Темой предпринятого диссертационного исследования является попытка прояснить особенностистатуса субъекта в современном философском дискурсе в связи с имеющей место в посттрадиционной философии онтологизацией воли к власти и специфически постклассическим взглядом на сущность языка, выраженном в постулировании властной природы знака. В свете утраты фундаментального разделения на субъект и объект в рамках постклассического философского дискурса современная философия обнаруживает парадокс дефицита субъекта, при котором в представлении познающего субъекта формируется дискурс, отрицающий и нивелирующий саму идею субъекта. Стремлением осмыслить и, по возможности, преодолеть этот парадокс, а также понять логику и стратегию сообщения субъективности внутри возможностей постклассики и является данная работа. В качестве основной проблемы данного исследования следует отметить выяснение возможности и границ субъективности внутри языковых практик, а также обоснование возможности неоппозиционного взаимодействия между Языком и Субъектом.
Современная критическая философия, в отличие от мышления классической эпохи, которое на различных этапах своего развития, независимо от способа определения основания сущего, полагало субъекта средоточием самообнаружения универсальных начал: воли, разума, материи и т. д., переосмысливает это фундаментальное положение традиционной философии таким образом, что универсальные начала проявляются в субъекте так, что он сам оказывается не в состоянии открыть в себе действия этих начал посредством исследования собственной субъективности. Сознание, разум оказываются не в состоянии «справиться» с действием направленных на него сил. Таким образом, действие универсальных начал оказывается развернутым глубже, чем в сознании. В результате аналитическое усилие с необходимостью направляется на исследование под-сознания, поскольку действие сил, направленных на субъект и, в конечном счете, конституирующих его, может быть исследовано только извне самого субъекта.
Критика идеологии, каковой в целом можно охарактеризовать философский дискурс 20 века, может быть также определена как критика субъекта. Неклассический дискурс в философии подходит к отрицанию субъективности. Если классическая философия (Декарт) [37] полагает процесс самоопределения и самоидентификации субъекта как первичный по отношению к раскрытию всякого универсального начала, прежде всего «разума», то постклассическое философствование перекладывает роль инстанции, конституирующей сам субъект познания, на институализированные науку, искусство и политику. Поскольку институты понимаются как полагающие досубъективное, принципиально нерефлектируемое субъектом знание об его истинной конституции, сам субъект познания определяется как функция этих институтов, определяемых далее как дискурсии, осуществляемые бесконечной языковой деятельностью. Классическое расположение субъекта в центре события не рассматривается больше как его истинное положение. Современный философский дискурс, вслед за Ницше, рассматривает его как экс-центричный, принципиально никогда не равный себе в единицу времени и не могущий удерживать себя в самотождественности субъект. Постклассический субъект всегда оказывается не совпадающим с «я», «субъектом», «бытием», «единым», однако постоянно представляет собой совокупность мельчайших взаимоотношений самостоятельных сил и импульсов, обладающих собственной перспективой роста и не стремящихся к подчинению никакого рода внешним силам.
Язык, положенный в качестве Другого, наделенного волей и подлинной субъективностью, занимает место универсальной сущности, которую современный философский дискурс пытается описать как нечто абсолютно безличное, как некий объективный процесс, в котором субъективность говорящего не играет никакой роли, а субъективность, воплощенная в языке, выступает как анонимная. Эта позиция характерна как для структурализма, так и для постструктурализма, в котором также абсолютизируется утверждение о принципиальной непонятности и недоступности языка для субъекта. Понимание, смыслопорождение в установке постструктурализма есть такая же иллюзия, как и субъект.
