Эстетическое, философское и научное наследие Востока до настоящего времени не потеряло своей актуальности и оказывает воздействие на художественное и интеллектуальное развитие человечества. История, общество, государство, человек, религия, литература — сегодня все это в центре внимания как представителей восточной культуры, так и западных исследователей, интерес которых к Востоку имеет давние и уже сложившиеся традиции. Во многом «тяготение» европейских и русских поэтов, писателей, философов к восточной культурной традиции связано с кризисом европоцентристской установки в философском осмыслении человека и окружающей его действительности, с преодолением вечных конфликтов «жизни и смерти», «плоти и духа», «природы и цивилизации». Вполне закономерно, что в России, стране «евразийской» по своему геополитическому положению в мире, диалектическое единство «восточно-западных» ритмов вызывает особый, феноменальный по своей природе резонанс.
В своей работе мы исходили из уже утвердившегося в науке о литературе тезиса о целостности русской литературы XX века (В. Агеносов1, О. Бузу-ев, А. Николюкин, А. Чагин"), искусственно разделенной после 1917 года на два самостоятельных, но не утративших генетического единства потока. Один развивался в метрополии, в рамках советской действительности, другой — в эмиграции, в условиях иноязычного окружения. В этом смысле творчество поэтов и писателей дальневосточного русского зарубежья, как и зарубежья в целом, рассматривалось нами как неотъемлемая часть русской литературы XX века с учетом системных отношений метропольной и эмигрантской подсистем и их взаимодействия на протяжении всей истории формирования и развития литературы русского зарубежья Дальнего Востока.
Степень изученности проблемы. Научный интерес к творчеству поэтов и писателей, волею исторической судьбы оказавшихся на Дальнем Вос.
1 Агеносов, В.В.
Литература
русского зарубежья / В. В. Агеносов. — М.: Терра. Спорт, 1998. -543 с.
2 Чагин, А. Расколотая лира. (Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920 -1930 годы) / А. Чагин. — М.: Наследие, 1998. — 272 с. токе, в полной мере определился в конце 80 — 90-х годов прошлого столетия., В этот период их поэзия и проза стали объектом пристального внимания-современных исследователей (В.В. Агеносов, O.A. Бузуев, Е. В. Витковский, Г. В. Мелихов, В. Ф. Печерица, A.A. Хисамутдинов, С.И. Якимова). Значительно раньше этот процесс обозначился в русскомзарубежье с появлением первых публикаций В. Перелешина и его книги «Два полустанка» — «свидетеля» литературной жизни «русского Китая" — популяризаторской и научной деятельности О. Бакич, В. Крейда, П. Полански, Э. Штейна. На рубеже 1990;х — 2000;х годов процесс освоения литературного и культурного наследия «Русского Китая» приобрел более интенсивный характер. Значительно увеличилось количество публикаций на интересующую нас тему. Вышли в свет фундаментальные справочные издания («Литературная энциклопедия Русского Зарубежья», «Золотая книга эмиграции»).3.
В 2001 году была защищена докторская диссертация O.A. Бузуева «Литература русского зарубежья Дальнего Востока: проблематика и художественное своеобразие (1917;1945гг.)», в которой не только рассмотрены общекультурные и историко-литературные проблемы развития дальневосточной эмиграции, но и в отдельных главах впервые проанализирована поэзия А. Несмелова и В. Перелешина — наиболее даровитых представителей литературы «русского Китая». Проблемам рецепции восточной культуры и литературы поэтами-эмигрантами дальневосточного зарубежья посвящены монографии O.A. Бузуева: «Очерки по истории литературы русского зарубежья Дальнего Востока» (глава «Китай в жизни и творчестве Валерия Перелешина») (Москва, 2001), «Творчество Валерия Перелешина» (Комсомольск.
3 Литературная энциклопедия русского зарубежья (1918—1940): в 4-х т. — Т.1 / гл. ред. А.Н. Ни-колюкин. — М.: РОССПЭН, 1997.-208 с.
Указ. соч. в 4-х т. — Т.2. — М.: РОССПЭН, 2000.
Указ. соч. в 4-х т. — Т.З. — М.: РОССПЭН, 2002. Указ соч. в 4-х т. — Т.4. — М.: РОССПЭН, 2006. Русское зарубежье. Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века: энциклопедический биографический словарь / Под общ. ред. В. В. Шелохаева. — М.: РОССПЭН, 1997. — 748 с. на-Амуре, 2003), «Поэзия Арсения Несмелова» (Комсомольск-на-Амуре, 2004).
