Произведение искусства. 
Эстетика

Модернизм предполагал наличие внутреннего единства и цельности произведения искусства и уделял большое внимание тому, как его части сочетаются друг с другом, образуя единое целое. Постмодернизм нс стремится к единству и подчеркивает стилистическое и тематическое многообразие, вскрывает лингвистические и идеологические противоречия произведения.

Иногда постмодернистские художники создают произведения, намеренно лишенные единства. Это могут быть романы, содержащие разноплановые и несовместимые точки зрения, картины, написанные в несовместимых стилях, инсталляции, в которых одни предметы являются явно несовместимыми с другими.

Модернисты рассматривали искусство как нечто возвышающееся над временем и высоко ценили непреходящую ценность произведений искусства. Превознося произведения искусства как самоценные, чуть ли не священные объекты, модернисты намеренно отделяли их от внешнего мира, природы, истории, человеческой жизни. Смысл произведения выводился из него самого, а не из внешнего мира и тем более не из суждений о нем публики. Искусство интересовалось только эстетическим содержанием, оставляя в стороне нравственные, политические, философские и религиозные проблемы. Даже произведения, отображающие красоту природы или эстетические эмоции, считалось «менее чистым». Характерным примеров в этом плане является абстрактное искусство, в котором палитра красок и геометрических форм особенно интенсивно использовалась для того, чтобы свести искусство к чистой эстетике.

Соответственно, модернистская художественная критика анализировала произведения искусства исключительно с позиций внутренней структуры и рассматривала их как самодостаточные артефакты.

Постмодернизм привлек внимание к внешним аспектам искусства. Будучи уверенными, что произведение искусства как текст не имеет смысла вне контекста, постмодернизм отверг идею, что произведение искусства является неким изолированным или привилегированным объектом. Оно неразрывно связано с социальной деятельностью, природой и всесторонней, а нс только рассматриваемой в ее эстетическом измерении жизнью человека. Поскольку постмодернисты считают реальность социальной конструкцией, их произведения имеют прежде всего политический оттенок, а уже затем нравственный или философский.

Соотнося свое искусство с внешним миром, некоторые художники-постмодернисты делают среду, в которой существует произведение, частью самого произведения. Они переносят искусство из музеев на улицы или в естественную среду. На крыше самого старого небоскреба Америки устанавливаются шары в виде Кинг-Конга. «Земляные» художники с помощью бульдозеров нагромождают кучи грязи в пустыне и т. п.

В середине поля, описывает Р. Краусе, различима небольшая возвышенность, неровность поверхности: только это и выдает присутствие здесь произведения искусства. Подойдя ближе, мы замечаем большую четырехугольную яму с торчащей из нее лестницей, по которой можно спуститься вниз. Таким образом, работа находится ниже уровня земли: это то ли подземелье, то ли тоннель, граница между внутренним и внешним, хрупкая деревянная конструкция. Созданная в 1978 г. работа Мэри Мисс «Периметры/Павильоны/Ловушки» безусловно, являет собой пример скульптуры, а вернее, «работы с почвой»^[1].

Краусс отмечает, что в последние десятилетия понятие «скульптура» применялось к самым неожиданным вещам: к узким коридорам с телевизионными мониторами в конце; к огромным фотографиям с видами горных пейзажей; к зеркалам, причудливо расставленным в самых обычных комнатах; к рельефным полосам, насекающим почву пустыни. Благодаря усилиям критиков понятия скульптуры и живописи растягивались, скручивались и изгибались, демонстрируя чудеса эластичности и показывая, что значение любого термина из сферы культуры можно расширить настолько, чтобы вместить туда все что угодно.

Пожалуй, наиболее ярким выражением постмодернизма в искусстве является развитие искусства перформанса, особенно наглядно показывающее изменение представлений о произведении искусства. Пеформанс интересен еще и тем, что он радикально меняет также представление о художнике и о реакции аудитории на представленное ей произведение искусства.

Московский художник О. Кулик неоднократно своеобразно представлял на разных выставках произведение: в помещении выставочного зала стоит собачья будка, где художник живет полные сутки, гуляя совершенно голым на четвереньках и лая по-собачьи. Особая известность пришла к Кулику после того, как на двух выставках, в Цюрихе и Стокгольме, он сильно покусал посетителей. В обоих случаях организаторы выставок вызывали полицию, препроводившую художника в участок. В ходе разбирательства в Цюрихе Кулик был полностью оправдан, поскольку в его контракте указывалось, что он был приглашен в особом статусе — статусе русской собаки, а такая собака, представляющая «собачью» жизнь в современной России, должна быть злой и кусачей. Попав в Стокгольме в полицейский участок, Кулик отказался от амплуа бессловесной собаки и начал давать вполне вразумительные объяснения своего поведения. Попытался переложить часть ответственности па публику, которая стала вести себя с ним, как с реальной собакой: дразнить его, даже грубо пинать ногами по голове и т. п. Кроме того, Кулик ссылался на то, что организаторы выставки надели на пего слишком длинную цепь, что позволило ему выйти за пределы территории, отмеченной предупредительной надписью: «Осторожно! Злая собака!» Кулик-собака, заключает Р. Салецл, — интересен западной художественной сцене тем, что он — «русская собака»^[2].

