Жанровая система лирики

К. Н. Батюшков — поэт, который постоянно искал новое, не останавливался на однажды найденных формах, образах, ритмических структурах. Очень многое в русскую литературу привнесено именно им. Жанровые новации поэта — сатира на современную ему литературу, послание, историческая элегия, физиологический очерк и т. д. Он первый ввел в «легкую поэзию» басенное начало, изобразил раздвоенное сознание, приблизился к реалистическому изображению войны и т. д.

Главными жанрами Батюшкова были дружеское послание («Мои Пенаты», послания к Гнедичу, Тургеневу, Дашкову, Петину и др.), историческая элегия («Переход русских через Неман», «Переход русских через Рейн», «На развалинах замка в Швеции», «Тень друга»), антологическая пьеса.

Обращение поэта к античности неслучайно. Он воспитывался в доме своего дяди, незаурядного поэта, педагога, куратора (по словам ?. П. Погодина, «идеального») Московского университета ?. Н. Муравьева, который открыл перед племянником мир классической древности, Горация и Тибулла. Благодаря дяде Батюшков освоил латинский язык. Поэт посещал также салон А. Н. Оленина, крупнейшего знатока и пропагандиста античной истории и античного искусства.

Антологическая лирика Батюшкова, по словам В. А. Грехнева, «подняла голос в защиту естественной целостности человека» .

Поэт ввел в русскую лирику мир материально-духовной красоты. Он не разъединял духовное и телесное начала, его человек гармоничен во всех своих проявлениях. Телесное в лирике Батюшкова становилось живой материализацией души. Гармония двух начал — вот что воспринял поэт из античного мироощущения.

В ранней антологической лирике Батюшкова проявляются буйство и роскошь бытия, эпикурейское наслаждение жизнью. Это жизнеутверждающее мироощущение имело свою философскую подоплеку, в основе которой — мысль о мимолетности человеческой жизни, бренности всего живого. Человек, по К. Н. Батюшкову, «странник мира». Жизнь — лишь мгновение. Проживая свое мгновение, человек уходит в вечность. Поэт постоянно помнит о том, что " Минутны странники, мы ходим по гробам, // Все дни утратами считаем; // На крыльях радости летим к своим друзьям, — // И что ж? их урны обнимаем" («К другу»). Ощущение присутствия смерти порождает философию эпикуреизма: " Умру и все умрет со мной!.."; «Ах! не долго веселиться // И не веки в счастье жить!»; «Увы! бегут счастливы дни, // Бегут, летят стрелой они! // Ни лень, ни счастья наслажденья // Не могут их сдержать стремленья, //И время сильною рукой // Погубит радость и покой…» («Веселый час»). Все это приводит автора к мысли, что мгновение, отпущенное судьбой человеку, нужно использовать для радости, любви, наслаждения, ведь за гранью бытия сохраняется то же отношение к миру, каким оно было в жизни. Именно эту мысль он развивает в стихотворении " Элизий" (1810).

Мир инобытия у К. Н. Батюшкова оказывается разным: он может быть и радостно-гармоничным, и трагическим, мрачным, так как порожден сознанием человека и его отношением к миру. В " Элегии из Тибулла" (1814) представлены разные формы инобытия: это и " Вечный май меж рощей и полей, // Где расцветает нард и киннамона лозы // И воздух напоен благоуханьем розы; // Там слышно пенье птиц и шум биющих вод; // Там девы юные, сплетяся в хоровод, // Мелькают меж древес, как легки привиденья…" , и другой мир, где " Внутри земли, во пропастях ужасных // Жилище вечное преступников несчастных, // Там реки пламенны сверкают по пескам, // Мегера страшная и Тизифона там // С челом, опутанным шипящими змиями, // Бегут на длинный брег за бледными тенями…" .