В докторской диссертации С. И. Якимовой «Жизнь и творчество Вс.Н. Иванова в историко-литературном контексте XX века» (2002) рассматривается «двуединый, нерасторжимый интерес» поэта к России и Китаю. В своей одноименной монографии (Хабаровск, 2001) исследовательница также обращается к этой проблеме (глава «Цикл повестей о Китае как отражение специфического пути писателя к художественному постижению русской истории»).
Художественной специфике творческого наследия поэтов русского зарубежья Дальнего Востока посвящены кандидатские диссертации О. Н. Романовой «Лирика Арсения Несмелова: проблематика, мифопоэтика, поэтический язык» (2002) — Г. В. Эфендиевой «Художественное своеобразие женской лирики восточной ветви русской эмиграции» (2006).
Достаточно подробно интересующая нас проблематика рассматривается в отдельных статьях (Г.П. Аникина «Вс.Н. Иванов и Китай» 1998, «Китайская „Энциклопедия“ Вс.Н. Иванова» 2002, Н. И. Белозубова «Мифология и литература дальневосточного русского зарубежья первой трети XX в. (на материале рассказов А. Хейдока)» 2002, Е. Г. Иващенко «Диалог культур» в творчестве Вс.Н. Иванова" 2002, И. Ли «Образ Китая в русской поэзии Харбина» 2002, Т. А. Неваленная «Восточные мотивы лирики В. Янковской» 2003, Л. М. Шипановская «Элементы традиционной китайской культуры в поэтическом языке русского восточного зарубежья» 2006).
Заметным событием для исследователей литературы русского зарубежья Дальнего Востока стал выход в свет монографии A.A. Забияко «Тропа судьбы Алексея Ачаира» (Благовещенск, 2005) — в главе «Восток — дело тонкое.» (сборник Ачаира «Лаконизмы» как опыт этнокультурного синтеза)" детально рассматривается художественное преломление восточной тематики в малых жанрах поэзии А. Ачаира.
Процесс изучения творческого наследия дальневосточной ветви русского зарубежья с каждым годом открывает новые перспективы научных поисков в данном направлении. Однако, несмотря на уже имеющийся научный опыт, до настоящего времени системное изучение поэзии дальневосточного русского зарубежья в ориентальном аспекте в современном литературоведении не проводилось, что в значительной степени и обусловливает актуальность данной диссертации. Несмотря на высказывание русской эмигрантки о том, что «китайская культура прошла мимо почти всех нас, выросших в Харбине» [Резникова 1998: 386], не все художники слова оказались в такой степени изоляционистами. Интерес к приютившей их стране проявился в двух направлениях: в переводе на русский язык произведений китайской литературы и в обращении к традиционным восточным мотивам в собственных оригинальных текстах.
Говоря о Востоке, который сложно ограничить строгими географическими рамками, мы придерживаемся установившейся в культурологии традиции и согласны с исследователем М. С. Каганом в том, что «культурный опыт Востока слишком разнообразен, чтобы говорить о нем как о чем-то строго определенном. И все-таки это понятие содержательно и успешно работает в культурологической и философской системах. „Восток“ в этом плане — редуцированная европейским сознанием совокупность культурных форм, не похожих на форму культуры европейского региона, а часто и противоположных им» [Каган 1994:142]. Культурно-историческую общность, которую принято называть «Дальневосточная цивилизация», составляют Китай, Япония, Корея, Вьетнам (В. Малявин).
Обращение к творческой рецепции поэтами дальневосточного русского зарубежья восточной культуры позволяет выявить основные тенденции взаимодействия национальных литератур на определенном этапе формирования и развития литературного процесса. Хронологические рамки данного исследования ограничиваются 1917 — 1940 гг4.
Объектом исследования стала лирика Н. Алла, А. Ачаира, М. Визи, Ф. Дмитриевой, Вс.Н. Иванова, Ю. Крузенштерн-Петерец, Е. Недельской, А. Несмелова, А. Паркау, В. Перелешина, Н. Резниковой, Н. Светлова, Н. Щеголева, М. Щербакова, В. Янковской, Е. Яшнова и других поэтов дальневосточного зарубежья.
Предметом исследования явились ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока.
