Жизнь и творчество В. В. Маяковского

Реферат на тему: «Жизнь и творчество В.В. Маяковского»

В.В. Маяковский (1893−1930)

" Я хочу быть понят моей страной" - эта строка из стихотворения Владимира Маяковского звучит как просьба и заклинание. И хочется действительно понять поэта, не судить о нем поверхностно, разобраться в перипетиях его трагической судьбы.

18 декабря 1912 г. достоянием русского читателя стал литературный альманах, который открывался манифестом «Пощечина общественному вкусу». Подписали его «люди новой жизни» — Давид Бурлюк, Алексей Крученых, Владимир Маяковский и другие футуристы.

" Только мы — лицо нашего Времени… - заявляли авторы манифеста. — Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее иероглифов.

Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч., и проч. с Парохода Современности…"

Не будем торопиться обвинять «бойкую» молодежь в нигилизме в отношении к классике, традициям, святыням, а прочитаем далее: «Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта?. Кто же, трусливый, устрашится стащить бумажные латы с черного фрака воина Брюсова?» Потом читатель получит совет вымыть руки, прикасавшиеся к книгам Л. Андреева, «всем этим» Куприным, Блокам, Сологубам, Буниным, и, потрясенный, поймет, что это бунт и против классики, и против современной литературы, против «здравого смысла» и «хорошего вкуса», против существовавшего до них языка, поэтического в первую очередь.

А. Крученых дал такой образец звукои словосочетания:

Дыр бур щил убещур…

А в качестве хороших, отличных от «томной сливочной тянучки поэзии» процитировал Д. Бурлюка: «Каждый молод молод молод, В животе чертовский голод» .В. Шкловский назвал новаторство футуристов, в частности В. Маяковского, «геологическим сдвигом в мире стиха» .

А такая

Нравится манера вам:

нежность

из памяти

вырвать с корнями,

головы скрутить орущим нервам.

А это образец стихов Маяковского, в которых подчеркнутые слова нужно было читать с особой силой. Ученые назовут такой стих «акцентным» (строится путем рассечения фраз, словосочетаний, даже слов), а тонику (музыку) — «декламационной», то есть приспособленной для публичного чтения («лесенка»). В стихах Маяковского было много неологизмов («развихрь», «взбара-баним», «сливеют», «чиновноустые») и красочных, необычных метафор: «Я над глобусом от горя горблюсь»; «У меня пожар сердца»; «Слышу: тихо, как больной с кровати, спрыгнул нерв». Яркая, поэтическая новизна поэзии Маяковского многих пленила, вызвала желание подражать. «Мы присутствуем при кризисе искусства вообще, при глубочайших потрясениях в тысячелетних его основах… — писал о творчестве футуристов философ Н. Бердяев. — … нарушаются все твердые грани бытия, все декристаллизуется, распластывается, распыляется. Человек переходит в предметы, предметы входят в человека, один предмет переходит в другой предмет. Это новое ощущение мировой жизни пытается выразить футуристическое искусство. Человеческий образ исчезает в этом процессе космического распыления, распластования…»

В. Маяковский как поэт сформировался в среде футуристов, но, будучи ярче, талантливее друзей, проложил свою дорогу в поэзии, неразрывно связанную с трагическими десятилетиями русской истории начала века.

Лирический герой Маяковского в «адище города». «Адище города» — ключевой образ поэзии Маяковского до 1917 г. Поэт дал оценку атмосфере, укладу города и человеку, томящемуся в нем. Все несется, движется, падает, скрежещет, ослепляет в этом сгустке цивилизации: «рыжие дьяволы, вздымались автомобили», «трамвай с разбега взметнул зрачки», «железо поездов громоздило лаз», «темнота разрывается сосущим светом» электричества, «лебеди шей колокольных в силках проводов». Картина дополняется букетом бульварных проституток и гробами домов-небоскребов. Названа и жертва города: «сбитый старикашка шарил очки» .

Сквозь экстравагантные формы стихотворений проступают трагические черты капиталистического ада, города-убийцы, города-неволи, города-развратника. Город («Утро», «Из улицы в улицу» и др.) выявляет суть жизни — смесь материального достатка и богатства, человеческой и духовной бедности. Лирический герой раннего Маяковского противопоставляет себя окружающему его миру. Он заявил о себе впервые в стихотворении с названием-вызовом «А вы могли бы?» :

Я сразу смазал карту будня,

Плеснувши краску из стакана;

Я показал на блюде студня

Косые скулы океана.

