобная сегрегация позволила выявить сущность адыгской «тафологии» (по терминологии Ю.А. Смирнова), как суммы традиционных знаний о формах и способах общения с умершим.

Изучение ментальных основ восприятия смерти человеком традиционного адыгского социума позволило вычленить в нем общее и особенное. Понимание неизбежности смерти и вера в предопределенность ее пространственно-временных характеристик, военизированный образ жизни, поведенческий и бытовой аскетизм черкесов определили сдержанное, нарочито спокойное отношение к собственному уходу из жизни. Для них принципиальное значение имел лишь непосредственный момент встречи со смертью, «героический» характер которой позволял перевести «потенциальное бессмертие» человека в «социальное» и повышал общественный статус его потомков.

Образ жизни адыгов (черкесов), определяемый состоянием перманентных военных конфликтов междоусобного характера и необходимости отражения внешней опасности привел их к развитию военизированной социальной организации с вытекающим отсюда приоритетом кодекса рыцарской чести. И хотя нами было отмечено также имевшее место несовпадение идеала и реальности, содержание самих рыцарских идеалов для судьбы адыгского мира имело принципиальную важность. Наблюдалось значительное влияние на остальные социальные группы населения определенной моральной ориентации, выработанной дворянским воинским сословием, в отношении распространения героико-патетического отношения к смерти. Таким образом, можно артикулировать несколько принципов/оснований дифференцированного отношения к смерти:

1. сословные — представители крестьянства, в принципе считавшие счастьем продолжительную жизнь и смерть от старости (в результате физиологического старения), в экстремальных ситуациях (случае угрозы родине) действовали в духе идей о «достойной» смерти, пропагандируемых социумом — историко-героическими, плачевыми песнями, чаще создаваемыми на биографическом материале княжеско-дворянской знати;

2. тендерные — женщины, в повседневной жизни предпочитая смерть в пределах дома в окружении многочисленных домочадцев, в различных безвыходных случаях (порождаемых военными конфликтами и столкновениями, особенно времен Кавказской войны), подпадали под воздействие общеадыгской мужской установки на «героическую» смерть, что отражалось в предпочтительности добровольного ухода из жизни перед угрозой плена или потери чести — позор смывался кровью;

3. возрастные — дети (хотя само отношение их к смерти никак не зафиксировано, но отношение к ней взрослых свидетельствует о ее обыденности) оказывались втянутыми в беспокойную жизнь старших, в первую очередь, в результате функционирования традиционных адыгских общественных институтов, в рамках которых и осуществлялось воспитание подрастающего поколения, — аталычества, аманатства (ограниченно), зек1уэ/наездничества, а также нестабильной военно-политической ситуации в регионе.

Исследование ментальных представлений о смерти привело к необходимости использования богатого историко-биографического, литературно-описательного и этнографического материала и выявило множество новых возможностей для создания общей типологии смерти в адыгском культурном пространстве. Проводя параллели с другими этнокультурными традициями, нам удалось не только обозначить существовавшие типы/виды смерти, определить их место в традиционной культуре, но и объяснить отсутствие или специфичность существования некоторых ее разновидностей.

В ходе исследования естественной смерти мы рассмотрели отношение к старости в различные исторические периоды, обращаясь даже к мифоэпической традиции адыгов, и проследили путь от геронтицида/традиционной эвтаназии/ассистированного суицида к частично сохранившейся до наших дней геронтотимии. Обращение к этой проблеме усилило общую актуальность настоящей диссертационной работы в контексте современных дискуссий.

В исследовании был произведен подробный обзор «насильственной» смерти в традиционном социуме. В частности, построенная типология учитывает повседневный характер смерти от несчастного случая, которая не считается позорной или недостойной, ибо «адыг всегда готов ко внезапной встрече с ней». Среди ее разновидностей особой «привлекательностью», утраченной сегодня, отличалась смерть от удара молнии, что расценивалось как проявление божественной милости. Частая гибель на поле боя может стать основой для обозначения ее как «повседневно-исключительной» и самой престижной с точки зрения национальной ментальности, поэтому привлекаемый материал является наиболее эмоционально окрашенным.

К смертям, вызываемым социальными факторами, обычно относят убийство, казнь, самоубийства, смерть от голода. Отличительной чертой жизнеустройства традиционного адыгского мира можно считать отсутствие мужского суицида (за исключением «скрытого»), только женская модель поведения предполагала его использование в крайних случаях (насилие, принуждение к браку и т. д.). Другой важной разновидностью насильственной смерти являлась казнь, которая у адыгов не носила публичного характера, осуществлялась в укромных местах без лишних свидетелей, предпочтительным способом казни считалось утопление. Голодная смерть здесь практически не встречалась, что объяснимо укладом повседневной жизни — традициями большесемейного проживания, обычаями родственной и соседской взаимопомощи, разнообразием и почитанием форм искусственного родства, т. е. куначескими, аталыческими связями, и набеговой системой.

Но независимо от характера смерти и прижизненных достоинств человека после смерти ему оказывали (и оказывают) необходимые знаки уважения. Иерархия видов смерти, построенная еще в XIX в. К. Кохом, отражалась в сроках между моментом смерти и временем захоронения умершего и размахе поминальных мероприятий. Над покойным осуществлялись различные манипуляции, призванные достойно проводить его на тот свет — это омовение, одевание и вынос, завершавшийся обретением последнего места на кладбище в могиле.

