В филистерской истории подземного мира не существует, а неприятные события разворачиваются на среднем уровне — по определению матери, «у нас в гостиной» «в стеклянном шкафу».
Нижний мир — пространство под печкой и под полом — и во дворце, и в доме Штальбаумов представляет собой место обитания мышей. И если облик королевы Мышильды в целом соответствует внешнему виду реальной мыши, то ее сын, семиголовый Мышиный Король, — персонаж явно фантастический, и в его образе можно выделить следующие качества:
это хтоническое (порожденное землей) существо;
в силу этого Мышиный Король становится фигурой, персонифицирующей хаос. Известно, что в архаической картине мира остаточный хаос воплощают существа чудовищного облика и больших размеров, символизирующие «первичную природу до ее овладения культурным человеком и вместе с тем стадию изначальной дикости».
Противостоит же Мышиному Королю именно расположенный на среднем уровне антропогенный мир. Его главный противник — Щелкунчик — представляет собой игрушечного «человечка», купленного, чтобы «аккуратно разгрызать твердые орехи». Конфликт Щелкунчика и Мышиного Короля — это, соответственно, конфликт древних природных сил и «нового», рукотворного артефакта/создателя артефактов.
Конфликт между средним и нижним миром связан с фигурой заглавного героя сказки. У Щелкунчика, как и у многих героев Гофмана (Саламандр/архивариус Лингорст, адвокат Коппелиус/Песочный человек), есть две ипостаси. Вопервых, это механизм, предназначенный для щелканья орехов и подаренный родителями детям на Рождество. Во-вторых, у этого героя есть и человеческая «версия» — он сын Кристофа-Захариуса.
Дроссельмейера, «мастера игрушек, резчика по дереву, лакировщика и позолотчика». Здесь Гофман фактически использует представления об оборотничестве, заменяя, однако, зооморфную ипостась героя механической. Щелкунчик, с одной стороны, — сын ремесленника, то есть человека, изготовляющего механизмы, в перспективе наследующий профессию отца; с другой стороны — плод ремесленного труда, артефакт. В обоих случаях этого героя характеризует выраженная принадлежность к миру культуры, оппозиционному природному.
Конфликт природного и антропогенного мира, оборачивающийся конфликтом хаоса и порядка, — также нетипичное для немецкой романтической традиции художественное решение. В целом отношение к природному миру у романтиков преемственно по отношению к руссоистской философии. «Мировоззрение, объявившее природу высшей субстанцией мира» [1, с. 70], восходит именно к Руссо, в положительном ключе противопоставившего природу «испорченной» цивилизации. Романтики не только развивают идеи Руссо, но и приходят к пониманию «запредельной, высшей, божественной сущности природы.
Верхний уровень пространства, как и нижний, в сказке «Щелкунчик» присутствует только в «романтическом» ее варианте. После победы над Мышиным Королем Щелкунчик ведет Мари наверх (они поднимаются по лестнице через рукав шубы) и показывает ей «кукольное царство"]. Его столица Конфетенбург, где Щелкунчика называют «принцем» [2, 76], — ключевой топос верхнего мира.
Во-первых, в силу своего статуса столицы. Во-вторых, именно в Конфетенбурге возможен предельно иронично оформленный, но все же контакт с трансцендентным. В качестве высшей силы выступает «кондитер» [2: 77]. Образ верхнего мира в сказке Гофмана тесно связан с идеей Золотого века в раннеромантических произведениях, с той лишь разницей, что Золотой век удален от героев Новалиса и Тика во времени, а «кукольное царство» — в первую очередь в пространстве.
Момент сопряжения хаоса и космоса, «обнаружения сверхреального в реальном» [1,12] — рождественская ночь. Рождество — праздник, в котором христианская традиция соединилась с более древним, языческим празднованием зимнего солнцеворота. Солнцеворот в архаической картине мира является одной из важных, энергетически насыщенных точек на шкале времени, когда происходит очищение и обновление мира В финале сказки можно наблюдать наступление Золотого века, когда Мари становится «королевой в стране, где … ты всюду увидишь сверкающие цукатные рощи, прозрачные марципановые замки — словом, всякие чудеса и диковинки» [2: 84]. Гофман в своей сказке обращается к временной модели Новалиса (Золотой век — Железный век — Золотой век), и такое художественное решение включает в себя чрезвычайно важный элемент иронии, на котором следует остановиться особо.