Иной мир — это плод нашего воображения, наши представления о нем. Мир инобытия в лирике Батюшкова — это поэтическое допущение, возможность, порождение мечты поэта, игра его фантазии. Подобным образом заявляет о себе иная реальность в стихотворении " Привидение" (1810). У этого произведения есть подзаголовок — «Из Парни», но это вольный перевод, в котором абсолютно сказывается мировосприятие самого Батюшкова. В стихотворении отчетливо проступает представление поэта о том, что происходит с человеком после смерти — «мертвые не воскресают». Однако способ организации лирического сюжета выводит на мысль, что есть объективный жизненный закон и есть восприятие смерти, которое существует в сознании человека, поэтому возможно разное отношение к конечности человеческого бытия. В связи с этим важен полемический пласт стихотворения, ведь «Привидение» — своего рода диалог с Жуковским, о чем свидетельствуют цитаты из баллад последнего. В. А. Жуковский видит мир инобытия как мир, враждебный человеку, как мир зла. Батюшков не приемлет подобного взгляда, а потому иронически переиначивает своего современника:

Я забыт… но из могилы, Если можно воскресать, Я не стану, друг мой милый, Как мертвец тебя пугать.

В час полуночных явлений Я не стану в виде тени, То внезапну, то тишком, С воплем в твой являться дом.

Нет, но смерти невидимкой Буду вкруг тебя летать;

На груди твоей под дымкой Тайны прелести лобзать…

В произведении Батюшкова нет и намека на мрачные ужасы преисподней, а само привидение мило, игриво, незлобиво, чувствительно.

Все стихотворение пронизывает авторская ирония, обертоны которой возникают уже в первых строках, рисующих облик юноши, находящегося на пороге смерти. Истоки иронии — в несоответствии возраста (20 лет) и мысли о гробовом пределе. Ирония не дает возникнуть страху перед смертью, так как не оправдывается ожидание: воображение человека, находящегося на грани жизни и смерти, рисует не страшные, трагические, а полные чувственных переживаний картины, в своих представлениях о посмертном существовании человек оказывается привязанным к земной реальности. В результате мечта начинает контрастировать с действительностью. Что будет, если я умру? Забвение (" Смерти мрачной занавеса // Упадет — и я забыт!" ) и небытие (" Мертвые не воскресают" ). Что создает мечта? Живую смену впечатлений, способность сохранить собственное чувство, возможность любоваться прелестью женской красоты.

Лирический герой Батюшкова отдается наслаждению и сладострастию, но постоянно помнит о смерти (отсюда частое обращение к жанру эпитафии). Даже в ранней лирике поэта в момент упоения жизнью вдруг веяло холодом и мраком вечности и являлся истинный облик человека и мира.

В стихотворении «Радость» (ок. 1810) упоение жизнью и счастьем оказывается лишь кратким, преходящим мгновением, за которым неизбежно следует затаенный ужас перед жизнью.

В стихотворении «Счастливец», герой которого временщик, фаворит вельможи, обласканный судьбой, появляется мысль о шаткости и недолговечности положения любимца фортуны. В его душе возникает страх перед неизбежным возмездием. Заканчивается стихотворение сентенцией, которая в частном случае выявляет общее — несоответствие внешнего и внутреннего:

Сердце наше — кладезь мрачной:

Тих, покоен сверху вид;

Но спустись ко дну… ужасно!

Крокодил на нем лежит!

Распад личности — в пренебрежении совестью, которая — «зоркий страж сердец», счастье без нее невозможно. Как замечает Ю. И. Айхенвальд, «совесть как страсть» — таков был идеал Батюшкова, вопрошавшего «глас совести». Для человеческой души " гибель — злато и венец" , а потому человек Батюшкова погружен в частное бытие, любовь, творчество.

В стихотворениях «Выздоровление», «Вакханка» изображается любовь в ее естественных проявлениях. Это любовь земная, чувственная, но она прекрасна, она пробуждает душу, возвращает человека к жизни.

Постепенно в антологической лирике усиливается трагическое звучание, что обусловлено духовным кризисом поэта, перелом в мироощущении которого был связан с событиями 1812 г. В Нижнем Новгороде, куда Батюшков перевозил семью ?. Н. Муравьева, он узнал о пожаре Москвы, а затем на пути в действующую армию проезжал через сожженную столицу. Увиденное привело его к мысли о варварстве цивилизованного народа, о том, что зло — в природе вещей. В письмах той поры читаем: «Гибель друзей, святыня, мирное убежище наук, все осквернено шайкою варваров! Вот плоды просвещения или, лучше сказать, разврата остроумнейшего народа, который гордился именами Генриха и Фенелона. Сколько зла! Когда будет ему конец? На чем основывать надежды?»; «Ужасные поступки вандалов или французов в Москве поссорили меня с человечеством». Так Батюшков приходит к мысли об ответственности поэта за то, что происходит в мире, о невозможности «петь Армид и ветреных Цирцей», когда в стране горе.

