Пьесы А.М. Горького 1930-х годов: текст и контекст

Драматургия А. М. Горького 1930;х годов разделила общую участь творческого наследия писателя: в советскую эпоху пьесы всячески превозносились представителями советского литературоведения, отыскивавшими в них все мыслимые и немыслимые достоинства, а в период перестройки и последующие годы — в лучшем случае, подвергались замалчиванию, в худшем — считались свидетельством «верноподданнических» настроений писателя, активно участвовавшего в построении сталинской модели социализма. Пьесы, написанные в 1930;е годы — «Сомов и другие», «Егор Булычов и другие», «Достигаев и другие», а также вторая редакция «Вассы Железновой» — объединяет социальная тематика, в той или иной степени определяющая их поэтику и идейное содержание, что предопределило их рассмотрение как классических произведений социалистического реализма.

Сходная судьба была и у театральных постановок по этим произведениям. В 1930;е — 70-е годы эти пьесы включались в репертуары всех театров страны, от столичных до провинциальных. С конца 1980;х годов они практически исчезли из репертуаров всех театров, и лишь в последнее время наблюдается некоторое возрождение интереса к драматургии Горького, выразившееся, в частности, в постановке пьесы «Васса Железнова» в БДТ имени Г. А. Товстоногова. Постепенно эта тенденция распространяется на горьковедение, задачей которого на современном этапе становится внимательный и беспристрастный анализ творческого наследия Горького, важное место в котором принадлежит его драматургии.

Задачей данного исследования нам видится рассмотрение особенностей поэтики пьес Горького 1930;х годов с учетом той исторической эпохи, в которую они создавались, и возможной реакции писателя на события, изображаемые в его драматургических произведениях. Кроме того, представляется безусловно важным с новых позиций определить место Горького-драматурга в системе складывающейся советской драматургии, его роль в разрешении теоретических споров, касающихся путей становления советской драмы во второй половине 1920;х — начале 1930;х годов.

Литературные критики и горьковеды советской эпохи стремились отыскать в пьесах 1930;х годов признаки преданности А. М. Горького новому социальному режиму, его одобрения сложившихся в Стране Советов общественно-политических реалий.

В пьесах 1930;х годов, условно относимых к «третьему периоду» драматического творчества, горьковеды усматривали единый замыселотразить с помощью средств драматургии недавнюю историю страны: события Февральской и Октябрьской революций 1917 года, борьбу политических партий, предшествовавшую и сопутствующую им, и, прежде всего, постепенное нарастание силы и влияния партии большевиков на фоне «загнивания» либерально-демократических течений и «разложения» русской буржуазии.

Ю.Ю.Юзовский указывает на то, что Горький собирался создать целый цикл пьес — «исторических хроник», представляющих собой «обширную драматическую эпопею, отражающую развитие социалистической революции и созидание Советской власти». Юзовский считает, что «можно говорить о задуманной, хотя до конца не осуществленной пятилогии, связанной общностью действующих лиц, переходящих из пьесы в пьесу, индивидуальные судьбы которых выражают социальные судьбы классов в революции». Критик не исключает возможность, что у Горького была «мысль о расширении этого цикла, когда каждая пьеса отражала бы определенный период революции и строительства социализма».1 В предполагаемую пятилогию должны были войти, помимо пьесы «Егор Булычов и другие», охватывающей исторический период от конца империалистической войны до кануна февральской революции, неосуществленная пьеса «Звонцов и другие» (время от Февральской революции до июля), «Достигаев и другие» (от июля до кануна Октябрьской революции), неосуществленная пьеса «Рябинин и другие» (первые месяцы становления Советской власти). Сюда же Юзовский относит и пьесу «Сомов и другие», считая ее заключительной частью пятилогии, показывающей «вредительство представителей буржуазной интеллигенции, выступающих под руководством зарубежной империалистической клики против строительства социализма"2.

Сходную точку зрения выражает С. В. Касторский. Указывая на то, что первоначальный горьковский замысел включал в себя, помимо завершенных пьес цикла «Егор Булычов и другие», «Достигаев и другие», еще две части тетралогии («Рябинин и другие», где «главным героем должен был стать замечательный революционер-большевик, характер которого уже четко очерчен в драме «Достигаев и другие» «, и еще одна пьеса, где главную роль должна была играть Глафира), Касторский вполне в духе времени констатирует: «Великие дела, совершавшиеся советским народом, перешедшим под руководством Коммунистической партии к развернутой стройке социализма, вызвали к жизни этот грандиозный горьковский замысел. Народный писатель Горький решил в драматургическом жанре художнически осветить философию истории своей социалистической родины"4.

В подобном же тоне оценивалась и пьеса «Сомов и другие». Так, Е. А. Никулина утверждает, что это произведение Горького «изображает острую классовую борьбу на новом этапе, в период развернутого.

1 Юзовский Ю. Ю. Максим Горький и его драматургия. — М.: Искусство, 1959: — С. 77.

2 Юзовский Ю. Ю. Указ. соч. — С. 77.

3 Касторский С. В. Драматургия М. Горького: Наблюдения над идейно-художественной спецификой. -М. — Л.: Изд-во АН СССР, 1963. — С. 146.

