Виктимология: учение о жертве

Министерство общего образования РФ Курсовая работа

Виктимология: учение о жертве

• Введение 3
• 1. Современная виктимология: определение и направления развития 4
• 2. Общая характеристика виктимности 5
• 3. Понятие жертвы преступления 13
• 4. Виктимные девиации: классификация жертв преступлений 19
• 5. Виктимность: пути решения проблемы 26
• 6. Понятие и значение виктимологической статистики 28
• Выводы 34
• Литература 38

Анализируя эволюцию человеческого общества, все больше приходишь к выводу, что преступность либо увеличивалась, либо уменьшалась в зависимости от состояния общества, его социальной, экономической, политической стабильности или же, наоборот, нестабильности. Именно последнее — социальная нестабильность в обществе — вызывает рост преступности. Всплеск преступности всегда предшествует значительному социальному потрясению любого общества. И это наглядно демонстрируется нашей реальностью.

Преступность — это параметр, по которому можно судить о состоянии общественного организма.

Уже давно не секрет, что осуществление социально-политических и социально-экономических реформ в России, и не только у нас, сопровождается крайне негативными экономическими и социальными последствиями: спад производства, увеличение безработицы, инфляция, кризис межличностных отношений и т. д. Одним из этих последствий является усиление социального отклонения от норм права. Это находит свое отражение в увеличении преступности.

Отметим, что рост преступности, в том числе в ее организованных формах, давно превратился в глобальную проблему. Если рассматривать структуру и динамику преступности, то она характеризуется непринципиальными изменениями, и даже в периоды заметного увеличения количества регистрируемых преступлений качественные характеристики ее существенно не менялись.

1. Современная виктимология: определение и направления развития

Виктимология сегодня — это развивающееся комплексное учение о лицах, находящихся в кризисном состоянии (жертвы преступлений, стихийных бедствий, катастроф, экономического и политического отчуждения, беженцы, социальные организации и пр.), и мерах помощи таким жертвам.

По нашему мнению, современная виктимология как специальная социологическая теория осуществляет «сквозной» комплексный анализ феномена жертвы, исходя из теоретических представлений и моделей, первоначально разработанных в сфере иных социальных дисциплин (права, криминологии, политологии, теории государственного управления, социальной работы, конфликтологии, социологии отклоняющегося поведения) [9, 72−73].

Уникальность виктимологии состоит в ее комплексном сфокусированном подходе к изучению популяций и кризисных явлений, лишь отчасти изучавшихся ранее в рамках конкретных социальных наук. Тезис о том, что виктимология как одна из наук о человеке изучает поведение, отклоняющееся от нормы безопасности, имеет достаточное число сторонников среди обществоведов.

По сути дела, данная дисциплина служит осмыслению новых взаимоотношений и динамических связей между жертвами и социально опасными проявлениями среды обитания, интегрируя воедино лучшие достижения традиционных, устоявшихся учений.

Современная виктимология реализуется в нескольких направлениях:

1. Общая «фундаментальная» теория виктимологии, описывающая феномен жертвы социально опасного проявления, его зависимости от социума и взаимосвязи с иными социальными институтами и процессами. При этом развитие общей теории виктимологии ведется, в свою очередь, по двум направлениям:

первое исследует историю виктимности и виктимизации, анализирует закономерности их происхождения и развития вслед за сменой основных социальных переменных, учитывая относительную самостоятельность феномена виктимности как формы реализации девиантной активности;

второе изучает состояние виктимности как социального процесса (анализ взаимодействия виктимности и общества) и как индивидуального проявления отклоняющегося поведения посредством общетеоретического обобщения данных, полученных теориями среднего уровня.

2. Частные виктимологические теории среднего уровня (криминальная виктимология, деликтная виктимология, травматическая виктимология и др.).

3. Прикладная виктимология — виктимологическая техника (эмпирический анализ, разработка и внедрение специальных техник превентивной работы с жертвами, технологий социальной поддержки, механизмов реституции и компенсации, страховых технологий и пр.).

2. Общая характеристика виктимности

В настоящее время существуют два подхода к формулировке основных понятий учения о жертве преступления. Первый, сциентистский, основывается:

на формально-логическом анализе существующих воззрений и определений иных авторов;

на выборе наиболее подходящего определения, соответствующего ориентациям и гипотезам самого исследователя;

на его анализе, совершенствовании и дополнении («привнесении чего-то нового»), который завершается предложением собственной системы.

Второй (нормативно-содержательный) предполагает вычленение «главного», универсального понятия системы научных знаний, его анализ и использование в качестве базиса построения научной теории, ее аксиом и закономерностей.

Так, известный польский криминолог Брунон Холыст в свое время в качестве основного конститутивного понятия теории криминальной виктимологии предложил использовать понятие виктимогенного потенциала, включающего в себя:

а) состояние индивидуальной и групповой виктимизации в конкретный исторический момент;

б) процесс виктимизации;

в) виктимологическую стимуляцию;

г) функциональный механизм соотношения: «жертва-виновник преступления».

По мнению Б. Холыста, виктимогенный потенциал представляет собой такую систему свойств индивида, группы или организации, которая создает опасность совершения преступных действий. По его мнению, «виктимогенный потенциал или виктимологическая дисфункция является видом внутренней неадекватности элементов культурного стандарта — как в статическом, так и в динамическом состоянии» [41, 73—74].

Нетрудно заметить, что понятие виктимогенного потенциала во многом совпадает с характеристиками криминогенности того или иного явления. Между тем система виктимологических понятий является отличной от понятий криминологии в силу того, что жертва преступления есть самостоятельный феномен, не сводимый только и исключительно к элементу и характеристике криминогенного комплекса.

