«Крутящиеся дервиши» верят, что частица Абсолюта («Абсолютной души») заключена в каждом человеке, а музыка помогает полнее раскрыться любви к Богу.
Руми между тем не создавал собственного собственного учения, считая более важной практику, обязательные для каждого суфия ритуалы такие как пост и молитву (это «подарок влюблённого возлюбленной»). Свои идеи поэт-мистик выражал в стихах.
Руми оставил после себя множество произведений и в стихах и прозе. Собрание стихов поэта (диван) издавался в Тегеране с 1957 по 1966 год и составил восемь томов. Только Мактуб (Письма) и несколько бейтов (байтов) поэмы Маснави были написаны Руми лично. Всё остальное записывали ученики, поскольку стихи Руми создавались, прежде всего, для мистических радений-зикров чтобы помочь верным мюридам «воссоединиться» с Богом. Маснави-йи Манави («Поэма о скрытом смысле» или «Духовные двустишья») является лучшим произведением Руми и считается «энциклопедией» суфизма. Несмотря на то, что он старался быть выше национальных ограничений, в Персии произведения Руми в совокупности называют «Кораном на языке пехлеви» (или просто на персидском).
Излагая «скрытые смыслы» Руми обращается к строкам Корана, суфийская мудрость по-сути является только комментарием к словам Пророка переданным непосредственно в Священной книги или отражённых в преданиях и хадисах. В «Маснави» приведено 760 цитат из Корана, 745 раз упоминаются хадисы. Такова особенность суфийской поэзии наиболее полно отображённой в «Поэме о скрытом смысле».
По форме это просто стихи, притчи нередко и любовная лирика однако почти все они подчинены общей схеме. Сначала излагается некая идея, она подтверждается авторитетом Корана или сопровождается цитатами из сунны, собственно оригинальное стихотворное произведение представляет собой яркую и образную иллюстрацию, раскрывающую основной смысл суфийской истины приведённой в начале. Обязательным для суфийского стихотворения является некоторая мораль в конце, включающая смыслы Корана, мысли суфия и проявления его поэтического дара в одно общее полотно того, что зачатую выглядит как кроткое любовное стихотворение — рубаи или газель.
Такая схема лирического произведения прежде всего давала возможность за счёт ритма и образности сделать стихотворение предельно доступным восприятию, а кроме того позволяла говорить о этических нормах поведения, мистических откровениях и тайнах Священной книги даже не упоминая Корна или хадисы.
Хотя Руми, безусловно, является великим поэтом, следует полагать, что любовная лирика для него была только инструментом и средством — во многом подобным свирели. В «Песне свирели» он говорил о себе:
«Мне устранять дано посредством пенья Меж господом и вами средостенье».
Именно свирель стала излюбленным музыкальным инструментом на мистических радениях «крутящихся дервишей». Мюриды под звуки свирели пели стихи Руми, написанные специально, чтобы их пели. Позже к песнопениям добавился и танец, получивший своеобразный вид и специфическое значение. Танец символизировал поиски потерянного «возлюбленного» — под последнем мог пониматься Шамас ад-дин однако уже имя последнего становилось символом мистического пути. Позже преемники Руми превратили импровизированные радения в продуманные театрализованные действа, в которых всё происходило на основании творчества Руми возведённого в канон: музыка, движения, стих и танец подчинялись строгому сценарию. Хотя для Руми любые сценарии имели опосредованное значение — как собственно и собственные стихи.
Поэзия только «образ», «отображение» таинственной внутренней реальности, где в глубине души каждого сокрыта частичка Божества. Подлинная Любовь, Красота и Истина в сердце человека. Руми утверждал, что настоящая Любовь молчалива и убегает от слов. Несмотря на то, что любовной лирике придавалось большое значение, она должна была только воздействовать на людей, помогая им измениться, поэтому, полагал Руми, не следует воздействие от стихов приписывать исключительно силе поэзии.
«Для Истины иного нет зерцала -.
Лишь сердце, что любовью воспылало.
А нет та отраженья — поспеши, Очисти зеркало своей души".
Вероятно, именно поэтому великий поэт не записывал свои стихи, утверждая, что ему до них нет никакого дела, что он пишет их не для себя, а для людей. Люди приходят к нему, он их любит чистой любовью и пишет стихи, чтобы люди могли хоть что-нибудь понять в своей короткой жизни. Руми, как далеко не каждый учитель, мог даже сказать, что больше ценит то, что за пределами слов, или что у него просто нет времени для стихов, поскольку слова суфия всё равно для глухих.