4 Там же.-С. 146. наступления социализма"5. Та же позиция вполне согласуется со сталинской концепцией «обострения классовой борьбы» в процессе социалистического строительства. Как стало известно намного позже, эта концепция была создана сталинским руководством страны с целью объяснить неудачи в индустриализации и коллективизации и оправдать политические репрессии в Стране Советов.

Завершает цикл, как кажется большинству исследователей, пьеса о Сомове и «других» — как изображение «позорного финала, к которому пришла все более деградирующая, все более вырождающаяся буржуазия"6. Не исключено, что мысли связать пьесу о Сомове с «Булычевым» и «Достигаевым» имеют под собой некоторое основание. Так, Б. А. Бялик ссылается на архивные материалы, среди которых есть наброски сцен, где герои «Сомова» встречаются с персонажами пьес «Егор Булычов и другие» и «Достигаев и другие».

Включая пьесу «Сомов и другие» в задуманный писателем цикл исторических хроник, исследователи видели в ней возвращение Горького «к идейно-художественным принципам своей драматургии эпохи 1905 года: к конкретной и злободневной историчности, к социально-политической теме, понимаемой широко как идейное содержание драмы, а в сюжете, в композиции ее — к антагонистическому (в классово-социальном смысле) конфликту"7. При этом «Горький «вернулся», конечно, в новом качестве: умудренным и творческим опытом, и марксистско-ленинским видением мира, о чем свидетельствует глубоко философское решение злободневной публицистической темы в пьесе «Сомов и другие», решение философское и вместе с тем партийно-политическое. Ведь в этой пьесе, идя от конкретных фактов вредительской деятельности технической интеллигенции внутри.

5 Никулина Е. А. Особенности сатиры А. М. Горького в пьесах «Достигаев и другие» и «Сомов и другие». — Автореферат дисс. канд. филолог, наук. — М., 1956. — С. 11.

6 Бялик Б. А. Драматургия М. Горького советской эпохи. — М.: Изд-во АН СССР, 1952. — С. 83.

7 Касторский С. В. Указ. соч. — С. 146.

Советского государства, Горький пришел к философско-политическим выводам мирового, можно сказать, масштаба"8. Это подразумевало, очевидно, связь вредительской деятельности с идеологией и практикой зарождающегося фашизма, намеченную в пьесе, но фактически не имеющую под собой реальных оснований.

Столь же неоспоримыми «конкретные факты» вредительства представителей советской «технической интеллигенции» виделись большинству исследователей горьковского творчества вплоть до начала 1990;х гг., когда стаж известны подлинные обстоятельства «процессов против вредителей», старательно скрываемые советским руководством.

Однако есть достаточные основания предполагать, что для современников этих политических процессов, в том числе и для АМ. Горького, вина «вредителей» и обоснованность государственных обвинений были далеко не настолько неоспоримыми.

В последнее время взгляд исследователей на горьковскую драматургию 1930;х гг. кардинально изменился, иногда доходя до прямо противоположных оценок. Так, в одной из современных работ о творчестве А. М. Горького, монографии Г. Хьетсо, пьеса «Сомов и другие», почему-то названная «третьей частью» цикла (очевидно, по причине «однотипности» названия), расценивается как откровенная творческая неудача, которая «на современного читателя <. > производит тяжкое впечатление"9.

Как показывают последние исследования (к примеру, книги ЛСпиридоновой10, Г. Хьетсо и др.), судьба писателя была далеко не столь однозначной, как она изображалась в трудах советских литературоведов. 1930;е годы были, пожалуй, одним и самых сложных этапов его.

8 Касторский С В. Указ. соч. — С. 146 — 147.

9 Хьетсо Гейр. Максим Горький: Судьба писателя / Пер. Л.Григорьевой. — М.: Наследие, 1997. — С. 263.

10 Спиридонова Л. М. Горький: Новый взгляд. — М.: ИМЛИ РАН, 2004. биографии. Его отношение к сталинской политике, переменам, происходящим в Стране Советов, взаимоотношения с «Вождем народов» вовсе не были безоговорочным признанием правоты избранного курса. Однако признание этого обстоятельства осложняется многочисленными «просталинскими» публичными и публицистическими высказываниями писателя — определить степень их искренности спустя семьдесят с лишним лет достаточно сложно, тем более, что часть архива писателя оказалась безвозвратно потерянной. Показателен такой факт: прочитав украденную у Горького записную книжку, сталинский нарком внутренних дел Г. Г. Ягода произнес: «Как вожа ни корми, все в лес смотрит"11.

Именно в художественных, а не публицистических произведениях, следует, как нам кажется, искать «подлинного Горького» — человека много понимающего, остро наблюдательного, обладающего не только пламенной верой в возможность переустройства общества, но и трезвым, критическим взглядом и способностью анализа происходящих событий.

Обращение Горького к драматургии, спустя пятнадцать лет после написания пьесы «Старик» (1915), которая так и не была поставлена, связано, на наш взгляд, как с внешними, так и с внутренними причинами. К числу первых относится давление со стороны Сталина, стремившегося найти в Горьком послушного глашатая его политики, в первую очередь, касающейся процессов «вредителей» и последовавших за ними массовых репрессий конца 1920;х — начала 1930;х годов. «Внутренними» причинами стоит считать особое отношение писателя к драматургическим жанрам, в значительной степени обусловленное тем всемирным признанием, которое получила его пьеса «На дне».

