В последнее десятилетие одной из приоритетных задач российского литературоведения стало принципиально новое, глубокое и объективное прочтение классического литературного наследия, свободное от заидеологизированности и опирающееся на современные достижения филологической науки. В этой связи особый интерес представляет творчество В. Г. Короленко.
Среди крупнейших русских писателей-классиков последней трети XIXначала XX века, внесших вклад в познание русского национального своеобразия, имя В. Г. Короленко выделяется особо, несмотря на соседство великих современников, стяжавших всемирную славу. Созданная им художественная вселенная огромна и уникальна, поскольку включает в себя бытие необъятной многонациональной страны, являясь по существу летописью духовной истории народа. Ответственная роль Летописца и Просветителя стала возможной для него в силу личной скромности и интеллигентности и в то же время неподкупной честности и непреклонности в борьбе с любой несправедливостью. Современники в один голос провозгласили Владимира Галактионовича «нравственным гением», «праведником», «без которого не стоит здание литературы и общественности».1 Образ Короленко примирял даже литературных соперников: Максим Горький назвал своего учителя и наставника «идеальным образом русского писателя», 2 а в отзыве резковатого и скептичного Ивана Бунина нашлись теплые, сердечные эпитеты в адрес собрата по перу.3.
Интерес к творчеству прозаика со стороны отечественного литературоведения отчетливо обозначился еще при его жизни и, с периодами некоторого спада и усиления, продолжает существовать до сих пор. За эти годы появилась целая плеяда известных короленковедов: А. Б. Дерман, Ф. Д. Батюшков, Н. Д. Шаховская, Т. А. Богданович, Я. Е. Донской, Г. А. Бялый, Н. М. Фортунатов и др. Но при всем тематическом многообразии работ остается немало открытых вопросов и неисследованных аспектов. Внимательному и вдумчивому прочтению короленковского наследия препятствовали тенденциозные методологические предпосылки, прочно закрепившие в сознании литературоведов и фольклористов образ писателя-революционера, народника, ограниченного кругом насущных социальных проблем. Этим объясняется и тот факт, что в девяностые годы прошлого века творчество В. Г. Короленко выпало из ряда актуальнейших литературоведческих проблем как якобы широко и всесторонне изученное, что глубоко ошибочно.
Данное исследование посвящено одному из наименее освещенных периодов творчества писателя (его временные рамки охватывают конец XIXначало XX века), когда в связи с поисками материалов о Крестьянской войне 1773−1775 гг. под предводительством Е. И. Пугачева, необходимых для задуманного исторического романа, он обращается к фольклору, истории и культуре уральских казаков.
Объектом изучения стала проблема использования идейных и изобразительно-выразительных богатств устного казачьего творчества Приуралья в художественной системе В. Г. Короленко.
Материалом исследования послужили очерки «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале», а также черновые наброски к незаконченному роману «Набеглый царь».
Предметом исследовательского интереса являются фольклорные жанры, околофольклорные явления, элементы духовной и бытовой казачьей культуры, нашедшие место в уральских очерках.
Актуальность нашего исследования определяется в первую очередь недостаточной изученностью проблемы «Короленко и фольклор уральских казаков». Работы, посвященные «уральскому» периоду, носят, как правило, краеведческий характер, либо содержат ряд общих замечаний, определяющих его место в литературном наследии прозаика. При этом учеными до сих пор не дана объективная оценка идейно-эстетических достоинств очерков о Приуралье, в то время как, по признанию выдающихся современников писателя, Л. Н. Толстого и А. П. Чехова, они являются лучшими страницами его очерковой прозы.4 Причину следует искать в негативном отношении советского государства к казачеству вообще и в особенности к уральскому, в котором резче других проявились оппозиционные настроения и упорное противостояние официальной власти.
К тому же произведения о быте, культуре и истории провинциального города стереотипно относились учеными к разряду литературы «местного значения», что в данном случае не соответствует истине.
В действительности уральская тема довольно мощно прозвучала в русской литературе благодаря обращению к ней выдающихся художников словаА.С.Пушкина, В. И. Даля, Л. Н. Толстого, и на протяжении двух столетий приковывала к себе внимание поэтов и писателей. По установившейся традиции она освещалась в двух аспектах: «пугачевском» (историческом) и этнографическом. Однако для Короленко разыскания редких источников, проливающих свет на истоки пугачевщины, явились прологом к широкому художественному изучению культурных особенностей, социального устройства, яркой и самобытной народной поэзии приурального края.
Актуальность данного исследования и вместе с тем сложность стоящей перед нами задачи заключается еще и в том, что сам уральский фольклор почти не изучен, хотя он привлекал внимание известных этнографов, фольклористов, писателей и воспринимался как неотъемлемая часть общерусской народной культуры. Подтверждением тому служат публикации М. И. Иванина, М. Михайлова, П. И. Небольсина и др. Благодаря им произведения устного казачьего творчества с середины XIX столетия проникают на страницы таких авторитетных журналов, как «Маяк», «Морской сборник», «Отечественные записки», «Библиотека для чтения», «Москвитянин».5 Широкий резонанс вызывали и сборники местных собирателей, выходившие в Петербурге и Москве. Так, в рецензии на книгу И. И. Железнова «Уральцы. Очерки быта уральских казаков», увидевшую свет в 1859 году, H.A. Добролюбов писал, что она имеет «двойной интерес: статистико-этнографический и исторический».6 Такой же подход прослеживается и у многих современных ученых. Б. Н. Путилов, к примеру, считает: «Проблемы истории казачьего фольклора было бы неверно и ограниченно трактовать в плане областническом». В самом деле, уральский фольклор вобрал в себя лучшее из созданного поэтическим гением народа и адаптировал в местных условиях полиэтничности, порожденных соседством Европы и Азии. Поэтому в фольклорной картине мира уральских казаков мы найдем удивительно органичное, а порой причудливое сочетание европейского и восточного менталитета. В. Г. Короленко обратил на это особое внимание при воссоздании «уральской версии» русского национального характера и отметил в качестве специфически местной черты атмосферу свободы духовных поисков, царившую на Урале и не утратившую своей силы, даже под натиском цивилизации. Восстанавливая сложный процесс эволюции общинного сознания и трансформации казачьего характера, происходивший под воздействием исторических событий, писатель исходил из собственных наблюдений над фольклором, возникшим на Урале в разные годы. Это делает необходимым использование в нашей работе устно-поэтических текстов, включенных в широко известные собрания уральского фольклора XIX века (И.И.Железнова8, Н.Г.Мякушина9, A.B. и В.Ф.Железновых10), а также в современные издания.11.
Наконец, анализ фольклоризма очерков «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале» позволяет сделать обобщающие выводы об использовании писателем устной народной поэзии в целом, без чего невозможно сформулировать концепцию индивидуального творческого метода, увидеть за «типовой общностью» «яркую.
19 самобытность в обращении. к фольклору", определить вклад В. Г. Короленко в развитие русской реалистической прозы конца XIX — начала XX века.
Целью работы является определение роли и места фольклорных жанров и элементов народной культуры в структуре художественного повествования очерков В. Г. Короленко «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале».