Классическая философия понимает субъект как отличный от Иного (Другого), полагаемого как объективированная через субъект действительность. В то же время субъект непременно полагается как соединенный с истоком всего сущего. Таким образом понимаемый субъект, воплощающий в себе единство обособления и универсализации человека, обнаруживает себя в логоцентрическом мышлении и как субъект истинного познания. В отличие от этого постструктурализм и постмодернизм полагают независимую от субъекта, внешнюю по отношению к нему подсознательную игру знаковых отношений как бесконечность, в которую субъект помещен насильно. Отказ от поиска универсального основания сущего означает вымещение субъекта с его центрального места в структуре бытия, а в мышлении — утрату трансцендентального означаемого, на познавании которого возводила свое здание классическая философия. Это приводит к тому, что весь мир начинает пониматься как игра означающих, отсылающих друг к другу и никогда к чему-то вне языка. Стремление придать языку статус трансцендентного, Другого, обусловливающего и задающего «Я» автоматически задает отношение к этому «я», к субъекту как к не подлинному, лишенному воли и имени. Следствием такого понимания ситуации субъекта становится его полная утрата и в качестве активного субъекта познавательной деятельности.
В дискурсе постмодернистской философии при рассмотрении проблемы взаимоопределения и взаимодействия языка и субъективности, понятой как свободное самополагание, речь заходит только о том, как субъективность рассеивается и разрушается, как сама знаковая природа языка трансформирует свое живое субъективное начало. Мы же считаем своей главной задачей, опираясь на неакцентируемые прежде положения и следствия постмодернистского описания действительности, обосновать возможности осуществления свободы и субъективности, выявить их предел и законы, связать с теми особенностями положения субъекта языка, которые обусловливают саму возможность проявления субъективности.
Суть указанного выше парадокса дефицита субъекта проявляется одновременно в нескольких планах и заключается в следующем. В мировоззренческом плане тезис о субъекте как о функции структур, провозглашенный постструктурализмом и постмодернизмом, вступает в явное противоречие с постулированной уникальностью и автономностью индивидуальности в западных обществах, провозглашением свободы личности, призыву быть своеобразным и независимым от чужой воли.
В плоскости эпистемологического рассмотрения также вскрывается явное противоречие. Оно заключается, во-первых, в несовпадении между постмодернистским отрицанием субъекта и принятым в современной культуре оперированием концептом «авторства». Во-вторых, сама дискредитация традиции, выраженная в идее отрицания субъекта, в качестве одной из стратегий дискредитации так или иначе предполагает демонстрацию авторства, т. е. субъективных целей творцов критикуемого фрагмента традиции или дискурса. В-третьих, и критика традиции в качестве своего последующего этапа предполагает порождение новых идей, а значит, подразумевает акт творчества, который неизбежно связан с проявлением субъективности.
Следует заметить, что субъект в постклассической философии подпадает под власть языка и оказывается ограничен языком. Но, поскольку язык как описание также проблематизируем со стороны своей возможности, то, как кажется, таковой возможностью для него и является сам человек, субъект. Вывод, который возможен из данного положения — невозможность противопоставления языка и субъекта, их принципиальное взаимополагание и «сосуществование» в философии и культуре. Этот вывод вполне вписывается в ницшевскую концепцию власти и субъективности как непрерывного самополагания, основанного на несамотождественности и неотъемлемом от осуществления сущности полагании Другого. При этом сохраняется как множественность природы и функций языка, с необходимостью внешнего по отношению к субъекту, властного, осуществляющего подчинение, Чужого (Alien), так и свободное волеполагание субъекта, которое классическим философствованием полагается в качестве сущностной характеристики субъекта.
Следовательно, субъективность постоянно возникает как принципиально неустранимый момент в работе любого дискурса или любой традиции. Образно говоря, субъективность неизбежно проявляется при определенных моментах работы дискурса как «событие». Однако вместе с этим концептуализируется парадокс «дефицита субъекта», который требует разрешения. Попытки разрешения данной проблематики невозможны в сферах, обходящих человеческое бытие в культуре. Поскольку, начиная с Ницше и далее, включая постмодернистов, субъективность понимается исключительно как феномен, проявляющийся и реализующийся в знаково-языковой, а следовательно, в культурной среде.