«Ты говоришь: «Как странно, суфий молчит!
Он отвечает: «Как странно, что у тебя нет ушей!
Хотя я кричу, ты не слышишь меня, Уши, какой бы хороший слух ни был, глухи к моим крикам".
Настоящий суфий не признаёт преград межу «божественным» и «тварным», между боговдохновенным мистиком и простецами. «Отсюда слова Руми о подчинённой роли поэзии по отношению к реальному поиску. То, что он хотел передать, было выше поэзии…».
Если для знакомого с персидским языком читателя-мусульманина стих Руми сегодня ещё могут быть понятны во всей их многогранности, то при переводах на другие языки многое уходит, и даже «Поэма о скрытом смысле» мало даёт для понимания ого, что всю жизнь искал Руми, только отчасти выражая результаты своих поисков в любовной лирике.
Уже многочисленные цитаты из Корана раскрывающие «семь смыслов» этой Священной книги для читателя не знакомого с исламом остаются непонятными, поскольку вне контекста Корана нередко теряется и мысль поэта. Даже существующие переводы Корана на русский язык остаются недостаточными так как отчасти перевод остаётся несколько различным, а кроме того и сам Коран служит предметом догматических споров в исламе вот уже много веков.
Также труден перевод поэзии, где переводчику всегда приходиться выбирать между передачей буквального смысла («прозрачный перевод») и красотой слога. Кроме того имена собственные и личные в арабском языке имеют внутренний, скрытый от незнакомого с первоисточником, читателя смысл. Например «простое арабское имя» Шамс ад-дин переводиться на русский язык как «солнце веры» — что добавляет к стихам Руми «обожествлявшего» своего наставника, новые уровни смыслов. Строка «ты мой Шамс» может быть понята и как «ты моё солнце» и иметь любовный подтекст и говорить о возвышенных чувствах — тем более что при написании арабских букв заглавные (прописные) никак не обозначаются.
Самую большую трудность при разговоре о любовной лирике поэта-суфия, представляет необходимость учитывать сложный суфийский мистицизм и изощрённые язык образов — отмечая только самые распространённые трактовки, следует заметить, что существовали и другие символы и для читателя всегда сложно понять, имеет ли приводимое слово буквальное значение, используется ли метафорически или же позволяет его интерпретировать как образ возвышенных сущностей. Например, смысл имеет и образ розы, а сюжет плывущего корабля является символом мистического пути (тарика), распространённый в любой литературе проникнутой суфийскими веяниями.
По сути, каждый слушатель-читатель суфийской любовной поэзии постоянно рискует уподобиться если не лишенному слуха невеже, то благочестивой вдове едва не лишившейся зрения — кроме прочего последнее также может быть символом «духовной слепоты». Суфии в своих целях использовали не только стихи о любви, но и предания о суфиях. И в свою очередь это тоже становилось подобием любовной лирики служащей целям духовного пробуждения человека.
Всё с чем был связан жизненный путь суфия, могло пониматься символически, а зачастую становилось просто объектом поклонения. Руми умер в декабре 1273 года и был погребён в маленьком малоазийском городе Конье в мавзолее рядом со своим отцом. Могила шейха тоже стала объектом поклонения.
Однако значение великих восточных поэтов мистиков значительно больше расширения возможностей для верующего выбирать себе ту или иную могилу суфийского шейха для поклонения. Как часто это бывает, талант поэта оказался больше отведенных временем и культурой рамок. В лучших своих проявлениях персидская литература не просто продолжила арабскую лирик, но стала вкладом восточной культуры в мировую литературу.
Как и всякое восхождение к вершинам Путь суфия имеет сои ступени, этапы или «стоянки». В литературе нет однозначного понимания количества этих «стоянок» и точного содержания того, что человек должен был испытать, продвигаясь снова и снова через новые и новые испытания. Пройти через эти «остановки на пути» каждый суфий мог индивидуально — большое значение всегда придавалось личному духовному опыту; могла оказаться подспорьем помощь Пророка (или пророков), богословских книг или шейхов; большое значение имело общение в кругу близких суфию людей — близких, прежде всего по образу мысли и силе чувств. В реальной действительности далеко не каждый мог обрести единомышленников, даже великие поэты создававшие «суфийские» рубаи и газели не всегда состояли в какое-либо братстве, оставаясь в первую очередь суфиями по духу и мировоззрению.