В ходе научного исследования выдвинута следующая гипотеза: использование В. Г. Короленко фольклора уральских казаков несет на себе печать высочайшего мастерства и играет ведущую роль в формировании индивидуального авторского стиля очеркиста.
В соответствии с целью и гипотезой определены задачи исследования:
— выявить причины обращения писателя к народной культуре Приуралья, специфику его собирательской деятельности и способы художественной обработки материала.
— Проследить историю создания очерков и их судьбу в русской критике и истории литературы, установить место данного произведения в творческом наследии В. Г. Короленко.
— Определить функции следующих фольклорных жанров, околофольклорных явлений и этнографических элементов в художественной системе очерков: исторические и лирические песни, предания и легенды, устные рассказы, слухи и толки, народное красноречие, а также особенности бытового и социального жизнеустройства уральских казаков, их обычаев и традиций, что является важным источником для понимания народного казачьего характера и менталитета.
— Рассмотреть идейную, композиционную и художественную роль пейзажа в очерках «У казаков», соотнести средства и приемы народной поэзии с его поэтикой.
Методологической базой решения поставленной проблемы явились труды по фольклористике и литературоведению П. С. Выходцева, Н. И. Савушкиной, Д. Н. Медриша, Т. М. Акимовой, В. К. Архангельской, С. ГЛазутина, А. А. Горелова, Л. И. Емельянова, В. Я. Проппа, Б. Н. Путилова, Г. А. Бялого и других ученых, а также сборники «Русская литература и фольклор», подготовленные Пушкинским домом.
Рассмотрим основные общетеоретические аспекты, определяющие современную методологию исследований фолыслоризма художественного произведения.
История культурных и творческих взаимодействий литературы и фольклора носит довольно сложный характер и до сих пор является далеко не полностью изученной сферой как фольклористики, так и литературоведения, «.подавляющее большинство исследований, — писал в связи с этим П. С. Выходцев, — ограничивается, как правило, изучением лишь отдельных фольклорных элементов в творчестве того или иного писателя., установлением фактов „перекличек“ в произведениях народного творчества и того или иного художника-профессионала и т. п. Наиболее же сложные и важные вопросы в изучении роли устной народной поэзии оказались мало или вовсе неосвещенными».13 Хотя в дальнейшем и предпринимались попытки подобного рода исследований, 14 они не дали целостного и исчерпывающего представления о данном предмете. Большинство ученых советского периода в качестве методологических предпосылок использовали работы В. И. Ленина, а также классиков революционно-демократической критической мысли России, что излишне «политизировало» теорию, ограничивало возможности «прочтения» художественного текста. Тем не менее, именно советские литературоведческая и фольклористическая школы разработали основные принципы в исследовании фольклорно-литературных и литературно-фольклорных взаимовлияний, пришли к осознанию значимости и масштабности данной проблемы. Н. И. Савушкина, например, справедливо выделяет ее в «целое исследовательское направление».15 Это обусловлено, по мнению Т. А. Новичковой, «общей тенденцией» «рассматривать любые проявления творческих возможностей человека в контексте его духовной культуры в целом».16 Статус направления требует особенно тщательной разработки методологического аспекта, что нашло свое отражение в многочисленных теоретических трудах, начавших появляться еще в 70−80-е гт. прошлого века. Однако в вопросах методологии среди фольклористов и литературоведов нет единства. Так, Д. Н. Медриш выдвигает в качестве основного метода сравнительно-типологический или системно-типологический, довольно уязвимый с точки зрения других исследователей.17 Нельзя, к примеру, не согласиться с С. Г. Лазутиным, что в некоторых конкретных случаях такая система дает сбой.18 Но, думается, не менее уязвим и предлагаемый ученым-оппонентом сравнительно-генетический метод, если оперировать им произвольно. Интересна, на наш взгляд, идея С. Г. Лазутина об отслеживании судьбы фольклорного произведения в новой художественной среде, «литературной иносистеме».19 Однако этот метод ближе фольклористическому анализу, так как концентрирует все внимание на фольклорном тексте.
Наиболее системно и исчерпывающе круг первоочередных вопросов, связанных с разрешением данной проблемы при исследовании творчества конкретного писателя или поэта, сформулировал Д. Н. Медриш.20 Поставленные ученым вопросы представляют собой этапы исследовательского процесса. Они охватывают как специфические моменты литературно-фольклорных связей (жанры, сюжетные элементы, мотивы, поэтический язык), так и аспекты внелитературного характера (биографический, исторический и др.).
Такой же широкий и многоаспектный взгляд на проблему «литература и фольклор» отмечается и в работах других ученых. Н. И. Савушкина в качестве первоочередной задачи выдвигает «.изучение конкретных, исторически и эстетически детерминированных форм обращения литературы к фольклору, изучение закономерностей и типов фольклоризма». А С. Г. Лазутин указывает как на положительную черту на синтез историко-литературного и фольклористического анализа, 22 первым опытом которого стали сборники «Русская литература и фольклор», подготовленные Пушкинским домом.23 Расширяется и само понятие фольклоризма до «явления этнокультурного или социально-этнографического». 24 В свете этого приобретает особенно важное значение идея Д. Н. Медриша, согласно которой литература и фольклор рассматриваются как словесное искусство в целом — «поэтическая метасистема». При таком подходе задействуется вся совокупность описанных выше проблем и аспектов в рамках системного анализа, подразумевающего рассмотрение жанрово-стжевого единства в целом. Это позволяет представить себе произведение как систему в ее динамике, ощутить «пульсацию взаимосвязей и взаимодействий, вне которой нельзя понять. природу каждого из слагаемых системы». Наконец, «природа самого таланта», определяющая «оригинальность метода художника», выявляется наиболее полно.27.
Сложный комплексный подход к изучению фольклорно-литературных связей, принятый в современной науке, требует применения разнообразных методов научного исследования. В процессе анализа проблемы «Короленко и фольклор уральских казаков» мы использовали теоретический, исторический, биографический, сравнительно-типологический методы, что позволило рассмотреть ее всесторонне, установить связь фольклорных заимствований с авторским замыслом, проследить развитие важнейших образов и мотивов, трансформацию средств и приемов устной поэзии в повествовательной структуре путевого очерка.
Научная новизна диссертации состоит в том, что прослежены и охарактеризованы взаимосвязи фольклора уральских казаков с творчеством В. Г. Короленко, установлена их роль в определении художественных достоинств уральских произведений. Сделана попытка нового, более глубокого прочтения той части короленковского наследия, которая долгие годы оставалась в тени. В то же время анализ фольклоризма «У казаков» и «Пугачевской легенды на Урале» позволил дать оценку самому казачьему фольклору Приуралья, до сегодняшнего дня почти не изученному.
В связи с этим основные положения и выводы исследования могут быть использованы в монографиях и учебных пособиях по истории русской литературы рубежа XIX — XX веков, в лекционных курсах по фольклору, на спецкурсах и спецсеминарах, чем определяется его практическая значимость.
Поскольку своеобразие фольклоризма литературного произведения в значительной степени определялось временным контекстом, главнейшим методологическим принципом стал историзм?* Именно он позволил определить.
