Левша. 
История русской литературы XIX века

" Левша" (1881) представляет собой произведение, в котором ясно обозначились особенности следующего этапа художественной эволюции писателя. В 1880-е гг. Лесков много работает над переложением известных сюжетов, по-своему интерпретируя легендарные характеры древнерусской книжности. Левша — эпический образ, созданный народным воображением, а повествование о нем представляет собой эпос с очень «человечкиной душой». В цикле произведений о «праведниках» этому рассказу принадлежит особое место. В нем народное сознание воплощено не в форме индивидуального характера, а передано как легенда, предание, облеченное в форму сказа. Таким образом, особенности народного национального характера обрисованы не только в образе Левши, по запечатлены в самом строе повествования, в постановке сюжетных акцентов, стилистике рассказывания.

Народная легенда о тульском косом левше «вписывается» Лесковым в реально-исторический контекст, который на глазах читателя деформируется, преобразуется под воздействием народно-поэтической стихии. Реальный мир, исторические события и исторические лица представлены в «Левше» в соответствии с определенной версией об их роли в судьбе России, сложившейся в сознании народа. Поэтому реальный Платов, умерший в 1818 г., в рассказе Лескова здравствует и во время царствования Николая I. По-видимому, такое «смещение» могло быть связано с мотивом военного «одоления», характерного для фольклорного образа Платова в посвященных ему исторических песнях. Этот же мотив «одоления» распространяется и на весь сюжет сказа, связывая линию Александра I, Николая I, казака-графа Платова и косого левшу. Александр I одолел французов, но не смог одолеть англичан. Николай Павлович «одолел» англичан, но потерпел сокрушительное поражение в Крымской кампании. Платов, не говоривший по-французски, но не придававший этому значения, так как «был человек женатый и все французские разговоры считал за пустяки, которые не стоят воображения», «одолел» не только французов, но и с помощью Левши — англичан.

Истоки этого мотива «военного одоления» восходят в рассказе к изустной молве о церковном благочестии туляков, «великих практиков этого дела». То, что три мастера, взявшиеся «поддержать Платова и с ним всю Россию», отправляются к мценской «камнесеченной» иконе святителя Мир Ликийского, имеет, как говорит рассказчик, особый смысл. «Мценский Никола», по народному преданию, особо покровительствовал в торговых и военных делах. Превосходство Левши и его «победа» над английскими мастерами в свете мотива «одоления» выглядит совсем не триумфом. Николаю Павловичу так никто и не посмел передать слова умирающего Левши о том, что «у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то храни Бог войны, они стрелять не годятся». Так, в сказе, с «оглядкой» на фольклорное сознание, с точки зрения простого человека, объясняется причина провала политики России в Крымской кампании, дается ее нравственная оценка как события, противного интересам народа.

В общий контекст сказа вписывается и такой прием, как гротеск, определяющий структуру повествования. На этом приеме построено изображение работы тульских мастеров, которые не едят, не пьют, только тонкими молоточками «вытюкивают». Нетерпение Платова узнать, готова ли работа, тоже передано в стиле парадокса: мало свистовой пробежал, «как Платов вдогонку за ним раз за разом новых шлет, чтобы как можно скорее». Логике парадокса подчинен и созданный в произведении образ «наиминиатюрнейшей» работы мастеров, которую «никакой мелкоскоп взять не может». Существенным дополнением поэтики гротеска в «Левше» является гиперболизация, имеющая скорее фольклорный, чем литературный характер. Н. С. Лесков рассказывает историю об «аглицкой блохе», используя поэтику исключительного: акцентирует внимание на каком-либо предмете или лице, выделяя его таким образом из ряда других. Деталь-гипербола постоянно сопровождает рассказ, если речь идет о Платове («захрапел так, что во всем доме англичанам никому спать нельзя было», " даже и сам от нетерпения ноги из коляски выставляет и сам от нетерпеливости бежать хочет…" ). Левша " на всю Европу песни пел" , туляки — «самые способные сборщики на храмовое строение: они собирают сборы даже там, где взять нечего» .

В научно-исследовательской литературе о Лескове отмечалось, что стилистика «Левши» представляет собой своеобразный вариант словесного лубка. Вместе с тем справедливо утверждение о том, что искусство Лескова в этом произведении родственно эстетике балагана, городского зрелищного искусства. На традицию, образ которой развернут писателем в «Очарованном страннике», опирались постановщики пьес по мотивам «Левши». Б. М. Кустодиев, оформлявший спектакль «Блоха» в Петербурге, писал: «Все происходит как бы в балагане, изображенном на лубочной народной картинке: все яркое, пестрое, ситцевое,.

«Тульское»: и «Питер», и сама «Тула», и «Англия». Отсюда «особо роскошный» дворец Царя, «игрушечная» Тула и не нашенская диковинная Англия, весьма смахивающая на Англию, как ее изображали в балаганах, на народных гуляньях". Стиль балагана был не только условным по природе своей, он требовал изображения аномалий жизни, но при этом не подразумевал трагедии в том, что было явлено в «картинках потешных и забавных». У Лескова в «Левше» за словесной узорчатостью стиля скрыта подлинная трагедия: она звучит в скороговоркой сказанной фразе о том, что Платов бросил Левшу в коляску и велел сидеть «вроде пубеля» (пуделя), и в гордом заявлении Левши, что Псалтирь да Полусонник — основные источники знаний русского мастерового, и что без расчета подкованная блоха потеряла свою техническую уникальность, «не прыгает, и дансе (танец. — М. У.) не танцует» .

Сатира писателя, как и сатира сказок Салтыкова-Щедрина, создававшихся в эти же годы «безвременья» и «литературного безмолвия», была формой протеста, а «трудно» давшееся, по признанию Лескова, сказовое слово стало средством обозначения общественной позиции. Опираясь на традиции общеупотребительного языка, Лесков требует от читателя постоянного сотворчества: сопрягая русские простонародные речения и иностранную лексику, автор создает множество вариантов этимологии слова — граф Кисельвроде, публицейские ведомости, клеветой, долбица умножения, Твердиземное море, Аболон полведерский и т. д. Собранные вместе, эти образы лесковского остроумия представляют реальный мир, чуждый пониманию русского народа, отставшего от европейской культуры, но имеющего на все свой особый взгляд.

В «Левше» Лесков не столько имитирует, сколько воссоздает фольклорный образ мышления, который определяет узоры повествовательного рисунка сказа. «Левша», как об этом говорит повествователь в предпоследней главе, — «цеховая легенда» оружейников о том, что нет их вины в поражении России в Крымской кампании 1854−1856 гг.: довели бы до государя Левшины слова вовремя — «в Крыму на войне с неприятелями совсем бы другой оборот был» .

Несмотря на скорбный финал сказа, общая концепция «Левши» оптимистична. Секрет Левши заключается в авторском осмыслении личности Левши и той легенды, которая создана о нем. Характерно, что высокую нравственную оценку Левши, его достоинству и патриотизму дает английский шкипер: «У него хоть и шуба овечкина, так душа человечкина» .

Максим Горький утверждал, что как художник слова Лесков достоин встать рядом с Толстым, Гоголем, Гончаровым, Тургеневым. Он равен им силой и красотой своего таланта. Тех же художественных результатов он достигает «искусным плетением нервного кружева разговорной речи». Произведения Лескова полны любовью к России, ее людям, поэтому «оправдание» русского человека, поиск «праведников» русской действительности стали целью и смыслом его творчества.