Данная диссертационная работа имеет следующую цель: определить генезис, функционирование, типологию ориентальных мотивов в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока. В соответствии с целью очерчен круг исследовательских задач:
• разработать и обосновать понятийно-терминологическую модель категории «мотив», которая наиболее точно и полно отражает имеющийся в отечественном литературоведении опыт теоретического осмысления данной эстетической категории;
• исследовать генезис ориентальной темы в эмигрантской поэзии Дальнего Востока;
• описать мифологические доминанты образно-мотивной картины мира поэтов дальневосточного русского зарубежья;
• выявить специфику художественного содержания ориентальных мотивов и их функционирование в эмигрантской дальневосточной лирике.
Методология исследования. На современном этапе развития филологической науки становятся определяющими многоаспектность и комплексность в подходе к анализу художественного текста. Методология нашего исследования опирается на признание значимости основных литературоведче.
4 «. Первая дата стала точкой отсчета для всей первой волны русской литературной эмиграции. Вторая же стала роковой для дальневосточной эмиграции и литературы, в частности. Несмотря на то, что культурная жизнь в Харбине все же сохранялась и в конце 1940;начале 1950;х годов, можно говорить о том, что с приходом советских войск она резко пошла на убыль» (О. Бузуев). ских подходов к изучению литературного процесса, выработанных в отечественной филологической науке: историко-литературного, историко-функционального, сопоставительного.
Теоретической базой диссертации стали классические труды по теории мотива отечественных ученых А. Н. Веселовского, В. Я. Проппа, Б.В. То-машевского, Ю. М. Лотмана, Б. М. Гаспарова, а также работы современных исследователей А. К. Жолковского, Ю. К. Щеглова, И. В. Силантьева.
Для выстраивания научной концепции исследования значимым явилось изучение проблемы культурного диалога «Запад — Восток», представленной в монографиях JI.C. Васильева, К. И. Голыгиной, В. Н. Горегляд, Т. П. Григорьевой, Е. В. Завадской, Н. И. Конрада, М. Е. Кравцовой, В. В. Малявина.
При изучении классической поэзии Китая и Японии мы обращались к трудам В. М. Алексеева, JI.E. Бежина, В. П. Васильева, Б. Б. Бахтина, А.Е. Глу-скиной, И. С. Лисевича, С. А. Торопцева, Н. Т. Федоренко, Л. З. Эйдлина.
Научные исследования С. Георгиевского, В. Ежова, А. Самозванцева,.
B. Сидихменова помогли нам в изучении мифологии Китая.
Важную роль в подготовке диссертационного исследования сыграли стихотворения и поэмы классических поэтов Китая (Цюй Юаня, Ли Б о, Ду Фу, Ван Вэя, Бо Цюя, Ду Му,)5 и Японии (Яманоэ Окура, Отомо Якамоти и многих других) в переводах В. М. Алексеева, А. И. Балина, А. И. Гитовича, А. Е. Глускиной, М. И. Цветаевой, Л. З. Эйдлина.
Привлекались работы современных ученых, внесших значительный вклад в исследование культурно-исторического контекста литературы дальневосточного зарубежья, — В. В. Агеносова, O.A. Бузуева, A.A. Забияко,.
C.И. Якимовой.
5 В диссертации используются произведения китайских поэтов эпохи Тан и Мин: эпоха Тан считается «золотым веком» китайской культурыв период царствования династии Мин были написаны романы, получившие наименование «классических», составившие золотой фонд китайской литературы и опиравшиеся во многом на фольклорные и мифологические сюжеты: «Речные заводи» Ши Найаня, «Троецарствие» Ло Гуанчьжчуна, «Путешествие на Запад» У Чэнъэня, свод новелл Пу Сунлина «Странные истории из кабинета неудачника».
Особое значение для нашей работы имела монография Г. П. Аникиной «Всматриваясь в лунный свет. Классическая поэзия Китая, Кореи и Японии» 6.
В основу представлений о категории мотива, ее методологических возможностях положен комплекс идей и приемов разных научных школ, прежде всего компаративистской и структуралистской. Мотив (фр. motif, нем. motiv) — термин, перешедший в литературоведение из музыковедения (наименьшая самостоятельная единица музыкальной формы). Впервые этот термин был зафиксирован в «Музыкальном словаре» С. де Броссара (1703).
