Рубеж веков — это, как правило, пора значительных социальных сдвигов, напряженных духовных исканий. В этом плане не стал исключением период конца XIX — начала XX века, когда перед российским обществом встали вопросы • глобального масштаба. Многие представители творческой интеллигенции обостренно ощущали катастрофичность исторического развития.
В эти годы актуализируются многие проблемы философии и религии, связанные с внутренним состоянием человека, его отношением к Богу, Родине, окружающему миру. По-особому начинает звучать «женский вопрос»: с изменением исторической ситуации в стране отмечается подъем женского движения. Этот процесс не мог пройти незамеченным в культурной жизни России: одна из особенностей философии Серебряного века — всплеск интереса к проблеме женщины и женственности. Если ранее мы узнавали о переживаниях лирической героини-возлюбленной из произведений, созданных мужчинами, если ранее женщина была, по преимуществу, лишь источником творческого вдохновения и символизировала собой феномен «слабого пола», то теперь она заявляет о себе как о самостоятельной творческой личности. Присутствие женщины в качестве талантливого автора, создателя художественных произведенийпрежде всего в литературе, — значительно обогатило мир искусства.
Философско-эстетические поиски, направленные на переосмысление традиционных представлений о соотношении женского и мужского начал в человеке, создали предпосылки для появления различных концепций женственности. Наиболее значительной из них, пожалуй, была идея В. С. Соловьева о Вечной Женственности, которая оказала огромное влияние на мировоззрение его современников. Стремление всесторонне осмыслить происходящие метаморфозы было особенно характерно для художественной интеллигенции. Здесь, возможно, сыграли свою роль и глубокое осознание писательского долга, и внутренняя потребность перевести собственное ощущение трагизма бытия из подсознания на сознательный уровень.
В связи с этим мы можем говорить о философичности русской литературы рубежа XIX—XX вв.еков — качестве, изначально ей присущем, но приобретшем на данном этапе особую актуальность. Усиленный поиск новой парадигмы мышления приводит к необходимости осмыслять каждый творческий жест как уникальныйлюбые, характерные для всякого человека чувство и мысль, несут на себе отпечаток эпохи. Вспомним приход в литературу A.A. Ахматовой. Эмоциональная отзывчивость, способность в малом, обычном событии увидеть значительное, напряженность внутренней жизни определили богатство ее поэтической палитры. Она стремится познать мир — с помощью женской интуиции, чувства — и вместе с другими художниками начала XX века открывает в нем дисгармонию и трагизм.
Решая задачу воссоздания целостной картины русской поэзии конца XIX — начала XX столетия, современное литературоведение обращается к малоизученным страницам истории литературы данного периода. Большое внимание. уделяется женской поэзии. Эта тенденция последних десятилетий подтверждается появлением монографических работ, посвященных творчеству М. А. Лохвицкой [113, 144], С. Я. Парнок [114], Е.Ю. Кузминой-Караваевой [116, 146], К. А. Некрасовой [108]. В связи с этим мы посчитали необходимым сосредоточить свое внимание на творчестве Елизаветы Ивановны Дмитриевой — свидетельницы и активной участницы культурно-общественной жизни рубежа веков. Значительный интерес ее личность и творчество представляют еще и потому, что судьба Дмитриевой стала «скрещением судеб» двух виднейших поэтов Серебряного века — Николая Степановича Гумилева и Максимилиана Александровича Волошина. Логически оправданным при этом представляется рассмотрение их лирики сквозь призму проблемы поиска женского идеала как животворящего начала, побуждающего к творческим свершениям, являющегося духовной опорой и спасением от душевного разлада. Предлагаемый ракурс анализа позволит углубиться в такое самобытное явление, как «поэзия женской души» (Н. Скатов) — выявить характер творческого взаимодействия поэтов начала XX векауяснить степень влияния различных концепций женственности на творчество отдельных представителей культуры Серебряного века, проследить отражение подобных идей в реальной жизни, оценить их созидательную, а подчас разрушительную силу.
Указанные выше аспекты позволяют говорить об актуальности исследования, посвященного изучению поэзии Е. И. Дмитриевой, а также той области творчества Н. С. Гумилева и М. А. Волошина, которую в литературоведении традиционно называют любовной лирикой.
До настоящего времени не существует ни одного монографического или диссертационного исследования, посвященного Е. И. Дмитриевой. Несмотря на определенный интерес современных исследователей к творчеству поэтессы, предпринятые ими разыскания носят прежде всего биографический характер. В них нет подробного осмысления ее художественного мира, творческого пути, эволюции ее авторской индивидуальности. Оценки даются на уровне весьма общих, зачастуюдостаточно субъективных представлений о лирическом наследии Дмитриевой.