Как отмечает Ю. Юзовский, «театр для Горького с самого начала стал трибуной, с которой можно обсуждать «коренные вопросы жизни» «. При этом причиной обращения писателя к драматургии исследователь считает саму специфику драматургического искусства, то, что «драматургия по самому своему характеру столкновения, конфликта с противником поощряла писателя ставить коренные вопросы жизни и духа"12, «страстное размышление» над которыми составляло характерную особенность горьковской драмы.

В Советском Союзе изучением драматургии Горького в 1930;е -1960;е годы занимались Ю. Юзовский, Б. А. Бялик, С. В. Касторский, Б. В. Михайловский, Е. Б. Тагер, В. В. Новиков и др. Несмотря на некоторое различие исследовательских подходов, доходящее подчас до непримиримой полемики (примером которой может служить критика Б. А. Бяликом статей Ю. Ю. Юзовского 1930;х годов13), в целом все работы данных авторов характеризует одно общее стремление: обнаружить и выявить в драматургии Горького признаки метода социалистического реализма и определить степень их влияния на советскую драматургию в целом. Однако при подобном подходе вынужденно игнорировался ряд особенностей драматических произведений писателя, важных для понимания специфики его творчества.

Для адекватного анализа идейно-публицистического содержания и художественных достоинств пьесы «Сомов и другие», а также последовавших за ней пьес 1930;х годов, необходимо, на наш взгляд, внимательно отнестись к тем социально историческим и общественно-политическим реалиям, которые вызвали к жизни это произведение Горького. Необходимо отметить, прежде всего, что пьеса «Сомов и другие» создавалась по персональному заказу И. В. Сталина, настойчиво просившего «буревестника революции» написать драматическое.

11 Приводится в: Хьетсо Гейр. Максим Горький: Судьба писателя. — С. 279.

12 Юзовский Ю. Ю. Максим Горький и его драматургия. — M.: Искусство, 1959. — С. 62.

13 См.: БяликБ.А. Драматургия М. Горького советской эпохи. — M.: АН СССР, 1952. произведение, в котором отразилась бы чрезвычайно актуальная для советской общественной жизни конца 1920;х — начала 1930;х гг. тема «вредительства».

Политическая подоплека процессов «вредителей» таилась в просчетах советского руководства при осуществлении планов индустриализации, что привело к назреванию экономического кризиса. Кроме того, Сталин пытался использовать недовольство полуграмотных рабочих масс, чтобы избавиться от политических противников и конкурентов и одновременно опробовать методы жестко репрессивного руководства страной.

Экономические последствия этих процессов оказались плачевными. Если раньше инженеры старой формации пытались как-то противостоять штурмовщине, нарушениям технологических процессов и бездарному руководству партийных функционеров, то после процессов «вредителей» они, опасаясь за свою жизнь, предпочитали ни во что не вмешиваться, самоустранялись, зачастую бежали с фабрик и заводов. Дисциплина среди рабочих упала, участились прогулы, рабочие нередко игнорировали распоряжения инженеров, называя их «врагами» и «вредителями».

Как доказано в последние годы, истории о «вредителях» были от начала до конца мистифицированы Сталином и его приспешниками, большинство из которых подверглось наказаниям и уничтожению вслед за репрессиями «вредителей"14.

Мировое общественное мнение не осталось в стороне: в.

14 См. об этом: Викторов Б. А. Без грифа «секретно». Записки военного прокурора. — М.: 1990; Как придумали партию. (Процесс «Промпартии»), // Родина. 1990. № 5. — С. 58 — 62. Медведев Р. А. О Сталине и сталинизме. — М.: 1990; Старков В. А. Переход к «политике разгрома» («Шахтинское дело»), //Историки отвечают на вопросы. Сборник. Сост. Б. В. Поликарпов. — М.: Моск. рабочий. 1990. Вып. 2. -С. 254 — 262- Солженицын А. И. Архипелаг ГУЛАГЕфимкин А. Дважды реабилитированные: НДКондратьев, Л. Н. Юровский. — М.: 1991; Третьяков С. Н. Докладная записка в ОГПУ. // Хрестоматия по отечественной истории (1914 — 1945). Учебное пособие для студентов вузов. Под ред. А. Ф. Киселева, Э. М. Щагина. — М. 1991. — С. 834 — 840- «Свои дневники я рассматриваю как оценку рядового гражданина плененной России». (Процесс Промпартии в дневнике инженера И.Я.Попова). //Отечественные архивы. — М. 1998. № 2. — С. 42 — 45, № 3. — С. 62 — 90- Вейгман С. «Инженеров нужно расстреливать без суда». Электронная версия. № 22 (267). 18−22 июня 2003. зарубежной печати напрямую говорилось о надуманном характере обвинений и политическом терроре. Сталину нужна была поддержка. Он пожелал воспользоваться международной известностью и авторитетом Горького. «Соучастие» в осуждении «вредителей» должно было стать политической ловушкой и для самого Горького.