Здесь особое значение приобретала «обычная любовная лирика» и те произведения, которые писались, чтобы через образы земной любви помочь человеку прийти к любви божественной.
Например главным в жизни того кто всем сердцем стремиться прийти к Богу поэт-мистик Руми считал безграничную любовь в Богу. Но в его любовных стихах говориться и о земной любви, о ценности искренней дружбы, человеческой верности, милосердия и доброты. Внутренний мир человека является главным для Руми и его последователей. То что переживает человек, читая или слушая бессмертные строки великих поэтов-суфиев являются главным показателем успешности его продвижения на его собственном пути. В конечном итоге вся жизнь человека это только путь к Богу, а для Истины нет другого подлинного «отображения» кроме сердца,, «что любовью воспылало».
Восточная литература в творениях своих лучших поэтов лучше всего позволяет представить «средневековый» мусульманский Восток. «Почти все крупнейшие авторы мусульманского Востока, за редкими исключениями, так или иначе связаны с суфизмом…». Безусловно, суфизм смог в полной мере дать духовное наполнение любовной лирике, позволив последней быть разговором о подлинной Любви и передавать то, что «выше поэзии».
Вывод по главе 2.
Таким образом, следует сделать вывод, что любовная лирика суфийских поэтов представляет собой сложной явление, далеко выходящее за рамки традиционных поэтических форм. Безусловно являясь продолжением фольклорных и литературных традиций арабских племён и просвещенного Ирана, вместе с тем любовная лирика «средневекового Востока» неразрывно связана с духовным наследием Ислама, поиском практических средств на пути Богопознания и в конечном итоге с таким трудноопределимым явлением мистической, социальной и культурной как суфизм. В лучших произведениях поэтов-суфиев, равно как и в стихах созданных под влиянием идей суфизма получают новое развитие образы красоты, любви, опьянения, а усложнение символического языка делало поэзию способной к выражению самых высоких смыслов.
«Обычная любовная лирика» и те произведения, которые писались, чтобы через образы земной любви помочь человеку прийти к любви божественной Истине оказывались равнозначными и допускали равноценное прочтение.
Здесь значение любовной лирики поэтов-суфиев уже выходит далеко за рамки культурного контекста, в котором возникли произведения таких великих поэтов Персии как Руми, Низами Хафиз — равно как ещё многих других. Многочисленные, как получивших известность на Западе, так и оставшись в культуре, прежде всего Востока любовные стихи поэтов-суфиев и суфиев-поэтов навсегда вошли в «золотой фонд» мировой художественной культуры.
Заключение
Любовная лирика созданная поэтами-суфиями или теми поэтами, которые «за редкими исключениями, так или иначе, связаны с суфизмом» имеет непреходящее значение. Прежде всего, эта лирика не может быть отделена от контекста культуры ислама и является ярким её выразителем. Значение такого трудноопределимого элемента исламской культуры как суфизм помогает понять особенности любовной лирики «средневекового Востока».
«Значение суфизма в истории мусульманства, его влияние на развитие духовной культуры велико и многогранно. Он был продуктом элитарного сознания и „народной“ религией… Рациональному мышлению суфизм противопоставлял иррационализм и вместе с тем выступал одной из разновидностей религиозного свободомыслия, нередко смыкавшегося с философией. Суфизм призывал „вступившего на Путь“ отказаться от земных страстей, следовать примеру аскетов и в то же время служил источником вдохновения для таких поэтов средневековья, как Низами, Хафиз, Джами, Омар Хайям, творчество которых проникнуто жизнелюбием…».
Для суфизма сосредоточенного на поисках практического выражения мистических откровений поэзия и прежде всего поэзия любовная была языком способном поведать о невыразимом.
В свою очередь такое соединение в суфизме индивидуальных мистических откровений и общекультурных метафор и символов делало его притягательным для любого, кто в своём творчестве искал не только путей для самовыражения, но способов для передачи вечных ценностей и высоких смыслов.
В лучших своих образцах суфийская поэзия периода расцвета остаётся уникальным сплавом мистических истин и обычных тем любовной лирики. Уникальность любовной лирики поэтов суфиев заключается, прежде всего, в том, что они всегда допускают двойное прочтение, делая равнозначными простые радости земной жизни и высшие ступени мистических прозрений.