О своем духовном перевороте Батюшков говорит в стихотворении " К Дашкову" (1813) (сам поэт называл его элегией). Здесь впервые гармонически-прекрасное античное мироощущение подается под знаком отрицания. Все, о чем пел поэт, утрачивает смысл, потому что мир погружен во зло. Батюшков рисует картину поверженной Москвы, он испытывает чувство сопричастности происходящему и приходит к тому, что поэт должен откликаться на события и не может пребывать в мире своей мечты, когда в действительности заявляет о себе зло. По сути, Батюшков говорит о том, что этическое и эстетическое для него представляют единство, одно не может быть противопоставлено другому. Неслучайно в стихотворении «К друзьям» он дает такую самоаттестацию: " И жил так точно, как писал…"

К прежним темам, настроениям Батюшков не вернется, даже когда русская армия возвратится домой победительницей Наполеона и жизнь потечет по привычному руслу. Поэт будет смотреть на мир по-другому, поскольку видел зло и варварство. Это новое представление о себе он выразил в элегии " Судьба Одиссея" . Батюшков делает акцент в мифе на двух моментах: мотиве возвращения и мотиве неузнаваемости. Одиссей не узнает родной Итаки, потому что изменяется мир, им однажды оставленный, но странствия изменили и самого Одиссея, а также его восприятие жизни.

Перелом в мироощущении сказывается и в смене жанровых ориентиров. Во время войны с Наполеоном у Батюшкова складывается и развивается «чувство истории» — в лирике поэта формируется историческая элегия. Однако первый «эскиз» жанра относится ко времени участия Батюшкова в Гейльсбергском сражении в 1807 г. В стихотворении «Воспоминание» (1807−1809) предвосхищаются мотивы и образы, которые станут жанрообразующими в исторической элегии: подлинные события как основа лирического сюжета, конкретные географические реалии, совмещение эпох в сознании лирического героя, в мечтах уносящегося в прошлое, особое чувство исторического времени, сочетание статики и динамики и др. Здесь еще много условно-литературного: пейзаж в духе Оссиана, образ древнего воина, — но автобиографическая основа (а в стихотворении находят отражение факты военной биографии поэта, в частности тяжелое ранение, гибель товарищей по оружию) порождает особое — личностное, сугубо батюшковское — восприятие войны (исследователи говорят о предвосхищении Батюшковым толстовского изображения и понимания войны).

В июне — июле 1814 г. Батюшков пишет элегию " На развалинах замка в Швеции" , в которой обозначаются два временных потока: прошлое и настоящее. Прошлое входит в стихотворение как мечта, воспоминание. Начало произведения представляет собой типичный элегический пейзаж: закат, море, скалы над водой, развалины замка. На всем следы разрушения, запустения:

Обломки, грозный вал, поросший злаком ров, Столбы — и ветхий мост с чугунными цепями, Твердыни мшистые с гранитными зубцами И длинный ряд гробов.

Воображение лирического героя уносит его в другие времена, когда были живы воины-исполины, одерживающие победы, а победу праздновали на пирах, освещаемых горящими дубами. Все это ушло: нет больше героев, утрачен сам богатырский дух. Однако «мечта» поэта способна воскресить то время.