По мнению некоторых авторов, центральным элементом в системе понятий криминальной виктимологии должна быть виктимность.

Виктимология — это межотраслевая, научная, практическая и учебная дисциплина, изучающая виктимность во всех ее проявлениях в целях совершенствования борьбы с преступностью" [40, 112].

Анализ виктимности и ее составляющих позволяет глубже понять феномен жертвы, разработать необходимые и социально обоснованные меры по виктимологической профилактике правонарушений.

Виктимность является специальным предметом в целях выяснения основного вопроса виктимологии, в силу каких причин и при наличии каких условий некоторые лица становятся жертвами преступлений, в то время как других эта опасность минует.

В работах отечественных виктимологов виктимность в наиболее обобщенном виде характеризуется как системное универсальное свойство организованной материи становиться жертвой преступления в определенных конкретно исторических условиях [34, 14].

Виктимность можно рассматривать как:

определенное функционально зависимое от преступности явление;

образ действий определенного лица;

индивидуальная (описывающая потенциальную возможность лица стать или становиться жертвой преступления);

видовая (характеризующая жертв определенных групп преступлений);

групповая (определяющаяся ролевыми, социальными, демографическими, биофизическими качествами и характеристиками жертв преступлений);

массовая (как наличие реальной или потенциальной возможности для определенной социальной группы становиться жертвой преступлений или злоупотребления властью);

характерологическая и поведенческая особенность жертвы преступления.

Некоторые ученые выделяют два конститутивных типа виктимности: личностную (как объективно существующее у человека качество, выражающееся в субъективной способности некоторых индивидуумов в силу образовавшихся у них совокупности психологических свойств становиться жертвами определенного вида преступлений в условиях, когда имелась реальная и очевидная для обыденного сознания возможность избежать этого) и ролевую (как объективно существующую в данных условиях жизнедеятельности характеристику некоторых социальных ролей, выражающуюся в опасности для лиц, их исполняющих, независимо от своих личностных качеств подвергнуться определенному виду преступных посягательств лишь в силу исполнения такой роли) [17, 25−26].

На основании вышеперечисленного можно отметить, что в определениях виктимности, данных разными авторами, есть разнобой. Данный недостаток, впрочем, легко снимается при попытке определения криминальной виктимности через социально-отклоняющуюся активность субъекта [37,11], через совокупность отклонений от безопасного поведения, от безопасного образа, стиля жизни, ведущую к повышенной уязвимости, доступности, привлекательности такого субъекта для правонарушителя.

Было бы естественным в связи с этим попытаться проанализировать общетеоретическое содержание основного понятия виктимологии — виктимности.

Изучение криминальными виктимологами свойств субъекта, объекта, среды и тех звеньев, которые оприходуют их криминальное взаимодействие, приводит к выводу, что понятие виктимности следует рассматривать как свойство отклоняющейся от норм безопасности активности личности, что ведет к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления. Указанное соционормативное понимание виктимности зиждется на определении безопасного поведения, на презюмировании существования «виктимологической» нормы.

Но каким образом можно определить, что такое норма безопасного поведения?

Для ответа на этот вопрос логически правильно было бы определить состояние социальной безопасности и свойственные ему нормативные регуляторы и через них — охарактеризовать виктимные отклонения от подобного рода норм.

Безопасность как состояние либо качество защищенности от реальных либо потенциальных угроз, страха, неуверенности, депривации и иных лишений играет важную роль в современной концепции миропонимания.

Гарантии безопасности — естественная потребность каждого человека, да и общества в целом. Усиление эффективности Хельсинского процесса в упрочнении безопасности в Европе и мире в общечеловеческом, политическом, военном, экономическом смыслах подчеркивалось многими участниками Лиссабонского 1996 года саммита стран членов ОБСЕ, посвященного разработке модели общей и всеобъемлющей безопасности для Европы XXI века.

История познания нормы социального (в том числе и безопасного) поведения чревата многочисленными перипетиями. С традиционной, легалистской точки зрения ее и как таковой вовсе не существует, — есть история развития общества, которая и детерминирует понятие нормы и отклонения от нее в конкретном политико-правовом континууме.

Процесс познания социальных норм и отклонений как проявлений социальной формы описан многими учеными. В работах В. Я. Афанасьева, Я. И. Гилинского, В. Н. Кудрявцева, П. Сорокина, А. М. Яковлева и других выдающихся специалистов мы сталкиваемся с анализом девиаций, попытками охарактеризовать их сущность и значение, с построением системно-логических оснований социологии отклоняющегося поведения как специальной социологической теории. Нет нужды останавливаться на описании всего разнообразия подходов к понятию девиации: здесь мы рискуем отойти от главного, — девиация трактуется как отступление от нормы, норма же предполагается нам понятием данным и достаточно устоявшимся в конкретном обществе, социальной группе.

Девиация с трудом поддается определению, что связано с многообразием социальных ожиданий, которые часто представляются спорными. Эти ожидания могут быть неясными, меняющимися со временем, кроме того, на основе разных культур могут формироваться разные социальные ожидания. С учетом этих проблем социологи определяют девиацию как поведение, которое считается отклонением от норм группы и влечет за собой изоляцию, лечение, исправление или другое наказание [39, 239].

Попытки познания норм безопасного поведения в обыденном смысле как среднестатистических, устоявшихся правил и принципов социальной активности, которые выражаются в абсолютной приспособленности и адаптированности к окружающей среде, также не дадут ожидаемого результата. В таком контексте лишь нравственная ненормальность лиц, прячущих себя в «башне из слоновой кости», будет являться нормой.