29 объем фольклорных заимствований, их направление и характер. Поэтому возникает необходимость обрисовать в общих чертах эпоху, когда сложился и достиг расцвета талант В.Г.Короленко-очеркиста.
Вторая половина Х1Х-го столетия не случайно виделась ученым «особой эпохой развития"30 в литературе. И дело не только в активной подготовке к революции, как принято было считать в советском литературоведении. Исторический и литературный процессы всегда многомерны и не могут быть исчерпаны каким-либо одним явлением или ведущей закономерностью. Безусловно, революционно-демократическое движение в России в этот период занимало важное место как в общественной жизни, так и в сознании современников, однако всецело заполнить собой эпоху оно не могло. «Русь народная была воистину многоликой», — пишет А. А. Горелов, что объясняется, по его мнению, «неравномерностью развития разметнувшейся на огромные пространства державы, где уживались различные экономические уклады, житейски-бытовые, культурные традиции, создававшие нетождественность человеческих судеб и специфичность конфликтов. <.> Но углубление в характеристику данного уклада' жизни означало постижение своеобычных проявлений национального характера».31 Для решения столь масштабных задач больше подходили жанры нравоописательного и социального романа, повести, этнографического очерка. Отсюда столь бурный расцвет реалистической прозы. Важной тенденцией в развитии всей западноевропейской и русской литературы было распространение идей философии позитивизма. Правда, в отличие от западноевропейской, русская литература восприняла позитивизм больше формально, как один из необходимых принципов художественного отображения действительности, не подменяя творческого акта механическим копированием. За фактом и явлением старались увидеть, раскрыть важную закономерность. Отсюда «масштабность проблематики», «стремление постичь характер всемирно-исторического развития».33 Русский художник-реалист привык мыслить широко, воспринимая своего героя, свой культурный космос лишь как важное звено в историко-культурном движении человечества. Эта специфически русская особенность мышления коренилась в осознании «.бесконечных возможностей национальной жизни, открытости исторического процесса, заставляла находить живую душу под прозой быта с ее враждебностью человеку».34 Под ее влиянием исподволь складывалась идея евразийства, наметившаяся еще в исторической пушкинской прозе и получившая дальнейшее развитие у Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, В. Г. Короленко. Русская культура и, в частности, литература взяла на себя миссию проводника культур малых (особенно бесписьменных) народов, населявших империю, следовательно, должна была решать проблему народного характера, менталитета с учетом мельчайших аспектов многонационального целого.
Влияние позитивизма выразилось в буйном расцвете очерковой литературы. Характеризуя жанр этнографического романа 60-х годов, Л. М. Лотман по этому поводу замечает: «.освещение всех сторон современной социальной жизни пронизывалось в это время публицистической мыслью, а нередко и научным обобщением фактов. Именно эта позиция писателя-исследователя общественного быта, наблюдателя, для которого изучение действительности и борьба за улучшение ее неразделимы, предопределяла слияние очерков 60-х годов в циклы, превращение их в детали огромного эпического полотна».35 Художественной целью таких циклов был, по мнению М. С. Горячкиной, «широкий охват действительности в ее движении».36 Для нас важны два замечания Л. М. Лотман: о позиции писателя-исследователя и писателя-гражданина, так как они восходят к идее об особой общественной миссии русской литературы второй половины XIX века.
Интерес к народной культуре со стороны интеллигенции, начиная с 60-х годов, приобретает во многом чисто практический, утилитарный характер, связанный с движением народничества, выдвинувшим в качестве главной задачи просвещение народных масс. Сложность решения такой задачи объяснялась «закрытостью» мира русского крестьянства и тем более казачества, чужеродностью дворянской и народной культур. Теоретики народничества выработали программу, некоторые элементы которой надолго закрепились в творческой практике русских писателей. Это в первую очередь тщательное изучение жизнеустройства, образа мыслей, духовных потребностей народа и создание специальной просветительской литературы, оказавшейся для многих первым шагом в большую литературу. Этнографизм и бытописательство при этом уступали место подлинной художественности, а практика взаимодействия с народной культурой становилась важнейшим действенным элементом творческой лаборатории.
Вера в народные силы, нравственный критерий народного блага составляли неизменный пафос русской литературы XIX века, ее неиссякаемый оптимизм, воспринимаемый как смысл писательства вообще. Для литераторов «фольклор был преимущественно хранилищем национально-народного отношения к политической истории, ее этической оценки и одновременно хранилищем идеала человеческой личности, противостоящей деспотизму».37 Вместе с тем «глубинные национальные традиции» создавали «внутреннее единство. национальной литературы, единство разнообразных ее стилей.».
Весь этот комплекс проблем эпохи должен учитываться при анализе фольклорно-литературных взаимодействий в творчестве любого писателя данного исторического периода.
Рассмотрим подробнее степень изученности литературно-фольклорных взаимовлияний в прозе В. Г. Короленко.
Проблеме использования В. Г. Короленко художественных арсеналов народной поэзии ученые уделяли достаточно пристальное внимание, особенно в первой половине ХХ-го века. Обзор основных работ позволяет утверждать, что в советском короленковедении сложилось устойчивое исследуемое пространство, круг тщательно освещаемых тем, так или иначе связанных с увлечением писателя идеями революционного народничества. Социальный и революционно-демократический аспекты делались (зачастую искусственно) краеугольным камнем анализа, заслоняя собственно литературоведческие и фольклористические. Фольклоризм короленковской прозы изучался чаще всего локально, внутри отдельных творческих периодов: «Короленко и якутская ссылка» (Н.К. Пиксанов, З.И. Власова), 39 «Короленко и Якутия» (Б.М. Белявская), 40 фольклор в сибирских (И.Г. Парилов, A.C. Малютина)41 и волжских (В.К. Архангельская)42 рассказах. Были попытки охватить и более широкий круг вопросов, представить проблему в целом.43.
Одной из главных первоочередных задач при исследовании влияния устного народного творчества на отдельное произведение или творчество писателя является выяснение вопроса, «сводится ли это влияние к более или менее отчетливо выраженному фольклоризму, то есть прямому или косвенному (но в любом случае осознанному и целенаправленному) использованию в литературе отдельных фольклорных образов, сюжетов, поэтических средств и т. д."44 Для этого необходимо определить жизненные источники воздействия фольклора на мировоззрение автора произведения, установить причины включения его в творческую систему. В своей работе о фольклоризме творчества В. Г. Короленко З.И. Власова выделяет несколько этапов такого влияния, прослеживает эволюцию во взаимоотношениях писателя с фольклором на протяжении всей его сознательной жизни.45.