Проблема, которую ставит этот перформанс с собакой, очевидна: в чем коренится различие между животным и человеком, то метафизическое различие, которое, согласно Ж. Деррида, является последним, ускользающим от деконструкции? Известно, что этим вопросом задавался еще античный философ Диоген, увидевший в собаке образец для подражания, которому и стал следовать в своей жизненной практике, вызывая чрезвычайное раздражение окружающих.

На биеннале «Манифеста-1» в перформансе «Собака Павлова» Кулик в течение месяца прожил бессловесным животным, испытав на себе целую программу научных тестов. Этот перформанс вызвал, однако, противоречивые отклики. Весь парадокс состоит в том, пишет Р. Салецл, что Кулик пытается сыграть роль собаки Павлова, в то время как на самом деле он играет роль Павлова. Он хочет быть собакой, но оказывается Павловым, поскольку сам же есть объект эксперимента. Кулик выступает здесь ученым, которому не нужна больше собака для подтверждения правоты своих теорий. Если в результате эксперимента Кулик доказывает лишь свое существование в качестве экспериментатора, то в чем же тогда удовольствие от перформанса и чем он может привлечь публику?^[3]

В перформансе Й. Бойеса «Жирный угол» в угол выставочного зала помещается кусок жира, чаще всего маргарина, накрытый конусообразным пакетом. Смысл ритуала заключается в том, чтобы просто оставить жир расплываться и портиться в течение нескольких дней. Произведение искусства оказывается, таким образом, составленным из жира, его медленного таяния и реакции зрителей. Этой реакцией может быть удивление, озадаченность или даже презрение и отвращение. Если основная задача художника — шокировать публику, внушить ей совершенно новое и непривычное для нее представление о деятельности художника и о произведении искусства, то конкретная реакция зрителей является нс столь уж существенной. Важно лишь показать, что эта реакция, какой бы она ни была, является частью искусства.

Постмодернисты настаивают на связи искусства с жизнью, хотя и руководствуются при этом своеобразным пониманием жизни. Выступая против привилегированного статуса произведения искусства, они стремятся прежде всего продемонстрировать условность прекрасного и, если удастся, стереть саму границу между прекрасным и безобразным. Обычные предметы, такие как тщательнейшим образом вырисованные бутылка из-под пива, санки, мотоцикл или уборная, демонстрируются как предметы искусства.

Один художник даже изобразил сцепу своего пребывания в уборной. Известный художник, которому исполнилось уже 70 лет, написал себя обнаженным, задумчиво стоящим лицом к зрителю за мольбертом в одних измазанных красками старых башмаках.

Для постмодернистов, делающих ставку на мимолетность, произведения искусства существуют только в контексте времени.

Не удивительно поэтому, что постмодернистский художник чрезвычайно чувствителен к моде. Он хорошо осознает, что ничто в искусстве, как и во всем остальном, не вечно. Вместо «вечных» произведений искусства художникипостмодернисты создают эфемерное искусство, существующее лишь в определенный момент времени.

Некоторые художники создают нечто только для того, чтобы тут же его уничтожить, оставив лишь исторические свидетельства о том, что когда-то это существовало. Другие современные художники вообще отбрасывают объект и представляют то, что они называют «художественным актом» .

В Нью-Йорке один мастер создал произведение искусства, главная задача которого заключалась в том, чтобы, родясь, оно тут же само себя уничтожило. Художник Кристо, стремясь показать зыбкость грани между искусством и псевдоискусством, оборачивает исторические здания в ткань и сооружает тряпичные заборы вокруг лужаек. Шоу широко рекламируется, но затем ткань снимается — и произведение искусства исчезает. Однако современные возможности телевидения и кино позволяют воспроизводить этот процесс создания и следующего почти сразу же за ним уничтожения произведения искусства неограниченное количество раз. Особый резонанс получило, в частности, обертывание на короткое время в ткань огромного здания рейхстага в Берлине перед его реконструкцией.

Иногда посетители современных галерей вместо картин видят на стенах машинописные страницы и фотоснимки, представляемые как произведения «концептуального искусства». Художник может выставить «документацию» — письменное изложение своей идеи и, возможно, фотографии своего творческого процесса. Случается, что произведения искусства нет вообще. Художник ограничивается представлением публике простого описания своей «концепции» произведения.

• [1] См.: Краусе Р. Подлинность авангарда и другие модернистские мифы. С. 273.
• [2] См.: Салецл Р. (Из)вращения любви и ненависти. М., 1999. С. 112, 116.
• [3] См.: Салещ Р. (Из)вращепия любви и ненависти. С. 120.