По сути дела, безопасное поведение связано с сохранением и поддержанием родовой человеческой сущности в противовес дегуманизированным и деструктивным энтропийным тенденциям. «Человечество обречено вечным и безграничным возможностям злой воли (произвола) противопоставлять добрую волю, то есть волю, согласованную с законами природы. Иного способа достижения безопасности не существует», — писал, рассматривая проблемы криминологической безопасности, А. Н. Костенко [19, 337]. По нашему мнению, такая родовая человеческая сущность, выражается в творческом характере жизнедеятельности, способностях к самоотдаче и любви, являясь нормой безопасного поведения.

Понимая «отрыв от родовой сущности» отклонением от нормального поведения, можно согласиться с Б. С. Братусем. По его мнению, смысловыми условиями и критериями аномального развития (и, наверное, в значительной мере отклоняющегося поведения) следует считать: «отношение к человеку как к средству, как к конечной, заранее определимой вещи (центральное системообразующее отношение); эгоцентризм и неспособность к самоотдаче и любви; причинно обусловленный, подчиняющийся внешним обстоятельствам характер жизнедеятельности; отсутствие или слабую выраженность потребности в позитивной свободе; неспособность к свободному волепроявлению, самопроектированию своего будущего; неверие в свои возможности; отсутствие или крайне слабую внутреннюю ответственность перед собой и другими, прошлыми и будущими поколениями; отсутствие стремления к обретению сквозного общего смысла своей жизни» [6, 51].

В этой связи виктимность как способность субъекта становиться жертвой социально-опасного проявления и выступает в ее общетеоретическом понимании как явление социальное (статусные характеристики ролевых жертв и поведенческие отклонения от норм безопасности), психическое (патологическая виктимность, страх перед преступностью и иными аномалиями) и моральное (интериоризация виктимогенных норм, правил поведения виктимной и преступной субкультуры, самоопределение себя как жертвы).

Виктимность, как и любой иной вид девиаций, определяется соотношением демографических и социально-ролевых факторов, ориентирующих индивида (социальную группу) на удовлетворение определенных потребностей безопасного поведения с заданными обществом возможностями их удовлетворения, равно как и иными общими политическими, социальными и экономическими условиями жизнедеятельности общества.

Индивидуальная виктимность понимается как отклонение от норм безопасного поведения, от процесса самосохранения человека (общности) детерминируется также антагонизмом между уровнями признания (социальный аспект), возможностей (психический аспект) и притязаний (моральный аспект).

Таким образом, теоретически весьма привлекательной выглядит высказанная В. П. Коноваловым идея о том, что понятие виктимности как свойства отклоняющейся от норм безопасности активности личности, приводящего к повышенной уязвимости, доступности и привлекательности жертвы социально опасного проявления, зиждется на определении безопасного поведения, на определении «виктимологической» нормы.

Провоцирующее поведение хулигана, виктимные перцепции и страхи правопослушного населения, ритуальная виктимность социальной общности — есть ни что иное, как отклонения от общечеловеческой системы ценностей, признающей безопасность и свободное развитие личности основным условием формирования нормального общества.

Выше мы характеризовали виктимность как отклонение от норм безопасного поведения, реализующееся в совокупности социальных, психических и моральных проявлений. Упор на поведенческую характеристику виктимности уже встречался в отечественной криминологии. Так, Г. В. Антонов-Романовский и А. А. Лютов еще в начале 80-х годов предприняли попытку определить виктимность поведения через описание социальной ситуации, в которой лицо своими действиями подвергает себя опасности стать жертвой преступления [Антонов-Романовский Г. В., Лютов А. А. Виктимность и нравственность, 40].

Подводя итоги сказанному, отметим, что одно лишь поведение в процессе совершения преступления не может служить классификационным критерием определения видов и характеристик виктимности. Личность человека — сложное образование, не сводимое исключительно к единовременным проявлениям социальной активности. В основе подобных классификаций должна лежать деятельность личности, ее социальные роли, психический и энергетический потенциал.

3. Понятие жертвы преступления

В современной юридической и социологической литературе достаточно долгое время шли дебаты об определении понятия жертвы преступления.

Ряд авторов, основываясь на положениях действующего уголовно-процессуального законодательства и материального права, утверждали, что жертвой преступления может быть только физическое лицо, которым преступлением причинен моральный, физический или имущественный вред (т.н. узкое, операциональное определение жертвы) [22, 40—42].

Например, канадская ученая М. Бариль определяет жертву как лицо (или группу лиц), перенесшее непосредственно посягательство на свои основные права со стороны другого лица (или группы лиц), действующего сознательно.

Жертва преступления определяется и как любое лицо (социальную группу, институт, общность), которому причинен вред или повреждения другим лицом, которое ощущает себя потерпевшим, сообщает об этом публично, нормативно верифицировано как потерпевший и, следовательно, имеет право на получение помощи от государственных, общественных или частных служб.

Подобное понимание жертвы преступления обосновывается следующими соображениями.

«Учреждения, корпорации, коммерческие предприятия и группы людей могут быть также виктимизированы и законно приобрести статус жертвы», — писал в одной из своих последних работ Э. Виано [2, 182].

Структурно определение жертвы преступления состоит из следующих элементов: объекта, объективно и субъективно связанного с ним источника причиненного вреда и самого вреда.

Ранее было выяснено, что жертвой преступления могут выступать как физические, так и юридические лица (социальные общности), которым непосредственно был причинен ущерб преступлением, девианты в преступлениях без жертв (первичная жертва), а также члены семьи, близкие лица, родственники, иждивенцы первичных жертв (рикошетные жертвы).

