Отражение социальной практики в общественном сознании Древней Руси XI-XIII вв

Изучение древнерусского общества, как и любого другого, невозможно без ответа на вопрос о том, как сам человек воспринимал окружающий мир и свое положение в нем. На современном этапе развития исторической науки это стало общепризнанным фактом. «Общественная практика, как известно, подчас находит в высшей степени причудливое отражение в умах ее агентов. Но, поскольку человеческая деятельность сознательна и люди? поступают, руководствуясь идеалами, в которые отлились, трансформировавшись, их жизненные связи, то фантастические образы общественного сознания сами неизбежно включаются в их практику и становятся ее органической составной частью. Историческое исследование не может обойти этой стороны социальной жизни"1. По большому счету, подоплекой обращения к данной теме является интерес к Человеку в истории, интерес, актуальный в современной историографии и обретающий в последнее время все большее и большее количество сторонников.

Объект и предмет исследования. Данная работа является попыткой взглянуть на древнерусское общество (выступающее, т.о. объектом исследования) под новым ракурсом — изнутри, глазами людей его составлявших. Поэтому предметом нашего изучения стало общественное сознание населения Древней Руси: существовавшие в нем представления о социуме, о политической, частной жизни и «внешнем» мире. В конечном итоге нам хотелось в общих чертах описать картину социального мира, свойственную древнерусской культуре, определить ее характерные черты, узловые точки.

Хронология. Хронологические рамки работы охватывают XI — XIII вв. Объясняется это тем, что указанный временной промежуток в русской истории выделяется в особый период «Домонгольской» Руси, характеризующийся возникновением и развитием первых государственных образований в форме.

1 Гуревич А. Я. Норвежское общество в раннее средневековье. М., 1977. С. 249. городовых волостей, культурным единством и определенной устойчивостью социальных и этнических процессов.

Историография. Интерес к общественному сознанию был свойственен отечественной историографии с самых' первых шагов ее развития. Уровень науки изначально, конечно, не позволял историко-психологическои тематике выделиться в самостоятельный предмет исследования, но в качестве важной составляющей она присутствовала в трудах российских ученых всегда. «Нравами эпохи» объяснялись особенности протекания политических событий, «странности» социальных институтов и пр. Главным, в данном случае, является понимание того, что сознание, представления, мыслительные и поведенческие стереотипы людей далекого прошлого могут отличаться от современных. Несмотря на кажущуюся очевидность, факт этот отнюдь не всегда принадлежал к числу общепризнанных. Напротив, для XVIII в., времени, с которого мы ведем отсчет существования отечественной истории как науки, характерно было представление о неизменности души человека2. При случае, возможность порассуждать о «вечности» человеческих пороков и добродетелей не упускалась. Но сталкиваясь с фактами реально не укладывавшимися в привычную схему, научная мысль, как правило, не оставалась в плену расхожих представлений.

1 Точному определению и согласованию понятий «общественное сознание», «историческая психология», «социальная психология» посвящена 1 глава нашей работы. Пока же следует сказать, что коль скоро предметом нашего исследования является сознание, то термин психология будет встречаться на его страницах достаточно часто. В виду того, что сознание общественное, то и психология, соответственно, социальная, а т.к. речь идет не о современности, то, естественно, и историческая.

См., например: Болтин И. Н. Примечания на историю древния и нынешния России Г. Леклерка. 1788. Т. 2. С. 2.

Начало обсуждению вопросов социальной психологии было доложено еще в XVIII веке. Одной из первых, привлекла внимание ученых проблема реконструкции славянского и русского национального характера.

В труде Маеро Орбини, одном из первых переводных гражданских изданий петровской эпохи, посвященных истории, читаем: «Славяне мало почитали книжную науку, и ученых людей. Не предуспевало им время внимати учению и наукам, они бо быша природою варвары, и жительствовали между такими же людьми свирепыми и варварскими."1. Т.о. славяне предстают на заре своей истории народом воинственным, жестоким, варварским, ничем не отличающимся от других европейских народов на аналогичной стадии развития. Мысль эта нашла развитие в трудах М. В. Ломоносова. Особенно ярко воинственная храбрость, варварская жестокость, веселый музыкальный нрав, отсутствие коварства и злости были показаны К.Г.Антоном'. Грубыми, но не склонными «к мучениям и к насилованию» видел славян М. М. Щербатов.4 И. Н. Болтин считал, что в развитии своего, говоря современным языком, социально-психологического облика славяне повторяли путь одинаковый для всех народов: «не должно приписывать единому народу пороков и страстей общих человечества"5.

1 Орбини М. Книга Историография початия имене, славы, и расширения народа славянского. СПб., 1722. СЛ.

Ломоносов М. В. Древняя Российская история от начала российского народа до кончины Великого князя Ярослава первого или до 1054 года // Полное собрание сочинений: В 11 т. М. — JL: Издательство АН СССР: Наука, 1950 -1983. Т. 6. 1952. С. 167−286. о.

Anton K.G. Erste Linien eines Versuches uber der alten Slawen Ursprung, Sitten, Gebrauche Meinungen und Kenntisse. Leipzig, 1783. S. 18−91.

4 Щербатов M.M. История Российская с древнейших времен. В 7 т. СПб., 19 011 904. Т.1.С.249.

5 Болтин И. Н. Указ. соч. Т.2.С.2.

Совсем по иному выглядят древние славяне в изображении И. Г. Гердера. Они совсем не похожи на германцев или римлян. Главная отличительная их черта — гуманность, миролюбие, покладистостость1. Идеи Гердера были результатом не столько научной работы, сколько частью его общеисторических воззрений и проистекали из превратностей личной биографии немецкого философа, которому пришлось оставить Германию и переехать в Прибалтику, где он нашел радушный прием именно у славянского населения. Тем не менее, они получили большую популярность. «Нестрашные оружием, кроткие от природы <.> Простота нравов без всякой злости, откровенность, тихость и человеколюбие составляли отличительное свойство народов Славянских», -писал продолжатель гердеровских идей Л. Суровецкий2. Но поистине всеобъемлющую известность получили названные представления после выхода в свет трудов П. И. Шафарика: «.настоящие Славяне укрылись в Подкарпатских ущельях,^ всегда желая лучше платить дань другим разбойническим народам, нападавшим на них, нежели расстаться с своим мирным образом жизни, земледелием и скотоводством, и подобно прочим л грабителям, заниматься убийством и разбоем» .