В литературоведении, в отличие от музыки, понятие «мотив» использовалось для характеристики составных частей сюжета еще И. Гете и Ф. Шиллером. Они выделяли мотивы нескольких видов:
— устремляющиеся вперед, которые ускоряют действие;
— отступающие, такие, которые отдаляют действие от его цели;
— замедляющие, которые задерживают ход действия;
— обращенные к прошлому;
— обращенные к будущему, предвосхищающие то, что произойдет в по следующие эпохи [Хализев 2000: 51].
Начиная с рубежа XIX — XX веков термин «мотив» используется при изучении исторически ранних, фольклорных сюжетов. Понятие мотива как простейшей повествовательной единицы было впервые теоретически обосновано в «Поэтике сюжетов» А. Н. Веселовского, ставшего основоположником семантического направления в отечественной теории мотива, представленной в монографии И. В. Силантьева «Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике».7.
Для представителей семантического подхода (А.Н. Веселовский, A. J1. Бем и О.М. Фрейденберг) отличительной чертой мотива является его.
6 Аникина Г. П. Всматриваясь в лунный свет. Классическая поэзия Китая, Кореи и Японии: Литературно-критические очерки / Г. П. Аникина. — Хабаровск: ХГПУ, 2002. — 135с.
7 Силантьев, И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Очерк историографии / И. В. Силантьев. — Новосибирск: ИДМИ, 1999. — 104с. семантическая целостность. Например, А. Н. Веселовский, говоря о неразложимости мотива в своей «Исторической поэтике», отмечал: «Под мотивом я разумею простейшую повествовательную единицу, образно ответившую на разные запросы первобытного ума или бытового наблюдения" — «признак мотиваего образный, одночленный схематизм» [Веселовский 1989: 305, 301]. По его мнению, целостность мотива подобна целостности слова, а вариации мотива не нарушают целостности его семантики.
A.JI. Бем, сравнивая сюжеты «Кавказского пленника» A.C. Пушкина, М. Ю. Лермонтова и «Atala» Р. Ф. Шатобриана, на практике выявил семантический инвариант мотива. Проведенный A.JI. Бемом анализ раскрывает сю-жетообразующий потенциал мотива. Его открытие инварианта послужит в дальнейшем основой дуальной системы в отечественном литературоведении.
Морфологический подход, разработанный В. Я. Проппом, совершенно противоположен: исследователь сводит мотив к набору элементарных логико-грамматических составляющих (набор субъектов, объектов и предикатов), но при этом сталкивается с проблемой вариативности составляющих мотива в конкретных фабулах. Форма мотива, взятая как таковая, вне семантического начала, расщепляется в «дурную бесконечность» своих вариаций. В. Я. Пропп разрешает проблему вариативности мотива нахождением его семантического инварианта, которому дает наименование функции действующего лица. «Самый способ осуществления функций может меняться: он представляет собой величину переменную. Но функция, как таковая, есть величина постоянная. Функции действующих лиц представляют собой составные части, которыми могут быть заменены „мотивы“ Веселовского» [Пропп: 1928: 29]. Другой представитель морфологического направления, Б. И. Ярхо, в «Методологии точного литературоведения», написанной в 1930;х годах, считает, что «мотив есть некое деление сюжета, границы коего исследователем определяются произвольно. В «Евгении Онегине» мотивом равно будет и «она читала Ричардсона» (попутное замечание) и «дуэль Евгения с Ленским» (основной сюжетный этап) [Ярхо 1984: 221 — 222].
Представителем дихотомического принципа в отечественном литературоведении стал А. И. Белецкий. Именно он первым сформулировал сам принцип дуальной природы мотива, предложив говорить о мотиве «схематическом» (представляющем инвариантное начало) и мотиве «реальном» (представляющем вариантное начало). Иллюстрируя свою мысль, А. И. Белецкий опирается на наблюдения А. Л. Бема и приводит следующую пару реального и схематического мотивов: «Сюжет «Кавказского пленника», например, расчленяется на несколько мотивов, из коих главным будет: «черкешенка любит русского пленника" — в схематическом виде: «чужеземка любит пленника» [Белецкий 1964: 99], Парадокс развития научного знания, по мнению исследователя И. В. Силантьева, заключается в том, что «идеи А. Л. Бема, несмотря на его отрицательную позицию относительно литературного статуса мотива, объективно способствовали развитию именно дихотомических представлений — ведь ученый первым пришел к выявлению мотивного инварианта — того самого «схематического мотива», понятие которого несколько позже сформулировал А.И. Белецкий» [Силантьев 1999: 81].