Представляется не только ненаучным, но и попросту безнравственным, исключать рикошетных жертв и субъектов преступлений без жертв из совокупности объектов, охватываемых понятием «жертва преступления» по тем основаниям, что первые только опосредованно связаны с преступлением, а вторые, мол, сами своим поведением создали неблагоприятные последствия, приведшие к криминальному результату (например, преступления, связанные с немедицинским употреблением наркотиков).

Рикошетные жертвы испытывают такие же страдания и проявляют такие же симптомы психологических затруднений, как и первичные жертвы. Члены семей жертв убийств, партнеры и супруги изнасилованных женщин, родители ограбленных подростков, родственники потерпевших от краж и иных преступлений описывают сходные психологические симптомы от непрямой виктимизации так же, как и прямые жертвы.

Однако посттравматический стресс, гнев, униженность, страх и депрессия являются спутниками виктимизации рикошетных жертв точно так же, как и прямых жертв. И не помнить об этом, декларируя принципы защиты гражданских прав и свобод в государстве, нельзя.

Таким образом, с криминологической точки зрения в круг лиц, относимых к жертвам преступлений, следовало бы также включить не только субъектов, которым был непосредственно причинен ущерб преступлением, но и тех, чье законное благо было поставлено преступлением (или покушением на него) под угрозу.

Вообще, согласно данным ученых криминалистов, число предусмотренных уголовным законом преступлений, причиняющих ущерб психической неприкосновенности личности, составляет около 70% [14, 20]. Известно, что психологические последствия преступления могут носить непосредственный, краткосрочный и долгосрочный характер.

Непосредственные реакции жертвы на совершенное в отношении нее преступление выражаются в шоке, отрицании, гневе, озлоблении, депрессии и ощущениях незащищенности, изолированности, никому ненужности (т.н. синдром посттравматического стресса). Эти симптомы обычно длятся от нескольких часов до нескольких суток. В течение нескольких недель после пребывания жертвой потерпевшие указывают на изменения сознания, фобии, боли, переполненность негативными эмоциями.

Жертвы зачастую указывают на переполненность чувством вины, потерю самоуважения, снижение самооценки, беспомощность, депрессию. Они также могут испытывать вновь ощущение участия в преступлении в форме кошмаров или маний. В течение этого периода жертвы описывают возникающие у них страхи одиночества, боязнь быть похищенным, а также ощущение того, что преступление в отношении них вновь совершится.

Несмотря на то, что большинство из этих симптомов исчезает с течением времени, многие жертвы свидетельствуют о наличии у них долгосрочных психологических реакций на преступление: заниженной самооценки, депрессии, тревожности, трудностей в интимных отношениях.

По данным немецких виктимологов, у лиц, ставших жертвами ограблений или краж со взломом, наблюдаются такие симптомы: нервозность — 86% и 81%; истерический плач — 78% и 60%; страх — 75% и 70%; шок — 50% и 38%; нарушения памяти — 20% и 5%; гнев — 38% и 42% [23, 26].

Сходные психологические реакции наблюдаются и у рикошетных жертв. Так, телефонный опрос 12 500 респондентов жителей США показал, что 2,8% выборки были членами семьи жертв убийства, 3,7% были отдаленными родственниками убитых, а 2,7% — близкими друзьями убитых.

Таким образом, 9,3% выборки составили лица, явившиеся рикошетными жертвами умышленных убийств. Анализ психологических реакций этих рикошетных жертв показал, что 23,4% из них испытывали полноценный синдром посттравматического стресса, около 40% соответствовали показателям синдрома посттравматического стресса хотя бы по одному диагностическому критерию [1, 124].

С точки зрения криминальной виктимологии жертвой преступления признается только лицо, пострадавшее от запрещенного национальным уголовным законом деяния (действия или бездействия).

«Связанность» понятия жертвы преступления формальными рамками уголовно-правовых явлений четче ограничивает предмет криминальной виктимологии. Это позволяет проникнуть в сущность проблемы жертв преступлений.

Преступник, преступление и жертва связаны друг с другом сложной системой взаимоотношений.

С одной стороны, виктимизация жертвы может быть определена самим состоянием и/или отклоняющимся, провоцирующим поведением жертвы. Анализ связей взаимодействия, контроля, отношений между преступником и его жертвой помогает выяснить сущность и содержание отдельных элементов механизма преступного поведения, определить основные поведенческие характеристики виктимности.

«Жертву преступления следует рассматривать как фактор, генетически и динамически влияющий на преступность», — писал Ежи Бафия [5,105].

Взаимосвязь между преступлением и жертвой с неизбежностью приводит к определенным последствиям (причиняемому жертве и системе связанных с ней отношений вреду). В юридической литературе все виды преступного вреда, в зависимости от характера и механизма нарушения общественного отношения, подразделяются на несколько типов.

Так, вызываемые преступным действием изменения С. В. Землюковым подразделяются на четыре типа.

Первый тип вредного изменения объекта посягательства характеризуется утратой материального или нематериального блага. Это вредное изменение возникает при совершении разрушающего действия. Второй тип вредного изменения состоит в определении вредного состояния, положения. Третий тип вредных изменений объекта посягательства состоит в осуществлении запрещенной законом деятельности, результатом которой является создание (производство) вредных для общества запрещенных продуктов. Четвертый тип вредного изменения состоит в недостижении (ненаступлении) общественно-полезного блага. [14, 16].