Т.о. наметилось две противоречащие друг другу точки зрения. Каждая имела своих сторонников. Первый подход поддержали Н. М. Карамзин, М.С.Дринов4, Д.И.Иловайский5, И. Е. Забелин А.Н.Пыпин2.

1 Herder J.G. Ideen zur Philosophie der Geschichte der Menshheit Vierter Theil. Riga und Leipzig, 1791.

Суровецкий JI. Исследование начала народов славянских. Рассуждение, читанное в торжественном заседании варшавского общества любителей наук, 24 января 1824 года. М., 1846. С. 2. о.

Шафарик П. И. Славянские древности. М., 1848. С. 416.

4 Дринов М. С. Заселение Балканского полуострова славянами. М., 1873. С. 149.

5 Иловайский Д. И. Историко-критические заметки // Русский вестник. Декабрь. 1888. С. 15−16- Он же. Рассказы о начале Руси. М., 1882. С. 188.

В то же время, идеи П. И. Шафарика были восприняты огромным количеством исследователей. Они были поддержаны западнославянскими учеными Я. Э. Воцелем, В. А. Мацеевским. В отечественной науке точка зрения словацкого ученого на долгое время стала господствующей — ее придерживались О.М.Бодянский5, В. НЛешков6, О.Ф.Миллер7, А. Котляревский8, К.Д.Кавелин9, КН. Бестужев-Рюмин10, С.М.Соловьев11. В том же направлении рассуждает М. П. Погодин. Сравнивая детально «начала» русской и западной истории, он писал, «что очень удивительны для мыслящего наблюдателя, совершенно соответственные отличия физические и нравственные». К «нравственным» относятся у него народный характер, религия, образование. «Славяне были и есть народ тихий, спокойный, терпеливый», и «вера^Восточная», избранная ими, оказалась созвучна этим.

I Забелин И. Е. История русской жизни с древнейших времен. М., С413−414. Пыпин А. Н. Спасович В.Д. История славянских литератур. СПб., 1881. Т.2.

С. 786. о.

Воцель Я. Э. Древнейшая бытовая история славян вообще и чехов в особенности. Киев, 1875. С. 140−151.

4 Мацеевский В. А. История славянских законодательств // ЧОИДР кн.1. М., 1858. С. 80−90.

5 Бодянский О. М. О народной поэзии славянских племен. М., 1837. С.34−39.

6 Лешков В. Русский народ и государство. М., 1858. у.

Миллер О. Ф. Опыт исторического обозрения русской словесности. СПб., 1865 Л. 1. Вып. 1. С. 287−288. о.

Котляревский А. Древности юридического быта балтийских Славян. Прага, 1874. С.29−151.

9 Кавелин К. Д. Взгляд на юридический быт древней России. М., 1856. Ч. 1. С. 319−323.

10 Бестужев-Рюмин К. Н. Русская история. СПб., 1872. С. 55−63.

II Соловьев С. М. История России с древнейших времен // Он же. Сочинения: В 18 т. М., 1993. Т 1−2. С. 55.

1 1 качествам. Приняли указанные взгляды славянофилы А. С. Хомяков,.

4 У Р.

К.С.Аксаков, А. Ф. Гильфердинг, И. Д. Беляев.

Дискуссия имела большой резонанс. Уже в прошлом веке 5 И. М. Собестианским была предпринята' попытка подвести некоторый итог изысканиям6. В работе этого исследователя критиковались воззрения Шафарика и его последователей. Тем не менее, обе точки зрения продолжали развиваться до тех пор пока выросший теоретический уровень науки не перевел рассуждение в несколько иную плоскость. Однако отголоски их, до сих пор встречаются в литературе, главным образом, учебной и научно-популярной.

Не меньше копий было сломано в дореволюционной отечественной историографии и по поводу национального характера великороссов. Н. И. Костомаров видел противоречие между Украиной и Россией в глубоком различии национального психологического склада населения. Интересны.

1 Погодин М. Н. Русская история до монгольского ига. М., 1872. С.150−154. Погодин М. П. Исследования, замечания и лекции о Русской истории. М, 1846. Т.П. С. 321−322. См. также: Дурновцев В. И. Бачинин А.Н. Разъяснять явления русской жизни из нее самой: Михаил Петрович Погодин // Историки России. С 211.

2 Хомяков A.C. Полн. собр. соч. М., 1878. T.I. С.392;

Хомяков A.C. Обзор всемирной истории с древнейших времен (вторая часть Записок о всемирной истории). М., 1873. С. 52, 508. о.

Аксаков К. С. Начало Русской истории // Он же. Полн. собр. соч. М., 1861. С. 616.

4 Гильфердинг А. Ф. История балтийских славян // Он же. Собрание сочинений. СПб., 1874. T.IV. С. 29, 31, 37−41.

5 Беляев И. Д. Рассказы из Русской Истории. Кн. I.M., 1865. С.5−6.

6 Собестианский И. М. Учения о национальных особенностях характера и юридического быта древних славян. Историко-критическое исследование. Харьков, 1892. историософские построения Н. ОЛосского Н.А.Бердяева1. Немало ценных соображений было высказано о влиянии на психологию людей климата.

1 А например, у С. М. Соловьева, В.О.Ключевского), христианства и пр.