На чешуе жестяной рыбы

Прочел я зовы новых губ.

А вы

Ноктюрн сыграть

могли бы

на флейте водосточных труб?

Мир текста определяется предметами. Все существительные легко делятся на две группы: в одной — слова бытовые, обиходные («блюдо», «студень», «карта»), в другой — из области музыки и цвета («краску», «ноктюрн», «флейта»). За каждой из них стоит осмысление-разделение: «поэтическое» — «непоэтическое». Каждый мир в жизни (поэзия — проза) имеет своих поклонников. Лирический герой — «Я» выбирает вольный, бушующий океан, в блюде студня видит его таинственные очертания, и ему ничего не стоит сыграть на водосточной трубе ноктюрн. «Я» не отгорожен от будничной жизни — просто он умеет ее преображать, расцвечивать, обогащать. А вот «Вы» живут иначе, видят вещи такими, какие они есть.

Это стихотворение — микрокосм раннего Маяковского. Оно дает движение двум самым главным образам творчества: «Я» с его «острым зрением» и тяготением к яркому, солнечному миру океана, кораблей, звезд, диковинных птиц, страусов и «Вы», наделенного «куцым зрением», избирающего дома-скорлупки, дачки, счет в банке, студень, борщ. Первый образ почти всегда героизирован в противостоянии миру пошлости, второй — остросатирический.

Конфликт «Я» и «Вы» носит пока романтический характер, хотя обусловлен размежеванием реальным.

Период первой мировой войны обозначил новую веху в творчестве Маяковского. Его лирический герой ощущает одиночество, непонятость. Его попытки достучаться до обывателя трагичны. Он хочет спастись юмором и предлагает парикмахеру причесать ему уши, а гладкий парикмахер становится вдруг «хвойным», злым («Не понимают!»). Хочет разорвать одиночество и кричит:

Послушайте!

Ведь если звезды зажигают ;

Значит, это кому-нибудь нужно?

Лирический герой Маяковского не хочет изоляции от большого человеческого оркестра. Сквозная метафора «люди-оркестр» в стихотворении «Скрипка и немножко нервно» выявляет позицию «Я», которому хочется преодолеть оставленность всеми, побрататься с любым, кто ему поверит, хоть с нежной скрипкой, «выплакивавшей» свое одиночество без слов, без такта. Отчаяние свое лирический герой выражает резко, грубо, иронично. В стихотворении «Нате!» ирония переходит в гротеск: «Вы» — не люди, а «обрюзгший жир», у мужчин — «в усах капуста», «женщины смотрят устрицей из раковин вещей». Зато свое сердце поэт сравнивает с хрупкой, трепетной бабочкой («бабочка трепетного сердца»), которую толпа, «стоглавая вошь», может легко раздавить.

Стихотворение «Мама и убитый немцами вечер» исполнено сострадания к жертвам войны — безногим, безруким калекам, к матерям и «звездам в платочках из синего ситца, визжавшим: «Убит, дорогой, дорогой мой!» Антивоенные настроения углубляют конфликт между лирическим героем и «ими». Существует легенда, что остросатирическое, гневное «Вам!» Маяковский прочитал в кафе «Бродячая собака», припечатав артистическую молодежь отнюдь не поэтичными словами: «ванна», «клозет», «бездарные», «нажраться», «похотливо». «Грубый гунн», а он этого не скрывает, готов громить всех, кто равнодушен к социальным катастрофам, спрятавшись в «футлярную» жизнь, — независимо от профессии. В знаменитых «гимнах» достается и ученому, и адвокату, и салонному поэту. «Гимн обеду» — гротеск, пародия на торжественную песнь. Лирический герой негодует: человечество слишком много внимания уделяет желудку, забывая о своем «внутреннем человеке», о своей духовной сущности. /

Поэт был убежден, что он любит человека, и обозначил пафос своего творчества так: громада любовь и громада ненависть. Крайности в восприятии мира и человека часто носили эпатажный характер, Маяковский, «красивый, двадцатидвухлетний», «бесценных слов транжир и мот», бросал вызов слабому человечеству и Богу: «Эй, вы, небо, снимите шляпу! Я иду!», сотворив из себя кумира.