Между тем имя ее было хорошо известно в литературном мире начала XX века: пиком популярности творчества Дмитриевой можно считать 1909 год, когда она писала от лица мифической поэтессы Черубины де Габриак. В определенный (пусть и очень короткий) период времени Дмитриева стала примой русской женской поэзии. Не случайно в своем очерке «Живое о живом» (1932) М. И Цветаева пишет, что была эпоха Черубины де Габриак [39, 202].
Лирика Е. И. Дмитриевой словно предвосхитила восхождение на литературный Олимп двух крупнейших поэтесс XX века — М. И. Цветаевой (чья первая книга «Вечерний альбом» вышла в свет в 1910 году) и A.A. Ахматовой (ее первый сборник «Вечер» был опубликован в 1912 году). С.
Ахматовой ее роднит темперамент: женственность и нежность в стихах обеих сочетаются с властностью тона, духовным мужеством и энергией. Цветаева же увидела в произведениях Дмитриевой ту музыку стиха, ту трагедийность мировосприятия, которые были присущи и ее собственной поэзии: «Образ ахматовский, удар — мой», — скажет она о лирике Дмитриевой [39, 202].
Поэзия и судьба Дмитриевой будут интересовать нас как в высшей степени своеобразное и в то же время показательное для определенного исторического периода явление. Об основных этапах жизни и творчества поэтессы и пойдет речь в нашей работе.
Если говорить об отзывах на поэзию Дмитриевой ее современников, то, прежде всего, конечно, следует назвать статью М. А. Волошина «Гороскоп Черубины де Габриак» 1909 года. Автор статьи выделяет основные мотивы, свойственные лирике Черубины: «великодушие, приветливость и экспансивность», «гордость» и «замкнутость», трагическое «сознание ненужности своей мечты и своего изгнанничества» [1, 289].
Несомненный интерес в связи с этим представляет для нас и дневник поэта «История моей души» (1904;1931), который он писал на протяжении многих лет. Этот дневник позволяет нам многое узнать о личности поэтессы. Волошин, всегда с большим участием относившийся к Дмитриевой, ценивший тонкость и чуткость ее души, приводит в своем дневнике сокровенные мысли поэтессы, ее размышления о любви, взаимоотношениях между людьми, о жизни и смерти.
Небезынтересны и воспоминания С. К. Маковского. Он был редактором журнала «Аполлон», куда таинственная незнакомка присылала свои стихи. В статье «Черубина де Габриак» Маковский повествует не только о впечатлении, произведенном ею на представителей редакции, но и рассказывает историю взаимоотношений Е. И. Дмитриевой, М. А. Волошина и Н. С. Гумилева [46, 210−226].
Упоминается имя Е. И. Дмитриевой и в статье И. Ф. Анненского «О современном лиризме. Оне.», вышедшей в третьем номере «Аполлона» в 1909 году: автор «приветствует» Черубину и видит в ней «поэтессу будущего», «Будущую женщину"[1, 6].
Многое из поэтического наследия Дмитриевой сохранилось благодаря Е. Я. Архиппову и его вдове, К. Л. Архипповой.
Поэт, литературовед, педагог, библиограф, Е. Я. Архиппов был близким другом Дмитриевой в последние годы ее жизни. В 1928 году он составляет по рукописям поэтессы сборник стихов (куда также вошли и его статьи о творчестве Черубины де Габриак: «Корона и ветвь», «Темный ангел Черубины»), ныне хранящийся в РГАЛИ.
После смерти мужа К. Л. Архиппова передает основную часть архива М. А. Торбин, которая делает с рукописей печатные копии (в настоящишмомент находятся в Доме-музее М. Цветаевой).
По свидетельству В. П. Купченко, известного исследователя творчества М. А. Волошина, кроме сборника Архиппова, существует еще одна книга стихов Дмитриевой (хранится у Купченко), подготовленная Л. Л. Петровичем, петербургским коллекционером, поклонником лирики Черубины де Габриак. Она также послужила источником для существующих на сегодняшний день изданий произведений поэтессы.
Публикации материалов, связанных с жизнью и творчеством Дмитриевой, появились сравнительно недавно: стихи Черубины де Габриак были помещены в сборнике статей «Гумилевские чтения» [2, 666] в 1984 году. Несколько лет спустя, в 1988 году, в двенадцатом номере журнала «Новый мир» появляется большая подборка материалов под редакцией В. И. Глоцера. В нее вошли письма Дмитриевой к Волошину, «Автобиография» поэтессы, а также ее «Исповедь» и несколько стихотворений, воспоминания Волошина — «История Черубины».
Однако еще раз подчеркнем, что внимание тех, кто писал о Дмитриевой, чаще всего было сосредоточено на фактах биографии поэтессы. В 1988 году.
З.Д. Давыдов, В. П. Купченко публикуют статью «Максимилиан Волошин. Рассказ о Черубине де Габриак» (Памятники культурыНовые открытия, 1988, Л., 1989).