Ф. П. Федоров пишет об этой черте каприччио и сказок Гофмана: «Гофмановское вечное блаженство есть блаженство, даруемое не реальностью, не историей, а игрой, карнавалом. Строя вечное блаженство, Гофман тем не менее убеждает не доверять обретенному его героями вечному блаженству, не доверять построенному Золотому веку. Дело в том, что в гофмановский Золотой век фантасмагорически введен быт, Золотой век наполнен «конечными» вещами; в достигнутом «бесконечном», в каждой его частице вопиет, топорщится конечное; в царство духа предусмотрительно захвачена материя; в Золотом веке растворен вполне конкретный современный быт; Золотой век выглядит идеальным бытовым веком; идеальные миры, к которым устремлены гофмановские герои, недаром именуются «усадьбами», «поместьями», «именьями». Самый разительный и самый знаменитый пример — «именье», даруемое Проспером.
АльпанусомБальтазару («Крошка Цахес»)" [11: 103−104]; «Воздвигнутый Гофманом Золотой век тронут иронией» [11: 105].
Еще одна осуществляемая Гофманом инверсия касается оппозиции детского и взрослого. Детство, наряду с природой, имеет особую ценность в философии руссоизма, поскольку оно связано с чистотой и неиспорченностью.
В сказке «Щелкунчик» акценты расставлены следующим образом. То, что для ее героев — в первую очередь Мари, а также Щелкунчика, крестного Дроссельмейера — является «ожиданием», связано с пребыванием героини в фазе детства. «Свершением» же становится свадьба Мари и «молодого Дроссельмейера» [2: 83]. В финале сказки Мари, соответственно, выходит из статуса ребенка и вступает во взрослую жизнь. Становясь королевой волшебной страны, Мари обеспечивает тем самым наступление вечности — «гармонического, исполненного истины, красоты и блага, идеального миросостояния» [2: 117], но с возвращением в детство «свершение» у Гофмана не связано. Детское и взрослое здесь — по сравнению с раннеромантической прозой — меняются местами.
Таким образом, мы отмечаем в сказке Гофмана многочисленные точки полемики с творческим наследием раннего романтизма. Характеризуя авторскую иронию в «Щелкунчике», более правильно говорить не о том, что она направлена прежде всего на несостоятельные просветительские идеи и на героев Просвещения, а о ее направленности на раннеромантическую картину мира, с которой Э.Т. А. Гофмана связывают сложные отношения притяжения и отталкивания.
Заключение
.
Романтическое движение в литературе также породило поджанр, темный романтизм. В то время как романтизм сам по себе фокусировался на красоте и «миросозерцании» жизни, темный романтизм фокусировался главным образом на трагедиях и ужасе. Хотя поджанр романтизма, темный романтизм оказался почти противоположностью самого романтизма. Этот поджанр был скорее расширением американского романтизма в литературе, который позже распространился на другие части мира. Некоторые популярные произведения темного романтизма включают в себя те, что были Уильямом Блейком и Эдгаром Алланом По. В России этот тип романтизма получил название готики.
В целом, можно сказать, что романтическое движение, оказавшее влияние на литературу, восстановило надежду в человечестве; надежда на то, что не все может быть механизировано и сделано безжизненным.
Романтизм учил людей, как испытывать удовольствие в мелочах жизни, мыслить из коробки, мечтать и исследовать. В настоящее время романтизм, определение которого было сведено к женским романам, восстановит утраченные позиции. Не все можно рассматривать с практическим подходом, не все должно быть логичным. Возвращаясь к верованиям романтизма, можно, по сути, быть в состоянии вернуть к жизни ту маленькую надежду, малое желание мечтать и верить, и сделать жизнь немного более красочной.
Тем не менее в произведениях Э. Т. А. Гофмана речь идет не о сильных чувствах или о столкновении реальности и ирреальности, но об обыгрывании реальности на стыке двух миров. Это приводит к тому, что читатель находится в ситуации противопоставления правды и вымысла, разума и чувств.
Говоря о романтизме Э. Т. А. Гофмана. Приходится говорить о «темном романтизме» как способе передаче действительности, где человек сталкивается с ирреальным в реальной жизни, а его мысли и чувства расположены на пограничье между сном и явью.
Герой Гофмана всегда помещен в ситуацию сна или сумасшествия и обречен на противостояние с окружающей действительностью. Он не бунтарь, но помещен в романтическую среду насильно, что ведет к изменению его статуса и отторжение другими людьми.
Список литературы
1. Средства массовой информации России: Учеб.