Описание языка в постклассическом дискурсе можно рассматривать как лежащее в двух плоскостях: язык рассматривается в качестве Другого, через осмысление которого возможно собственное осуществление субъекта, и в то же время как Чужой (Alien), угрожающий своим осуществлением сбыванию меня как собственного проекта бытия. Однако, применительно к проблеме субъекта и субъективности в современном философствовании усиливается внешний, «чужой», принудительный характер языка, что представляется не вполне справедливым и однозначно убедительным. Нам кажется возможным утверждать, что присутствующие в языке, слышимые усилия «сказать что-то свое», записать свое имя, порою оборачивающиеся иллюзией, и составляют самую сущность языка, то, без чего он утрачивает смысл как смыслообразующая деятельность. То есть, язык применительно к субъекту следует рассматривать как неотъемлемое от «я» Другое, полагание которого позволяет осуществиться самополаганию субъекта.
В связи с этим способы анализа языка, предпринятые постструктурализмом и постмодернизмом, несмотря на заявленную ими критику идеологии, в основном могут быть охарактеризованы как идеологизированные попытки придать языку трансцендентальный характер через своеобразную абсолютизацию идеи Другого, создание метафизики отсутствия посредством отказа от идеи субъекта и критику присутствия. Необходимо подчеркнуть тот факт, что, несмотря. на самые радикальные попытки постмодерна отказаться от классического наследия, Другое (Иное) наиболее полно осмысляется им именно через анализ субъективности, а идея отсутствия — через отрицание метафизики присутствия, что позволяет предположить принципиальную неустранимость идеи субъекта в традиции философского вопрошания и в познании в целом, а также невозможность преодоления метафизических притязаний любого дискурса, в том числе полагающего в качестве собственного основания преодоление метафизики.
Обращение философии к языку разрушает иллюзию ее самодостаточности и автономности, позволяющую ей судить о мире так, как будто она находится над ним или вне его. Поэтому представляется возможным утверждать, что осуществленный в дискурсе постмодерна анализ субъективности, основанный на критике идеологии и воплощающий идею отсутствия, может быть также рассмотрен как еще одно самоописание, предпринимаемое субъективностью и вполне вписывающееся в традиционное философское вопрошание субъекта о самом себе. Кроме того, рассмотрение проблемы субъективности и анализ постклассической концепции языка, предпринятые в данной работе, позволяют утверждать принципиальную невозможность преодоления проблематики, связанной с субъектом и субъективностью как основополагающими сущностями в структуре бытия в целом и языка в частности, в рамках какого бы то ни было философского направления или концепции. Именно субъективность и связанная с ней проблематика выступают краеугольным камнем собственно философского миросозерцания.
Несмотря на то, что нетрадиционные философские дискурсы не только объявляют субъект фикцией языка, грамматическим придатком, но и обесценивают сам процесс его поиска и полагания, смысл конституирования субъекта в языке остается непроясненным до конца так же, как и возможность языка без субъекта. Как результат возникает предположение автора о том, что поиск субъекта так же, как и оснований его самоопределения и самодифференциации, не следует осуществлять в анализе внешних ему процессов, как это делает постмодернистский дискурс. Описание субъекта следует понимать как изначально присущий субъекту «внутренний» процесс, конституирующий субъективность как таковую, принципиально осуществляемый как сущностный, фундаментально незавершенный вследствие конечности человеческого существования. Субъективность никогда не может быть измерена и описана как константа в связи с тем, что носит принципиально незавершенный характер подлинного бытия. То есть, всякую теорию, концепцию, в том числе и постмодернитскую, следует понимать как попытку самоописания субъекта, неотъемлемую от его сущности.
Язык полагается как сфера трансформации истины и порождения нового, а в качестве основания трансформирования с необходимостью выделяется субъективность описывающего субъекта. Деятельность по означиванию, описание, осуществляемое в языке, неотделимое от творческой, а значит, и от познавательной способности субъекта и является тем родом вечного возвращения, которое происходит не в сфере явлений, а в специфически человеческой сфере. Это возвращение есть повторение творческого акта при необходимом различии его результатов. В таком случае субъективность есть стратегия создания нового при неизбежном сохранении общей стратегии, осуществляемой в языке.