Соответственно, при преступном бездействии первый тип состоит в том, что воздержание лица от совершения результативного общественно-полезного действия не приводит к появлению общественно-полезного результата, определенного обязанностью. Ненаступление общественно-необходимого блага как объекта соответствующего общественного отношения приводит к тому, что отношение теряет свою социальную значимость, прерывается. Второй тип вредных изменений происходит при воздержании субъекта отношения от совершения сохраняющих, подавляющих и пресекающих действий. Этим допускается возникновение вредных изменений либо продолжение их развития. Вследствие этого происходит утрата или повреждение общественно-полезного блага как объекта этого отношения [14, 17].

Указанные изменения могут быть связаны с причинением ущерба физическому здоровью жертвы, материальными потерями, с психическими травмами, с дезадаптацией и десоциализацией жертвы преступления.

Проблема причинения вреда физическому здоровью, телесной и психической неприкосновенности жертвы, анализ характеристик материального ущерба достаточно глубоко исследованы в теории уголовного права и криминологии.

Так, физический ущерб, помимо причинения вреда телесной неприкосновенности лица, подвергшегося криминальному нападению, может включать: увеличение адреналина в крови жертвы, повышение давления, судороги, слезливость, сухость во рту, переживание событий в замедленном темпе, ухудшение работы органов чувств, потерю аппетита, мускульного тонуса, насморк, снижение либидо:

В наиболее общем виде подвергались криминологическому анализу и такие моральные последствия преступления, как психические переживания, психологический стресс, посттравматические стрессовые расстройства (эмоционально-волевые расстройства: чувство утраты, беспомощности, безнадежности, чувство унижения, опущенности, ощущение неадекватности происшедшего потребностям и установкам потерпевшего), психические болезни и акцентуации.

По данным американских психиатров, всего лишь 10% жертв сексуального насилия не проявляют никакого нарушения своего поведения после совершения преступления. Поведение 55% жертв умеренно изменено, и деятельность 35% жертв сопровождается серьезной дезадаптацией.

Спустя несколько месяцев после нападения 45% женщин каким-то образом способны адаптироваться к жизни; 55% жертв испытывают длительные воздействия травмы.

Согласно данным немецких криминологов, «жертвы переживают три стадии травмирования:

— реакция на происшедшее и ее развитие;

— осознание понесенного ущерба;

— поиск выхода.

Для первой стадии травмирования характерны шок, сомнения и т. п., для второй — страх огорчение, гнев. На третьей стадии жертва «вытесняет» нанесенный ей психический вред, направляя свою энергию на другие сферы деятельности" [23, 27].

К сожалению, в отечественной литературе проблемы дезадаптированности жертвы преступления, которая не в состоянии ни с чем справиться после совершенного на нее нападения, привлекали несколько меньшее внимание.

Немудрено, что дезадаптивное отклоняющееся поведение является как предпосылкой и следствием виктимности, так и предтечей будущей криминальной активности индивида. Приобретаемый опыт жертвы в социальных конфликтах ведет не только к рецидиву виктимности, но и к последующему преступному поведению. Не случайно в семьях несовершеннолетних, совершивших агрессивные преступления, наблюдается высокая доля родителей, грубо относившихся к своим детям: около 80% правонарушителей выросли в семьях, где им не уделялось должного внимания [28, 7], в 39 — 46% случаев в подобных семьях отмечались неоднократные агрессивные конфликты, сопровождавшиеся ссорами, оскорблениями, избиениями, применением телесных наказаний к подросткам [18, 61].

Подытоживая изложенное, отметим, что анализ науковедческих, статусных, поведенческих, нормативно-правовых оснований и характеристик определения потерпевших от преступлений дает основание утверждать, что жертвой преступления признается любое физическое лицо (социальная общность, организация), которому преступлением причинен физический, материальный или моральный ущерб.

4. Виктимные девиации: классификация жертв преступлений

Уже давно было замечено, что поведение преступника и его жертвы коррелируются, дополняя друг друга. Можно сказать, что они играют в одну игру в согласии с установленными в самом начале из взаимодействия правилами, и в данном случае не важно, осознается или нет сторонами конфликта знание правил и готовность им следовать. Девиантное поведение одного человека (группы лиц) создает объективные предпосылки для вхождения «в игру» новых лиц.

Гений и злодейство, преступность и виктимность — две стороны одной медали, теснейшим образом связанные и переплетенные друг с другом. Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений [2], рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.

В наиболее общем виде генезис агрессивных девиаций проявлялся как становление устойчивых типов агрессивного поведения, затем их дезорганизация в форме недостаточности для удовлетворения актуализируемых потребностей субъекта, которая выступает условием перехода к становлению иного, качественно отличного по мотивационному характеру и целевой направленности типа девиации.

Этапами генезиса являются:

дезадаптивная маргинальная активность — совершение импульсивных девиаций, находящихся под потенциальным контролем сознания;

формирование готовности к агрессивному поведению, усвоение агрессивных норм и правил поведения среды обитания, дезадаптивное конфликтогенное поведение — утилитарно-ситуативная агрессивная активность как средство выхода из типичного повторяющегося межличностного конфликта;

безнаказанное совершение утилитарно-ситуативных проступков, активное утверждение ранее усвоенных и подкрепляемых насильственных обычаев и правил поведения в повседневной деятельности субъекта — формирование агрессивно-установочного варианта поведения;

преобразование установки на агрессию как самоцель жизнедеятельности личности в рациональное агрессивное поведение, отличающееся целесообразностью, независимостью от конфликтной ситуации и инструментальной направленностью;

ретретистское поведение («уход в себя», суицидальная активность, алкоголизм, наркотизм), характеризующееся особой степенью дезадаптации личности, возникающей как результат вытеснения рациональности человеческой активности с целью поддержания гомеостаза «личность-среда обитания»

Таким образом, генезис девиантного поведения можно попытаться выразить в виде циклограммы (рис. 1):

Рис. 1. Развитие отклоняющегося поведения личности Импульсивные девиации как форма реакции на крайне негативные раздражители внешней среды, по сути дела, имеют природные предпосылки. Потребность в личной безопасности, детерминируемая оборонительным рефлексом (бессознательный уровень психической активности), в критической, конфликтной ситуации (представляющей реальную или мнимую угрозу для субъекта) может реализовываться в экспрессивных девиантных действиях, практически не обдумываемых субъектом.