Особое место' в историографии общественного сознания принадлежит АЛ.Щапову. Наследие его разнообразно. Демократ по убеждению, выстраданному всем ходом жизни, он сделал главным предметом своей научной работы народ. Одним из важных аспектов его историко-психологических исследований стал русский национальный характер или, в терминологии самого ученого, стилистически несколько тяжеловесной, «естественно-психологические условия умственного и социального развития». Для русского народа характерна «во-первых, общая посредственность, умеренность или медлительность возбуждения его нервной восприимчивости», сочетаемая со склонностью «к наиболее живому восприятию только впечатлений наиболее напряженных и сильных"5. Особенности эти коренятся в климатических условиях севера, воздействующих посредством «общих физиологических и психологических законов». Внимание было уделено ученым и идеологической сфере, именуемой им «социально-педагогическими условиями умственного развития"6.

В советской исторической науке тема «русский национальный характер», «социальная психология» в виду связанных с ней сильных идеалистических и.

1 Лосский Н. О. Характер русского народа // Он же. Условия абсолютного добра. М., 1991. С. 238 — 362. л.

Бердяев H.A. Судьба России. М., 1990.

3 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т 1−2. С. 55.

4 Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. Кн.1. М., 1993. С. 56.

5 Щапов А. П. Естественно-психологические условия умственного развития русского народа // Он же. Сочинения. В 3 т. СПб., 1906. Т. 3. С. 1−2.

6 Щапов А. П. Социально-педагогические условия умственного развития русского народа// Он же. Сочинения. Т.З. С. 132. националистических реминисценций оказалась в числе забытых. Это тем более удивительно, что первоначально с марксизмом связывались большие надежды на продвижение в перед исследований в этой области. Особенно хорошо это прослеживается в работа* Н. А. Рожкова. Будучи одним из первых Историков-марксистов, он в то же время оказался последним перед большим перерывом, из ученых, обращавших специальное внимание на психологию масс1, обыденные представления людей прошлого, характерные черты древнерусского национального психического облика3. ?

Следующее направление развития общественно-психологической тематики, на которое мы обратим внимание читателя, выделяется достаточно обобщенно. К нему относятся исследователи, затрагивавшие интересующие нас вопросы в ходе работы над различными проблемами социальной и политической истории, не связанными напрямую с общественной психологией. В той или иной мере обойти живого человека и его сознание не удавалось, наверно, ни одному историку. Мы остановим наше внимание лишь на самых ярких примерах «вспомогательных» историко-психологических построений.

Уже В. Н. Татищев в своих построениях берет в расчет изменяющееся общественное сознание. Например, развивая идею, выработанную французскими просветителями о зависимости формы государственности от естественных причин «среды обитания», помимо географических условий,.

Рожков H.A. Психология характера и социология // Он же. Исторические и социологические очерки. М., 1906. Ч. 1. С. 176. Рожков H.A. История, мораль и политика // Он же. Исторические и социологические очерки. Ч. 1. С. 3−15 Рожков H.A. Русская история i 1927. T.l. С.218−263. Т.2. С. 354.

Рожков H.A. Русская история в сравнительно-историческом освещении. JI.-M., размера территории, он упоминает уровень просвещения народа1. В основу концепции всемирной истории им положена идея «умопросвясчения"2.

Внимание к интересующим нас вопросам мы находим и в трудах Н. М. Карамзина. Знаменитый историограф, со свойственной романтизму чувствительностью, пусть не научными, а художественными средствами, стремился, по возможности, верно изображать живой психологический портрет эпохи и отдельных исторических персонажей. Например, рассказывая о женитьбе князя Игоря на Ольге, Карамзин объясняет современникам, которым брак этот мог показаться неравным, а значит немыслимым: «Обыкновения и нравы тогдашних времен, конечно, дозволяли Князю искать для себя супруги в самом низком состоянии людей: ибо красота уважалась более знаменитого рода."3. Это пример один из многих. В Истории Государства Российского читатель находит галерею тонко выписанных образов душевных состояний героев: Владимира Мономаха, Олега Рязанского, Ивана III, Ивана Грозного, Бориса Годунова. Но еще важнее то, что «от личных характеристик Н. М. Карамзин порой переходит к психологическим зарисовкам больших групп людей и даже народов. Со времен власти Орды и постоянного общения с насильниками Н. М. Карамзин замечает изменения в характере русского народапоявление в нем черт раболепия, хитрости, жестокости, страха, стремления к подавлению себе подобных и ослабление таких черт, как «народное честолюбие», храбрость. Если к этому добавить его мысль по поводу влияния на характер народа крепостного «рабства», то картина получится не слишком уж оптимистическая. Но одновременно историк оценивает воздействие на эволюцию народного характера таких явлений, как освободительная борьба.

1 Татищев В. Н. Избранные произведения. Л., 1979. С. 147−149.

Юхт А. И. Поборник новой России: Василий Никитич Татищев // Историки России XVIII — XX века / Под ред. А. Н. Сахарова М.: Скрипторий, 1996. С. 18.

Карамзин Н. М. История Государства Российского: В 12 т. Книга первая. Т. I.

II. М., 1993. С. 95. против власти Орды, Куликовская битва, всколыхнувшая страну, создание централизованного государства при Иване III, конец татаро-монгольского ига, возрождение русского национального самосознания"1.

Среди ученых I пол. XIX века особое место принадлежит И.Ф. Г. Эверсу. В его трудах впервые обращение к общественному сознанию стало более чем просто эпизодическим явлением, к которому прибегают, в лучшем случае, для иллюстрации забавного казуса. У Эверса оно — один из определяющих принципов методологии. Можно сказать, что им был предвосхищен один из важных методических приемов современной науки — погружение в сознание людей изучаемой эпохи для предотвращения невольного перенесения в прошлое своих собственных представлений и стереотипов. Он призывал к тому, чтобы исторические факты воспринимались в контексте породивших их эпох2. Возражал против анахронистических по сути моральных оценок, которые даются историками реальным персонажам по меркам чуждого для них времени3.