В лучших произведениях поэтов-суфиев, равно как и в стихах созданных под влиянием идей суфизма, получают новое развитие образы красоты, любви, опьянения, а усложнение символического языка делало поэзию способной к выражению самых высоких смыслов.
Здесь значение любовной лирики поэтов-суфиев уже выходит далеко за рамки культурного контекста, в котором возникли произведения таких великих поэтов как Кайс ибн аль-Мулаввах, Руми, Низами и ещё многих других.
Любовная лирика поэтов-суфиев даже в переводах остаётся способом прикоснуться к той культуре, которая говорила о Любви на любом языке, а главным достоинством этого высокого чувства считала её способность привести человека к Богу.
Бертельс, Е. Э. Суфизм и суфийская литература // Избранные труды. Том 3. / Е. Э. Бертельс. — Москва: Наука, 1965. — 524 с.
Васильев, Л. С. История религий Востока / Л. С. Васильев. — М.: Кн. дом «Университет»; Ростов /н/Д.: Феникс, 1999. — 425 с.
В саду любви. Антология журнала «Суфий» / пер. с англ. — М.: Риэлетивеб, 2011. — 240 с.
Демидов, С. М. Суфизм в Туркмении: (Эволюция и пережитки) / С. М. Демидов. — Ашхабад: Ылым, 1978. — 176 с.
Джалаладдин Руми и суфийская традиция. — М.: Издательский Дом Шалвы Амонашвили, 2000. — 224 с.
Ибн Хишам. Жизнеописание Пророка Мухаммада, рассказанное со слов альБаккаи, со слов Ибн Исхака альМутталиба (первая половина VIII века) / Перевод с арабского Н. А. Гайнуллина. — М.: Умма, 2007. — 656 с.
Классическая восточная поэзия: антология / Антология / Сост., предисл., введение, глоссарий, коммент. Х. Г. Короглы. — М.: Высш. шк., 1991. — 798, [1] с.
Коран / пер. и коммент. И. Ю. Крачковского. — М.: Наука, 1986. — 727 с.
Короглы, Х. Г Низами Гянджеви / Х. Г. Короглы. — М.: Знание, 1991. — 62, [2] с.
Мусульманкулов, Р. Персидско-таджикская классическая поэтика (X — XV вв.) / Р. Мусульманкулов. — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1989. — 240 с.
Насыров, И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция) / И. Р. Насыров. — М.: Языки славянских культур, 2009. — 552 с.
Омар Хайям. Рубаи / О. Хайям; пер.: Н. Стрижкова и А. Шамухамедова. — Ташкент: Изд-во ЦК Компартии Узбекистана, 1991. — 128 с.
Панищев, А. Л. Культура ислама // Вопросы культурологии. Научно-практический и методический журнал. № 12 (декабрь). 2014. — С. 78 — 87.
Персидская классика поры расцвета. — М.: НФ Пушкинская библиотека: АСТ, 2005. — 843 с.
Рахман, Х. У. Краткая история Ислама: Хронология событий 570−1000 гг. от Рождества Христова / Х. У. Рахман / Пер. с англ. Д. Хайретдинова.
— М.: ИД «Умма», 2002. — 410 с.
Руми Джалаладдин. Поэма о скрытом смысле: Избранные притчи. Перевод Наума Гребнева. — М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1986. — 272 с.
Руми, Джалаладдин. Дорога превращений: суфийские притчи / Д. Руми: сост., пер. [фарси], религиоз.
филос. коммент. Дмитрия Щедровицкого; этико-психолог. Коммент. Марка Хаткевича.
Изд. 5-е. — М.: Теревинф, 2017. 484 с.
Руми, Джалал ад-Дин, Мухаммад. Маснави-Йима‘нави («Поэма о скрытом смысле»). Первый дафтар (байты 1−4003) — Пер. с перс. О. Ф. Акимушкина, Ю.
А. Иоаннесяна, Б. В. Норика и др. / Общ., науч. редакция и указ.
А. А. Хисматуллина. —.
СПб.: «Петербургское Востоковедение», 2007. — 448 с.
Степанянц, М. Т. Философские аспекты суфизма / М. Т. Степанянц. — М.: Наука, 1987. — 190, [2] с.