Впоследствии, при частоте повторяемости однотипных критических ситуаций, безнаказанности актов девиантного поведения, сопровождающихся усвоением субъектом диктуемых культурой его общности правил разрешения конфликта, индивид начинает использовать конкретные девиантные способы разрешения конфликта в конкретной жизненной ситуации.

Девиация становится утилитарной формой реакции индивида на конкретную жизненную ситуацию. Так, избалованные дети, пытаясь получить что-либо от своих родителей, ведут себя неадекватно (громкий плач, истерика, замещенная агрессия и пр.) в случаях, когда знают, что именно эта форма поведения вызывала требуемые реакции от реципиентов девиации.

При накоплении опыта использования отклоняющегося поведения как средства разрешения или нейтрализации конфликта любые ситуации межличностного взаимодействия могут оцениваться субъектом как стимулы к демонстрации собственного привычного девиантного поведения, выступающего средством самоутверждения себя самого. Тогда же утилитарное использование девиаций может вызвать и отрицательную реакцию сообщества, ведущую к дезадаптации субъекта и, при определенных условиях, к усилению девиантных тенденций.

Длительность, безнаказанность и частота повторяемости девиаций ведет к усвоению полезности девиантного поведения уже не в связи с необходимостью обороны или позитивного разрешения конкретного конфликта, а в связи со сформировавшейся у лица установкой на девиантные действия как самоцели собственной деятельности (психология хулигана, домашнего тирана, готовых «взорваться» по поводу любых внешне не значимых посягательств на их самость — вот типичные формы реализации установочных девиаций). Такая девиация приобретает «личностный смысл» (А.Н. Леонтьев).

При дальнейшем подкреплении девиантных тенденций в образе жизни индивида вполне возможным является формирование у лица отношения к девиантному поведению не только как к вынужденному способу разрешения конфликтной ситуации либо как к самоцели жизнедеятельности, но и как к инструменту для достижения любой цели.

С психологической стороны подобное поведение характеризуется наличием сознательного расчета в целевом использовании девиации, полным отрицанием социально-приемлемых способов разрешения поставленной задачи, удовлетворения определенной потребности.

Рациональное девиантное поведение является высшим этапом генезиса девиаций, объединяя в себе как крайнюю осмысленность и бездуховность девиантных проступков, так и значительную степень десоциализации личности, ее практическую оторванность от социально-одобряемых связей и отношений. В общественной жизни подобные лица характеризуются крайним рационализмом, подсчитывая выгоду от своих поступков и действуя в соответствии с собственными правилами поведения «сильной» личности.

Вместе с тем рационализация человеческой активности имеет и свое продолжение. Используя свойство человеческой психики к вытеснению (З. Фрейд), рациональная личность, руководствуясь социокультурными установками общества, стремится к «снятию» аккумулируемых психических результатов рациональной активности. Возникает психологическая готовность к очищению, к подавлению собственных деструктивных тенденций их обращением на себя. Возникает ретретистская форма девиантной активности, реализующаяся в алкоголизации, наркотизме, суицидальных тенденциях и пр.

Усиление ретретистских форм социальной активности, ведя к деградации психики и личности в целом, понижает пороги торможения, ломая устоявшиеся запреты и стереотипы, приводя, соответственно, к усилению импульсивности и иррациональности человеческих девиаций.

Используя вышеприведенную схему генезиса девиантной активности и основываясь на тезисе о взаимосвязанности и взаимозависимости различного рода отклонений, рассмотрим генерализованный процесс взаимосвязи виктимных и преступных девиаций.

Таблица 1. Взаимосвязь виктимной активности и преступления

Так, установочное стремление к подавлению другой стороны в конфликте чаще всего вызывает импульсивные криминальные реакции. Провоцирующее рациональное поведение жертвы-преступника корреспондирует с утилитарно ситуативными преступлениями как средством ликвидации зачинщика конфликта. Алкоголизированная ретретистская активность жертвы служит классическим стимулом для установочных преступлений. Импульсивные страхи и подавленность — наилучший объект для рациональных преступников. Наконец, утилитарно-ситуативное навязывание моделей поведения, разрешения конкретного внутриличностного конфликта связано с ретретизмом как формой «ухода» в себя в «преступлениях без жертв». Указанные модели взаимодействий будут рассмотрены нами более подробно при анализе криминогенного значения виктимности.

Значимые проявления личности в различных сферах жизнедеятельности еще не характеризуют личность как целостность. Рациональная жертва-провокатор вполне может стать рецидивной жертвой в результате импульсивных реакций страха, вызванных агрессивным воздействием. Универсальным критерием таксономии жертв преступлений являются психологические свойства и качества личности.

В силу этого в зависимости от характеристики мотивации ведущей виктимной активности представляется возможным выделить следующие виды жертв преступлений:

1. Импульсивная жертва, характеризующаяся преобладающим бессознательным чувством страха, подавленностью реакций и рационального мышления на нападения правонарушителя (феномен Авеля).

2. Жертва с утилитарно-ситуативной активностью. Добровольные потерпевшие. Рецидивные, «застревающие» жертвы, в силу своей деятельности, статуса, неосмотрительности в ситуациях, требующих благоразумия, попадающие в криминальные ситуации.