С.М.Соловьев в описании «родового быта» уделяет много внимания характерным для него «отношениям» между родичами. Предостерегает от «идиллического» представления о них. В то же время, не разделяет и представления об чрезмерной их суровости. Особенно интересным является замечание о недопустимости морализирующих оценок по отношению к древним, «диким», на современный взгляд, обычаям: «Мы не должны только по своим христианским понятиям судить о поступках языческих грубых народов"4.

1 Сахаров А. Н. Бессмертный историограф: Николай Михайлович Карамзин //.

Историки России XVIII — XX века. С. 120. 2.

Ср. принципы работы Школы «Анналов», Тартуско-московской Школы семиотики (гл. 1 настоящей работы). Эверс Г. Древнейшее русское право в историческом его раскрытии. СПб., 1835 С. 95.

4 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 1−2. С. 54−55.

В.И.Сергеевич, говоря о «юридической природе государственной территории» древнерусской волости, отмечал, что целостность города и сельской округи была «ясна сознанию [курсив наш — В.Д.] людей XII века"1. Им было указано на отличие древнерусских представлений о рабском состоянии от западноевропейского: «взгляд на раба как на собственность не приводится в наших древних памятниках со всеми его последствиями"2. Интересны его замечания по поводу византийского влияния на понимание смертной казни3, «улучшения быта рабов» под влиянием христианства4, нечеткости социальной терминологии в Древней Руси5.

Зарисовки политического сознания киевлян XI — XIV столетий находим мы в «Очерке истории киевской земли» М. С. Грушевского. Наблюдения его над общиной Киева весьма любопытны: «Гарантии порядка, желаемых отношений она искала не в правовых нормах, не в обязательствах, а в личности князя [курсив наш — В.Д.]"6.

Непревзойденный психологизм, интерес к Человеку в истории отличает труды В. О. Ключевского. Художница Е. Д. Поленова так описывает одну из его лекций в своем дневнике: «Он читает теперь о древнем Новгороде и прямо производит впечатление, будто это путешественник, который недавно побывал в XIII — XIV вв., приехал и под свежим впечатлением рассказывает все, что там делалось у него на глазах, и как живут там люди, и чем они интересуются, и.

1 Сергеевич В. И. Древности Русского права. СПб., 1909. Т. 1. С. 4.

2 Там же. С. 106.

3 Там же. С. 118.

4 Там же. С. 103−104.

5 Там же. С. 198−203.

6 Грушевский М. С. Очерк истории киевской земли. От смерти Ярослава до конца XIV столетия. Киев, 1891. С. 309−310. чего добиваются, и какие он там."1. Всех сюжетов, нашедших отражение в «Курсе русской истории» и других работах великого историка не перечесть. Отметим некоторые. Например, в описании истории раскола мы находим зарисовки народных настроений, сопровождавших и, во многом обусловивших, этот процесс. По мнению В. О. Ключевского, явления индивидуально-психологические: тяжелый характер Никона, упорство Аввакумаи социально-психологические: чувство оскорбленного «национально-церковного самолюбия», тесно переплелись. Он^ составили единый узел причинно-следственных связей, не сводимых только к социально-экономическим и политическим процессам2. Отличие подхода В. О. Ключевского заключается в том, что он рассматривал личность в истории не саму по себе, а как представителя определенного «исторического типа». «Исторический тип» — понятие, в которое вкладывалось, помимо прочего, и определенное психологическое содержание. Иллюстрацией метода может служить лекция, прочитанная в Училище живописи и ваяния «О взгляде о художника на обстановку и убор изображаемого им лица». В ней проводится мысль, что в древности костюм, быт, и сама личность человека зависела в большей степени от его социального положения, чем от индивидуальных характеристик. Это был наиболее зримый признак существования «исторических типов».

Советская историография, как было сказано, не оправдала в полной мере тех надежд на продвижение социально-психологических исследований, которые возлагались на нее в момент ее рождения. В целом, труды советских ученых оказались гораздо менее психологичны, чем труды их дореволюционных коллег. Однако, изучение одной из сфер общественного.

1 Александров В. А. Василий Осипович Ключевский // Ключевский В. О. Исторические портреты. М., 1991. С. 10. Ключевский В. О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. С. 404. Ключевский В. О. О взгляде художника на обстановку и убор изображаемого им лица // Он же. Исторические портреты. С. 29 — 40. сознания, а именно сферы идеологии, сделало в советское время огромный скачек вперед. Древнерусская философия, общественно-политическая мысль, само существование которых прежде ставилось под сомнение, получили, наконец признание, «право на существование», и стали предметом пристального внимания. Дореволюционная историография дает нам только две крупные работы по указанным темам. Это посвященная Древней Руси часть шеститомной истории философии архимандрита Гавриила (Воскресенского)1 У и монография В. Е. Вальденберга. В советское время изучение древнерусских идеологий переживает настоящий расцвет. Появляется много работ. Определенные итоги исследованиям подведены в монографиях о J.

И.У.Будовница, А. Ф. Замалеева, многотомной коллективной монографии «История политических и правовых учений"5, учебном пособии, изданном МГУ по истории русской философии М. Н. Громова и Н.С.Козлова6. Философии у и мировоззрению населения Древней Руси посвящены труды В. С. Горского .

1 Гавриил (Воскресенский). История философии. Ч. 6. Казань, 1840. Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до кон. XVII в. Пг., 1916. о.

Будовниц И.У. Общественно-политическая мысль Древней Руси (XI — XIV вв.). М., 1960.

4 Замалеев А. Ф. Философская мысль в средневековой Руси (XI — XVI вв.). JI., 1987.

5 История политических и правовых учений. Средние века и Возрождение. М., 1986.

6 Громов М. Н. Козлов Н.С. Русская философская мысль X — XVII веков. М., 1990. у.

Горский B.C. «Срединный слой» картины мира в культуре Киевской Руси // Отечественная общественная мысль эпохи средневековья. Киев, 1988. С. 169 — 176- Горский B.C. Философские идеи в культуре Киевской Руси XI — н. XIII вв. Киев, 1988.

Влияние византийских идеологий на древнерусские нашло отражение в монографии И.С. Чичурова1.