Плотным кольцом доверительных отношений Горького окружают сталинские палачи-жертвы: его нижегородский знакомый Г. Г.Ягода15, его личный секретарь и по совместительству тайный сотрудник ОПТУ П. П. Крючков (оба были позже расстреляны по обвинению в убийстве Горького), его проводник по трудовым коммунам ОГПУ М. С. Погребинский, покончивший с собой, не желая, как он признавался в секретном письме к Сталину, «навешивать ярлык уголовников за благороднейших революционных деятелей нашей страны"16, другие.

Даже отъезд Горького на зиму обратно в Сорренто не помог ему избежать «плотных объятий» вождя. Великий фальсификатор Сталин не только руководит сочинением политических процессов «вредителей», но и заботится о том, чтобы Горький в них поверил: он регулярно «собирает новые материалы о вредителях» и посылает их в Сорренто с соответствующими своими пояснениями17.

Горький неотрывно следит за процессами по разноречивым источникам, и отношение его к ним неустойчивое, колеблющееся.

То, насколько сложной могла быть реакция Горького на процессы «вредителей», можно проследить на примере судьбы профессора Петра Семеновича Осадчего, занимавшего посты заместителя председателя Госплана РСФСР и СССР, председателя Центрального электротехнического Совета ВСНХ СССР, председателя техсовета Днепростроя. П. С. Осадчий был общественным обвинителем на.

15 См.: Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой. Предисловие, публикация и примечания Л. А. Спиридоновой. //Неизвестный Горький. — М.: Наследие. 1994. — С. 162 — 206.

16 См.: Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. — СПб.: 1991. — С. 196.

17 См.: «Жму вашу руку, дорогой товарищ». Переписка Максима Горького и Иосифа Сталина.

Шахтинском процессе в 1928 г., а уже в 1930 г. сам превратился в обвиняемого по делу Промпартии. Горький был знаком с ГГС. Осадчим с 1920 — 21 годов по совместной работе в ПетроКУБУтогда же (после его первого ареста) вступился за него перед Лениным. Впоследствии Горький привлек П. С. Осадчеш к работе в журнале «Наши достижения», высоко ценил его профессиональные и человеческие качества. В статье «Десять лет», написанной Горьким для «Manchester Guardian» и опубликованной газетой «Известия» 23 октября 1927 года, Горький, составляет обобщенный портрет «русского ученого — активного и влиятельного сотрудника власти» и составляет «звездный список» из восьмерых современников. П. С. Осадчий в этом списке занимает первое место.

В письме к Г. Г. Ягоде от 11 декабря 1930 г. он говорит о своих «сложных чувствах» по отношению к «раздавленным негодяям», упоминая, среди прочего, и о П. С. Осадчем: «Осадчий. Можно ж было ожидать от него такого предательства после его рож на Шахтинском процессе? Кажется, зимой 28-го года, иж 29-го? — он был здесь у меня <.> и казался таким «советским», что даже несколько неприятно было смотреть на него. <.> Какая сволочь!"18. Несмотря на явное желание отмежеваться от осужденных знакомых, в словах Горького проскальзывает тень сомнения в реальной виновности профессора Осадчего, как и в преступления других честнейших людей.

История его работы над пьесой о «вредителе» «Сомов и другие» неоспоримо доказывает это.

Следует особо отметить, что, как нам кажется, мнение Горького, касающееся политических процессов, и особенно высказываемое в переписке со Сталиным, следует воспринимать с долей осторожности.

18 Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой / Предисл., публ. и примеч. Л. А. Спиридоновой // Горький и его эпоха: Материалы и исследования: Вып. 3: Неизвестный Горький: (К 125-летию со дня рождения). -M.: Наследие, 1994. — С. 175.

Вряд ли умный и много повидавший на своем веку писатель решился бы прямо высказать лидеру своей страны, в которую он собирался вернуться, негативное мнение о способах его политического руководства и назвать вещи своими именами. Горький ведет со Сталиным хитрую дипломатическую игру, надеясь, видимо, усыпить бдительность вождя и доказать свою лояльность режиму. Поначалу он признается Сталину, что «взволнован процессом вредителей"19. Затем волнение перемежается возмущением и негодованием, не очень, правда, понятно, реальным или напускным: «Был совершенно потрясен новыми, так ловко организованными актами вредительства"20. Отчеты о процессе подлецов читаю и задыхаюсь от бешенства. <.> Дело <.> в их жуткой «психике» «.

Подспудно в сознании Горького возникает недоверие к «материалам», усердно поставляемым вождем. Он пишет Сталину: «Читая о том, как эти авантюристы охотятся за Вами и Г. Г. Ягодой, испытывал бешенство и недоумение: уж очень неважно поставлено у нас дело личной охраны крупнейших партийцев. Гуляют люди с бомбами по.

Л 1.

Лубянской площади с утра до вечера и — никто их не видит! Странно". Схожие рассуждения — и в письме к Ягоде: «Читал показания сукиных детей об организации террора и был крайне поражен. Ведь если б они не.

22 были столь подлыми трусами, — они могли бы подстрелить С<�талина"> .