Для представителей тематического подхода (А.П. Скафтымов, Б.В. То-машевский, В.Б. Шкловский) критерием целостности мотива является его способность выражать целостную тему, понятую как смысловой итог. В трактовке Б. В. Томашевского мотив выступает выразителем микротемы как темы фабульного высказывания, а в трактовках Б. В. Шкловского и А. П. Скафтымова — выразителем макротемы как темы эпизода или фабулы в целом. «Понятие темы есть понятие суммирующие, объединяющее словесный материал произведения. Тема может быть у всего произведения, и в то же время каждая часть произведения обладает своей темой. Тема неразложимой части произведения называется мотивом» [Томашевский 1996:182]. Тематический подход в понимании мотива самым глубоким образом коррелирует с подходом семантическим. Это вызвано тем, что самое понятие и феномен темы находится в тесной связи с понятием феномена мотива (тема зависит от мотива, поскольку развертывается как таковая посредством фабульно выраженных, мошвов, но и мотив без темы — это не более чем идея перемены). :
В -1930;е годы: традиции русского литературоведения былинадолго прерваны. Теория: повествовательногомотива не была исключением в этом ряду. Даже в. 1960;е годы категориямотива, влитературоведении1 либо не принимается по своему существу, либо трактуется достаточно формально — в качестве примера можно привести? определение мотива в Краткой литературной энциклопедии: это «простейшая, содержательная- (смысловая) единица^ художественного текста в мифе и сказке» [Чудаков 1967: 995]. При этом, автор статьи ссылается только на работы ученых начала и первой четверти XX века — А. Ы. Веселовского и Л. Л: Бема. «Пожалуй, единственными ученымиглубоко применявшими понятие мотива. в непосредственной практике литературоведческого исследования, были в эти десятилетияМ.М. Бахтин, В. Я. Пропп и В.В. Виноградов» [И.В. Силантьев 1999: 98].
Новый период: изучения? мотива в отечественном литературоведениии фольклористике начинается в 1970;е годы. Дихотомическую теорию мотива? продолжает развивать Н. Е. Черняева, предлагающая в. статье «Опыт изучения эпической1 памяти (на материале былин)» свою-трактовку: «.мотив — конкретное воплощение отношениясубъекта и объекта, а также тех атрибутов-пространственных и прочих характеристик, которые непосредственно включены в действие» [Черняева 1980: 109]. Точка зрения Б. Н1 Путилова также в целом соответствует дихотомической трактовке мотива. Являя собой «устойчивые, семантические, единицы, мотивы характеризуются повышенной, можно сказать исключительной степенью семиотичности. Каждый-мртивобладает устойчивым набором значений» [Путилов 1992: 84]. Дихотомические представления о. мотиве развивают в, своих работах А.К. Жолковский' и .Ю.К. Щеглов8.
Ю.М. Лотман определяет мотивы как «предикаты, отнесенные к систе.
8 Жолковский, 1 А. К/, Щеглов Ю. К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты — Тема— Приемы-Текст/А.К. Жолковский, Ю. К. Щеглов. М.: АО Издательская группа «Прогресс», 1996. -344с. ме культуры в целом" [Лотман 1975: 142]. Понимание мотива в последующие годы не обладает четкой теоретической определенностью.
Если 1970 — 1980;е годы были временем интенсивной разработки теории мотива в трудах фольклористов и исследователей мифологии, то 1990;е годы отмечены значительным ростом интереса к проблеме повествовательного мотива со стороны литературоведов, работающих в сфере теоретической и исторической поэтики (Б.М. Гаспаров).
В современном литературоведении бытует представление о мотиве как «внеструктурном» начале — как о достоянии не текста и его создателя, а ничем не ограниченной мысли толкователя произведения" [Хализев 2000: 268]. Б. М. Гаспаров в книге «Литературные лейтмотивы» не дает определения мотива, а говорит о принципе лейтмотивного повествования. В этой же монографии ученый отмечает, что в качестве мотива может выступать «любой феномен, любое смысловое „пятно“, событие, черта характера, элемент ландшафта, любой предмет, произнесенное слово, краска, звук и так далееединственное, что определяет мотив, — это его репродукция в тексте, так что в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами („персонажами“ или „событиями“), здесь не существует заданного алфавита — он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру» [Гаспаров 1994: 30−31].