Немало было сделано попыток реконструкции языческого мировоззрения. Исследования в этой области начались еще до революции2. В советской историографии самыми заметными являются, конечно, труды.

•5 академика Б. А. Рыбакова, опиравшегося в своих исследованиях, в основном, на археологические данные. С семиотическо-структуралистских позиций изучали ту же проблему В.Н. Топоров4 и М. В. Попович 5. ?

Совершенно особняком в отечественной историографии Древней Руси стоит работа Б. А. Романова «Люди и нравы Древней Руси"6. Вряд ли мы ошибемся, если скажем, что ничего подобного ни до ни после в светской науке не появлялось. На основании скрупулезного изучения и сопоставления источников ученый показал живую картину повседневной жизни древнерусского общества. Отличительной особенностью подхода Б. А. Романова является то, что изучая, в общем, обычные для науки своего времени проблемы, он, в отличии от большинства ученых, избрал в качестве отправной точки своих построений Человека, его обыденное существование в социуме, его стремления, проблемы и страхи. Средневековый человек, глазами которого Б. А. Романов смотрит на русское общество XI — XIII вв. воплотился у него в.

1 Чичуров И. С. Политическая идеология. Средневековая Византия и Русь. М., 1991.

Аничков Е. В. Язычество и Древняя Русь. СПб., 1914; Зеленин Д. К. Очерки русской мифологии. Вып. 1. Пг. 1916; Афанасьев А. Н. Поэтические воззрения славян на природу. М., 1995. о.

Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981; Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. М., 1987.

4 Подробно о его работах см. раздел гл. 1. о тартуско-московской школе семиотики.

5 Попович М. В. Язычество древних славян. Киев, 1985.

6 Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси // От Корсуня до Калки. М., 1990. образ Заточника, психологический портрет которого тонко и убедительно конструируется на страницах книги.

Помимо указанных, в советской исторической науке продолжало f? существовать направление, берущее начало в трудах дореволюционных исследователей, учитывавших в своих общеисторических построениях факты общественного сознания. В отечественной историографии новейшего времени вопросы социальной психологии, истории повседневности продолжали разрабатываться в рамках исследований, посвященных культурологической и социально-политической тематике. В качестве примера могут быть привлечены труды А. В. Лрциховского. По мнению А. ЛЯстребицкой, трактовка этим исследователем понятия «культура» во многом созвучна с той, которую дают современные французские историки медиевисты, представители «Новой и 1 т> историческои науки». В его исследовании, посвященном древнерусской миниатюре, помимо «объективно-фактологического» аспекта проблемы нашли отражение социально-психологические особенности восприятия, свойственные средневековому человеку. Социальная функция средневекового костюма, правила его ношения, символика — были рассмотрены в очерке «Одежда», написанном им для «Истории культуры Древней Руси"3.

Многие психологические аспекты общественной жизни Руси X — XIII вв. получили освещение в трудах И. Я. Фроянова. При реконструкции социальных и политических процессов особенности сознания учитываются исследователем наравне с фактами, лежащими в юридической, экономической и политической -1—.

1 Ястребицкая A.JI. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике // Одиссей. Человек в истории. 1991. М., 1991. С. 92.

Арциховский A.B. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944.

Арциховский A.B. Одежда // История культуры Древней Руси. Домонгольский период / Под общей ред. академика Б. Д. Грекова и проф. М. И. Артамонова. Т. 1. М.-Л., 1951. плоскостях. Так, например, при рассмотрении роли князя в социальном устройстве русских земель-волостей им были вскрыты пережитки языческих представлений, связанных с сакрализацией роли вождя в архаических обществах1. Общественная структура, развитие политических событий и социальной борьбы трактуются И. Я. Фрояновым с учетом того, что в сознании людей XI — XIII вв. оставалось еще очень много черт доклассовой, родовой, языческой ментальности. Им было рассмотрено влияние древнеславянских языческих представлений на русское христианство и общественное сознание Руси XI—XIII вв.3.

Таким образом, общественное сознание населения Древней Руси неоднократно привлекало внимание исследователей. В то же время, следует отметить, что традиционные ракурсы его рассмотрения, сложившиеся в историографии не охватывают всех сторон проблематики. Так, например, до сих пор малоизученными остаются многие сферы скрытого, потаенного уровня коллективного сознания — ментальности. Слабо исследуется взаимовлияние идеологии и ментальности. Недостаточно внимания специалистами уделяется теории и методологии изучения общественного сознания.

Научная новизна. Научная новизна работы во многом определяется новизной избранного предмета. Работа является первым опытом монографического исследования отражения социальной практики в общественном сознании Древней Руси, охватывающим не только сферу «высокой», книжной культуры. Нас в равной степени будут интересовать как.

1 Фроянов И .Я. Киевская Русь. Очерки социально-политической истории. Л., 1980. С.118−150.

Фроянов И. Я. Древняя Русь. Опыт исследования истории социальной и политической борьбы. М. — СПб., 1995.

Фроянов И. Я. Дворниченко А.Ю. Кривошеев Ю. В.

Введение

христианства на Руси и языческие традиции // СЭ 1988. № 6. С. 25 — 34- Курбатов Г. Л. Фролов Э.Д. Фроянов И. Я. Христианство: Античность. Византия. Древняя Русь. Л., 1988. С. 288 — 330. взгляды образованного книжника, так и рядового «людина». Как профессиональные ученые рассуждения на темы мироустройства и общественного бытия, так и ненамеренно обнаруживаемое обыденное понимание социальной структуры, правил повседневного поведения и пр. То, как древнерусский человек сознательно мыслит об обществе, и то, как он неосознанно проявляет себя в обращении с теми или иными понятиями, в своих поступках, суждениях, словоупотреблении. Т. е., нас будет интересовать как сфера идеологий, так и менталъности, вместе составляющие комплекс общественного сознания.