Постмодернистская критика идеологии позволяет критиковать ее собственные выводы, опираясь на ее же принципиальные положения. Современная философия утверждает невозможность создания супертеории, которая описывала бы все возможные формы мышления, а в таком случае осуществляемая с данной точки зрения постмодерна критика субъекта есть не что иное, как очередная, актуальная, но не оригинальная для философии подстановка субъекта под вопрос, на котором строится вся философская традиция.
Таким образом, возникновение всякого рода теории, в том числе и такой, которая ставит под сомнение или отрицает сам субъект, может рассматриваться как принципиальное стремление субъекта к самодифференциации посредством создания множества теорий, ни одна из которых не является истиной субъекта. В основе самоописания, смыслом которого выступает указанная самодифференциация, лежит стремление к преодолению субъектом конечности и реализации свободы, заключенное в наслаждении творчеством самополагания.
Актуальность исследования взаимозависимости между властной природой языка и субъективностью обусловлена как минимум двумя причинами. Во-первых, прояснение статуса и возможности субъекта всегда содержит в себе некоторый мировоззренческий аспект, выступая как всегда актуальная проблема. Во-вторых, внутрифилософская актуальность данной проблематики также не вызывает сомнений. Самые бурные дискуссии последних десятилетий не только в философской среде, но и в целом в гуманитарных науках посвящены попыткам описать и сам постклассический дискурс, и новое понимание субъекта и субъективности, взаимодействие и взаимообусловленность субъекта и онтологизируемой воли к власти. Эти попытки во многом обусловлены отказом от метафизических притязаний и лингвистическим поворотом внутри философии. Перевод «воли к власти» и языка в разряд универсальных оснований бытия имеет своим необходимым следствием пересмотр всей системы взаимоотношений субъекта, социума и культуры. Тем более, что однозначного разрешения этой проблематики не существует и, видимо, не может существовать.
Кроме того, актуальность данной темы во многом обусловлена тем обстоятельством, что в постсовременном философствовании и субъективность и власть переходят из внутритеоретических инстанций и объектов гносеологических полемик в разряд универсальных культурных феноменов. Данное исследование представляет собой попытку представления и анализа имеющихся точек зрения на проблему субъекта и субъективности в постмодернистском дискурсе.
Кроме вышеназванного следует отметить, что в отечественной литературе указанная проблематика обсуждается не так давно, хотя необходимость осмысления идей и концепций, имеющихся в западном философском и культурном дискурсе, так же, как и возможность представления собственных взглядов на данную проблематику имеет достаточную внутридисциплинарную акутуальность.
Говоря о степени разработанности названной проблематики, следует отметить, что в основном разработка проблемы взаимоотношения власти и культуры, субъекта и языка определяется отношением к стратегии переоценки, заданной Ницше, а именно, что всякие отношения в культуре есть отношения властных структур, субъект конституирован структурой этих отношений и является их органической частью. Анализ способа полагания субъекта, а также определение характера зависимости содержания понятия субъекта и его статуса в постмодернистском дискурсе определили круг литературы, составившей теоретическую основу данного исследования. В него вошли работы, связанные с прояснением проблемного поля «власть — субъект», «язык — социум» .
Конкретизация проблемного поля исследования в аспекте прояснения властной природы знака и языка потребовала обращения к философским исследованиям 20 века, освещающим ее различные аспекты и многообразие подходов. Это работы Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Ж. Деррида, Г. Маркузе, Ж. Делеза, Д. Гваттари, Р. Барта, М. Мерло-Понти, У. Эко, Ж. Батая и др. Особое значение имели работы, освещающие неклассическое понимание положения, статуса и структуры субъекта, а также работы, представляющие неклассические способы порождения и реализации субъективности. Это, кроме выше перечисленных, работы М. Фуко, Г. Блума, Р. Рорти, Б. Гройса, М. Бланшо и др. Для прояснения особенностей постклассического понимания способов взаимодействия власти и социума важное значение имели работы Ю. Хабермаса, Г. Зиммеля, В. Беньямина и др.