Таким образом, обобщая мнения разных ученых, повторим, что мотив может являть собой отдельное слово или словосочетание, повторяемое и варьируемое, или представать как нечто обозначаемое посредством различных лексических единиц, или выступать в виде заглавия, либо эпиграфа, или оставаться лишь угадываемым. Однако общепризнанным показателем мотива, который отмечают почти все ученые, является его повторяемость в тексте. Опираясь на опыт отечественных исследователей, можно выделить принципиально важные для нашей работы положения:
• признаком мотива является его повторяемость и, как следствие, его повышенная семантическая значимость. Именно последовательный текстовый функционально-семантический повтор позволяет считать те или иные элементы текста мотивами;
• в роли мотива может выступать любое смысловое «пятно», то есть любой элемент текста на уровне композиции, сюжета, образов. В границах каждого отдельного произведения мотивы своеобразно комбинируются, образуют целые «комплексы» и «узлы» (основанием возникновения для такого «узла» может быть персонаж, его пространственно-временные границы, его действия и т. д.);
• в художественном тексте мотивы соотносятся друг с другом. Семантическое наполнение мотива обусловлено соотношением его вариантов и комбинаций с другими мотивами.
Таким образом, при вычленении мотивов мы учитывали следующие признаки: повторяемость, вариативность, повышенную семантическую значимость.
В связи с тем, что предметом диссертационного исследования являются ориентальные мотивы в поэзии дальневосточного русского зарубежья, актуализируем определение понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ». Ориентальный мотив — это устойчивый формально-содержательный компонент художественного текста, воплощенный в системе ориентальных образов. Ориентальный образ — это константный для поэзии Востока образ, который в самых разных контекстах (смысловых, временных) сохраняет свою соотнесенность с ценностным и предметным миром восточной культуры. Это образ, по которому идентифицируется восточная тема в литературе.
Научная новизна работы обусловлена выбором объекта и предмета исследования, системным подходом к изучению творческого наследия поэтов дальневосточного русского зарубежья в аспекте художественного функционирования в поэзии ориентальных мотивов на основе оригинального восприятия образной картины мира Востока русскими поэтами-эмигрантами. К решению основных задач исследования привлечен значительный и репрезентативный корпус поэтических произведений, раскрывающих творческую индивидуальность и особенности мировосприятия целого ряда наиболее талантливых представителей литературы русского зарубежья Дальнего Востока. В научный оборот вводятся понятия «ориентальный мотив» и «ориентальный образ».
Научная новизна работы определяется основными положениями, которые выносятся на защиту:
1. Формирование и развитие ориентальных мотивов в поэзии дальневосточного зарубежья было обусловлено рецепцией поэтами-эмигрантами восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в зарубежной и русской литературе.
2. Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов определялось художественной эволюцией уникальной (пограничной) формы западно-восточной субкультуры (O.A. Бузуев), сформировавшейся в «русском Китае» на основе синтеза национальных традиций русской, китайской и японской культур.
3. Художественный синтез этнокультурных ассоциативных образно-мотивных рядов, взаимодействующих в едином поэтическом пространстве поэзии дальневосточного зарубежья, обусловлен активным функционированием в ней традиционных образных элементов культур Дальнего Востока и России.
Теоретическая значимость диссертации. Диссертационное исследование вносит научный вклад в разработку теории мотива в отечественном литературоведении. Авторская интерпретация понятий «ориентальный мотив» и «ориентальный образ» конкретизирует динамику научных исследований по ориентальной тематике.
Практическая значимость исследования заключается в том, что наблюдения, материалы и выводы диссертации могут быть использованы в вузовском и школьном преподавании русской литературы XX века, при разработке общих и специальных курсов по истории литературы русского зарубежья.
Апробация работы. Работа обсуждалась на заседании кафедры литературы ФГОУ ВПО «Амурский гуманитарно-педагогический государственный университет». По теме диссертации были представлены статьи на следующих международных конференциях: второй международной конференции «Дальний Восток: наука, образование, XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 7-ой и 8-ой международных научно-методических конференциях «Проблемы славянской культуры и цивилизации» (Уссурийск, 2005, 2006), 3-ей международной научно-практической конференции «Новое видение культуры мира в XXI веке» (Владивосток, 2005), а также на ежегодных научно-практических конференциях: 39-ой научно-практической конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Молодежь и наука. XXI век» (Комсомольск-на-Амуре, 2004), 38-ой региональной научнопрактической конференции «Человек, общество и культура: «Проблемы исторического развития» (Комсомольск-на-Амуре, 2005), 10-ой межвузовской научно-практической конференции «Художественный текст: варианты интерпретации» (Бийск, 2005).