Интерес В. Г. Короленко к миру народной поэзии уходит корнями в детские годы прозаика. Народная культура была одним из элементов его домашнего воспитания. И хотя знакомство с ней носило до определенного времени стихийный характер, первые впечатления от фольклора оказались столь сильны, что даже спустя многие годы в творчестве зрелого Короленко неожиданно проявляли себя, становясь сюжетной основой рассказов и очерков, отражаясь в тех или иных образах, взглядах на мир, природу, тайны бытия. Весьма показательна в этом смысле запись из дневника В. Г. Короленко, где писатель рисует цепочку собственных ассоциаций, толчком к возникновению которой послужил лягушачий концерт. В памяти сразу всплывает «старая нянина сказка» и «голос несчастной царевны, прекрасной, как сияние майского дня, превращенной злым колдуном в самое отвратительное из животных с холодной кожей, с зелеными глазами навыкате."46 Для нас важно, что поток авторского сознания «выбирает» из массы потенциальных ассоциативных образов именно «фольклорные». О том, что эта особенность мировосприятия писателя не простая случайность, не частный факт, говорят многочисленные примеры из его произведений. Приведем некоторые из них. В очерке «Ночью», передавая особенности детского воображения, Короленко показывает тайну рождения поэтического образа в фантазии мальчика Васи. Звуки ночного мира, доносящиеся из-за окна спальни, преображаются в привычные и хорошо знакомые ему шелест листов бумаги, шорох сыплющегося в бочку зерна. Только воображение усиливает их при помощи гиперболизации. Ярким примером может служить и образное мышление слепого Петра Попельского («Слепой музыкант»). И в том и в другом случае В. Г. Короленко использует личный опыт ассоциативного мышления, опирается на близкие и понятные ему связи. В качестве своеобразной стилевой черты сохраняется эта особенность мировосприятия и в поздний период творчества, в частности, в очерках «У казаков»: олицетворение отдельных природных образов (реки Урал, степи, дороги), параллелизм стихийных и социальных процессов, включение пейзажа в авторские размышления, построенные по ассоциативному принципу. Именно благодаря раннему «неумственному» знакомству с поэтическим творчеством народа писателю до конца жизни удалось сохранить свежий и непосредственный взгляд на мир, сберечь себя от разочарований и уныния, овладевших многими из его собратьев по перу (Гаршиным, Успенским, Михайловским). Рассуждая о назначении литературы, В. Г. Короленко подчеркивает, что писатель должен сберечь в себе «восприимчивость к свету солнца и дня», 47 показать «свет наряду с тенью», так как «это соседство отнимет у тени ее мрак и угнетающий душу характер».48 Раннее знакомство с миром народной поэзии — верная тому гарантия. Кроме того, глубинная, подсознательная связь с фольклором отвечала и еще одной важной потребности писателя-исследователя, первооткрывателя малоизвестных сторон бытовой, общественной и духовной жизни людей. Речь идет о неослабевающем интересе В. Г. Короленко к тайнам бытия и духа, к труднообъяснимым явлениям действительности. Здесь также многовековые художественно обобщенные наблюдения нередко подсказывают то или иное решение. На эту особенность фольклора обращал внимание и ВЛ. Пропп: «Мы понемногу начинаем сознавать, что разгадка многих и очень разнообразных явлений духовной культуры кроется в фольклоре».49.
Началом осознанного отношения к «мистической поэзии ужаса» В. Г. Короленко обязан отцу, Галактиону Афанасьевичу, сумевшему сберечь в сыне красоту поэтического мировосприятия и оградить от воздействия народных предрассудков и суеверий. Вообще отец сыграл большую роль в формировании мировоззрения будущего писателя. Картина мира, сформировавшаяся у мальчика под его влиянием, была до некоторой степени идеалистичной, но заложенная в ней удивительная гармония со всем сущим, поразительная нравственная чистота и высота наложили на личность В. Г. Короленко неизгладимый' отпечаток. «Устойчивое равновесие совести, когда все в мире и общественных отношениях кажется раз и навсегда данным и неподвижным, — писал Б. Аверин, — это основное чувство, которое окрашивало раннее детство писателя».50 Равновесие это поддерживалось гармонией личных отношений родителей, социальныхродственницы-помещицы с крестьянами, религиозным фатализмом отца.
Увлечение устным народным творчеством нашло свое продолжение в гимназические годы. Большую роль в этом сыграл учитель словесности В. В. Авдиев, влюбленный в украинский фольклор и устраивавший у себя на дому вечера пения, в которых участвовал и Короленко. Из пассивного слушателя, «созерцателя» он превращается в активного и вдумчивого исполнителя, старающегося постичь глубину и пластичность народно-поэтических образов, передать оттенки мысли и чувства. Этот момент очень важен, так как он — первый шаг к ''внутреннему" творчеству, к анализу формы и содержания исполняемого произведения. В «Истории моего современника» писатель вспомнит о впечатлениях этого времени. Но они нашли отражение и в других произведениях.
Например, в «Слепом музыканте», описывая образы, возникающие в воображении слепого Петра Попельского, В. Г. Короленко приводит подобный ассоциативный ряд. ' Тогда же начинает действовать и еще один фактор, формирующий взгляды будущего писателя на фольклор. Это художественная литература (преимущественно поэзия), отражающая демократические взгляды передовых современников и, конечно, социально заостренная. Отсюда предпочтение тех народных песен, где рисуется тяжелая доля бедняка.
Поворотным моментом в духовной биографии писателя стали 70-е годы, когда он всерьез увлекся идеями революционного народничества. «Революционные настроения студенчества начиная с 1860-х годов усиливаются и охватывают все более широкие круги молодежи, — писала З. И. Власова. — Необходимость революционной пропаганды среди крестьянства и связанная с этой задачей подготовка „хождения в народ“ представлялись достойной жизненной целью».*' Практика просветительской работы в народной среде потребовала специальной подготовки. Народник должен был тщательно изучить законы жизни деревенского мира, образ его мыслей, самою «русскую душу», в противном случае интеллигент-горожанин не мог даже и мечтать об активной преобразовательной деятельности. Все это стало мощным толчком к увеличению числа фольклористов и этнографов из народнической среды. На связь истории русской фольклористики с народничеством и политической ссылкой указывает А. П. Разумова." и По словам З. И. Власовой, «.занятия фольклором и этнографией политические ссыльные рассматривали как единственно возможную форму участия в общественно-политической борьбе. <.> Они связывали свою деятельность с передовыми общественными проблемами эпохи».55 Политические ссылки оказались весьма благоприятны для формирования творческой лаборатории будущего писателя. Высланный летом 1879 года в город Глазов, В. Г. Короленко тщательно фиксирует разнообразные впечатления и наблюдения в записной книжке. Глубокая приверженность идее и упорство в достижении цели способствовали накоплению яркого и богатого жизненного материала. «В ссылку Короленко ехал с сознанием необходимости сближения с народом, — писал А. К. Котов, — отвлеченные представления о котором должны были быть проверены — как это ему казалось действительностью, трезвой и истинной. Полный энергии и молодой силы, он даже ссылку готов был рассматривать под углом зрения практического изучения жизни народа».51 Целый ряд интересных наблюдений над заметками этой поры находим мы у ученых, исследовавших записные книжки писателя. Все они характеризуют В. Г. Короленко как талантливого и вдумчивого художника и исследователя. Нельзя не согласиться с выводом З. И. Власовой о том, что записные книжки 1879 года «.открывают серию социально-бытовых очерков в его творчестве, насыщенных той «социальной этнографией», которую одобрял Чернышевский в статьях «Современника».5^ Ценно и замечание короленковеда о «стихийности», спонтанности творческого процесса у автора заметок: жизненные обстоятельства побуждают ссыльного студента пропускать увиденное и услышанное через себя. Стараясь удержать в памяти ценный материал, Короленко невольно создавал в воображении условный художественный мир. Ссылка, таким образом, стала для него первой литературной школой.