Первое, наиболее полное издание произведений Дмитриевой увидело свет в 1998 году (серия «Символы времени», издательство «Аграф»). Книга включает в себя стихи, переводы, автобиографию поэтессы, ее переписку с Волошиным и Архипповым. Составителями ее стали В. П. Купченко, И. А. Репина, М. С. Ланда — автор вступительной статьи «Миф и судьба». В ней исследовательница стремится показать противоречивость эпохи символизма, оказавшей определяющее влияние на личность поэтессы.
При этом подчеркивается, что Дмитриева, как и большинство представителей ее поколения, страдает от разлада с самой собой, стремится разрешить для себя мучительные вопросы времени.
Одним из важнейших событий в жизни поэтессы оказалось обретение нового имени и судьбы таинственной Черубины де Габриак. М. С. Ланда говорит о том, что причиной мистификации была не только «некрасивость» Дмитриевой («Некрасивая любимица богов» — так называет ее М. И. Цветаева в очерке «Живое о живом», видя истоки трагедии поэтессы в ее «школьной внешности» [39, 198]), но многообразие духовных исканий в среде интеллигенции. Усложнение и ускорение жизненных процессов побуждали к проявлению всего разнообразия свойств человеческой личности. Но как это выразить? Каким образом воплотить? Путем мифотворчества, когда каждая грань поэтического сознания вырастает в отдельную сущность.
В статье М. С. Ланды соотносятся друг с другом жизненные и творческие обстоятельства в судьбе Дмитриевой.
В сборнике можно найти фотографии поэтессы и ее современников. Иллюстрации к книге, принадлежащие З. Ю. Бутаеву, на наш взгляд, ярко передают драматизм, изломанность внутреннего мира Дмитриевой, отразившиеся в ее лирике.
Феномену мистификации посвящена и статья И. Л. Поповой, помещенная в «Вестнике Московского университета»: «Черубина де Габриак — из истории мистификации XX века». «Литературное самозванство» [193, 15] рассматривается исследовательницей в ряду близких ему явлений: подражания, цитации, аллюзии, плагиата, стилизации — и утверждается как способ преображения и самого поэта, и литературного языка, как попытка нового духовного рождения автора. И. Л. Попова стремится раскрыть сущность сотворчества Дмитриевой и Волошина: с одной стороны, Волошин обнаружил в Дмитриевой «то, что в ней всегда было, но что она сама о себе не знала» [193, 21], с другой стороны, именно через Черубину воплотился и сам Волошин, — по словам М. И. Цветаевой, «такой женственный в жизни» [39, 203].
Весьма значительной по объему публикацией произведений Дмитриевой стал и раздел, посвященный ей в книге «Sub rosa», вышедшей в 1999 году в издательстве «Эллис Лак» при поддержке Дома-музея М. И. Цветаевой.
В этом сборнике можно найти вступительную статью Е. Калло, где читателю предлагаются некоторые биографические сведения и комментарии к стихам Дмитриевой. Главной особенностью этого сборника является то, что имя Черубины де Габриак стоит в ряду имен трех других поэтесс, «забытых певцов» [2, 3] - Аделаиды Герцык, Софии Парнок, Поликсены Соловьевой, чьи стихи также вошли в данное издание.
Итак, можно констатировать, что основная часть текстов из творческого наследия Дмитриевой уже доступна современному читателю. и исследователю. В нашей работе пойдет речь и о творчестве двух современников поэтессы — Н. С. Гумилева и М. А. Волошина.
Если говорить об изучении их наследия, следует упомянуть, например, международную конференцию, посвященную столетию Н. С. Гумилева, которая состоялась в 1986 году в Шотландии под руководством британского слависта Ш. Греема. В 1991 году в Санкт-Петербурге прошла конференция, организованная сотрудниками Музея Анны Ахматовой в Фонтанном Доме.
Что же касается публикации произведений поэта в России, то среди первых необходимо назвать трехтомное издание 1991 года, подготовленное H.A. Богомоловым [153] куда, кроме стихов и прозы, вошли пьесы и литературно-критические статьи автора. В том же 1991 году издательство «Терра» выпустило четырехтомник, в который были включены ранее не опубликованные альбомные и шуточные стихотворения, французские переводы Гумилева, стихи, написанные при его участии.
Сборник статей 1997 года «Н. Гумилев. Исследования и материалы. Биография» (Санкт-Петербург, «Наука») [170] содержит ряд интересных разработок, связанных с проблемами интерпретации различных произведений поэта.
Со временем в изучении творчества Гумилева наметилось несколько тенденций. Например, В. Н. Климчукова [159, 160] рассматривает религиозный аспект лирики Гумилева, отражение в ней христианских канонов. Другие авторы — влияние на взгляды поэта различных веяний эпохи. Здесь можно отметить труды H.A. Богомолова [153], который исследует в поэзии Гумилева оккультные мотивы, С. Л. Слободнюка [133, 134], стремящегося к поиску гностических доктрин в стихотворениях Гумилева.