За столь явно демонстрируемой заботой о здоровье и сохранности «крупнейших партийцев» проглядывает сомнение, даже сарказм: «люди с бомбами» на Лубянской площади — это что-то уже из разряда абсурда. И кому, как не Горькому, было известно, насколько хорошо могли охранять.

19 Терновский В. Н. У Горького в Сорренто. // Красная Татария. 1936. 21 июня. № 141. — С. 2.

20 Письмо М. Горького И. В. Сталину <2 ноября 1930 г>//Новый мир. — 1997. — № 9. — С. 174.

21 Письмо М. Горького И. В. Сталину <17 ноября 1930 г> // Там же. — С. 176.

22 Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой / Предисл., публ. и примеч. Л. А. Спиридоновой // Горький и его эпоха: Материалы и исследования: Вып. 3: Неизвестный Горький: (К 125-летию со дня рождения). -М/. Наследие, 1994.-С. 175. соответствующие органы" нужных людей: во время поездки «по Стране Советов» в 1927 г. у него была возможность в этом убедиться.

2 декабря 1930 г. Горький выражает восхищение «драматургией» процессов: «Замечательно, даже гениально поставлен процесс вредителей"23. За процессами Горький разглядел театрализованное зрелище. Трудно сказать, разглядел ли Сталин за похвалами Горького горькую иронию, но неоспоримым фактом является то, что он ждал от писателя не только дифирамбов в личной переписке, но и гораздо более весомых доказательств преданности — написания биографии вождя и художественных произведений, одобряющих и поддерживающих его политику.

Одним из таких произведений и должна была стать пьеса об инженерах-вредителях, отражающая политические реалии конца 1920;х-начала 1930;х гг. в СССР.

С одной стороны, пьеса такого писателя, как Горький, на актуальную политическую тему, была бы своеобразной «верительной грамотой», залогом благожелательности со стороны Сталина и демонстрацией перед народом единой позиции в отношении «вредителей» вождя и писателя. С другой стороны, откровенно надуманный характер обвинений не был секретом для многих как в среде эмиграции, так и мировой интеллигенции, и поддержка Горьким сталинских процессов могла окончательно скомпрометировать его в глазах прежних друзей и знакомых.

Горькому предстояло сделать свой выбор, и он его сделал, хотя для его творческой (да и личной) жизни выбор этот оказался роковым.

Плотная опека вождя касалась не просто темы предполагаемого произведения, но и «политически правильной» их интерпретации, расстановки нужных акцентов, в конечном счете, продиктованных требованием художественного оправдания полигики репрессий.

О том, насколько тяжелой была работа Горького над пьесой об «инженерах-вредителях», говорит история возникновения и воплощения этого замысла.

По горячим следам «Шахтинского дела» Горький сообщает в письме к Ягоде 22 января 1930 года (очевидно, с расчетом на то, что содержание письма будет известно его высокопоставленному руководителю): «Сплю и вижу: написать пьесу «Вредитель» «24.

Однако спустя почти три месяца Горький словно пытается переложить все бремя ответственности за создание этой пьесы на других: в письме от 13 апреля к редактору журнала «Ленинград» М. Ф. Чумандрину он рассуждает о том, как лучше организовать Первый рабочий театр и предлагает ему проект пьесы, являющейся моделью «Сомова и других». «Тема пьесы, скажем, предательство на фабрике. <.> Нужно совершенно ясно представить себе ее действующих лиц». Горький называет ряд персонажей, которые впоследствии будут фигурировать в тексте его пьесы.

Во фрагментах возможного сюжета, предложенного театру, настораживают два момента. Первый: спец-вредитель при хорошем знании дела, «бронирующем» его от подозрений рабочих, «разумеется, органически ненавидит рабочий класс». Возникает невольный вопрос: «разумеется» — почему? Второй: старый партиец, глубоко понимая «задачу своего класса, ко всем „чужим“ относится подозрительно». Возникает снова вопрос о наличии мотивов для конкретных подозрений: каковы они? Эти вопросы не сняты и в горьковском тексте пьесы.

О себе же Горький в этот момент говорит: «Пьесу писать не.

23 Письмо МТорького И. В. Сталину <2 декабря 1930 г> // Новый мир. — 1997. — № 9. — С. 179.

24 Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой / Предисл., публ. и примеч. Л. А. Спиридоновой // Горький и его эпоха: Материалы и исследования: Вып. 3: Неизвестный Горький: (К 125-летию со дня рождения). -М.: Наследие, 1994.-С. 171. собираюсь, времени нет.". Он словно стремится, не вступая в открытое противостояние с властью, избежать участи «придворного литератора» Сталина, одновременно «проектируя» пьесу и отказываясь от работы над ней.

Никто из «пролетарских писателей» пьесу «Вредитель» по горьковскому плану сочинять не стал. Очевидно, давление власти не спадало, и через два месяца, 12 июня, Горький одновременно в двух письмах — М. Ф. Чумандрину (30, 173) и А.Д.Камегулову25 — сообщает, что он «попробует» написать пьесу к осени.

Дальнейшие сведения о ходе работы Горький излагает своему секретарю, тот — главному заинтересованному лицу, «лицо» Горькому, Горький «лицу» и вновь секретарю. 17 сентября 1920 Горький сообщает л/.