Поэма «Облако в штанах» (1915). Название поэмы явно ёрническое, содержащее издевку: прозаизм «штаны» в соседстве с характерным образом поэта — «облаком» работает опять же на конфликт: вы хотите из меня, мужчины, сделать «меняющее свои тона облако», чтобы я отступился от намерения делать социалистическое искусство с его идеями разрушения старого во имя нового, где будут торжествовать «свобода, равенство и братство». Но я не облако, я «тринадцатый апостол» (как было заявлено в первоначальном названии), пророк, глашатай новой веры, отнюдь не христианской.

Вступление в поэму обнаруживает любимый Маяковским конфликт «Я» -" Вы": «Я», нахальный, едкий, свежий, молодой, умеющий любить, а «ВЫ», истаскавшиеся, порочные, «перелистывающие губы, как страницы поваренной книги». Любовный сюжет здесь будет главным. Экспрессивные, взволнованные строки поэмы великолепно передают нетерпение, тревогу лирического героя. Маяковский использует любимый художественный прием — метафору, — рисуя образы хмурого декабрьского вечера, ушедшего в ночную жуть, сопровождаемого хохотом и ржаньем канделябров, лирического героя, «уткнувшегося дождю в лицо рябое», «в стеклах дождинки серые», своими очертаниями напоминающие химер собора Парижской богоматери. Психологически точно описано состояние человека, который нервничает, находится в ситуации отчаянного ожидания:

Слышу:

тихо,

как больной с кровати,

спрыгнул нерв.

И вот,;

сначала прошелся едва-едва,

потом забегал,

взволнованный, четкий.

Теперь и он и новые два

Мечутся отчаянной чечеткой…

Вот он театр метафор у Маяковского, вот его способность передать психическое состояние человека, «сцепление мыслей и чувств» в богатстве ассоциаций, внутренних судорог! Себя лирический герой мыслит не иначе как разъяренным Везувием, угрожающим красивой «Помпее», холодно сказавшей ему: «Знаете — я выхожу замуж». О пожаре сердца он сообщил по телефону маме и сестрам: «Ваш сын прекрасно болен» , — тихо, нежно сказал, чтобы передохнуть. Но пожар в сердце разрастается, он охватил все существо человека. «Обгорелые фигурки слов и чисел» в мозгу тянут руки, как хватались за борта пассажиры горящей «Лузитании». Из дома пожар перекинулся на улицы и ворвался к людям в «квартирное тихо» … Первый крик «Долой!» адресован любви, продающей себя за комфорт и богатство. А второй? Городу-лепрозорию, городу прокаженных, уличным тысячам и улице безъязыкой, которая «муку молча перла», не зная, как спастись от разврата и власти Круппов. «Долой ваш строй!», «Долой ваше искусство!» — кричит лирический герой, поэт, обнаружив, что его собратья по перу «чирикают, как перепелы», «выкипячивают, рифмами пиликая, из соловьев и любовей какое-то варево», не слыша войну, всех «голодненьких и потненьких», поступь нового времени. И он объявляет себя вожаком улицы, крикогубым Заратустрой, пророком, мессией, объясняя свою дерзость просто: «Я — где боль, везде». Со словом «везде» срифмовано: «на кресте», «распял себя на кресте», как Христос. Благодаря неразделенной любви, сердце лирического героя стало «зрячим». Преодолев личную трагедию, он смог увидеть мир, опоясанный войной на всех уровнях: воюют классы, воюют нации, не могут понять друг друга «поэты» и «толпа». Возникла революционная ситуация, и он, Маяковский, должен объявить о ней во всеуслышанье, повести за собой улицу, толпу. Но предварительно нужно «разобраться» с небом, Богом, который так и не смог устроить земное счастье людей: «Я думал — вы всесильный божище, а ты недоучка, крохотный божик» .

Маяковский объявляет себя тринадцатым апостолом, который, отвергая старый мир, предвещает близкую революцию («в терновом венке революций грядет шестнадцатый год»).