Большое внимание личности поэта, напряженности его духовных поисков, яркости его художественных открытий уделяет в своих работах Л. А. Смирнова. Так, восстанавливая хронологическую канву жизни поэта, она приходит к выводу о тесной взаимосвязи творчества Гумилева и событий его биографии, о таинственном синтезе жизни души и жизни повседневной. Следуя своему поэтическому призванию, Гумилев и в реальной действительности остается верным романтическим идеалам, которые соответствуют его представлениям о том, каким должен быть достойный уважения мужчина и в конечном итоге человек вообще. «Творческое воображение пробудило в Гумилеве неутомимую жажду познания мира. Смело ломал поэт привычные нормы жизни. <.>Мужественная интонация, волевое начало становятся доминирующими. Идеалы утверждались в „битве“, огневой, даже кровавой», — пишет Л. А. Смирнова [136, 30], отмечая несомненный интерес Гумилева-романтика к «земным процессам», к эпохе.
Сохранились многочисленные воспоминания о Гумилеве. Можно упомянуть книгу Юрия Анненкова «Дневник моих встреч. Цикл трагедий" — сборник статей о поэте «Николай Гумилев в воспоминаниях современников" — «Ахматовский сборник» (Париж: Институт славяноведения), содержащий мемуарные фрагменты из статей Г. В. Адамовича, 3. Н. Гиппиус, П. М. Писемского, воспоминания армейских сослуживцев Гумилевадневник-размышления Веры Лукницкой «Николай Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких», предоставляющий ценную информацию об окружении поэта, его поведении в семейном кругу.
Изучаются также непростые взаимоотношения Николая Гумилева с Анной Ахматовой, Ларисой Рейснер, оказавшие существенное влияние на их творческую жизнь. Можно назвать здесь статьи А. К. Жолковского (Грамматика любви: (Шесть этюдов)) [158], О. В. Панкратовой («Тема любви и смерти в творчестве Н. Гумилева») [174], А. Н. Петрова («Мне мужпалач, а дом его тюрьма») [175], С. Б. Шоломова («Судьбы связующая нить») [186]. Тем не менее анализу любовной лирики поэта уделено, на наш взгляд, еще недостаточно внимания.
Творческая судьба Н. С. Гумилева отчасти напоминает участь его современника, М. А. Волошина, чье имя тоже немалое время было под запретом — с 1928 по 1961 год. О нем можно было говорить как о художнике, а поэт Волошин возвращается в литературу в год своего 100-летнего юбилея, в 1977 году. Стоит отметить, что в настоящий момент в издательстве «Эллис Лак» начат выпуск первого собрания сочинений поэта, куда вошли не только его лирические произведения, но и статьи, письма и другие материалы, проливающие свет на полную загадок судьбу и личность автора.
Творчество Волошина на современном этапе — предмет многочисленных исследований, авторами значительной части которых стали В. П. Купченко и З. Д. Давыдов. Они были первыми публикаторами многих стихотворений, писем поэта, воспоминаний о нем. Ими собран значительный материал, позволивший составить первую летопись жизни и творчества Волошина. В работах этих авторов разносторонне освещаются и взаимоотношения поэта с его современниками: О. Мандельштамом, А. Ахматовой, П. Соловьевой, М. Сабашниковой, Е. Дмитриевой.
Большой интерес для исследователей творческого наследия Волошина представляет связь его лирики с импрессионистической живописью, изображение Крыма в произведениях поэта. Этому вопросу посвящены, например, работы Т. В. Саськовой («Киммерия в творчестве Волошина») [132], H.H. Ничика («Колористические наименования в поэтической речи М.А. Волошина») [172], З. Д. Давыдова и В. П. Купченко («Крым Максимилиана Волошина») [115].
О религиозно-философских воззрениях поэта писали В. А. Никитин и В. П. Купченко в статье «К истории взаимоотношений П. А. Флоренского и М.А. Волошина"[164], В. П. Купченко в работе „“ В вечных поисках истоков.»: Максимилиан Волошин — оккультист" [167].
Особенности творческого метода и художественного мира Волошина охарактеризованы в работах И. А. Абрамовой («Развитие концепции творчества в литературном наследии М. А. Волошина 1920;х гг.») [148], Славиной В. И. («» Когда любовь растопит мир земной". Поэзия Максимилиана Волошина") [181], Столович JI. («Максимилиан Волошин как HOMO LUDENS») [182], содержащих информацию об образных средствах поэтического языка Волошина и их эволюции.
Известно, что поэт был весьма восприимчив к веяниям эпохи. В свое время он «примерил» на себя католичество, был увлечен антропософией Р.