3. Установочная жертва. Агрессивная жертва, «ходячая бомба», истероид, вызывающим поведением провоцирующий преступника на ответные действи.

4. Рациональная жертва. Жертва-провокатор, сама создающая ситуацию совершения преступления и сама попадающая в эту ловушку

5. Жертва с ретретистской активностью. Пассивный провокатор, который своим внешним видом, образом жизни, повышенной тревожностью и доступностью подталкивает преступников к совершению правонарушений.

Развитие моделей поведения жертв в указанном направлении открывает, на наш взгляд, определенные перспективы исследований взаимодействия преступника и его жертвы и познания новых закономерностей виктимизации населения.

5. Виктимность: пути решения проблемы

Хотелось бы верить, что когда-нибудь у нас в стране настанет день, когда руководитель силового подразделения на вопрос журналистов об актуальных задачах вверенной ему структуры сосредоточится не на «борьбе» с преступностью, а на защите и охране прав и законных интересов граждан.

Такая профессиональная идеология вырабатывается годами, но именно в этом ключе на сегодняшний день построено большинство международно-правовых документов, регламентирующих современные принципы виктимологической политики и организации обращения с жертвами преступлений.

«Международный пакт о гражданских и политических правах» в развитие идей Всеобщей декларации прав человека обстоятельно определил международные стандарты в области обеспечения прав жертв преступлений и жертв злоупотребления властью, а также гарантии их соблюдения, связанные с императивностью обеспечения прав и свобод любому лицу через эффективные средства правовой защиты.

Принятая ООН с целью оказания помощи правительствам и международному сообществу в их усилиях, направленных на обеспечение справедливости и представления доступа к правосудию жертв преступлений «Декларация основных принципов правосудия для жертв преступлений и злоупотребления властью», как было уже показано выше, послужила основным инструментом обеспечения международно-правовых стандартов в этой области.

Среди них особо важное значение имеют такие отправные положения, как:

справедливое обращение с жертвой преступления;

обеспечение жертве преступления доступа к механизмам правовой и административной защиты;

защита от запугивания и мести;

обеспечение права на представление необходимой информации;

использование неофициальных механизмов;

обеспечение права на реституцию, компенсацию и социальную помощь.

Наиболее значимым является принцип справедливого обращения с жертвой преступления, так как обеспечение справедливости является центральной проблемой осуществления правосудия в современном гражданском обществе.

Учитывая, что цели системы уголовного правосудия традиционно формулировались с точки зрения норм, касающихся отношений между государством и правонарушителем, сама современная система уголовной юстиции содействует только ухудшению проблем потерпевшего.

В этой связи нужно обращать больше внимания на причиненный потерпевшему физический, психологический, материальный и социальный ущерб и рассмотреть меры, которые целесообразно принять в связи с этим для удовлетворения его потребностей на всех этапах уголовного процесса.

Как видим, логика виктимологического законотворчества в странах Запада идет по пути формирования общих принципиальных положений, касающихся организации обращения с жертвами преступлений с их последующей конкретизацией в нормах-принципах, регламентирующих отдельные стороны взаимодействия жертв преступлений с системой уголовной юстиции и конкретные механизмы реализации таких прав.

Нет нужды говорить, что по этот путь должна пройти и Россия.

С точки зрения большинства специалистов, содержание виктимологической профилактики преступлений включает в себя деятельность, направленную на выявление, устранение или нейтрализацию факторов, обстоятельств, ситуаций, формирующих виктимное поведение и обуславливающих совершение преступлений, выявление групп риска и конкретных лиц с повышенной степенью виктимности и воздействие на них в целях восстановления или активизации их защитных свойств, а также разработка или совершенствование уже имеющихся специальных средств защиты граждан от преступлений и последующей виктимизации [24, 377−378].

6. Понятие и значение виктимологической статистики

Если обратиться к официальной государственной отчетности МВД РФ, то можно заметить, что перечень отражаемых в ней данных неполный. Показатели уголовно-правовой статистики как одного из двух разделов судебной статистики характеризуют, с одной стороны, деятельность органов предварительного расследования, судов, исправительных учреждений, а с другой стороны, дают более или менее истинную картину совершенного преступления и преступности в целом. Но в современной уголовной статистике почти забыты потерпевшие от преступления.

Разве нет необходимости знать, как говорится, «в лицо» человека или коллектив, ставших потерпевшими от преступления? Почему, в силу каких обстоятельств именно его (их) выбрали на роль жертвы? Нет ли их «вины» в этом? Слово «вина» не случайно поставлено в кавычки, потому что мы не имеем целью трактовать это понятие в прямом смысле. Речь идет о вине, скорее, в этическом, моральном плане, когда состояние и поведение потерпевшего оценивается с позиции норм морали. Безусловно, если в деяниях потерпевшего будет состав уголовного преступления, мы будем оценивать их с позиций норм уголовного права.

Есть необходимость отслеживать и статистические показатели, характеризующие поведение потерпевшего в период, непосредственно предшествовавший событию преступления, и в период самого события преступления (а также его посткриминальное поведение), и связь этого поведения с поведением преступника (например, интенсивность нападения в связи с интенсивностью обороны, бегство от потерпевшего). Это так называемая «динамическая область» виктимологических показателей [7, 71].

«Статистическая область» виктимологических показателей включает пол, возраст, должностное положение, социальное, национальность и т. д., а также правовое положение (без вести пропавший, лицо, находящееся в розыске).