Творчество Маяковского после Октября 1917 г. «Моя революция. Пошел в Смольный. Работал» , — так безоговорочно принял поэт Октябрьский переворот 1917 г., посвятив ему «Оду революции». «О, звериная! О, детская! О, копеечная! О, великая!» — уже в этих эпитетах переданы контрастные проявления революционного светопреставления. «Как обернешься еще, двуликая? Стройной постройкой, грудой развалин?» — вопрошал поэт, предугадав будущее разорение России, ирей

" Левый марш" - самое революционное стихотворение Маяковского — намечает новый художественный конфликт в лирике поэта: «МЫ» (краснофлотцы, Ленин, Теодор Нетте, строители Кузнецка. .) — «ОНИ» (белые, спекулянты, Керенский, Врангель, «мурло мещанина» советской формации). Духовно-нравственный конфликт «Я» -" ВЫ" уступает место идеологическому и политическому. Вся поэтическая структура «Левого марша» аргументирует это противостояние: «МЫ» разворачиваемся в марше, чтобы загнать клячу истории, ибо смотрим в будущее, - " ОНИ" живут по законам Адама и Евы, смотрят в прошлое; " МЫ" реем как вольные птицы - " ОНИ", заручившиеся поддержкой Антанты, уподобились зверю (" вздымает лев вой"); «МЫ» несем человечеству свет - " ОНИ" - тьму, " мора море, голод". Энергичный рефрен: «Левой! Левой! Левой!» выражает и команду идущим, и оптимизм поэта. Все выделенные нами образы легко группируются в антитезы, характерные для стиля революционного романтизма, известного еще поэтам XIX в. С одной лишь разницей: XIX в. уповал на солнце разума, Маяковский выдвигает на первый план маузер и удушение («крепи у мира на горле пролетариата пальцы»). Итак, поэт предлагает невероятное: «Ваше слово, товарищ маузер!» Всегда ли мы понимаем последствия такого призыва?. В 1921 г. был расстрелян один из самых талантливых русских поэтов XX в. Николай Степанович Гумилев, ложно обвиненный в контрреволюционном заговоре. Поэтический «маузер» Маяковского вызвал, по закону бумеранга, обратное действие: 14 апреля 1930 г. поэта не стало. Официальная версия смерти — самоубийство. Но сейчас популярна и другая — политическое убийство. Что бы ни было на самом деле, оба предположения не противоречат друг другу, так как причины трагедии уходят корнями в биографию поэта.

Сатиру Маяковский назвал своим любимым оружием, метившим в годы революции в «контру», а после нее — в совмещанина (" О дряни"). «Совмещении» — изобретение поэта, каламбур, соединяющий в себе три слова: «советский», «совмещать» и «мещанин». Без сатирической окраски слово «мещанин» довольно безобидно, т. к означает «человека, прикрепленного к месту». Эпоха Маяковского — эпоха словотворчества, неологизмов типа: «совкино», «совкультура». Поэт гордился тем, что он советский («Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье»), возмущался любым сокращением доброго слова, поэтому в отместку и придумал: «совмеща-нин», то есть совмещающий в себе «красную», лояльную форму и антисоветскую суть. Маяковский рисует совмещанина в домашней обстановке, среди особого интерьера: рядом с самоваром газета «Известия», клетка с канарейкой соседствует с портретом Маркса в «алой рамочке». Символы красного режима и на платье у жены — брошь в виде «серпа и молота». Так выглядит бутафорская революционность. «Наскоро оперенье переменив», совмещении, даже жену называющий «товарищ Надя», организовал дома уютный быт, подкрепляемый «подачками» («К празднику прибавка — двадцать четыре тыщи») за сверхуживчивость, сверхлояльность, сверхравнодушие к судьбе страны-подростка. Сатирическая деталь поэта беспощадна, нарочито груба, низкопробна («намозолив от пятилетнего сидения зады», «крепкие, как умывальники», «фигурять», «та или иная мразь»).

В стихотворении «Прозаседавшиеся» Маяковский рисует уклад советского учреждения в «дожде бумажных дел», в бесконечных заседаниях, посвященных «покупке склянки чернил» или «объединению Тео и Гукона» (ироническое соединение двух разных учреждений: «Тео — театральный отдел Главполитпросвета, Гукон — Главное управление коннозаводства при комиссариате земледелия). Царство абсурда наваливается на лирического героя, его «свихнувшийся разум» не в состоянии понять «спокойнейший голосок секретаря» о своем начальнике: «Они на двух заседаниях сразу». Гротесковый стиль стихотворения пронизан публицистичностью, ибо газеты тех лет обсуждали многочисленные вопросы советского бытия: «В чем ходить на работу?», «Как строить отношения между мужчиной и женщиной?», «Нужен ли институт знакомств?», «Можно ли носить галстуки, пиджаки, фраки?», «Что такое изящная жизнь?»