Следует отметить, что в отечественной литературе лишь в последние годы явно проявился интерес как к нетрадиционному философствованию в целом, так и к новому пониманию проблемы субъективности в частности. Причины этому хорошо известны, поэтому не стоит останавливаться на них подробно, хотя в советской философии встречаются актуальные и оригинальные подходы к разрешению проблем властной природы знака и связанного с этим нетрадиционного понимания проблемы субъективности. В последнее десятилетие в основном отечественные исследователи проявляют интерес к переводам и комментариям западных авторов и теоретиков постклассики и постмодерна. В различных моментах работы использовались работы таких отечественных исследователей культурной обусловленности субъекта как В. А. Подорога, A.B. Гараджа, М. Рыклин, О. Вайнштейн и др.
Целью данного исследования явилось стремление проследить способы концептуализации субъекта и власти в рамках дискурса постмодерна, выяснить их особенности, установить формы реализации власти и субъективности в социуме, выявить формы осуществления субъективности внутри возможностей языка как властной структуры.
Достижение указанной цели исследования может быть достигнуто путем поэтапного решения нескольких основных задач. В первую очередь работа призвана показать значение ницшевского концепта «воля к власти» для понимания существа и основных тенденций современного философствования, чему посвящен один из параграфов первой главы. Затем следует различение традиционного и постклассического способов понимания воли к власти, основанное на определении последнего как порожденного стратегией переоценки метафизического наследия традиционной философии. Как следствие указанного различения подчеркивается властная природа знака и языка, характерная для постмодернистского понимания.
В качестве последующего этапа диссертационного исследования возникает необходимость выявить особенности реализации стратегии власти в социуме и связанных с этим способов понимания языка. Следующий ключевой момент в достижении цели исследования заключается в установлении специфики и определении основных принципов постклассического понимания субъекта и обоснования возможности реализации субъективности, скрытых внутри постклассического дискурса. Субъективность рассматривается в связи с ключевыми понятиями постмодернистского дискурса — Текст, Другой, Удовольствие.
На завершающем этапе работы перед автором возникает возможность и необходимость определить конкретные формы и характер реализации субъективности в рамках постмодернистского дискурса.
Новизна подхода к проблеме власти и субъективности, осуществленного в данной работе, заключается в том, что внутри философского дискурса постмодернизма, путем последовательного рассмотрения его основных принципов и способов концептуализации действительности, особенностей понимания воли к власти, языка, субъективности, взятых в качестве онтологических оснований действительности и субъекта в качестве функции властных структур, выявляется и описывается специфическое пространство субъекта, в котором он способен осуществиться в своей бытийственной полноте.
Реализация предложенного подхода к указанной проблематике позволяет установить характер связи онтологизированной воли к власти в социумевыявить способы концептуализации субъекта в рамках постклассического дискурсаопределить способы и формы осуществления субъекта и субъективности в дискурсе постмодерна.
Становится возможным обосновать, что опыт языка выступает как самый общий закон субъективности, выявляющий ту силу, благодаря которой она существует. Именно опыт языка, раскрытый как свободное скольжение по поверхности смыслов, открываемых знаками языка, функционирует как первозданная онтология, которая призвана выявлять истину бытия и небытия. Однако эта онтология обнаруживает вовсе не то, что лежит в основе всех существ, но то, что придает им на мгновение столь хрупкую форму осуществляемой субъективности в ницшевском смысле, и в тоже время тайно подрывает изнутри, чтобы разрушить и подчинить ее.
Оказывается, что философская традиция не в состоянии обойтись без идеи субъекта все равно как: объявляя его существование, основанное на внутренней самоочевидности, истинным, как в классической гипотезе или иллюзорным, как это делает критическая философия постмодерна. По мнению автора, дело здесь заключается в том, что любая философская конструкция может быть рассмотрена как самоописание субъекта в общей традиции философствования и культуры в целом. Поэтому всякая критика субъекта с неизбежностью предполагает конституирование субъективности, с точки зрения которой эта критика осуществляется.