Источниковая база. Общественное сознание не является обособленным, замкнутым на себе феноменом. Идеологии и ментальность входят в самую ткань социальной жизни. Поэтому корпус используемых источников в историко-психологическом исследовании не будет, по существу, отличаться от того, что используется в работах, практикующих традиционный подход. Отличие в способах работы с ними.

Одним из основных требований к подбору материала для изучения общественного сознания является комплексность. Постижение психологии социума базируется на возможно более глубоком проникновении в культурный контекст эпохи. Этого невозможно сделать без совокупного анализа как можно более полного объема доступных исследователю свидетельств жизни изучаемого общества.

Основой нашего исследования являются вербальные источники1. Это понятно, ведь язык — система, моделирующая сознание2. Из вербальных, безусловно, наиболее информативны письменные.

1 Деление источников на «вербальные» и «невербальные» не является общепризнанным в отечественной историографии. Тем не менее мы сочли возможным использовать данную классификацию в виду того, что соотнесенность с языком — важнейшая характеристика источника для исследования общественного сознания.

2 См. гл. 1.

Нами в работе использованы письменные источники следующих видов. Во-первых, летописи. Как известно, время создания древнейших списков русских летописей (кроме ШЛ старшего извода), выходит за пределы 5 обозначенного нами хронологическогд периода. Однако после трудов А. А. Шахматова наука позволяет рассматривать тексты, сохранившиеся в составе Лаврентьевской, Ипатьевской и Новгородской I летописи как культурное наследие более раннего времени. Обычно при классификации исследователи уделяют основное внимание повествовательной стороне летописей. A.C.Лаппо-Данилевский отнес их к «историческим преданиям"1. А. П. Пронштейн писал, что в летописях «историческая действительность отражается сквозь призму личных наблюдений автора"2. Отмечается, что источники эти «намеренные» и, следовательно, при работе с ними необходимо учитывать субъективизм летописца. Для исследователя экономической или политической истории этот субъективизм является очевидным и неизбежным недостатком данного вида источников. Для нас же это наиболее ценное их качество т.к. автор летописи — представитель своей эпохи. Запечатленный в повествовании ход мысли — это уникальное по значимости свидетельство из тех, которыми мы располагаем. Если придерживаться забытой классификации А.С.Лаппо-Данилевского, которая делит источники на «предания» и «остатки», рассмотренный в указанном ракурсе летописный текст оказывается уже не «преданием», а «остатком».

Сказанное о летописях может быть распространено на весь комплекс древнерусской литературы. В работе нами были использованы, прежде всего, оригинальные произведения Древней Руси, такие как «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Сказание о Борисе и Глебе», «Слово» и «Моление» Даниила Заточника, «Слова» Кирилла Туровского, «Послание» Климента Смолятича, «Поучение» Владимира Мономаха, «Слово о полку.

1 Лаппо-Данилевский A.C. Методология истории. Ч. 2. СПб., 1910. С. 74 — 76.

Пронштейн А. П. Методика исторического источниковедения. Ростов, 1976. С. 66.

Игореве", «Житие Феодосия Печерского», «Киево-Печерский патерик», «Хождение игумена Даниила», «Слова» и «Поучения» других авторов. Кроме того, немало ценного было нами почерпнуто из переводных сочинений, вошёдшие в круг чтения средневекового человека. Возможность использования последних обусловлена тем, что сам процесс перевода является, по сути, сотворчеством. С. Франклин, занимавшийся проблемой рецепции византийской культуры славянами, считал возможным подходить к изучению славяновизантийских (в частности русско-византийских) культурных связей как к продукту «мис-трансляции» (mis-translatio), т. е. «искаженного перевода"1. Коль скоро «трансляция» искаженная, значит в переводах уже очень много от переводчиков. Особенно ярко проявилось это в Изборнике 1076 года. По мнению многих исследователей, составитель его — древнерусский книжник, который «подвергал включаемые в сборник тексты стилистической и языковой правке, лишая их подчеркнутой монашеской ригористичности, русифицируя язык, вводя в текст отдельные слова и выражения, отражающие древнерусский быт». Весьма ценным источником является и Изборник 1073 года. Хотя в нем «мис-трансляция», в силу большей корректности вошедших в него переводов, проявляется в меньшей мере. Несмотря на то, что Изборники, а также другие греческие своды нравоучительных сентенций, например «Пчела», не были порождены реалиями русской жизни, анализ их может дать очень интересные результаты. Прежде всего потому, что содержащиеся в них рекомендации выступали в качестве ориентиров, нравоучительного чтения, для широкого читателя. И хотя часто невозможно судить на сколько предписанные идеальные нормы воплощались в реальную жизнь, но сам факт создания списков таких произведений говорит об интересе к обсуждаемым в них вопросам со стороны человека Древней Руси. Не менее плодотворным может быть обращение к.

1 Franclin S. The Reseption of the Byzantine Culture by the Slavs // The 17th International Byzantine Congress. Major Papers. N.Y. 1986. P. 383 — 397.

Творогов O.B. Изборник 1076 года // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 1. (XI — первая половина XIV в.) Л., 1987. С. 197. другим переводным произведениям познавательного и развлекательного плана. В их числе могут быть упомянуты «Повесть об Акире Премудром», апокриф «Сказание отца нашего Агапия», «Сказание об Индийском царстве», «Христианская топография» Козьмы Индикоплова й пр.

Важным источником изучения отражения социальной практики в общественном сознании Древней Руси являются нормативные акты светского и церковного происхождения. К первым относится Русская Правда. Важность этого законодательного свода заключается в том огромном влиянии, которое имели закрепленные в нем нормы на общественную жизнь Руси. Нормирование социального бытия неразрывно связано с его пониманием, поэтому значение этого типа источников трудно переоценить. Еще более интересными нам представляются акты церковного, канонического права, «инструкции» воспитания исповедальной дисциплины, такие как «Вопрошание Кириково», «Правила митрополита Иоанна», «Поучение епископа Ильи» и пр. Они дают нам уникальную возможность заглянуть в повседневную, непарадную жизнь средневекового человека. Увидеть его не в тожественном, «фронтальном» развороте, свойственном стилю «монументального историзма XI — XIII веков"1, а в окружении обыденных проблем, забот, радостей и страхов. Без них было бы невозможно говорить о мировоззрении широких масс населения, о том, насколько полно воплощались в жизнь идеалы, проповедуемые в многочисленных «Поучениях», «Изборниках», «Пчелах». Не менее интересны в этом отношении акты о смешанной юрисдикции — княжеские уставы: Владимира, Ярослава, Всеволода.