Интерес к фольклору, как и к народной культуре в целом, у начинающего литератора исчерпывался социальным аспектом, что объяснялось зависимостью от народнической идеологии. Красота и богатство устной поэзии оставались еще вне поля его зрения. Однако «проблески народной даровитости» побудили В. Г. Короленко взяться за перо. Первые литературные опыты ссыльного народника носили скорее практический, нежели художественный характер и открыто ориентировались на традиции Успенского и Златовратского. Это были очерки «Ненастоящий город» (о городе Глазове, где он отбывал ссылку), «В Березовских Починках» и повесть «Полоса».
Народная культура становится объектом серьезного изучения в период якутской ссылки. В. Г. Короленко уже четко намечает пути использования собранного материала: научное описание края и включение элементов фольклора в художественные произведения. О последнем можно судить по рассказам и очеркам сибирского цикла («Ат-Даван», «Песня», «Артисты» и др.). Сибирский период переломный в мировоззрении писателя. Собственный опыт и богатство жизненных впечатлений, по большей части трагичных, привели его к отказу от идей народничества, расширив творческие горизонты прозаика. Это позволило З.И.
Власовой утверждать, что «Короленко вернулся из Сибири вполне сложившимся и зрелым писателем».56.
Дальнейшие творческие взаимодействия Короленко с устным народным творчеством не претерпевали принципиальных изменений, но шли по пути углубления внутренних связей, превращения в единое гармоничное целое. Подтверждение тому — произведения нижегородского периода, метко названного Максимом Горьким «эпохой Короленко"/* а также рассказы и особенно очерковые циклы, написанные на рубеже XIX — XX веков, в атмосфере общекультурного кризиса, охватившего всю Россию.4* Пожалуй, именно народные начала в духовности писателя спасли его тогда от серьезных заблуждений, придали творениям мастера художественную силу и ту нравственную высоту, что делает произведения искусства по-настоящему правдивыми и ценными.
Фолыслоризм короленковской прозы, по единодушному мнению исследователей, явление сложное, многофункциональное. Писатель активно вводит в тексты рассказов и очерков практически все известные фольклорные жанры как поэтические, так и прозаические. Но способ их включения и особенности функционирования в повествовательной структуре — вопрос непростой. В. Г. Короленко избегает «вульгарного» использования устного народного творчества, подходя к народной культуре как к неиссякаемому источнику мудрости, красоты, нравственного идеала. Оттого связи его с фольклором тонки, порой едва уловимы и требуют непременно тщательного всестороннего анализа, знакомства с записными книжками и дневниками, метко названными C.B. Короленко «общественной летописью"^, с обширным эпистолярным наследием. А. К. Котов по этому поводу писал: «Вслед за чеховскими записными книжками записные книжки Короленко становятся в ряд учебных книг молодого писателя. Они знакомят с творчеством писателя с внутренней стороны, что не менее интересно и поучительно, чем знакомство с отдельным законченным произведением».60.
Затронем и еще один важный для нашего исследования общетеоретический аспект — жанровую и композиционную специфику «У казаков» и «Пугачевской легенды на Урале».
Уральские произведения В. Г. Короленко неоднородны по жанровому составу: «У казаков» — путевые очерки, «Пугачевская легенда на Урале» — очерк исторический. В силу сложившихся обстоятельств они были опубликованы в разное время, и воспринимаются теперь самостоятельно. Несмотря на это смысловая связь между ними не утратилась. Многие сюжетные линии, мотивы и образы в них пересекаются, что объясняется первоначальным авторским замыслом, согласно которому «Пугачевская легенда на Урале» должна была стать главой «У казаков». Поэтому мы в процессе анализа рассматривали их как единое целое (метаструктуру).
Цикл «У казаков» в композиционном плане сложнее и богаче «Пугачевской легенды на Урале». Он состоит из тринадцати очерков, объединенных общей идеей, системой сквозных тем, образом автора, художественным временем и пространством, а также характером самого фолыслоризма. Мощным объединяющим началом является и установка В. Г. Короленко на «эскизность» очерков — предтечи большого исторического романа из времен Е. И. Пугачева. Образ казачьего атамана — центр притяжения разнообразнейшего материала о Приуралье, так что в метаструктуру органично входят и наброски из «Набеглого царя», разбросанные по записным книжкам и письмам.
Особо оговорим источники цитирования текстов. Все использованные в работе произведения В. Г. Короленко, за исключением «У казаков», приводятся по изданию: В. Г. Короленко. Собр. соч.: В 10 т.-М.:ГИХЛ, 1953;56.
Очерки «У казаков» цитируются по прижизненному изданию автора: В. Г. Короленко. Полн. собр. соч.: В 9 т.-Т.6.-С.-Пг.: Изд-во А. Ф. Маркса, 1914.
Это вызвано тем, что цикл в десятитомное собрание не вошел, а очерк «Пугачевская легенда на Урале», опубликованный лишь после смерти автора, отсутствует в издании 1914 года.
Для удобства цитирования названных источников мы в дальнейшем будем указывать в тексте диссертации том и страницу десятитомника, а цитаты по изданию 1914 года сопровождать аббревиатурой УК.
Рассмотренный выше круг общетеоретических, историко-литературных и узкоспециальных вопросов и проблем, связанных с изучением фолыслоризма коро-ленковской прозы, позволяет сформулировать основные положения, выносимые на защиту:
1 .Монографическое исследование проблемы использования В. Г. Короленко фольклора уральских казаков позволяет сделать обобщающие выводы о специфике фольклоризма его произведений в целом, о влиянии фольклора на формирование индивидуального авторского стиля.
2.Использование комплексной методики в процессе изучения уральских очерков В. Г. Короленко, включающей в себя теоретический, исторический, биографический, сравнительно-типологический и другие методы, дает возможность получить достоверные результаты, объективно и всесторонне проанализировать и оценить художественное явление.
3.Детальное рассмотрение функций отдельных фольклорных жанров, образов и мотивов казачьего фольклора, а также элементов бытовой и духовной культуры общинников откроет пути к более глубокому пониманию самого уральского фольклора, на сегодняшний день довольно слабо изученного.
4.0черки «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале» являются новым словом в процессе осмысления и воссоздания русской литературой рубежа веков национального характера россиянина, его исторических и культурных истоков, его судьбы в эпоху социальных катаклизмов.
5.Уральские очерки В. Г. Короленко — итог в развитии русской очеркистики XIX столетия, заметная веха в истории русской реалистической литературы.
В связи с необходимостью рассмотрения многочисленных теоретических, историко-литературных, биографических и фольклористических аспектов в диссертации выделяется три главы:
1 глава «УРАЛЬСКАЯ ТЕМА В ТВОРЧЕСТВЕ В.Г. КОРОЛЕНКО.
РУБЕЖА XIX-XX ВВ.".
2 глава «ФУНКЦИИ ФОЛЬКЛОРНЫХ ЖАНРОВ, ОБРАЗОВ И МОТИВОВ.
В УРАЛЬСКИХ ОЧЕРКАХ ПИСАТЕЛЯ".