По теме диссертации опубликовано восемь работ: из них 7 статей (в том числе статья в журнале, рекомендованном ВАК) и монография «Ориентальные мотивы в поэзии русского зарубежья Дальнего Востока» с грифом «Институт истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН» (Комсомольск-на-Амуре, 2007).
Логика разрешения поставленных исследовательских задач определила структуру работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, библиографического списка, включающего 168 наименований.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
.
Внимание Запада и России к восточной культуре было устойчивым почти во все исторические эпохи. Одна из причин обращения к Востоку связана с гуманистическим признанием равноценности разных культурных традиций. Возможность вести диалог культур приводит к кризису европоцентризма в социально-эстетической мысли России и пониманию того, что Восток может стать источником тематического и художественного обновления национальной литературы.
Дальневосточная русская эмигрантская поэзия смогла не только сохранить свои национальные черты, но и творчески интерпретировать традиции восточной культуры, что в значительной степени обусловило ее художественное своеобразие.
Формирование и развитие ориентальных мотивов и образов в лирике эмигрантов было обусловлено не только рецепцией русскими авторами восточной культурной традиции с учетом всего опыта художественного освоения темы Востока в западноевропейской и отечественной литературе, их невольным пребыванием в стране древнейшей культуры, но и попыткой разобраться в онтологических и гносеологических проблемах. Не случайно поэтическая картина мира в лирике дальневосточного русского зарубежья помогает приблизить читателя к пониманию философско-эстетических и этических идеалов той страны, которая приютила творческую интеллигенцию, волею исторической судьбы оказавшуюся вдали от Родины.
Специфическим способом мышления русских эмигрантов, модусом восприятия действительности, которому свойственна определенная степень поэтичности, становится своеобразный мифологический пласт культурного наследия Дальнего Востока, устойчивое значение мифологем (дракон, феникс), традиционные образы с мифопоэтической семантикой. В ряде стихотворений жизнь лирического героя непосредственно сопряжена с мифами, преданиями, во многом определяющими его чувственные переживания. Образы китайской мифологии в лирике поэтов-эмигрантов Дальнего Востока становятся атрибутами иного пространства, лишенного враждебности и хаотичности.
Образ дерева (мировое древо, древо жизни) традиционно связан с ми-фопоэтической картиной мира, является важнейшим ее элементом наряду с небом, землей, горами. В поэзии «русского Китая» многие фитоморфы (бамбук, вишня, лотос, слива, хризантема) сохраняют традиционное ориентальное значение, раскрывающее экзистенциальную сущность мифопоэтических образов, которые становятся суггестивными символами Востока. Зачастую под воздействием дальневосточной культурной традиции происходит переосмысление европейского значения фитоморфных образов (сосна, ива). В ряде случаев денотативный и коннотативный смыслы взаимодействуют, трансформируя и обогащая устойчивое значение образа. В лирике поэтов дальневосточной ветви русского зарубежья мифопоэтические образы являются основанием для обращения поэтов-эмигрантов к традиционным жанровым формам восточной лирики (краткостишие), а эстетика мифопоэтических образов становится основой для философских размышлений.
Функционирование ориентальных мотивов в поэзии эмигрантов обусловлено гармоничным единством русской и восточной (китайской, японской) традиций. Так мотив «времен года» художественно реализуется в рамках этих двух традиций: опора на жанровую специфику стихотворений восточных поэтов, обращение к «традиции печалей». В то же время в своих стихотворениях поэты-эмигранты обнаруживают глубинную зависимость от образов русской культуры, топосами которой в их лирике выступают суггестивные образы зимы, снега как поэтические символы Родины, России, как воплощение особого склада национального характера. Следовательно, обращение к мотиву «времен года» помогает русским поэтам, с одной стороны, войти в контекст с традиционной поэзией Дальнего Востока, а с другой — наполнить этот мотив новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием.