Виктимологические показатели являются неотъемлемой частью преступления, поэтому они с необходимостью должны войти в число объектов регистрации уголовной статистики. Вводя понятие «виктимологической статистики», тем самым осуществляется отход от традиционной позиции, при которой объектами регистрации (т.е. объектами наблюдения) уголовно-правовой статистики являются преступления, преступники и назначаемые им наказания.

Виктимологическая статистика (или статистика потерпевших) необходима для практической деятельности правоохранительных органов, для дальнейшего развития криминологии и уголовно-правовых наук в целом. Получаемая информация должна иметь форму не точечных исследований, а комплекса мероприятий, направленных на получение количественной характеристики личности потерпевших и их поведения.

Включение виктимологической статистики в статистическую отчетность МВД необходимо и должно стать частью государственной политики в области учета и контроля за состоянием, уровнем, динамикой и структурой преступности в РФ.

В результате можно дать следующее определение виктимологической статистики. Это часть уголовно-правовой статистики, изучающая количественные характеристики личности потерпевшего и его поведения в целях профилактики, пресечения и раскрытия преступлений.

Следует отметить, что одним ив первых указал на необходимость формирования особого раздела в системе уголовной статистики С. С. Остроумов. Он назвал этот раздел виктимологической статистикой и указал на его основную задачу: дать количественную характеристику личности потерпевших и их поведения [31, 12].

На организацию работы по предупреждению и раскрытию преступлений сказывается наличие возможно более полной и разносторонней информации о всех обстоятельствах подготовки или совершения преступлений, включая данные о преступниках, их жертвах, мотивах, целях действий всех участников криминальных событий.

На взгляд Д. В. Ривмана, данные виктимологичеокого характера имеют значение не меньшее, чем информация о преступниках. Роль жертв преступлений в возникновении, развитии ситуаций преступлений часто очень значительна, а, следовательно, необходим анализ криминологически значимых ролей жертв и учет всех виктимологических обстоятельств как исходной базы для конкретных выводов частного (по отдельным уголовным делам) и обобщающего (тактико-методического) характера [34, 48].

Необходимость отслеживания виктимологичеокой информации для правоохранительных органов определяется рядом обстоятельств:

во-первых, преступленную нередко предшествуют события, происшедшие задолго до самого преступления, но имеющие прямое отношение к мотивам и целям поведения преступника. Эти события нередко связаны с личностью и поведением жертвы преступления. Оставшись «незамеченными» в процессе расследования, они могут оказаться причиной искажения картины преступления, ошибки в его правовой оценке и даже того, что преступление окажется нераскрытым;

во-вторых, восстановление картины преступления, нередко искажаемой преступником, если жертвы нет в живых, может быть достигнуто за счет изучения личности и поведения данной жертвы;

в-третьих, оценить объективность информации, полученной от потерпевших, можно только тогда, когда хорошо известно, что они собой представляют в плане индивидуальных способностей восприятия и воспроизведения информации и субъективного отношения к истине, желания или нежелания способствовать ее установлению;

в-четвертых, знание личности и поведения потерпевших необходимо для принятия решений по обеспечению их личной безопасности, а, следовательно, виктимологическая информация необходима для определения эффективности тех или иных оперативных мер пресечения, применяемых к преступнику;

в-пятых, исследование и учет личностных и поведенческих характеристик жертв преступлений, поведение которых провоцировало или иным образом способствовало совершению преступлений, необходимы для недопущения виктимологического рецидива.

Личностные качества жертвы преступного посягательства также накладывают свой отпечаток на особенности организации раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, как отмечает в своей работе, посвященной принципам методики расследования, И. А. Возгрин [8, 66].

По мнению Д. В. Ривмана, виктимологическая информация, в частности личностные и поведенческие характеристики, позволяет включить в комплекс возможностей оперативного поиска преступников эти обобщенные данные. Если преступники (а это отчетливо прослеживается в практике борьбы с преступностью) в ряде случаев выбирают своих жертв, ориентируясь на их определенные личностные качества и поведение, и этот выбор для них типичен, есть все основания полагать, что существуют и могут быть прослежены типичные качества преступников, соотносящиеся с качествами жертв. Безусловно, во многих случаях расследования преступлений поиск преступника начинается при наличии данных об ограниченном круге конкретных подозреваемых. Здесь нет необходимости обращаться к типичным характеристикам.

Другое дело — расследование преступления, когда нет никаких данных о преступнике. Изучение потерпевшего и использование обобщенных данных о жертвах подобных преступлений дает в таких случаях возможность хоть что-то узнать о предполагаемом преступнике и вообще как-то определиться относительно среды, в которой розыск представляется наиболее реальным и эффективным. Аналогично и в ситуациях, когда нет никаких данных и о самом потерпевшем. Предполагаемые его занятие, возраст, причина нахождения в данном районе позволяют составить ориентировочную картину происшедших событий и выйти на предполагаемого убийцу, насильника и т. д. Последний случай наиболее сложен, т.к. здесь подключаются не только работники предварительного следствия и оперативные работники, но и работники информационных центров, судебно-медицинских экспертиз, дактилоскопических и т. д. Работа кропотливая, и очень мало шансов на успех, но работа идет от «потерпевшего», в данном случае с «нуля» [34, 50].

Организация получения виктимологической статистики должна быть централизованной, возникает правомерный вопрос о форме, содержании и объеме такой информации.

Говоря о форме, мы имеем в виду ее материальные носители — карточки первичного статистического учета. Однако здесь может быть два варианта. Первый — введение самостоятельной виктимологической статистической карточки. На наш взгляд, это не целесообразно. т.к. нет необходимости расширять документооборот в правоохранительных органах. Второй — включение в одну из действующих статистических карточек раздела с виктимологической информацией [16, 15].