3 глава «ИЗОБРАЗИТЕЛЬНО-ВЫРАЗИТЕЛЬНЫЕ СРЕДСТВА И ПРИЕМЫ.
НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ ПРИУРАЛЬЯ В ПОЭТИКЕ ОЧЕРКОВ «У КАЗАКОВ», а также ВВЕДЕНИЕ И ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Исследование очерков В. Г. Короленко о Приуралье позволяет с особенной полнотой выявить своеобразие творческих взаимосвязей литературы и фольклора в художественном мире писателя. К разработке уральской темы он подошел, имея за плечами богатейший опыт по использованию народнопоэтического материала во всем его многообразии. Этим определяется сложность и богатство фольклоризма уральских произведений.
Определяющую роль в осмыслении этого вопроса играет предпосылка литературной работы В. Г. Короленко над очерками «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале». Она заключается в идее написания исторического романа о Крестьянской войне 1773 — 75 годов под предводительством Е. И. Пугачева. Именно стремление собрать сохранившиеся в казачьем фольклоре воспоминания о самих событиях бунта и особенно о его предводителе привели Короленко на Урал. Очерки о «казачьей стране» — своеобразная предтеча романа, открытая творческая лаборатория, в которой формировались отдельные стороны замысла, складывались концептуальные черты некоторых ключевых образов, строились гипотезы, эскизно воссоздавалась эпоха. Все это накладывало неизгладимый отпечаток на стиль очерков.
Важнейшей категорией в свете нашего исследования стал образ автора, специфика которого в жанре путевого очерка определяется легализацией и демократизацией авторского начала. Очеркист вводит читателя в созданный им художественный мир, делая своим собеседником, приглашая к сотворчеству. Автор выступает в различных ипостасях в зависимости от контекста: ученый-исследователь, открытый для всего нового, впечатлительный путешественник, талантливый пейзажист, патриот, влюбленный в свою землю и в свой народ, философ. Перечисленные черты в ходе повествования меняются с калейдоскопической быстротой, придавая ему динамизм, богатство интонаций, давая возможность писателю охватить действительность во всей ее полноте. Образ автора позволяет определить способы отбора фольклорного материала, особенности его художественной обработки. Подход здесь целиком определяется той или иной «ипостасью»: в качестве ученого-исследователя Короленко приводит устно-поэтический материал цельно, в условиях его естественного бытования, как правило, рисует портрет информанта, отмечает оригинальность исполнения, размышляет над судьбой произведения. Особое внимание уделяется при этом классификации материала, который осуществляется автором по тематическому принципу. Конечно, научный подход писателя к изучению фольклора во многом условен (например, он произвольно оперирует таким важным понятием в фольклористике, как жанр, его наблюдения над поэтикой носят отрывочный характер и строго подчинены художественным задачам, которые диктует контекст), однако собирательская и исследовательская функции его фольклоризма вполне очевидны. Они особенно зримо выступают в историческом очерке «Пугачевская легенда на Урале». Фольклорная биография Е. И. Пугачева, созданная им на материале уральских преданий, впечатляет. Это своеобразный опыт художественного исследования, явление довольно уникальное в своем роде. Во-первых, очерк вводит в научный и культурный оборот неизвестные до этого историкам сведения. Во-вторых, цельная и логически стройная система, — созданная Короленко, позволяла увидеть возникновение, развитие и угасание тех или иных мотивов. В-третьих, интересные и оригинальные комментарии автора придавали исследованию вид хорошо продуманной гипотезы. Все это подтверждается фактами обращения современных ученых к «Пугачевской легенде на Урале» как к научному или полунаучному, но серьезному и достоверному источнику (например, К. В. Чистов ссылается на Короленко, анализируя процесс фольклоризации легенды об «избавителе» на Урале). Писатель обращается не только к фольклору прошлого. Предметом осмысления и изображения становится также и фольклор современности: перед читателем открывается тайна рождения новой легенды, рассказа или предания. Однако серьезный исследовательский подход к жизненному материалу не превращает произведение в сухую научную работу, поскольку рядом с автором-исследователем всегда соседствуют впечатлительный путешественник, талантливый пейзажист, патриот. У данных «ипостасей» авторского образа доминирует эмоциональная сторона, так что создается строгий баланс между разумом и чувствами.
Непосредственную связь с этой особенностью имеет и такая ключевая черта очеркового стиля, как органическое соединение документа и устно-поэтического произведения, а также собственных жизненных наблюдений. Столь разнородный и стилистически пестрый материал под пером очеркиста обретал «новое художественное качество», наполняя фактуру текста активной живой энергией, способствуя единству исторической и художественной правды. Характерно при этом, что В. Г. Короленко, придирчиво относившийся к фактической стороне своего романа, в отдельных спорных случаях склоняется к правде художественной, отдавая приоритет фольклорной версии с ее эмоционально-эмпирическим началом. Художественная интуиция писателя и народа сливаются воедино.
Философский аспект авторского «я» ярче всего проявляется в многочисленных отступлениях, развернутых комментариях, приостанавливающих темп повествования, приглашающих читателя к взаимоосмыслению описанных событий. Здесь особенно искренни суждения писателя, глубокие мысли о жизни, сокровенные движения души. Через отступления становится понятной и позиция Короленко, влюбленного в свою необъятную Родину, его установка на изображение всего позитивного, способствующего неостановимому движению жизни. Постепенное угасание казачьего склада, его бессилие перед наступающей цивилизацией вызывают у очеркиста невольное ностальгическое чувство, которое он и не пытается скрыть. Прогресс несет вместе с положительными немало отрицательных элементов, один из них — разрушение веками сложившихся культурных связей, формировавших духовно здоровую личность, крепко вросшую в свою историю, в свой быт. Уничтожение такого духовного микрокосма, по убеждению Короленко, влекло за собой и процесс необратимого распада народного самобытного начала, постепенного превращения народа в безликую массу.
Следует отметить и романтическую черту авторского «я», тем более что она гармонирует с мироощущением самих казаков, бросающим романтический отблеск на уральский фольклор. Такое сложное сплетение В. Г. Короленко использует не только в качестве колоритной стилевой детали. Романтизация современности и прошлого родного края — ключ к казачьему бунтарству и, глубже, — к самой идее казачества. Кроме того, разграничивая особенности уральского романтизма, писатель открывает путь к более тонкой, детальной прорисовке народного характера, типичного и своеобразного в нем.
Изображение народного характера — одна из ведущих художественных задач очерков о Приуралье. Однако без разрешения ее было бы невозможно серьезное осмысление феномена пугачевщины. Художественная разработка казачьего «типа» как регионального варианта общерусского национального характера, осуществлялась писателем комплексно, на фоне самого широкого знакомства с различными сторонами жизни уральцев, поэтому он вырастает из всего повествования и лишь при этом условии обретает абсолютную законченность. Важнейшим моментом разрешения столь сложной творческой задачи в очерках становится коллективный и индивидуальный портрет.