В контексте исследуемой проблемы представлялось невозможным обойти вниманием промежуточный этап долгого путешествия за границы нашего мира — могилу и кладбище. Мы рассмотрели принципы отбора «топоса смерти», процесс предварительной его подготовки, способы погребения, существовавшие на разных исторических этапах, и принципиальную важность правильного выбора способа. С привлечением множественных археологических материалах, нам удалось объяснить причины длительного сохранения адыгских курганных захоронений, вытеснения их мавзолеями и окончательной победы мусульманских захоронений в саване, маркированных невысокой насыпью и каменным надгробием (отвечающим требованиям ислама). При этом этническая ментальность не могла допустить общих могил, но одиночные захоронения вне кладбища были типичны, причем, означая «выделенность» покойного, могли быть символом изгнания (самоубийцы, казненные) или высокого статуса (воинского или сословного).

Смерть, затрагивавшая всех без исключения, в том числе близких покойного, естественно, влияла на их дальнейшую жизнь. Продолжительность и проявления траура зависели от характера смерти умершего, от его сословной принадлежности, частично от возраста (известно, что табу на оплакивание малолетних детей накладывалось даже на их родителей) и от степени близости к покойному. Поведенческие стереотипы в событиях похоронно-поминального цикла, на первый взгляд, значительно различались по тендерному признаку — «аскетически-сдержанные» у мужчин и «подчеркнуто-горестные» у женщин. Анализ ранних форм публичного проявления скорби у адыгов показывает, что до времени их исламизации им был свойственен общий «варварский», языческий стиль поведения в траурных мероприятиях. С позиций современного знания его определяют как «ритуальный суицид», который в раннесредневековое время выражался у черкесов-мужчин в нанесении себе телесных повреждений с помощью кнута или треноги, женщины обычно не использовали для этого оружия, а расцарапывали ногтями лицо, грудь, руки, также били себя по бедрам. Все это сопровождалось обрядовым плачем, который осуществлялся как женщинами (и даже на кладбище), так и мужчинами (за исключением тех категорий скорбящих, на внешние проявления горя которых похоронно-поминальный этикет адыгов всегда накладывал жесткие ограничения — отец и вдовец.

В научный оборот вводятся новые полевые материалы, касающиеся не рассматривавшихся до сегодняшнего дня разнообразных народных представлений о Псэхэх (Вынимающем душу), а также приобретшего особую популярность сегодня института «перманентно лиминальных» Тел1ык1 (с анализом внешних проявлений порогового состояния и посреднических функций этих людей).

Таким образом, основные выводы, к которым привело исследование этнических ментальных установок по отношению к смерти и повседневной практики адыгов в похоронно-поминальном цикле ритуалов, состоят в следующем.

Ценностный подход к восприятию смерти имел различия в зависимости от социальных (сословных) и половозрастных (тендерных) статусов каждого отдельного члена традиционного общества. Это равнозначно относится и к статусу умершего и к положению скорбящих.

Принципиальный характер при оценке события смерти, применения тех или иных форм похоронных обрядов, использования приемов публичной демонстрации скорби имело то, каким образом, при каких обстоятельствах умер человек. Учет этого и некоторых других факторов объясняет специфическое для северокавказских культур понятие «социальной смерти», когда человек исключается из жизни родственной группы или более широкого социального круга в наказание за преступные действия или нарушение норм общественной морали.

Объективность исследования феномена смерти в его этнографическом контексте должна быть обеспечена историческим подходом к трактовке его ментального восприятия. Так, в периоды частых войн (например, во время активизации крымской агрессии или Кавказской войны) демографическая ситуация осложнялась гибелью больших масс мирного населения, и преждевременная «героическая», «жертвенная» смерть на поле битвы становилась примером для подражания, образцом служения народу, предпочтительным способом ухода из жизни. В годы же длительных мирных периодов поднималась ценность самого существования, опыта преклонных лет и достойного — спокойного, «от старости» ухода из жизни.

Вся история адыгов и выработанный в ее ходе образ их жизни сформировал специфическую риторику скорби по умершим. Как показывает этнографический материал, даже память о человеке, принявшего смерть не в соответствии с социально одобряемой программой поступков, может спасти «правильное"/достойное поведение его близких во время его оплакивания и траура. И здесь как принятый фрейм поведения следует отметить различие личных переживаний по утрате и публичного проявления сдержанности при демонстрации глубины скорби. Иллюстративным и широко анализируемым в данной работе источником, подтверждающим это положение, послужили гъыбзэ — традиционные песни-плачи адыгов.

Проведенное исследование показало, что все-таки топография «того света» и способа перехода туда души умершего имеют менее существенное значение для носителей культуры, нежели тот комплекс мероприятий, который должен способствовать сохранению равновесия мира, нарушаемого с каждой смертью. Все действия живых направлены на создание символической границы между «тем» миром и «этим», которая проводится с помощью соблюдения комплекса ритуалов: правильной подготовки покойного, его захоронения, а впоследствии поминовения. Щепетильно выполненный обряд способствует переходу умершего в новый статус, и в качестве культового знака памяти каждый человек и после смерти занимает некое место в «земной» системе координат.

Полидисциплинарность науки о человеке в целом, и нашего исследования смерти, в частности, позволила рассмотреть саму смерть (предмет диссертационного исследования) со всех возможных точек зрения через призму представлений о ней современников. Это дает основание для диагностирования предлагаемой работы как одной из попыток изучения и сохранения национальной идентичности. Затронутые нами проблемы требуют проведения дальнейших полевых исследований и их теоретического осмысления, и это станет гарантом непрерывности и стабильности, а также сохранения культурно-значимой информации.