Разбор письменных источников был бы неполным, если бы мы не отметили еще одну важную особенность. Летописи, законодательные акты, богословские и публицистические произведения, переводные сочинения и пр. написаны на древнеруссом языке, который уже и сам по себе является богатым хранилищем информации. Ведь именно принципами и структурными.

1 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. М., 1970. С. 34 — 35. ремесла историка". Обогащение теоретического багажа достижениями социологии, психологии, семиотики, и др. открывает путь к тому новому, что таят в себе источники. Это тем более необходимо, что слабость метЪдологической базы является одним из существенных недостатков существующей историографии. Поэтому наша первая задача — обобщение опыта смежных дисциплин, в сферу внимания которых входит общественное сознание, и использование его в формировании методологической базы исследования. ,.

2. Картина социального мира разбита нами на три плана. Первый план охватывает границы основной политической единицы древнерусского общества, крупного социального организма — городовой области или, в терминологии новейших исследователей, города-государства (гл. 2, 3). Второйего отношения в семье, в кругу личного общения т. е. в рамках той или иной малой группы, где проходила основная часть жизни человека (гл. 4). Третий составляют представления о внешнем по отношению к обществу волости мире — начиная от воззрений на русских соседей, по отношению к которым термин «чужие» может быть применен только со значительной мерой условности, и кончая неведомыми народами, чудовищными полулюдьми, живущими «на конец земля» (гл. 5). Каждый из указанных планов необходимо рассмотреть по следующим позициям, которые будут соответствовать очередным задачам исследования:

2.1 Изучение отражения социальной практики в «высокой», книжной культуре, которая была достоянием образованной элиты общества. Начинать исследование с книжных представлений целесообразно в силу, во-первых, их более открытой, явной представленности в источникахво-вторых, потому, что сфера идеологий является в целом более изученной в отечественной науке.

2.2 Реконструкция обыденных, повседневных представлений, свойственных широким народным массамв скрытом виде, присутствовавшим и в сознании образованных слоев. (Сфера ментальности.).

2.3 Выяснение особенностей взаимовлияния двух этих противоположных полюсов. 3. Заключительной стадией работы должна стать комплексная оценка всего спектра воззрений в целом: на предмет определения степени влияния византийской культуры на представления об обществе у древнерусского человека, сохранности в нем стереотипов языческого прошлого и т"д.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Обращение историка к общественному сознанию ушедших эпох сродни попытке совершить путешествие во времени. Идеальный (хотя вряд ли вполне достижимый) результат работы заключался бы в том, чтобы дать возможность современному человеку посмотреть на «миры прошлого» глазами не стороннего холодного наблюдателя, а сквозь призму взглядов, присущих людям, эти миры населявшим. Представить себе их вселенную, а значит, увидеть, почувствовать, понять их самих.

В настоящей работе предпринята попытка окинуть взглядом только часть картины мира средневекового человека — ту часть, которая содержит представления об обществе и социальной практике. Нерасчлененная картина социального мира была разбита нами для удобства работы на три плана. Первый план охватывает представления о крупном социальном организме, городовой волости, являвшейся основной структурной единицей политической системы древнерусского общества. Второй — замыкался в рамках малой группы, т. е. охватывал его отношения в семье, в кругу личного общения т. е. там, где проходила основная часть жизни человека. Третий составили представления о внешнем по отношению к обществу волости мире, начиная от воззрений на русских соседей, кончая отношением к иноплеменникам и неведомым народам, живущими «на конец земля».

Нам удалось выяснить, что общество, законы, по которым оно живет или должно жить, социальные ценности, власть — все это, так или иначе, входило в орбиту внимания книжников-мыслителей Древней Руси. Несмотря на то, что далеко не на все сферы социального бытия нашли отражение в общественно-политической мысли Руси XI — XII века, наследие ее весьма значительно. Арсенал литературных представлений об общественной жизни, к которому обращался читающий человек, включал в себя и «привозные» византийские концепции, основанные на христианских постулатах, и оригинальные русские идеологические конструкты, ведущие свое происхождение из родовой языческой эпохи. Некоторые теории, воспринятые Русью вместе с христианством из византийской культуры, на протяжении рассматриваемого периода так и не вышли за пределы использования узким кругом интеллектуальной элиты (например, 5 концепция «власть от Бога»). Другие сделались более популярны и оказали серьезное влияние на социальные и политические процессы в русском обществе. К таковым относится «теория казней Божьих» и «теория Любви», положения которой во многом определяли политическое сознание общества, а значит, не могли не влиять на социальную и политическую практику. «Концепция мирского благочестия», безусловно, выросла из социально-психологических процессов конца XI — начала XII вековпредставления о значимости происхождения, напротив, имеют основой древнюю родовую ментальность. Все это, трансформировалось, творчески перерабатывалось в соответствии с потребностями времени, соединялись в единое целое, составляя неповторимое историческое явление — сферу идеологий древнерусского общественного сознания.

Вместе с тем, в сфере ментальности, обыденного сознания, «высокие» новаторские теоретические построения древнерусских мыслителей соседствовали с представлениями, корнями уходящими в доклассовую языческую эпоху, имеющими на себе многие признаки родового патриархального общества периода военной демократии. Так, например, для обыденного образа общества в древнерусском общественном сознании характерно отсутствие единого критерия социальной стратификации, выразившаяся в нечеткости терминологии, обозначающей социальные группы, а также в особенностях костюма, покрой которого был одинаков и у «верхов» и у «низов», различным было только качество ткани. Ранжирование населения происходило не по правилам формальной логики, а представляло собой группировку, подчиняющуюся практической житейской необходимости. Важной особенностью социальной логики было использование бинарных оппозиций.