Портрет как прием комплексной характеристики героя является неотъемлемой частью очеркового жанра. Он естественно вытекает из потребности живописать многочисленные путевые встречи и в этом смысле не может быть причислен к изобретению Короленко. Однако портрет в цикле «У казаков» далеко не исчерпывается общежанровой функцией. Подчиненный специфическому заданию, он превращается в центр притяжения многочисленных наблюдений очеркиста над отдельными проявлениями казачьей натуры. При этом портрет у Короленко всегда фольклорен и этнографичен. Такая тесная соотнесенность с местной народной культурой позволяет опереться на авторитет устной традиции.
Создавая галерею казачьих типов, писатель не просто обращается к фольклору как к живому источнику, зафиксировавшему типичное во внутреннем облике народа, он соединяет емкое и образное слово с его творцом, показывает казаков в момент поэтического вдохновения, когда сокровенная, выстраданная истина предстает перед слушателем во всей своей красоте и силе.
Индивидуальные портреты часто проецируются в авторском сознании на знаменитые образы из народных песен, сказок, былин, что в общей атмосфере «естественной фольклорности» воспринимается очень органично. Что же касается создания коллективных портретов, то здесь В. Г. Короленко не только соотносит героев с устной традицией, но и напрямую заимствует из фольклора, подтверждение чему — исторические предания, использованные в очерках. Полное доверие к художественному опыту бесчисленных поколений, помноженное на собственную интуицию и обширные познания, привело к впечатляющим результатам: загадочная казачья натура стала более понятной и предсказуемой.
Особое место мы уделили рассмотрению фольклорных жанров, использованных В. Г. Короленко в уральских очерках. Опираясь на опыт известных короленковедов (З.И. Власовой, В. К. Архангельской и др.), мы определили характерные особенности такого использования. Обращаясь ко всем без исключения жанрам устного народного творчества, писатель никогда не прибегает к банальному цитированию с целью изукрасить текст выразительными находками. Фольклорные произведения в его творческой лаборатории подвергаются значительной трансформации, обретают вторую художественную жизнь. Все фольклорные элементы очерков полифункциональны и участвуют в формировании художественных уровней произведения от харакгерообразующего до языкового. Ведущая роль отведена излюбленным короленковским жанрам: песне и преданию. Однако такое явное предпочтение объясняется отнюдь не только причинами субъективного плана. Определяющее значение сыграла и специфика самого казачьего фольклора, выдвинувшего на первый план именно эти жанры. В. Г. Короленко столкнулся с тем, что казачья песня параллельно с историческим преданием бережно и психологически достоверно шаг за шагом отобразили уральскую историю, сохранили дух вольницы, ее идеалы. Особенно сложны и многообразны функции народной песни. Вследствие необычайной пластичности, сюжетной условности, обилию символов, она открывает перед писателем богатейшие возможности для стилизации, не сковывая при этом творческое воображение строгими формами. Примером виртуозного использования В. Г. Короленко песенных мотивов, образов и символов может служить очерк десятый, построенный на обыгрывании широко распространенной и любимой на Урале песни «Яик ты наш, Яикушка». Исходя из народной поэтико-философской аксиомы, автор постепенно расширяет круг размышлений, включая в него все составляющие элементы казачьего микрокосма. Отступление, которое делает писатель в своем повествовании, в конечном счете, сводится к поиску и логическому построению системы неопровержимых доказательств народной мудрости. Афоризм под пером Короленко разворачивается до масштабов самой жизни, а затем так же легко возвращается в исходное положение. Результатом такого композиционного приема становится «открытый» писателем закон любви, питающий поразительный казачий патриотизм.
Отдельные песенные мотивы позволяют В. Г. Короленко более детально изучить черты мировоззрения уральцев, скрытые от посторонних глаз. Используя элементы известных песен, он показывает параллельно особенности их употребления в речи казаков. Именно в результате такого подхода раскрывается специфика романтического мировосприятия короленковских героев. Многократно употребленные песенные мотивы переходят в разряд устойчивых, взаимно перекликаются друг с другом, прочно скрепляя повествовательную структуру произведения.
Богатства художественных потенциалов казачьей песни наиболее полно Короленко раскрыл в сцене поединка «отцов» и «детей» (пение песен в трактире «Плевна»). Песня здесь предстает лучшим выразителем сложной и противоречивой казачьей натуры. Это кульминация не только в развитии целого ряда сквозных тем, но и в использовании самого песенного жанра.
Наряду с народной песней важнейшее место в структуре очерков занимают топонимические и исторические предания. К данному жанру устной несказочной прозы В. Г. Короленко ни в одном из своих произведений не обращался так серьезно. Всестороннее изучение его даже было выдвинуто писателем в качестве главной цели поездки на Урал.
В произведениях используются топонимические и исторические предания. Использование первых — неожиданная находка автора, обнаружившего живую связь местных жителей с историей края через красноречивые топонимы, не утратившие своей предыстории. В. Г. Короленко почувствовал себя в своего рода «музее под открытым небом». Топонимические предания вместе с мемориалами используются им как стимуляторы творческого воображения. Но не только. Они позволяют организовать художественное пространство произведения и реальное, и воображаемое, «историческое». Кроме того, топонимическое предание — яркая деталь местного колорита, отправная точка в философствованиях автора.
Шире использовал В. Г. Короленко предания исторические, включая их в очерки тематическими циклами. Такие циклы являются сюжетной основой многих очерков. Композиционно они — источники возникновения и развития сети главных сквозных тем, через которые раскрываются различные стороны жизни казачьей общины. В результате органичного соединения разновременных преданий тематика не только не выглядит искусственной, но как бы «прорастает через время», обнаруживает свои глубокие корни.
Циклы исторических преданий имеют своеобразное смысловое и эмоциональное ядро. Причем все остальные рассматриваются как его производные. Таким образом, от «Кочкина пира» протягиваются ассоциативные нити к «Туче каменной» и к более поздним рассказам о «наказных атаманах». Используемые произведения Короленко тщательно обрабатывает, придавая им более литературную форму. Иной подход наблюдается при включении преданий в исторический очерк «Пугачевская легенда на Урале», где обработка достаточно условна и народные произведения предстают в первозданной художественной силе и красоте.
Наряду с преданиями В. Г. Короленко широко использует социально-утопические легенды. Интерес к этому специфическому жанру устного, народного творчества не исчезает у писателя на протяжении всего творческого пути, поскольку социально-утопические идеи являются для него ярким доказательством неиссякаемой энергии народного духа. Отсюда явная соотнесенность многих мыслей и образов легенды о невидимом граде Китеже с Беловодьем. В. Г. Короленко в очерках «У казаков» как бы продолжает некогда прерванный разговор. Однако отношение очеркиста к Беловодской истории принципиально иное. Если китежский обман удручает и разочаровывает Короленко, то путешествие казаков в поисках града взыскуемого скорее восхищает беспрецедентной дерзостью и размахом.
Легенда о Беловодье увлекла писателя и в другом плане. Она оказалась весьма удобным материалом для углубления композиционного приема исторических аналогий, принятого Короленко за основу. Таким образом, легенда включилась в два ассоциативных ряда. Это позволило максимально раскрыть ее идейно-художественные потенциалы. Идея В. Г. Короленко тем более интересна, что органично соединила два вполне самостоятельных явления: легенду о земле обетованной и легенду о царе — «избавителе». При внимательном их прочтении писателю удалось выявить их общие корни, а также наметить перспективы их творческого использования в художественном произведении. Конечно, находки и открытия Короленко носили интуитивный характер и не могли получить терминологического и строго научного концептуального оформления, но многие его догадки просто поразительны.