Элегия " Переход русских через Рейн. 1814″ (1816−1817) основана на реальных событиях. Батюшков был участником этого похода и придавал ему большое историческое значение. Какие чувства испытывал он в это время, видно из письма к II. И. Гнедичу: «Итак, милый друг, мы перешли Рейн, мы во Франции… Наконец мы во Франции! Эти слова: мы во Франции — возбуждают в моей голове тысячу мыслей, которых результат есть тот, что я горжусь моей родиной в земле ее безрассудных врагов». В стихотворении масштаб события обозначается с помощью исторической ретроспекции: в элегии этот военный эпизод помещается в ряд ярких событий мировой истории: формирование германской государственности, походы Цезаря, рыцарские турниры, крестовые походы… При этом история как бы «вписана» в природу. Есть Рейн — символ вечности, он неизменен, спокойно и величаво несет свои воды. А есть человек, на его берегах творящий историю. Так природное (вечное) в элегии соотносится с историческим (мгновенным). Рейн постоянен в своем величии, а на землях, прилегающих к нему, мир сменяется войной, мгновения победы — «стыдом и пленом». Здесь, на берегах Рейна, извечное место разрешения исторических споров, здесь создается и закатывается слава полководцев, здесь сходятся прошлое и настоящее. Исторический экскурс позволяет показать закономерность современной истории. «Новый Атилла» — Наполеон — повержен «сынами снегов», и в этом поэт усматривает торжество исторической справедливости.

В конце стихотворения появляется образ всадника, созерцающего красоту Рейна, погруженного в воспоминания.

Введение

м этого образа намечается двойной ракурс в изображении событий: лирическое «я» (" …Мой конь, веселья полный, // От строя отделясь, стремится к берегам…", " …я стою при Рейнских водах" ) трансформируется в «он» (" Там всадник, опершись на светлу сталь копья, // Задумчив и один, на береге высоком // Стоит и жадным ловит оком // Реки излучистой последние края"), субъективное восприятие сменяется эпическим осмыслением происходящего. Так осуществляется поэтическая рефлексия по поводу логики исторических процессов, так выявляется общий ход истории, ее цикличность, повторяемость.

Прологом к подобному осмыслению темы русского воина, русской воинской славы стало стихотворение " Переход русских через Неман" (условно датируется 1813 г.). Однако здесь перед поэтом стояла иная задача — создать эпическое полотно, посвященное историческому подвигу русского народа. Известно, что сам Батюшков, прибывший в действующую армию позже, не был участником этого события, но значимость последнего была очевидна для всех уже в силу географических причин, ведь Неман — пограничная река. Подзаголовок — «Отрывок из большого стихотворения» — свидетельствует, что изначальный замысел не получил полного воплощения, этим обусловлена фрагментарность произведения, однако и в таком виде оно очень убедительно. Более того, подобная незавершенность (финальный обрыв) выводит на мысль о неостановимом движении времени, его художественная функция — создать историческую перспективу. Второй смысл, рождающийся в связи подзаголовком, — в стихотворении воспроизводится лишь одно событие из потока героических поступков русских воинов. Сам же порядок действий: «копий лес возникнул издали», «движется», «гремят щиты», «несут полки славян погибель за врагом», «достигли Немана — и копья водрузили» — имеет смысловую законченность.

В целом в этом фрагменте соблюдены все параметры жанра: лирический сюжет строится на сочетании природных картин, которые отражают идею вечности, неизменности мира, и батальных сцен, имеющих реально-историческую основу. Собственно сражение не описано — видны его последствия: счастливые для русского войска и трагические для врага. Открывается стихотворение картинами опустошения, смерти (это выводит на мысль о трагичности войны), почти вселенского одиночества, что усугубляется образами умирающего беглеца с «мертвыми ногами» и пустой дороги, а затем появляется могучее русское войско, уже одержавшее победу, но готовое продолжить победное шествие.

В произведении используется прием контраста: темнота ночи — горящие костры; черное небо — багровое зарево от костров; безлюдье первого плана картины (пустой берег, покрытый трупами) — движение полков вдалеке, лес копий, поднятые знамена; умирающий беглец с «мертвыми ногами» — могучие вооруженные ратники; молодой царь — старец-вождь; исторические личности — безвестные герои; тишина мира — шум движения войска; зимнее оцепенение природы — движение и т. д. Смысл этого приема состоит в том, что соотносится вечное, природное (Неман) и живое, «минутное», статичное и динамичное.