Древняя Русь не знала четкого противопоставления «раб — свободный». Свобода не мыслилась абсолютной, а была присуща человеку в той или иной мере. Более актуальной являлась архаичная, имеющая глубокие корни в 'общинном быте оппозиция «полноправный — неполноправный».

Важными параметрами социализации были богатство, происхождение, профессия, участие в политической жизни и личные качества — ум, храбрость, красноречие.

Общий тон общественному сознанию древнерусского общества задавало коллективное сознание рядового свободного людства, основной категории населения, полноправных общинников. Это нашло отражение в принципе наименования социальных групп, для которых положение «людина», «мужа» служило некой точкой отсчета, средним уровнем. То же явление проявляет себя в высокой социальной престижности труда, осуждении стяжательства и пр.

Образ князя сохраняет в себе многие черты племенного вождя, а также хранит следы и более ранних эпох. Князь не воспринимался населением как монарх, имеющий монопольные права на решение всех насущных вопросов жизни общины города-государства. Народ, демократический элемент общества, не был еще отчужден от управления и принимал в нем активное участие, через вечевые собрания. В XI — XIII вв. сохранялась решающая роль свободных общинников в военном деле. Основной боевой силой оставалось ополчение, состоявшее также из «людей», «киян», «смолян», «новгородцев» и пр. Это привело к формированию развитого политического сознания, характерными чертами которого были патриотизм, социальная активность, ответственность, гордость полноправного свободного человека, труженика и воина, носящего оружие. В последующие века социальный характер демократической части населения радикально поменялся. Реконструировать древнюю политическую ментальность помогает эпос, в самом эпическом строе которого сохраняются идеалы дофеодального общества.

Еще сильней психологические черты язычества заметны в повседневном бытии микрогруппы (семьи, группы друзей, учителя и ученика, монастыря).

Новое завоевывало место с трудом. Отказ от участия в игрищах и пирах, ежедневное посещение церкви, искоренение пережитков языческих верованийвсе это оставалось пока неисполненной мечтой просвещенных иерархов церкви. В то же время, ийтерес к вопросам этики и этикета, свойственный древнерусскому общественному сознанию, был залогом того, что их нравоучительные поучения не пропадут в туне. Даже за такой сравнительно короткий для истории ментальности срок — три века — уже можно заметить весьма существенную динамику. В качестве органичного элементу в культуру вошла письменность, чтение, кодифицированное законодательство. Постепенно приобретала распространение христианская форма брака, крещение детей, осуждение жестокого обращения с холопами и пр.

Причудливо переплетались черты книжной культуры и обыденного мировоззрения в представлениях о внешнем мире, о «чужих». Нами рассмотрено несколько базовых уровней оппозиции «свои — чужие», свойственных общественному сознанию Древней Руси. В качестве первого, начального уровня нами взято противопоставление сограждан жителям других волостей. Противопоставление это являлось наиболее актуальным в эпоху распада политического единства восточнославянских земель и возникновения самостоятельных территориальных образований — городов государств или землей волостей.

Каждая волость выступала на исторической арене в виде своеобразной коллективной личности. В таком качестве ее воспринимали и окружающие, и составляющие общность индивиды. Общественное сознание наделяло такую «личность» определенным характером. Естественно, враждебной волости склонны были приписывать отрицательные черты, себе — положительные. Это свидетельствует о наличии достаточно высокого уровня группового самосознания. В качестве «коллективных личностей» городовые волости сменили в общественной психологии древние племена.

Следующий уровень исследуемой оппозиции заключает в себе противопоставление Русской земли иноплеменникам. Он актуализировался в тех случаях, когда населению Руси приходилось сталкиваться с иноэтничной средой. Это происходило в случае масштабной военной угрозы со стороны, например, кочевников. Или в далеком путешествии, когда человек, оказавшись в чужом краю, начинал осознавать себя не просто новгородцем или киевлянином, а русским.

Источником представлений об иноплеменниках были как собственный опыт общения, так и литературные произведения. Вполне реалистические сведения соседствовали с мифом. С одной стороны — греки, половцы, варяги. С другой — амазонки, гилийцы, индийцы (представления о которых в XI — XIII вв. у русских были весьма неправдоподобны). В чужаках склонны были видеть не совсем людей. Им приписывали различные сверхчеловеческие способности, например, колдовские. Чем более отдаленно живет тот или иной народ, тем сильнее проступает в его образе черты мифологического, сакрального. Сильнее всего смешение сфер реального и сакрального, земного и божественного наблюдается на окраине известной русскому человеку ойкумены. Там средневековое сознание помещало «чудесные» страны: Рай, Индиюи чудовищные народы.

Отношение к чужестранцам часто было настороженным. В то же время древнерусское общество отличалось открытостью межэтничным контактам и обширностью международных связей. Это свидетельствует об определенной двойственности восприятия, которая в дальнейшем, в эпоху Московской Руси, сменяется однозначно отрицательным отношением к иностранцам, проявившемся в закрытости общества иностранным влияниям, в потере интереса к «большой» мировой политике и снижении влияния России на международной арене.

В целом, комплекс представлений о социальной практике в общественном сознании Древней Руси представляет собой сложный конгломерат осознанных и неосознанных мыслительных установок, ценностных ориентаций, книжных теорий и расхожих мнений местного и иностранного (как правило, греческого) происхождения. Анализируя полученные данные, мы можем сказать, что видение мира древнерусским человеком являет собой характерный пример социальной психологии обществ, находящихся в переходном состоянии — в нем часто соединяется несоединимое. Поэтому, прбцесс постижения Человека в русской истории должен идти по пути расширения и уточнения присущей русской культуре картины мира, открытия новых ее областей, выяснения взаимосвязей и пр. Но это уже перспектива для будущих исследований.