Стихотворение «Маруся отравилась» повествует о глупой драме, которая кончилась самоубийством героини из-за измены «электротехника Жана», внушавшего ей: «Ужасное мещанство — семейный этот плен». Врагом поэта становится пошлость во всех ее проявлениях, дурной вкус, рабская зависимость от западной моды, вещизм, заменяющий общение с природой, настоящую книгу, любовь («Письмо любимой Молчанова, брошенной им»).

Темы сатирических стихотворений охватывали всю злобу дня: бюрократизм, быт, любовь, нравы молодежи, псевдоценности советской буржуазии, вызывая гнев, презрение, желание «достучаться» до тех, кто не хочет строить город-сад, не хочет видеть «чахоткины плевки», беспризорных детей. «Шершавый язык» плаката вошел в стилистику Маяковского.

Пьеса «Клоп», имевшая большой успех в 1929 г. в театре Мейерхольда, собрала послереволюционные сюжеты в комедийный жанр. В доме Розалии Павловны Ренесанс — владелицы парикмахерской — свадьба. Врачуются ее дочь и бывший рабочий Петр Присыпкин, а ныне Пьер Скрипкин. «Говорящие» фамилии героев как бы напоминают о мимикрии как главном свойстве совмещанина, приспособившегося к нэпу и советским лозунгам. Олег Баян — шафер на свадьбе — объясняет философию нового, красного брака. Невеста и жених вступают в выгодную сделку: он к брачному алтарю принесет «древнее, незапятнанное происхождение» (пролетарское), а она — капитал. Их дом будет «полной чашей», а дети воспитаны в «изящном духе». Присыпкин гордо скажет: «Может, я свой класс благоустройством возвышаю!» Свадьба будет проходить в форме заседания профкома во главе с Олегом Баяном — «идеологом» нового времени, который всем популярно объяснит на языке газет («удалось согласовать и увязать их классовые противоречия», «вооруженному марксистским взглядом», «будущее счастье человечества») смысл революции. Как считал Маяковский, тип «переходной» эпохи удался. Краснобай, демагог, он станет ключевой фигурой советской администрации, однако поэт так и не увидел тенденции разрастания этого типа в будущем.

Лирика 20-х гг. Многие литературоведы советского периода отмечали планетарное мышление Маяковского, и его строка «Я над глобусом от горя горблюсь» воспринималась как выражение истинной сути, пафоса творчества. Плакаты, подписи к ним, агитки — это все вроде бы не главное, истинный лиризм «наступившего на горло собственной песне» поэта в ином. Например, стихи о любви («Лиличке», «Письмо Татьяне Яковлевой», «Письмо товарищу Кострову о сущности любви»). Сильные, напористые, энергичные, афоризмы Маяковского о любви вошли в нашу память.

Любить ;

это значит:

в глубь двора

вбежать

и до ночи грачьей,

блестя топором,

рубить дрова,

силой своей

играючи.

(" Письмо товарищу Кострову о сущности любви" )

Поэт противопоставляет чувственную любовь настоящему чувству, делающему человека поэтом, творцом, первопроходцем. Настоящая любовь преодолевает быт - тишину спаленок, шум примусов, счет в банке — и выходит на простор творчества и взаимного бережного отношения друг к другу.

Тема поэта и поэзии — самая актуальная в лирике Маяковского. В «Пощечине общественному вкусу» (1914), «Облаке в штанах» (1915) он полемизировал с «чистой» поэзией, равнодушной к трагедии города, войне, революции, с традицией элитарного искусства. Б. М. Эйхенбаум, рассматривая феномен Маяковского, справедливо отмечал, что история поручила ему создать новую поэтику, в которой «поэтичное» и «злоба дня» не противостояли бы, а слились. В «Юбилейном» сам автор новой поэтики, обращаясь к Пушкину, скажет, что в его стихах «гудит время телеграфной строкой» и наступили «битвы посерьезнее Полтавы», что своим творчеством он выполняет социальный заказ и ему хотелось бы в литературной табели о рангах занять место рядом с Пушкиным, который также «бушевал» в своей эпохе.

" Революцией мобилизованный и призванный", «горлан, главарь», «ассенизатор и водовоз» — вот назначение поэта, о котором говорит Маяковский во вступлении к незаконченной поэме «Во весь голос». Познакомиться с судьбой поэта, неоднозначной и трагической, полезно, чтобы понять, что отчуждение личности в пользу революционной идеологии с полным отказом от христианских заветов всегда чревато и нравственной и физической гибелью.