Штейнера, софиологией Вл. Соловьева. Данные обстоятельства оказали большое влияние на его творчество, в частности, на его восприятие образа женщины. Представление о лирической героине Волошина дается в книге И. П. Куприянова «Судьба поэта: Личность и поэзия Максимилиана Волошина» [168]. Автор говорит о деконкретизации женского образа в творчестве Волошина, отсутствии деталей в описании героини. Его мысль о том, что любовь у поэта не связана с определенной эпохой, продолжает В. В. Палачева в статье «Образ Богоматери в творчестве М.А. Волошина» [173], утверждая: Волошина интересует культурно-историческая традиция изображения женщины, то, как на протяжении многих веков вырабатывались определенные каноны красоты. Например, в античности совершенством считалась Афродита, символом эпохи Возрождения стал образ Джоконды, христианства — образ Богоматери. Делается вывод о том, что размышления о типах женской красоты сопряжены у Волошина с поиском в героине-возлюбленной идеала мудрости и любви.
Современное литературоведение активно осваивает еще не исследованные или малоизученные области искусства только что завершившегося XX века. В контексте предпринятого нами. обзора специальной литературы о творчестве Е. И. Дмитриевой, Н. С. Гумилева и М. А. Волошина получает свое обоснование цель диссертации — определить своеобразие творческой личности поэтессы, рассмотреть основные черты ее лирики и определить место литературного наследия Дмитриевой в истории русской поэзии XX века. Кроме того, интересным представляется проследить, как судьба и творчество поэта становятся отражением эпохи, в которую ему довелось жить.
При этом мы считаем необходимым решить следующие задачи: дать общую характеристику и обосновать периодизацию творчества Дмитриевойвыявить особенности мировосприятия и художественного мышления поэтессыохарактеризовать явление мистификации в ее творческой жизни и одновременно выявить обстоятельства, при которых стало возможным и насущным для поэтессы появление Черубины де Габриакустановить новаторские черты ее философско-эстетических исканийпроследить творческие связи Дмитриевой и поэтов-современниковГумилева и Волошина, обозначить своеобразие их понимания проблемы женского начала и его роли в культуре Серебряного века.
Исходя из постановки данных задач, в основу диссертации положен принцип поэтапного, хронологически последовательного изложения материала.
Научная новизна диссертации определяется тем, что в ней предпринята первая попытка монографического исследования творческого наследия Е. И. Дмитриевой. Прослеживаются этапы художественной эволюции, раскрывается характер влияния на поэтессу философско-эстетических веяний эпохи (которые, в частности, получили свое яркое выражение и в любовной лирике Н. С. Гумилева и М. А. Волошина).
Монографический характер работы определил необходимость изучения архивных материалов, хранящихся в Доме-музее М. Цветаевой, РГАЛИ, что позволило по-новому оценить значение поэзии Дмитриевой в контексте русской лирики начала XX века.
Целью и задачами диссертации предопределено комплексное использование следующих ¿-методов исследования: биографического, содержательно-структурного, сравнительно-исторического, системно-типологического. Широко использованы работы по теории литературы, труды по эстетике, философии, истории искусства рубежа XIX — XX веков.
Теоретическая значимость исследования: материалы диссертации и содержащиеся в ней выводы позволяют дополнить представление о характере и эволюции русской поэзии конца XIX — начала XX столетия и содействует дальнейшему изучению историко-литературного процесса.
Практическое .значение данной диссертации определено возможностью использовать представленный материал в вузовском и школьном преподавании русской литературы указанного периода, при подготовке циклов лекций, спецкурсов и семинаров.
Поставленные задачи определили структуру данной диссертации. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, приложений, библиографического списка, включающего 202 наименования. Общий объем текста — 250 страниц.
Заключение
.
Мы последний цвет, распустившийся под солнцем поэзии Пушкина, последние, на ком еще играет его прощальный луч, последние хранители высокой, ныне отживающей традиции", — писала в 1922 году София Парнок о Владиславе Ходасевиче. — С нами отмирает, конечно, не поэзия, как художественное творчество, а пушкинский период ее, то есть поэзия — как духовный подвиг" [2, 564]. Думается, что данная цитата необычайно точно и ярко характеризует мироощущение многих современников Е. И. Дмитриевой и самой поэтессы. Драматизм прощания с уходящим столетиемжизнь на рубеже XIX и XX веков, словно на расколовшейся льдине, готовой пойти ко днунастоятельная необходимость выбирать «между» — между прошлым и будущим, правдой и ложью, житейским благополучием и стремлением к самосовершенствованию — вот далеко не все приметы творческой биографии Дмитриевой.
Несомненно, что поэтесса необычайно чутко осознавала ответственность за собственные деяния. Жить по христианским заповедям, быть строгим судьей прежде всего своих поступков, видеть Божье начало в каждом человеке и в каждом явлении окружающего мира — к таким принципам приходит она в течение творческого пути. На первый взгляд может показаться, что Дмитриева не открывает ничего нового, что она проговаривает всем известные истины. Однако важность нравственных открытий поэтессы в том, что она стремится жить согласно утверждаемому ею собственному кредо. Она осознала и прочувствовала глубину Христовых заветов, следование которым позволяет воспитывать в себе, а возможно, с помощью творчества и в других, милосердие, склонность к всепрощающей любви, духовную стойкоЬть. Поэтому так необходимо попытаться пройти с автором тот сложный, полный драматизма путь познания, который запечатлен в творчестве Е. И. Дмитриевой.
