Весомость слов. 
Мир Гомера: устная цивилизация

Мир Гомера, как часто отмечалось, это мир слова, и притом многоуровневый. Сам текст в том виде, в каком он до нас дошел, представляет собой смесь авторского пове ствования и прямой речи: герои изъясняются от перво го лица, и более половины «Илиады» и «Одиссеи» состо ит из речей главных действующих лиц. Например, во второй поэме песни с IX по XII суть рассказ Улисса, пове ствующего перед собранием феаков о своих приключени ях. Даже на войне герои, прежде чем сразиться, вступают в разговор. Эту особенность гомеровских поэм подметили уже древние.

Поводом для разглагольствования может послужить что угодно: герои перебрасываются словами, ссорятся, вся чески хулят друг друга, рассказывают о своих подвигах, умоляют богов. Так устанавливается целый ряд актов ком муникации, имеющих место между двумя персонажами, между героем и народом (например, на собрании, в войс ке или во время пира), между героем и божеством, и даже между богами, поскольку боги, как и люди, сходятся и спо рят. Ниже мы попытаемся выявить одновременно важ ность и действенность слова, которое, в a priori неожидан ных контекстах, может даже заменить собой действие.

Слово служит для передачи приказов. Необходимо, правда, чтобы тот, кто держит речь, обладал достаточным влиянием; в таком случае слова имеют большую власть над людьми. Так, в «Илиаде» ахейцы надвигаются на Гектора:

Но на Гектора луки ахеян сыны натянули,

Многие метили копьями, многие бросили камни.

К ним громогласно воззвал повелитель мужей Агамемнон:

«Стойте, аргивцы друзья! не стреляйте, ахейские мужи!

Слово намерен вещать шлемоблещущий Гектор великий".

Рек, — и ахеяне прервали бой и немедленно стали

Окрест, умолкнув.

Хватило словесного вмешательства, и реакция после довала незамедлительно; такая весомость слов не раз и не два подчеркивается в гомеровских поэмах.

Когда герои вступают в спор, они делают это словами, которые являются в то же время действиями и заключают в себе выполнение выражаемой ими угрозы. Так обстоит дело со словами Ахилла, обращенными к Агамемнону, ко торый отнял у него его подругу Брисеиду:

Но тебе говорю и великою клятвой клянуся,

Скипетром сим я клянуся, который ни листьев, ни ветвей

Вновь не испустит, однажды оставив свой корень на холмах…

Время придет, как данаев сыны пожелают Пелида

Все до последнего; ты ж, и крушася, бессилен им будешь

Помощь подать, как толпы их от Гектора мужеубийцы

Свергнутся в прах; и душой ты своей истерзаешься, бешен

Сам на себя, что ахейца храбрейшего так обесславил.

Эти слова явственно предвосхищают дальнейший сюжет «Илиады».

Для воплощения в жизнь такого рода угроз, нужно чтобы их, несмотря ни на что, поддержали боги. Как пре красно демонстрирует Ф. Фронтизи-Дюкру, говорящий без одобрения богов рискует, что его речь не возымеет действия. И уж тем более следует беспрекословно повино ваться божественному слову. Например, Афина велит Ахил лу не убивать Агамемнона, и тот, «покоряся Слову Палла ды», тут же отвечает:

Должно, о Зевсова дщерь, соблюдать повеления ваши.

Как мой ни пламенен гнев, но покорность полезнее будет:

Кто бессмертным покорен, тому и бессмертные внемлют.

Даже среди богов действенность слова связана с могу ществом. Вот почему Гера говорит Зевсу:

Сколько бы в гневе своем ни противилась их истребленью,

Я не успела б и гневная: ты на Олимпе сильнейший.

Но сразу вслед за этим Гера пытается убедить Зевса. В самом деле, наряду с действенным словом, исходящим от божественной или человеческой власти, существует словоубеждающее, речи «крылатые», «сладчайшие меда», кото рые принимают в расчет собеседника, уговаривают и смяг чают его. Так Улисс увещевает собравшихся бежать от Трои воинов «кроткою речью»; так же действует слово и в со брании.

Речь не просто действенна или убедительна: она мо жет заменять собой действие. Самый знаменательный при мер этого мы видим в VI песни «Илиады»: Главк и Диомед, принадлежащие к противоположным лагерям, собираются биться один на один, «пылая сразиться». Однако, уже сойдясь для поединка, они вступают в разговор: «Кто ты, бестрепетный муж от земных обитателей смертных?» — вопрошает Диомед. Ведь противник может оказаться бес смертным богом, а тогда сражаться с ним бесполезно, и Диомед пускается в долгие мифологические рассуждения, обосновывая свою позицию. Главк в ответ рассказывает ему в шестидесяти с лишним стихах историю своего пред ка Беллерофонта. Ну, а поскольку Беллерофонт был гос тем предка Диомеда, вражда немедля прекращается:

С копьями ж нашими будем с тобой и в толпах расходиться,

Множество здесь для меня и троян, и союзников славных;

Буду разить, кого бог приведет и кого я постигну.

Множество здесь для тебя аргивян, поражай кого можешь.

Главк, обменяемся нашим оружием; пусть и другие

Знают, что дружбою мы со времен праотцовских гордимся.

В мире, где речь столь важна, хорошие ораторы стя жают славу. Нестор, которому нет равных в собрании, — герой «Сладкоречивый… громогласный вития пилосский: Речи из уст его вещих, сладчайшие меда, лилися».

Но кто в совершенстве владеет речью, так это Улисс. Достаточно посмотреть, как он изъясняется перед собра нием троянцев, к которым он отправлен с посольством:

Но когда говорить восставал Одиссей многоумный,

Тихо стоял и в землю смотрел, потупивши очи;

Скиптра в деснице своей ни назад, ни вперед он не двигал,

Но незыбно держал, человеку простому подобный.

Счел бы его ты разгневанным мужем или скудоумным.

Но когда издавал он голос могучий из персей,

Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись!

Нет, не дерзнул бы никто с Одиссеем стязаться словами;

Мы не дивились тогда Одиссееву прежнему виду.

Когда, уже в «Одиссее», он повествует феакам о сво их странствиях, все немеют. Его речи сравнивают со ска заниями аэдов, которые больше чем кто-либо умели зача ровать слушателей. Более того, он, как и аэды, обладает даром сочинять истории: прибыв на Итаку, где он должен скрывать свое имя, Одиссей без видимых затруднений изобретает себе воображаемое прошлое.