пособие для студентов вузов / М. И. Алексеева, Л. Д. Болотова, Е. Л. Вартанова и др.; под ред. Я. Н. Засурского. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Аспект Пресс, 2011. — 259 с.
2. Белл Д. Социальные рамки информационного общества //Новая технократическая волна на Западе.
М., 1986. — 362 с.
3. Балмаева, С. Д. Медиаконвергенция и мультимедийная журналистика / С. Д. Балмаева. Екатеринбург, 2010. — 146 с.
4. Вартанова, Е. Л. К чему ведет конвергенция СМИ? /.
Е. JI. Вартанова // Развитие информационного общества в России. Том 1: Теория и практика. СПб.
: Изд-во Санкт-Петербургского ун-та, 2001. — С. 157−164.
5. Вартанова Е. Л. Конвергенция в электронных СМИ: методики преподавания — М.: МГУ им. М. В. Ломоносова, Некоммерческое партнерство факультетов журналистики, 2007. — 27 с.
6. Вартанова Е. Л. Медиаэкономика зарубежных стран. /.
Е. Л. Вартанова. ;
М.: Аспект Пресс, 2003. — 413 с.
7. Ворошилов, В. В. Журналистика: История журналистики; История журналистики зарубежных стран; Техника и технология СМИ и др.: учебник для вузов / В.
В. Ворошилов. Изд. 6-е, перераб., доп. ;
М. :Кно.
Рус МЦФЭР, 2009. — 496 с.
8. Грабельников, А. А. Массовая информация в России: от первой газеты до информационного общества: монография / А. А. Грабельников. М.: Изд-во РУДН, 2001.-330 с.
9. Дзялошинский И. Инновационная журналистика: модноесловосочетаниеили путь развития СМИ. // Журнал «Телецентр», 2007 — С.49−52.
10. Журналистика и конвергенция: почему и как традици-онные СМИ превращаются в мультимедийные / под ред. А. Г. Качкаевой. — М., 2010. — 220 с.
11. Засурский Я. Н. Журналистика и мир на рубеже тысячелетий // От книги до Интернета. — М.: Издательство Московского университета., 2001. — 312 с.
12. Интернет-журналистика: учеб.
пособие для студентов вузов, обучающихся по специальности «Журналистика» / А. Калмыков, Л. Коханова. — М. ЮНИТИ-ДАНА, 2005 — 383 с.
13. Кастельс, М. Галактика Интернет: размышления об Интернете, бизнесе и обществе / М. Кастельс; пер. с англ. А.
Матвеева; под ред. B. Харитонова. — Екатеринбург: У-Фактория (при участии изд-ва Гуманитарного ун-та), 2004. — 328 с.
14. Кастельс, М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура / М. Кастельс; пер. с англ.; под научн. ред. О. И.
Шкратана. — М. :
ГУ ВШЭ, 2000. — 608 с.
15. Калмыков А. А. Интернет-журналистика в системе СМИ: становление, развитие, профессионализация / Дисс. доктора филол. наук. М., 2009. — С.140.
16. Качкаева А. Г. Журналистика и конвергенция: почему и как традиционные СМИ превращаются в мультимедийные//А. Г. Качкаева. — М, 2010. — 200 с.
17. Лозовский, Б. Н. Журналистика: краткий словарь / Б. Н. Лозовский. — Екатеринбург: Изд-во Урал, ун-та, 2004. — 116 с.
18. Лукина М. М. Трансформации журналистского текста в условиях Интернет-среды/ М. М. Лукина //Вестник Моск.
ун-та. СМИ в пространстве Интернета — М., МГУ, 2005. — 87 с.
19. Лукина М. М. СМИ в домене Ру: хроника, цифры и типы // Вестник Московского университета, сер. 10 — Журналистика. — 2001.-№ 6.С.
71.
20. Мартынов Д. В, Оськин А. В. Интернет и пресса / Д. В Мартынов, А. В. Оськин — М.: ИД «Собеседник», 2010 — 216 стр.
21. Общие и специфические свойства Интернет-СМИ // Лукина М. М., Фомичева И. Д., СМИ в пространстве Интернета, — Серия «Интернет-журналистика», выпуск 1, — М.: 2005. — с. 47 — 51.
22. Тодоров Н.
ВВЕДЕНИЕ
В ФАНТАСТИЧЕСКУЮ ЛИТЕРАТУРУ / перевод с французского Б. Нарумова. М.: Дом интеллектуальной книги, 1997. (Introduction à la littérature fantastique, Seuil 1970).