П.П.Крючкову: «пишу пьесу». 14 октября Сталин уточняет в письме к Горькому: «Говорят, что пишете пьесу о вредителях.» и предлагает себя в качестве поставщика «материала соответствующего."27.

Горький, опасаясь прямо игнорировать «пожелание» вождя, отчитывается перед Сталиным, ищет убедительные аргументы, жалуясь на недостаток материала. Действительно ли причина неудачи пьесы была в этом, или же Горький, пользуясь случаем, пытается раздобыть побольше информации о «процессах вредителей», чтобы понять истинную суть происходящего, мы, видимо, никогда не узнаем. 24 октября 1930 года Сталин присылает «новый материал»: «О контрреволюционной организации в области снабжения населения продуктами питания» и о готовящемся процессе «Союза инженерных организаций („Промышленной партии“)», направляя таким образом мысль писателя в нужное русло. Горький благодарит (письмо от 2 ноября 1930), но по-прежнему повторяет: «Пьесу о «вредителе» бросил писать,.

25 Архив Горького. — Т. X. — Кн. 2. — С. 297.

26 Цит. по: Соколова M.A. Примечания к пьесе «Сомов и другие». // Горький M. Полное собр. соч. в 25 томах. Т. XIX. — М.: Наука, 1973. — С. 546.

27 Письмо М. Горького И. В. Сталину <2 ноября 1930 г > // Новый мир. — 1997. — 9. — С. 173. не удается, мало материала" и, маскируясь шутливой интонацией, по сути печально заключает: «Но — еще лучше было бы, конечно, если б нового в этой области не было"28.

Показательно, что в переписке с Ягодой Горький всячески пытается продемонстрировать одобрение сталинской политики разоблачения «вредителей». Горький не жалеет эпитетов для выражения своего негодования: «Не знаю, уместно ли поздравить Вас, тт., с новой и огромной заслугой перед партией и рабочим классом, я говорю, конечно, об исторической заслуге вскрытия вами еще одного гнойника в дряблом теле «умников». Вместе с ненавистью к ним возбуждается и гордость Вашей работой и радость тем, что у рабочего класса есть такой зоркий, верный страж его жизни, его интересов"29.

Однако после получения материалов процессов по делу Трудовой крестьянской партии и Промпартии Горький пишет письмо-статью «Гуманистам», опубликованную в центральных советских газетах («Правда» и «Известия» от 11 декабря 1930 года), а о работе над пьесой в письме Сталину от 2 декабря 1930 года — ни слова.

Одним из аргументов, выдвигаемых Горьким в качестве причины неудачи его драматического произведения о «вредителе», было неумение писать пьесы: «да и «драмодел» я плохой"30 признавался он одному из своих корреспондентов. Однако именно в этот период автор получившей всемирное признание пьесы «На дне» вынашивает замысел другого своего шедевра — пьесы «Егор Булычев и другие».

В беседе (с американским журналистом Барретом X. Кларком в январе 1923 года) Горький признавался, что никогда не изучал теорию драмы. Но он считал, что его пьесы были бы еще хуже, если бы он попытался сделать это: «Источником всех искусств является душа,.

28 Там же.-С. 174.

29 Переписка М. Горького с Г. Г. Ягодой. — С. 174.

30 Письмо М. Ф. Чумандрину от 13 апреля 1930 г. // Горький А. М. Собрание сочинений: В 30 т. — Т. 30.

— М.: Государсвенное изд-во художественной литературы, 1955. — С. 163. — Далее ссылки на это издание •.

17 наполненная впечатлениями, из которых художник должен создавать художественное произведение"31.

Напрашивается вывод — если произведение «не удалось», может быть, причина в том, что «впечатления», на основе которых оно создавалось, оказались враждебными душе художника, его собственным нравственным и поэтическим принципам.

Методологической основой анализа поэтической системы пьес 1930;х годов служат труды В. Волькенштейна, С. В. Владимирова, С. Н. Бройтмана, Н. Я. Берковского, Н. Д. Тамарченко, В. Е. Хализева и других специалистов, занимавшихся разработкой теории драмы. Кроме того, в работе использованы книги Э. Бентли, Р. Уэлека и О. Уоррена, театроведческий словарь П. Пави и другая литература справочно-энциклопедического характера.

Анализ мифопоэтических структур текста будет опираться на теоретические разработки О. М. Фрейденберг, В. В. Иванова, В. Н. Топорова и др. В целях наиболее полного привлечения достижений отечественного горьковедения в диссертации рассматриваются работы ученых как 1930;х — 1960;х годов (Ю.Юзовского, Е. Б. Тагера, С. В. Касторского, Б. А. Бялика, Э. С. Раскиной, И. А. Ревякиной, В. В. Новикова, Е. А. Никулиной, Б. В. Неймана и др.), так и исследования последних лет (И.Вишневской, Л. Спиридоновой и др.).

Для воссоздания исторической атмосферы, касающейся политической обстановки и идейно-художественной полемики рассматриваемой эпохи, нами используются газетные и журнальные публикации, ранее не включавшиеся в научный оборот горьковедения.

Данная работа не ставит своей целью анализ сценографии и театроведческих аспектов горьковской драмы, однако по мере необходимости подобные сведения будут использованы при в тексте с указанием тома и страницы.