Теоретическая значимость предлагаемого исследования заключается в новизне подхода к проблеме субъекта в рамках критики постмодернизма, а также в использовании концепта воли к власти в качестве методологии получения нового в культуре и обоснования возможности субъективности в дискурсе постмодерна. Кроме того, положения и выводы, полученные в диссертации, способствуют углубления и конкретизации понимания способов концептаализации субъективности. Предлагаемый подход к проблеме культурной обусловленности субъективности позволяет соотнести концептуальные выводы исследования с тематикой общефилософского анализа и постмодернистского подхода к указанной проблематике. Предлагаемое исследования способствует признанию того факта, что проблематика субъективности и власти в современную эпоху требует не простого приспособления или улучшения традиционных способов обоснования, а принципиально нового взгляда на ситуацию субъекта, в первую очередь с точки зрения проблемы культурной обусловленности субъекта.
На практике данные диссертационного исследования млогут быть использованы при подготовке лекций и семинарских занятий в курсах «Философская антропология», «Философия культуры», а также при подготовке специализированных курсов по культурологии и проблемам истории философии.
Основные положения и выводы данного исследования неоднократно представлялись автором и проходили обсуждение на теоретических аспирантских семинарах Философского факультета томского государственного университета, а также на заседаниях кафедры философии гуманитарных и естественных факультетов ТГУ. Отдельные материалы исследования были использованы автором для подготовки и проведения практических занятий по курсу «Философская антропология» на факультете культурологии Томского государственного университета. Концепция и выводы диссертации были представлены в публикациях, список котлорых прилагается.
Структура диссертации определяется логикой исследования и отражает последовательность решения поставленных задач. Работа состоит из введения, двух глав, включающих семь параграфов, заключения и библиографического списка использованной литературы.
Заключение
.
Целью данного исследования было выяснить возможности осуществления субъективности в связи с онтологизацией воли к власти в постмодернистском дискурсе и полагании властной природы знака. Подводя итоги данногно исследования, выделим еще раз его существенные темы.
Реализация предложенной в диссертации исследовательской программы позволила получить следующие результаты.
Обосновано, что онтологизация понятия «воля к власти» позволяет дифференцировать бытийственные установки культуры, социума и субъекта, а также выявить способы их осуществления на едином онтологическом основании.
Показано, что несмотря на постулированный постмодернистским дискурсом тезис о разрушении и фиктивности субъекта, придание ему статуса функции структуры в общем и грамматической конструкции, в частности, субъективность с неизбежностью полагается в нем как необходимое и принципиально неустранимое событие всякого дискурса.
Обоснована принципиальная взаимообусловленность субъекта и языка, выраженная в невозможности осуществления бытийственного статуса одного без полагания и включенности в него другого.
Доказано, что постмодернистское понимание субъекта, в свою.
Ill очередь, может быть принято как один из важнейших способов самоописания субъекта в общефилософском дискурсе, что характеризует его с точки зрения внутрифилософской актуальности.
Останавливаясь подробнее на результатах исследования, в перую очередь обнаруживаем, что субъект постклассического дискурса перестает быть живой силой, скрепляющей мир изнутри, утрачивает характерное для классического понимания центральное место в Бытии и мироздании. «Новый» субъект перестает открывать для философа картины вечной борьбы знания и запрета. В перспективе, опткрытой Ницше, Шопенгауэром открывается антропологический исток всякой истины, в том числе и метафизической.
Отныне субъект оказывается вовлечен в ницшеанское «вечное возвращение» — движение властной воли и неотделим от воли к власти: и то и другое и отвергаются, и утверждаются друг в друге. Субъект понимается как лишенный абсолютного бытия вне стратегии властных сил, существует лишь в соотнесении с властной волей. За кулисами чистого разума разворачивают свое действие волевые инстинкты, познавательное отношение сводится к захвату и господству над вещами. Стремясь к установлению тождества, воля к власти стремиться к захвату субъекта, представая, наряду с Трудом, Желанием, одной из его скрытых сил. В результате субъект понимается как воплощение воли к власти, одна из форм ее самосознания. При этом субъект сохраняет определенный смысл и самоценность, лишь находясь в пространстве власти.