Ее поэзия — это зеркало женской души и одновременно отражение внутренних конфликтов целого поколения конца XIX — начала~ХХ столетия.
Как и многие из нас, Дмитриева начинает жизнь, уповая на обретение личного счастья и познание собственного предназначения. Сложные обстоятельства детства и юности, во многом связанные со здоровьем поэтессы, с одной стороны, препятствуют этому, а с другой — способствуют более напряженному духовному поиску. Мир сказки (чтение книг — ее основное занятие в детские годы) позволяет Дмитриевой вскрывать основные противоречия бытия уже на раннем этапе жизни. Сказочные персонажи, сказочная реальность для нее не забава, а средство постижения себя и окружающей действительности. Быть может, поэтому, встретившись со сказочными мотивами в ранней лирике Дмитриевой. 1906;1909 годов, мы затем встречаем их на протяжении всего ее творчества.
Ожидание волшебства, чуда любви в атмосфере сказочно-таинственной снежной зимы пронизывает первые стихотворения поэтессы. Такое удивительное время года, как зима, словно заглушает на какой-то момент ощущение дисгармонии бытия, человеческих взаимоотношений. Вечерняя, запорошенная снегом земля отражает свет звезд, земля и небо будто сливаются друг с другом. Мир кажется бескрайним, и это разрушает привычные понятия о времени и пространстве. Лирическая героиня Дмитриевой находится словно бы вне привычных границ человеческого I существования: ей верится в грядущее счастье, ей близок зимний сон природы: он не мешает углубляться в собственные переживания, «мечты о взаимной любви.
1 Однако надеждам на обретение гармонии с возлюбленным на данном этапе не суждено было сбыться: чувство оказывается невостребованным. Это приносит невыносимую боль, заставляет еще глубже уйти в собственный внутренний-мир. Весна зовет героиню Дмитриевой наслаждаться цветением и яркими красками, но духовные оковы мешают выйти из некоего оцепенения: мотивы ограниченного пространства — комнаты, сада — входят в лирику поэтессы.
Одним из главных образов в творчестве Дмитриевой становится образ огня. В стихотворениях 1906;1908 годов он имеет различные значения. С одной стороны, воплощает мечты поэтессы о заветной встрече с избранником — принцем, с другой — все растущее разочарование по поводу несбывшихся надежд: словно Золушка, на миг обретшая радость, героиня вновь и вновь оказывается у чадящего очага, в золе — что символизирует тщетность попыток стать счастливой в любви.
Поэтесса обращается и к теме поэтического горенияей близок по-пушкински пышно «увядающий осенний лес с его «желтыми и ярко-пурпуровыми пятнами» и «угасшей» травой под облетевшими деревьями, притягательны для нее и «осенние яркие перья заката». Возможно, именно в эту осеннюю пору обновляются ее творческие силы, помогающие определить собственные нравственные приоритеты.
Но не всегда легко следовать выбранному пути, высокой цели. Дмитриева подчас ощущает в себе некую слабость духа, не доверяет себе. Ей как будто не хватает душевной отваги, темпераментачтобы жить так, как она мечтает — в полную силу, не чувствуя скованности и находя счастье в своей непохожести на других. Ее героиня часто слышит зов веснырадостной и беспечной, яркой и подвижной'- но не в силах преодолеть таинственную темноту души, которая заставляет ее отстраняться от людей, от мира. Ощущение внутренней «тесноты» и рождает образы комнаты, круга.
— замкнутого пространства, ограничивающего свободу.
Подобные образы мы находим и в лирике Черубины де Габриак. Несмотря на то что Дмитриева получает замечательную возможность проявить себя в жизни и поэзии по-новому, на нее — увы — ложится бремя иных условностей, со временем усугубляющих ее тревогу. С одной стороны.
— постоянные опасения, что мистификация раскроется. С другой стороны е «необходимость создавать стихи, опираясь на мифическую историю Черубины: интригующая игра — увлекательный процесс, но и огромное напряжение. Мотив комнаты преобразуется в мотив кельи: в ней томится таинственная поэтесса. В некоторых стихотворениях, присылаемых ею в редакцию журнала «Аполлон», она говорит онепреодолимом желании выбраться из душного пространства. Но, случается, Черубина признается в том, что бежит «из улиц шумных», где «ждут безумных соблазны мира», чтобы припасть к иконе и укрыться «от злых чудовищ» [1, 74]. Таким образом, в лирике Дмитриевой появляются отголоски темы судьбы, выбора собственного пути. Необходимо духовное мужество, чтобы осознать свое предназначение и следовать ему.