31 Цит. по: Хьетсо Гейр. Судьба писателя. — С. 212. исследовании ее поэтической специфики.

Результаты и выводы работы могут быть применены для разработки новых учебных курсов, касающихся творчества Горького советской эпохи, истории советской драматургии, театроведения и т. п.

Заключение

.

Новое обращение к пьесам М. Горького 1930;х годов представляет интерес для осмысления реального отношения писателя к событиям тех лет, его психологического состояния и художественных взглядов. Важнейшую роль здесь играет изучение поэтики горьковских пьес, помогающее вскрыть те аспекты его произведений, которые упорно игнорировались либо упускались из внимания в советском литературоведении.

Исследование особенностей сюжетного построения, природы конфликта, способов художественной обрисовки персонажей, а также мифологической структуры драматических произведений 1930;х годов, само по себе представляющее значительный интерес, способствует выявлению подлинного идейно-тематического содержания этих пьес. Имеющее под собой существенные основания предположение об автобиографическом характере некоторых образов (в первую очередь, Егора Булычова) дает возможность судить о душевном и физическом состоянии писателя в период написания своих драматургических произведений.

Внимательное исследование этих произведений Горького позволяет разглядеть в них то, чего нет и не могло быть ни в его публицистических статьях, ни в письмах и официальных выступлениях. За маской успешного предводителя советской литературы проступают черты тонкого и чуткого художника, пристрастного, но честно фиксирующего как хорошее, так и плохое в новом образе России, умного, честного, страдающего человека, скрывающего свои опасения и сомнения не только от посторонних, но и от самых близких, порой даже от самого себя.

Социальный заказ, пришедший из Кремля, определил контуры первой среди пьес 1930;х годов — «Сомов и другие» — и стал в конечном итоге первопричиной ее художественной слабости. Другой же причиной была, по-видимому, ориентация Горького — в ущерб собственной художественной манере — на традиции новой советской драматургии, бурно развивавшейся в 1920;е — 1930;е годы в России.

Пьеса «Сомов и другие» стала первой попыткой Горького совместить в одном произведении свой опыт писателя-драматурга, пользовавшегося мировой известностью, с новыми принципами построения советской эпической драмы. Однако в этом произведении Горький сознательно ослаблял интерес к психологической составляющей жизни своих персонажей, предлагая взамен декларацию их политических позиций, классовой принадлежности и «классового самосознания». Изначальная предопределенность развязки, схематизм сюжета и характеров действующих лиц, деление их на «положительных» и «отрицательных» с непременным «разоблачением» последних, — все это лишало пьесу Горького о Сомове той философской и психологической насыщенности, которая была залогом успеха лучших его драматических произведений (таких, как пьесы «На дне», «Егор Булычов и другие»).

Сложившиеся в 1920;е годы и в ряде случаев успешно функционировавшие в советской драме, новые принципы построения драматического произведения оказались чуждыми природе горьковского дарования, механически соединенными с ним, что в итоге привело к творческому поражению.

Пьеса «Егор Булычов и другие» — одно из наиболее выдающихся произведений горьковской драматургии. Создававшаяся параллельно с пьесой о Сомове, по многим параметрам она оказывается диаметрально противоположной.

Важнейшими моментами, предопределившими оглушительный успех «Булычова», стали, на наш взгляд, близкая сердцу писателя тема, необычайно привлекательная для него фигура главного героя, обращение к хорошо знакомому времени и жизненному материалу, а также отказ от следования чуждым для него художественным принципам построения драмы, возвращение к классике — принципам психологизма, постановке вопросов, имеющих не только узкосоциальный, но и вневременной, общечеловеческий, философский характер.

Неправильно было бы говорить о пьесе «Егор Булычов и другие» только как о произведении социально-историческом или эпическом, хотя для этого, безусловно, есть достаточные основания. По своей внутренней сущности это глубоко трагедийная философская драма, имеющая не только мифологический, но и личностный, автобиографический подтекст.

Провозглашая отказ от многослойное&trade-, настаивая на «неоспоримости» идейного содержания драматического произведения, Горький тем не менее — вольно или невольно — использовал эти свойства драмы в своих пьесах 1930;х годов. Характерно, что возможность «разночтений» и «разноречивых толкований» присутствует, на наш взгляд, именно там, где по замыслу автора предполагалась «идейно-художественная неоспоримость» — в первую очередь, в пьесах, ориентированных на «советскую» стилистику — «Сомове» и «Достигаеве».

Достигаев и другие" - пьеса, в центре которой — революционные события 1917 года. Лишенная яркого главного героя, с центром тяжести, смещенным с индивидуально-личностных и религиозно-философских проблем на проблемы социальные и конкретно-исторические, пьеса эта оказалась во многом слабее предыдущей. Отсутствие доминирующего ядра, которым для «Булычова» была фигура главного героя, отразилось на сюжетно-композиционных особенностях пьесы «Достигаев и другие». Внутренняя близость «Сомова» и «Достигаева» сказывается и на жанрово-стилистических особенностях этих пьес: семейно-бытовые по форме, они включают в себя то идеологизированные политические прокламации, то откровенно фарсовые сцены. Раскрытие психологических особенностей каждого отдельного персонажа подчинено единой задаче: изображения их как носителей определенной «классовой психологии», что резко ограничивает возможности художественного исследования человеческой природы.