Функционирование мотива созерцания и отшельничества в поэтическом наследии русских эмигрантов Дальнего Востока связано с его художественным переосмыслением. Сравнительно-типологический анализ творческого наследия эмигрантов и классической лирики Дальнего Востока позволяет выделить в поэзии русских авторов устойчивые образы (анахорет, хижина в горах, тропинка, рыбак, вода), благодаря которым художественно воплощается ориентальный мотив созерцания и отшельничества. В данном случае можно говорить о двуплановости композиции как о специфической особенности стихотворений русских художников слова: на первый содержательный план выходит традиционный восточный пейзаж гор и вод, созерцанию которого предается лирический герой. Именно здесь русские поэты стремятся к максимальному насыщению своих произведений китайскими или японскими реалиями. Однако за первым планом отчетливо проступает второй, образующий медитативный настрой многих стихотворений. Этот план выдает в лирическом герое русского человека, невозможность для него жить без России, образ которой постоянно присутствует в воспоминаниях, связан с поэтическими ассоциациями.
Обращение поэтов-эмигрантов к основам буддизма способствовало развитию и углублению главных мотивов традиционной дальневосточной литературы — мотива бренности бытия и мотива пути. Сравнительно-типологическое исследование поэзии эмигрантов и лирики Дальнего Востока помогает выявить образы в лирических текстах русских авторов: облетающие лепестки, валёк, иней. Используя данные образы, характерные для ориентальной классической традиции, эмигранты русского зарубежья поэтически воплощают мысль о том, что мир — это процесс перехода из одного состояния в другое, ничто в нем не сохраняется прежним, все оказывается преходящим. Содержание мотива бренности бытия в стихотворениях русских поэтов обусловлено осознанием эфемерности бытияведущей становится идея достойного проведения человеческой жизни. Родина и Творчество (Поэзия) выступают как спасительное средство не только от бездуховности, безвременья, но и от зыбкости, непрочности существования человека, помогают «минувший день без гнева вспоминать, / грядущий — ожидать с улыбкой смелой». Философские размышления побуждают лирического героя не только искать ответы на вечные вопросы, но и раскрывают экзистенциальные состояния мира — жизни, смерти, вечности, бренности человеческого бытия.
Лирического героя многих стихотворений поэтов-эмигрантов определяет ощущение беспочвенности, неприкаянности. В своих поэтических текстах русские художники слова обращаются к теме блуждания одинокой души, утратившей первичную гармонию, целостность. Одной из причина таких духовных исканий является жизнь вдали от Родины, образ которой во многих случаях идеализируется. Мотив пути в этих лирических текстах можно рассматривать в буддийском контексте: жизнь в Китае является страданием, причина этих страданий — желание обрести себя и Родину, а к преодолению желаний и прекращению страданий ведет Путь. Конечная цель пути лирического героя персонифицируется в образе Родины.
Анализ творческого наследия русских авторов позволяет выявить типологию мотивов в их оригинальных текстах, где органично переплетаются общекультурные мотивы, встречающиеся в большинстве мировых религий, и • собственно восточные мотивы. Обращение поэтов дальневосточного русского зарубежья к традиционной философии и поэтической образности Востока придает общекультурным мотивам ориентальную специфику. Это помогает русским авторам не только войти в контекст традиционной для Дальнего Востока поэзии, наполнить эти традиционные мотивы новым, характерным для русского зарубежья, ностальгическим и элегическим содержанием, но и разобраться в онтологических вопросах.
Восток для русских авторов стал особой категорией, которая помогла органично воспринять «чужую» культуру, но не утратить при этом национальных корней. Образ Родины во многих случаях становится неотъемлемой частью их поэтического мира. В творчестве поэтов дальневосточного зарубежья индивидуальные поэтические образно-смысловые приращения к традиционной ориентальной семантике сочетаются с постоянными культурными ассоциациями, восходящими к русской классике (А. Пушкин, М. Лермонтов, Ф. Тютчев, А. Фет).
Кроме того, лирика эмигрантов унаследовала традиции «Серебряного века», отразившиеся в особенностях поэтического языка (А. Блок, Н. Гумилев, И. Северянин, С. Есенин).
Поэзия русского зарубежья Дальнего Востока — сложное, многоплановое явление, это поэзия синтеза, в которой имманентное «растворение» ориентальных образов и мотивов органично сочетается с русской культурной традицией. Настоящая работа является посильным вкладом автора в изучение поэзии русского зарубежья Дальнего Востока. Для ее исследователей открываются перспективы для дальнейшего научного поиска.