Кроме того, сама символика, сопровождающая образ Черубины, избранная Волошиным и Дмитриевой, — это своего рода поэтические путы. Дмитриева стремится расширить художественное пространство своих стихов. Мир «геральдических снов» [1, 82] неожиданно уступает место метафорическому «лесному средоточью» или «полю вечернему», в котором лирическая героиня существует вне заданных условий мистификации, представляясь в новом свете: перед читателем неистовая, необузданная в своих желаниях женщина. «Сорви меня!», «Люби меня!» — призывает она своего избранника [1, 79]. Так внутренний облик Черубины — набожной, преданной католической вере, дополняется новыми чертами. Даже ее размышления о Христе могут сопровождаться порывами страстной любви: «Как отрадно, как сладко-преступно/ Обвивать их гирляндами роз», — пишет она о Его руках [1, 74].
Дмитриева постоянно ощущает двойственность своей натуры. Это можно увидеть и на примере ее стихов, написанных от имени Черубины де Габриак. В них причудливо сочетаются темные и светлые проявления обостренно чувствующей души (набожность и телесное обожание Христа, стремление вырваться из замкнутого пространства и склонность к г уединению, осознание высокой чести принадлежать к старинному роду и.
184 носить «древний знак», «святое имя Черубины», — и невольное чувство отягощения возложенными на нее обязанностями). Одновременно мотив двойничества появляется в стихотворениях, раскрывающих глубину переживаний Дмитриевой по поводу приближающегося и неизбежного краха мистификации: литературная игра затронула интересы многих людей, связала разрозненные события в некую таинственную цепь. Поэтесса стремится осмыслить мучительные ощущения, вызванные моментами внутренней раздробленности. В стихах нередко «материализуются» потаенные желания и страхи: Дмитриева воображает «девушки бледной лицо» [1, 82], ожидает встречи с нею, мысленно беседует со своим двойником.
Трагический финал мистификации заставляет Дмитриеву искать иные пути самовыражения, вырабатывать новый взгляд на* жизненные явления. Потребность обрести душевное равновесие, внутреннюю цельность приводят поэтессу к осознанию важности тех незыблемых ценностей, .которые традиционно принято называть вечными. Через антропософию Штейнераувлечение многих представителей культуры той эпохи — Дмитриева постепенно, своим, нелегким путем движется к обретению истинной, глубокой веры. Мотив восхождения на вершины духа становится одним из важнейших в ее лирике 1913;1917 годов. Задача человека — сталкиваясь с препятствиями и испытаниями, превозмогая трудности судьбы, двигаться вверх, вперед, к самоусовершенствованию.
Поэтесса открывает в себе талант духовного лидера, наставника. Модель отношений учитель — ученик органично входит в ее жизнь. С позиций человека большого духовного опыта Дмитриева говорит со своими читателями.
Евангельские образы неоднократно привлекают ее внимание. Но это уже не страстные речи католички Черубины де Габриак. Размышляя о деяниях Христа, поэтесса приходит к пониманию высокой ответственности, которая возложена на людей. Человек обязан помнить историю Христа, чтобы быть достойным страданий, принятых Им. Кроме того, мысль о том, что весь мир — это творение Божье, наполняет ее ощущением значимости человеческого существования. Нет ничего случайного во вселенной, все происходит в силу некой закономерности, по высшей, недоступной для сознания простого смертного воле. А значит, и в каждое испытание, посылаемое человеку, заложен великий смысл.
Сказочная реальность стихов 1906;1908 годов, изысканный колорит лирики Черубины де Габриак уступают место иному пространству — дорог и перекрестков, соборов, построенных человеком, и бескрайних просторов нерукотворного храма природы. Сквозь призму православного сознания Дмитриева взирает на все происходящее вокруг нее.
Отныне поэтесса во всем руководствуется христианскими заповедями. В стихотворениях 1920;1928 годов, говоря о проблеме выбора собственного пути, они утверждает, что судьба — это не беспечное следование своевольным порывам и не бездумное подчинение обстоятельствам. Судьба — это чуткое угадывание своего предназначения и следование ему. Поэтому такое колоссальное значение приобретает возможность духовного поиска. Только пристально вглядываясь в себя, в мир окружающей действительности, человек способен осознать, в чем смысл его существования. Уныние и отчаяние на этом пути неприемлемы. Может быть, по этой причине, порой обнаруживая в своей душе чувства усталости и бессилия, жалости к самой себе, Дмитриева испытывает болезненное ощущение вины, корит себя за проявления некой душевной «недостаточности». «Суета сует» земли не отпускает ее окончательно.