Социально-утопические легенды в контексте уральских очерков раскрываются через целую систему жанров и средств: притча, рассказы, библейские реминисценции, путевые заметки, слухи и толки, прения и др. Осознавая всю важность народных утопий, Короленко выделяет их в качестве самостоятельных произведений (Беловодье — вставная новелла, легенда о Петре Третьем — «избавителе» — отдельный очерк).
В своем исследовании исторической и современной жизни казачьей общины В. Г. Короленко неизменно опирается на такие малоисследованные околофольклорные явления, как слухи, толки, народное красноречие. В них фиксируются духовная, бытовая и политическая атмосфера эпохи, они выразители духа времени. Писатель в очерках прибегает к различным тематическим группам слухов от бытовых до эсхатологических, показывая особенности народного мировосприятия и специфику трансформации получаемых народом сведений о жизни страны и всего мира. Слухи и толки в художественной системе Короленко — живая, неумолкающая сеть, своего рода кровеносная система повествовательной структуры, без чего произведение потеряло бы свою цельность. Слухи и толки рассматриваются писателем и как основа для формирования новых легенд и преданий.
Своеобразным первопроходцем был Короленко и в изучении казачьего красноречия. Безусловно, что ораторское искусство народа и до этого становилось неоднократно предметом пристального художественного внимания русских писателей и поэтов, в том числе и самого Короленко. Однако красноречие в условиях казачьей общины приобретало особое значение и было неизвестно широкому кругу читателей. Автор уральских очерков открывает нам истоки «высокой культуры слова» уральцев. Давая яркие образцы народной риторики, он всякий раз подчеркивает бережное, любовное отношение общинников к оратору, поскольку дар Слова соотносится в сознании казаков со способностью отстаивать свои права, хранить память о славном прошлом уральского войска. Обращаясь к народному красноречию, В. Г. Короленко отталкивается от традиций, заложенных народниками, от беллетризированного очерка 60-х годов, но при этом избегает нарочитого этнографизма, поднимается до высот подлинного реалистического искусства.
Отдельную главу нашего исследования мы посвятили изучению изобразительно-выразительных средств и приемов народной поэзии в художественной системе очерков «У казаков». Жанровая специфика путевого очерка неизбежно накладывает отпечаток на характер включения таковых в художественный текст. Возможности очеркиста в этом плане заметно ограничены по сравнению с возможностями романиста или поэта. Наиболее подходящей сферой очерка, где фольклорные приемы и средства могут найти применение, является пейзаж.
Пейзаж — неотъемлемый структурный элемент путевого очерка, однако его место в художественной системе произведения определяется возможностями и пристрастиями автора. Нереализованный талант живописца В. Г. Короленко с максимальной полнотой использовал в своей прозе. Пожалуй, именно изображая природу средствами яркого и образного слова, писатель сумел полностью выразить себя, свое сокровенное лирическое начало. Очерки «У казаков» в этом смысле особенно интересны, поскольку в них отразился художественный опыт автора, накопленный на протяжении всего творческого пути.
Пейзаж в цикле — явление сложное, синтетическое, сотканное из многочисленных элементов, включая собственные наблюдения писателя и устное народное творчество уральских казаков. Рисуя живописные пейзажные картины, В. Г. Короленко неизменно соотносит их с приуральцами, с их жизнью и характерами. «Географический фактор» в системе его размышлений — одно из определяющих звеньев. Рассматривая взаимоотношения двух культур (казачьей и природной) очеркист обнаруживает во всех действиях местных жителей «экологическую целесообразность», покоящуюся на незыблемых «нравственных основаниях», закрепленных в фольклорном сознании. Таким образом, многие поэтические средства и приемы народной поэзии входят в арсенал писателя в связи с изображением экологического сознания казаков, а не только как элемент местной эстетики. Отсюда использование В. Г. Короленко олицетворения и параллелизма становится в большей степени не следствием литературной традиции, а попыткой увидеть «казачью страну» глазами самих уральцев. Природные ритмы писатель пытается уловить и в песенном фольклоре, «вписывая» отдельные строчки в реальный пейзаж. Природа одухотворена и сопричастна человеку, его мыслям и чувствам. Исходя из этой посылки создана и общая пейзажная композиция произведения: отдельные зарисовки и развернутые картины связаны логически и психологически и представляют собой параллельное авторскому повествование, которое, при всей своей условности, усиливает общий художественный эффект. В. Г. Короленко не ограничивается созданием цельных картин, он мастерски оперирует и отдельными пейзажными образами, главными среди которых являются Урал (Яик) и степь. Исходя из их фольклорной трактовки, он варьирует значения образов в зависимости от контекста, обогащает их новыми смысловыми оттенками. Так, в целом ряде эпизодов природные явления включаются в параллель с социальными.
Важнейшие в жизни уральцев природные реалии неизбежно символизировались, поэтому степь и Урал в определенных ситуациях именно символы. Реалистическое типизирование действительности делало для Короленко необходимым использование символики. При этом вся символическая система уральских очерков глубоко фольклорна. Большинство символов писатель непосредственно заимствует из речевой стихии уральцев и варьирует лишь их смысловые оттенки (Петербург, орда, фрунтовый строй, сурьезное войско). Однако есть в очерках и собственно авторские символы, необыкновенно яркие и выразительные. К таковым следует в первую очередь отнести старые осокори и степной песок, олицетворяющие соответственно «сурьезное» войско и неумолимое время. Несмотря на очевидную литературную природу и того и другого, они органично сливаются с уральской символикой. Кроме того, «литературность» символов обеспечивает некую преемственность в развитии сквозных образов в русской литературе XIX века. Некоторые исконно фольклорные символы подвергаются в контексте очерков дополнительной метафоризации, образно выражая субъективные ощущения автора. Например, туман, дождь и мгла символизируют у Короленко то «туманные дали» далекого прошлого, то загадочные явления жизни в «казачьей стране», то саму «непроницаемую» натуру казаков.
Являясь своеобразным итогом в творчестве В.Г.Короленко-очеркиста, произведения уральской очерковой прозы позволяют сделать обобщающие выводы об использовании писателем устной народной поэзии в целом, сформулировать концепцию его творческого метода. Она заключалась в идее синтеза многочисленных находок, накопленных в течение XIX века в русской литературе. Фольклоризм короленковской прозы в свете этого не только оригинальнейшая стилевая черта индивидуального творчества, но и закономерный итог национального литературного процесса за целое столетие. Свидетельствуя о внутренней преемственности отдельных тем, образов и мотивов в творчестве писателя, уральские очерки дают возможность проследить эволюцию мировоззрения и одновременно отражают важнейшие процессы духовной жизни эпохи, неопределенность путей дальнейшего развития.
Таким образом, «У казаков» и «Пугачевская легенда на Урале» могут по праву считаться одним из выдающихся явлений в прозе В. Г. Короленко, заметной вехой в развитии русской реалистической литературы конца XIX — начала XX века.