Вся общественно-политическая обстановка в СССР в то время, когда создавалась пьеса о Достигаеве, требовала от писателя расстановки совершенно определенных политических акцентов. Вынужденное предпочтение классовой морали и «мудрости» общечеловеческим этическим ценностям придавало пьесе Горького политическую остроту и злободневность, но оно же лишало ее ценности подлинно художественной.

Последняя пьеса М. Горького, вторая редакция «Вассы Железновой», представляет собой уникальный в истории мировой драматургии создания нового оригинального произведения, имеющего то же название, главного героя и сходные сюжетные линии, что и уже существующее произведение того же автора.

Созданию последнего драматического произведения писателя, написанному незадолго до смерти, предшествовали трагические обстоятельства. Весной 1934 года при загадочных обстоятельствах умирает его сын Максим, смерть которого стала тяжелым ударом для писателя. В конце 1934 года в Ленинграде был убит С. М. Киров, что стало толчком к новой волне политических репрессий, захлестнувших страну во второй половине 1930;х годов. При этом Горький постепенно утрачивал собственную свободу. Его борьба за сохранение культурного наследия, за высокое качество новой русской литературы не встречала понимания у советского руководства.

Причиной успеха второго варианта «Вассы Железновой» было, на наш взгляд, точное совпадение темы нового произведения с мировосприятием Горького в этот период его жизни.

Центральной фигурой пьесы — и в первом, и во втором варианте, -безусловно, является сама Васса. Как и «Егор Булычов», «Васса» сочетает в себе две взаимопересекающиеся и иногда контрастирующие между собой сюжетные линии: «семейную» и социально-историческую, причем, в зависимости от общественных настроений и приоритетов, в критических статьях и театральной практике на первый план выходила то одна, то другая.

Убийство" Вассой Железнова — лишь констатация факта его окончательного падения, его тлетворного влияния на жизнь семьи, дочерей, которое достигает апогея. Чтобы «распутать» дела «распутных» мужа и брата, Васса готова пойти на все. Она — единственная, кто реально заботится не только о финансовом процветании, но и о репутации семьи, о будущем детей. Не только пароходство, но и весь дом держится на нейона старается управлять и контролировать поведение дочерей, научить их, как выжить в этом жестоком мире. «Человеческая женщина» — так называет Людмила свою мать, очевидно, чувствуя в ней нерастраченный запас любви и нежности.

Материнство — одна из наиболее существенных ипостасей, внешне объединяющая двух главных героинь пьесы Вассу и Рашель, но фактически противопоставляющая их друг другу. Рашель оказывается несостоятельной и с точки зрения материнства.

Появление Рашели в доме Вассы выводит конфликт Вассы с миром на новый уровень. В пьесе представлены две «правды». Одна — правда Рашели — имеет преходящий социально-исторический и абстрактно-гуманистический характер. Это — правда человека-разрушителя, которая противоречит логике повседневной жизни обыкновенного человека. Вторая — правда Вассы Железновой — на первый взгляд кажется суровой и искаженной. Но это — правда реальной жизни, правда созидателя, не всегда идущего прямыми путями, но неуклонно стремящегося к своей цели.

Возникает вопрос: не является ли Васса Борисовна психологическим двойником самого писателя, пришедшего в конце жизни к осознанию противоречивости своего жизненного пути и осознанию крушения своих идеалов? В таком случае, образ Вассы Железновой, как и Егора Булычова, прожившего жизнь «не на той улице», можно отчасти считать автобиографическим.

Трагизм положения Вассы — так же, как и Егора Булычова — в обреченности титанических усилий, не понимаемых и не поддержанных окружающими. В последней пьесе Горького трагическое звучание еще более усиливается — как смертью героини, так и отсутствием полноценных «наследников», способных продолжить и поддержать дело всей её жизни.

Проведенное нами исследование пьес Горького позволяет говорить о сосуществовании в них двух планов, двух уровней осмысления действительности. Первый, «верхний» или «внешний» пласт пьес «Сомов и другие», «Егор Булычов и другие», «Достигаев и другие», «Васса Железнова» (вторая редакция) ориентирован на культурно-исторические и социально-политические реалии Страны Советов начала 1930;х годов. Здесь четко расставлены идеологические и политические акценты в оценке исторических событий и характеров действующих лиц. Именно этот, «внешний» слой дал основания литературоведам и критикам советской эпохи видеть в Горьком главного идеолога советской литературы, создателя социально-исторической драмы и политической мелодрамы в формах драмы семейной. Однако углубленное изучение поэтических структур текста и особенностей «подтекста» (исторического, политического, социального, культурологического, психологического и пр.) открывает иные аспекты драматургии Горького: в лучших его пьесах явственно проступают черты драмы философской («Егор Булычов»), психологической («Васса Железнова»), опирающейся на мифопоэтические и фольклорные традиции.

Внутренний конфликт политика и художника, мифологизированного образа и живого человека, является, как нам кажется, важнейшей чертой, определяющей специфику позднего художественного творчества Горького.