Мотив раздвоенности бытия по-прежнему звучит в лирике Дмитриевой: будто невидимая черта разделяет опостылевшее «здесь» и заветное «там». Вместе с тем поэтесса ищет возможности примириться с действительностью, занять свое место в жизни. «Все принимаю, как пламя», — говорит она. В Г этих словах уже нет стремления укрыться под покровом сказки или под маской загадочной Черубины де Габриак. Дмитриева ищет реальные пути единения людей, живущих во имя духовного преображения. Однако каждый приходит к истине своей дорогой. Поэтесса помнит заветы Христа, идеалы гуманного отношения к человеку превалируют в ее сознании-и помогают ей смотреть на мир с любовью, дают силы понимать и прощать.
В собственном следовании к горним вершинам Дмитриева отвергает «путь сомненья». В стремлении преодолеть недуги души она открывает для себя новые ипостаси любви. Любовь — это не страстное влечение, это проявление гармонии души и тела, когда человек открыт и готов к общению с Богом. В последние годы жизни поэтесса приходит к заключению, что земное чувство, глубокая привязанность к человеку-единомышленнику, не противоречат свершениям духа, а наоборот, способствуют внутренней уверенности в правильности выбранного пути.
В огне душа и с духом слита плоть": мотив огня помогает поэтессе выразить мысль о необходимом мучительном перерождении в процессе восхождения к Всевышнему. Суметь отвергнуть тлен земли, отсечь все, что связывает с бытовой повседневностью — вот что должно стать итогом напряженной внутренней борьбы. И тогда «бесовский», «дьявольский огонь» будет побежден священным пламенем души. Если человек осознает эту истину, то мир станет гораздо добрее и светлей: Россия пойдет по «Правому пути», выполняя великую миссию страны Духа.
Болью за человека, за Россию наполнен и последний цикл стихотворений Дмитриевой «Домик под грушевым деревом». Несмотря на то что данный сборник написан от имени мифического поэта5 Ли Сян Цзы и представляет собой новую мистификацию, мы найдем в нем отголоски большинства тем, имеющих столь важное значение в творчестве Дмитриевой.
Стихи Ли Сян Цзы пронизаны острым чувством тоски по родным краям, которые поэт условно называет «севером». Его герой скучает по ушедшему «другу» [1, 188]: по-видимому, с ним его роднят любовь к отчизне, приверженность высоким нравственным идеалам, религиозно-философские воззрения.
Мы можем наблюдать, как в стихотворениях китайского цикла меняется поэтический антураж, но герой по сути своей остается прежним. Это глубоко верующий человек, стремящийся к самоусовершенствованию. Он' прошел долгий путь познания. Постигая законы бытия, предпринимая тщетные попытки бороться с судьбой, он пришел' к мысли о необходимости приятия того, что дано жизнью — в том числе и испытаний. В этом и состоит особое мужество: сохраняя достоинство и цельность натуры, будучи верным своим идеалам, не бояться грядущих перемен. Главное — сберечь внутренний огонь, не потерять право называться Человеком.
Героя Ли Сян Цзы тяготят оковы земного существования. Он словно замкнут границами «чужой страны» [1, 189], но тем явственней для него необходимость достичь внутренней гармонии со вселенной и с самим собой. Лишенный возможности покинуть края, где он навсегда останется гостём, герой стремится в иные сферы бытия. Небесная высь, ночная «темнота» [1, 188], музыка — помогают приобщиться к миру вечности, осознать грандиозность замысла Творца.
Таким образом, путь Е. И. Дмитриевой, отражением которого является ее творчество, — это, несомненно, путь духовного восхождения. Она познала боль утрат иразочарований, иллюзорность многих надежд и трагические заблуждения. Судьба не позволила ей исполнить великое женское предназначение стать матерью и хранительницей очага. Но тем не менее поэтесса беспрестанно и напряженно работает над собой. Она не позволяет себе озлобиться ' и ожесточиться, замкнуться в мире собственных переживаний. Напротив, Дмитриева обращает взор к другим людям, спешит помочь им залечить душевные раны, найти свою «лествицу в небо». С помощью поэтического слова она призывает читателя задуматься об истинном смысле жизни, обратиться к православным ценностям.
Безусловно, Е. И. Дмитриева — человек уникального духовного опыта и одаренный художник. Ее поэзия хранит в себе те бесценные сокровища, которые позволяют еще раз вспомнить о великом предназначении русской литературы и русского человека — с их богатейшим внутренним потенциалом и неиссякаемым стремлением к созиданию. Обращение к ее творчеству заключает в себе большие перспективы. Несомненно, интересно было бы пристально рассмотреть взаимосвязь ее стихов с классической традицией, а также подробно остановиться на схожих мотивах и образах в лирике современников поэтессы. Однако, без сомнения, это тема отдельного исследования. Мы же вновь подчеркнем, что поэзия Дмитриевой — это еще одна важная веха в истории развития русской культуры на рубеже столетий, без которой наше знание о великой и сложной эпохе XX века было бы неполным.