Султанов, Ш. З. Омар Хайам / Ш. З. Султанов. — М.: Молодая гвардия, 2007. — 313, [3] с., [8] л.
Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М.: Наука, 1989. — 337, [4] с.
Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М: Изд-во ЭКСМО-Пресс, 2002. — 640 с.
Суфийская мудрость / Сост. В. В. Лавский. — Ростов н/Д: Феникс, 2012. — 414 с.
Фролова, Е. Средневековая арабская философия / Е. Фролова. — М.: Вост. лит., 1998. — 526 с.
Читтик, У. К. В поисках скрытого смысла. Духовное учение Руми / У. К. Читик. — М.: Ладомир, 1995. — 542 с.
Шах, И. Суфизм / И. Шах. — М.: Клышников, Комаров и К°, 1994. — 446 с.
Шах, И. Мыслители Востока / И. Шах. — М.: Эннеагон Пресс, 2009. — 318 [1] с.
Шиммель, А. Мир исламского мистицизма / А. Шиммель. — М.: Алетейя, Энигма, 2000. — 414 с.
Шомали, М. А. Ислам: основы вероучения, религиозная практика и мораль / М. А. Шомали. — Казань: Исток, 2008. — 78, [1] с.
Элиаде, М. От Магомета до реформации. История веры и религиозных идей / М. Элиаде. Т.
3. — М., 2002. — 348 с.
Насыров И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция). — М., 2009. — С. 13.
Насыров И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция). — М., 2009. — С. 13.
Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М, 2002. — С. 6.
Шомали, М. А. Ислам: основы вероучения, религиозная практика и мораль. — Казань, 2008. — 78, [1] с.
Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М, 2002. — 640 с.
Бертельс, Е. Э. Суфизм и суфийская литература // Избранные труды. Том 3. / Бертельс Е. Э. — Москва: Наука, 1965. — 524 с.
Насыров, И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция). — М.: Языки славянских культур, 2009. — 552 с.
В саду любви. Антология журнала «Суфий» / пер. с англ. — М.: Риэлетивеб, 2011. — 240 с.
Мусульманкулов, Р. Персидско-таджикская классическая поэтика (X — XV вв.). — М., 1989.
Короглы, Х. Г Низами Гянджеви. — М., 1991. — 62, [2] с.
Читтик, У. К. В поисках скрытого смысла. Духовное учение Руми. — М., 1995. — 542 с.
Читтик У. К. В поисках скрытого смысла. Духовное учение Руми. — М., 1995. — С. 5.
Шомали М. А. Ислам: основы вероучения, религиозная практика и мораль. — Казань, 2008. — С.
5.
См.: Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 252.
Цит. по: Мусульманкулов Р. Персидско-таджикская классическая поэтика (X — XV вв.). — М., 1989. — С.7.
Бертльс Е.А. // Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М., 2002. — С. 517.
Шомали М. А. Ислам: основы вероучения, религиозная практика и мораль. — Казань, 2008. — С. 12.
Шомали М. А. Ислам: основы вероучения, религиозная практика и мораль. — Казань, 2008. — С. 11.
Бертельс Е. Э. Суфизм и суфийская литература // Избранные труды. Том 3. — М., 1965. — С.
17.
Насыров И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция). — М., 2009 — С. 35.
См.: Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 3.
Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 4.
Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 203.
Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 204.
См.: Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 3.
Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 21.
Бертельс Е. Э. Суфизм и суфийская литература // Избранные труды. Том 3. — М., 1965. — С.
18.
Джалаладдин Руми и суфийская традиция. — М., 2000. — С.
17.
Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 223.
Перевод С. Липкина.
Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 224.
Цит. по: Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 235.
Суфизм в контексте мусульманской культуры. — М., 1989. — С. 236.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 163.
Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 161.
Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М., 2002. — С.
517.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 92.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 139.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 256 — 257.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 258.
Насыров И. Р. Основания исламского мистицизма (генезис и эволюция). — М., 2009. — С.
303.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 225.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 199.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 191.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 193.
Цит. по: Суфийская мудрость. — Ростов н/Д., 2012. — С. 225.
Идрис Шах // Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М, 2002. — С. 575.
Бертльс Е.А. // Суфии: Собрание притч и афоризмов. — М., 2002. — С. 529.
Читтик У. К. В поисках скрытого смысла. Духовное учение Руми. — М., 1995. — С. 5.