Одной из центральных в зрелой лирике Батюшкова стала тема поэта, его назначения. Об этом он размышляет в исторических элегиях " Гезиод и Омир — соперники" [(конец 1816 — январь 1817)], " Умирающий Тасс" (1817). Поэт у Батюшкова — странник. Тасс — «из веси в весь, из стран в страну гонимый», его «челн» долго носили «волны жизни». Удел Омира — также странствие: он прошел «из края в край гостеприимный мир» и после поэтического поединка уходит, сопровождаемый мальчиком-поводырем:

Рожденный в Самосе убогий сирота Слепца из края в край, как сын усердный, водит, Он с ним пристанища в Элладе не находит;

И где найдут его талант и нищета?

Батюшков при изображении поэта сочетает два качества — величие и трагизм. Судьбу поэта, в том числе и свою, автор понимает как «сцепление жизненных скорбей и величие дара». Две судьбы — Омира и Тасса — выявляют такую историческую закономерность: современникам не дано осознать величия гения, а потому он никогда не бывает оценен при жизни. В этом трагизм судьбы любого поэта, который, однако, может состояться, только если способен не учитывать потребности толпы, а петь о том, что дано увидеть только ему одному, то, что ему заповедано богами. Поэтому и не отзывается толпа на суровую песню Омира, а в поединке побеждает Гезиод; поэтому слава настигает Тасса в момент его смерти.

К. Н. Батюшков создал своего рода канон и в жанре дружескою послания. Особый резонанс в истории русской лирики имело послание " Мои Пенаты" (конец 1811 — начало 1812 г.), так как его появление породило огромное количество подражаний, в которых использовалась и образная, и мотивная, и ритмическая структура батюшковского произведения. В «Моих Пенатах» утверждался культ частного бытия, жизни в мечте, тепло простых человеческих чувств и отношений. Стихотворение преследовало цель показать образ жизни отшельника-поэта, живущего в своем деревенском уединении. Основная тема послания — тема творчества. Лирический герой — поэт, ощущающий себя сопричастным миру русской литературы, вступающий в творческий диалог с ее корифеями. Это общение осуществляется, невзирая на временную или пространственную дистанцию. Голос поэта включается в общий хор, и это голоса равных (" И мертвые с живыми // Вступили в хор един" ).

Очень популярной у читателя той поры была и батюшковская сатира на современную литературу — " Видение на берегах Леты" (1809). В основе лирического сюжета — игра воображения, сон, позволяющий совместить разные литературные эпохи, высказать личные оценки современным творцам, а вместе с тем обозначить собственные авторитеты в литературе предшествующих эпох. Труды современных писателей и поэтов, погружаемые в реку забвения — Лету, как бы проходят испытание вечностью. Что, с точки зрения К. Н. Батюшкова, останется «живым» литературным явлением для потомков? Творения тех поэтов, которые меньше всего стремятся оставить свой след в вечности. Прежде всего, это творчество И. А. Крылова, который и является на суд " Неряхой и в наряде странном, // В широком шлафроке издранном, // В пуху, с нечесанной главой, // С салфеткой, с книгой под рукой" . Надо заметить, что К. Н. Батюшков дает узнаваемые ироничные, порой злые характеристики литераторам-современникам. Чего стоит, например, появление «беседчиков» во главе с А. С. Шишковым: запряженные вместо лошадей в «огромный дедовский возок», они тащат своего главного идеолога, которому, к слову сказать, удается «вкусить бессмертия». Этот факт свидетельствует, что, будучи чрезвычайно эмоциональным в оценке современной литературы, Батюшков все-таки сохраняет объективность, ему удается избежать пристрастности. По сути, «Видение на берегах Леты» — это оценка литературного процесса, осуществленная поэтом, отчетливо осознающим пути, по которым должно пойти последующее развитие отечественной словесности. Потому и обретают забвение произведения тех авторов, которые используют устоявшиеся схемы и клише, развивают традиционные темы. Сам Батюшков наметил множество новых путей, которые с успехом будет разрабатывать русская литература на протяжении всего XIX в. Однако главным художественным открытием Батюшкова, по словам В. И. Коровина, стало то, что в его лирике человек нашел идеал в самом себе и сделал свой личный, внутренний мир мерой ценности окружающей его жизни.