Укорененность воли к власти в языке посредством знака очерчивает те границы, в которых обнаруживаются возможности для осуществления субъективности как свободного смыслополагания. Искомая сфера безвластия, в которой происходит таинство подлинной субъективности, обнаруживается именно внутри возможностей языка, понимаемого как абсолютния стихия становления смысла. В результате раскрывается понятие текста как внутриязыковой сферы реализации субъективности путем разыгрывания знаков и смыслов. В то же время подчеркивается, что освобожденность субъекта в тексте проявляется не как поиск истины означаемого, а как обнаружение изначальной множественности смысла знака.
Особо отмечается, что субъективность, осуществляемая в процессе свободного полагания смыслов, выступает в качестве трансформации, прерывности в культуре, является причиной и методом получения нового. Субъективность, понимаемая подобным образом, никогда не может быть описана или измерена как константа в связи с тем, что носит принципиально незавершенный характер подлинного и конечного бытия.
В сочетании открытости желания с неустранимым движением языка, в котором возможна любая речь в любом времени во всех мыслимых последовательностях и одновременностях, а также при включении опыта тела, в своей двойственности совмещающего собственную пространстве нность с пространством вещей, образуется такое понимание, которое свидетельствует о том, что такая бесконечная по своему содержанию форма как язык, посредством которой человек обнаруживает свою ограниченность и конечность своего бытия, возникает только как результат, основанный на конечности бытия как специфической характеристике человека и обязанный своим существованием только этой конечности.
Однако, говоря о субъективности, постмодерн неявно содержит в себе возможность восстанавления обдразовавшегося дисбаланса сил между живым и индивидуальным и неживым и безличным, поскольку субъективность как основа смыслополагания напрямую связана с явлением уникальной и индивидуальной жизни.
Следующий момент, который хотелось бы подчеркнуть как результат исследования, это выявленное отсутствие фундаментального противоречия между волей к власти, полагаемой постмодернистским дискурсом вслед за Ницше в качестве онтологической основы сущего, и свободой смыслополагания, являющейся онтологической характеристикой субъекта. Обнаруживается, что два полюса философской карты мирабезличная воля и индивид — взаимонеобходимы и неразделимы в единстве внутримирового смыслового пространства. Только в результате их взаимного проникновения, основанного на непрерывной подмене активного и пассивного начала, избытка и недостатка, превосходства и ущербности возникает искомая философией полнота присутствия человека в мире.
Особо отмечается, что постоянно обнажаемая конечность человеческого бытия непрерывно заявляет о себе во всех сферах жизни и решительно выявляется в позитивности знания. Тем не менее, конечность человеческого бытия и налагаемые ею ограничения обрисовываются в форме бесконечности, например, языка. Таким образом, для человека всегда открыт путь для обретения бессмертия, заключенного в возможности осуществить субъективность, закрепить ее в смысловой форме как память культуры. В этом случае субъективность осуществляется как чистое воление, лишенное атрибутов индивида, но несущее неразрушаемый смысл его бытия.
Кроме прочего, несмотря на радикальные утверждения постмодернизма о фиктивности субъекта, придание ему статуса грамматической конструкции, обнаружено, что субъект сам предшествует всякой возможности интерпретации, в том числе и себя самого. Более того, субъект выступает основой любой интерпретации. Оказывается, что для того, чтобы «вывести» саму возможность субъективности, она должна присутствовать и как волевое начало, и как первичное понятие всякого сознания.
Также следует отметить обнаруживаемую трансформацию проблемы истины. В связи с переосмыслением статуса субъекта и положения философии в общекультурном пространстве проблема истины перестает быть актуальной как проблема познания и становится культурной проблемой. В культуре истина утрачивает связь с гносеологической техникой и вплотную приближается к «человеческому, слишком человеческому». Именно культура становится полем обобщений и сообщений истины, придающим истине статус самоценности, самодостаточности и самоочевидности. Только в пространстве культуры субъективные истины приобретают духовный статус, состоящий в наделенности смыслом, то есть онтологической укорененности. Таким образом, смыслы обнаруживаются как трансцендируемые человеком, образующие особую сферу культуры.
В ходе работы обозначился комплекс проблем, например, проблема взаимосвязи культуры и знания, проблема смены желания и удовольствия как ритма массовой культуры, которые могут быть положены в основу следующих работ.
