М. Хайдеггер. 
Что это такое – философия?[1]

ХАЙДЕГГЕР Мартин (1889−1976) — крупнейший немецкий философ, оказавший серьезное влияние на европейскую философскую мысль XX в. Был учеником Гуссерля. Преподавал в Марбурге, Фрейбурге. Основал антисциентистскую версию лингвистического поворота. Разрабатывал тему смысла, сущности и «забвения» бытия. Ввел понятие «технонауки». Оказал влияние на многих философов и мыслителей.

Будучи представителем экзистенциализма, Хайдеггер внес значительный вклад в развитие феноменологии. Его философские взгляды были связаны в наибольшей степени с формами повседневного существования, или, по его словам, со способами «бытия в мире». Работы Хайдеггера посвящены преимущественно проблемам классической и современной философии. Он исследовал смысл бытия, описывал формы, в которых бытие себя являет, а также проследил исторические и философские корпи понятия бытия и их влияние на современную «технологическую» интерпретацию природы.

Основные труды: «Бытие и время» (1927); «Кант и проблема метафизики» (1929); «Введение в метафизику» (1935); «Письмо о «гуманизме» (1947).

Спрашивая: что это такое — философия? — мы говорим о философии. Таким образом, мы явно пребываем над философией, т. е. вовне. Однако цель нашего вопроса — войти в философию, обосноваться в ней, вести себя в согласии с нею, т. е. «философствовать». Ход нашей беседы поэтому не просто должен иметь ясное направление, но ее направление должно одновременно гарантировать, что мы движемся внутри философии, а не вне ее и не вокруг.

Наш разговор, следовательно, должен идти по такому пути и в таком направлении, чтобы то, о чем говорит философия, относилось к нам самим, задевало нас, причем именно в нашей сути.

Но не станет ли тогда философия делом склонностей, эмоций и чувств? А что такое — разум? Где и кем было решено, что такое разум?

Требуется величайшая тщательность, когда мы отваживаемся начать разговор на тему «что это такое — философия?» .

Путь, на который я хотел бы теперь указать, лежит непосредственно перед нами. Таким образом, греческое слово «философия» есть путь, по которому мы идем. …Сама сущность философии коренится в том, что она завладела сначала греческим миром, и только им, чтобы развернуть себя в нем.

Положение «философия по своей сути является греческой» означает одно: Запад и Европа, и только они, в глубинном ходе своей истории изначально «философичны». Об этом свидетельствует возникновение и господство наук. И поскольку науки происходят из глубин западноевропейского — т. е. философского — течения истории, сегодня они в состоянии наложить своеобразную печать на историю человечества по всей земле. Паук никогда не было бы, если бы им не предшествовала, не опережала их философия. …Греческое слово вплетает наш разговор в историческую традицию.

Слово «философия» как бы стоит на свидетельстве о рождении нашей собственной истории, можно даже сказать, на свидетельстве о рождении современной эпохи мировой истории, которая называется атомным веком. Поэтому вопрос «что это такое — философия?» мы можем задавать, только если вступаем в разговор с мышлением греческого мира.

Однако греческое происхождение имеет не только то, что стоит под вопросом — философия, но также и тот способ, каким мы спрашиваем; тот способ, каким мы спрашиваем еще и сегодня, является греческим.

Мы спрашиваем: что есть это. …Но вопрос «что есть нечто?» остается все-таки многозначным. Мы можем спросить: что это там вдали? И получим ответ: дерево. Ответ заключается в том, что некой вещи, точно нами не распознанной, мы даем имя. И все же можно спросить далее: что есть то, что мы называем деревом? Это та форма вопрошания, которую развили Сократ, Платой и Аристотель. Они спрашивают, например: что такое прекрасное? что такое познание? природа? движение? Спрашивая о философии — «что это?», мы всегда задаем изначально греческий вопрос. Когда мы вникаем в полный и изначальный смысл вопроса «что это такое — философия?», наше вопрошание, через свой исторический исток, обретает направление исторического будущего. Мы нашли путь. Сам вопрос и есть путь. Он ведет из греческого мира к нам, если не далее, через нас. Мы идем — если твердо держимся вопроса — по четко направленному пути. Однако у нас еще нет гарантии, что мы в состоянии сразу правильно следовать этому пути. Мы даже не можем определить, в каком месте пути стоим сегодня.

Вопрос о том, что есть нечто, обыкновенно характеризуют как вопрос о сущности. Он просыпается, тогда когда-то, о сущности чего спрашивается затемнилось и запуталось и, одновременно с этим, отношение человека к спрашиваемому стало нетвердым, когда оно поколеблено, даже подорвано.

Наш вопрос касается сущности философии. Если он возникает из некоторой потребности и не должен остаться лишь мнимым вопросом, заданным для поддержания разговора, то под вопросом должна оказаться философия в качестве философии. «Все» подразумевает здесь: целое, все сущее.

Бытие есть сущее. При этом «есть» является переходным глаголом и означает «собранное». Бытие собирает сущее как сущее. Бытие есть собирание — Логос. Все сущее есть в Бытии. Для нашего слуха это звучит тривиально, если даже не обидно. Ведь о том, что сущее принадлежит Бытию, никому не надо заботиться. Весь мир знает: сущее таково, что оно есть. Что еще остается сущему, как не быть? И все же именно то, что сущее пребывает собранным в Бытии, что сущее появляется в свете Бытия, изумило греков, прежде всего их, и только их. Сущее в Бытии, — это стало для греков самым удивительным.

Между тем даже грекам пришлось спасать удивительность этого удивительнейшего и защищать его от хватки софистического разума, который для всего имел наготове одно доходчивое объяснение и поставлял его на рынок. Спасти удивительнейшее — сущее в Бытии — удалось благодаря тому, что некоторые люди отправились в путь по направлению к этому удивительнейшему, т. е. мудрости. Что следует из всего сказанного для нашей попытки обсудить вопрос «что это такое — философия?» Прежде всего одно: мы не должны придерживаться единственно лишь определения Аристотеля. Из этого заключаем другое: надо иметь представление и о более ранних и позднейших определениях философии.

А затем? Затем, с помощью сравнительной абстракции, мы выявим общее во всех определениях.

А затем? Затем окажемся предельно далеки от ответа на наш вопрос. Почему все пришло к этому? Потому что, следуя только что упомянутому методу, мы чисто исторически собираем имеющиеся определения и растворяем их в некой общей формуле. Все это при наличии большой эрудиции и правильных установок действительно можно выполнить. При этом нам совсем не надо входить в философию, размышлять о се сущности. Мы приобретаем таким образом разносторонние, основательные и даже полезные познания о том, какие представления складывались о философии в ходе ее истории.

Но по этому пути мы никогда не дойдем до подлинного, т. е. достоверного ответа на вопрос «что это такое — философия?» .

Когда ответ на вопрос «что это такое — философия?» является философствующим? Когда мы философствуем? Лишь тогда, очевидно, когда вступаем в разговор с философами.

Это предполагает, что мы говорим с ними о том, что они обсуждают. Это проговаривание друг с другом того, к чему, собственно, все снова и снова как к одному и тому же обращаются философы, есть речь, в смысле диалектика, речь как диалог. Обязательно ли диалог является некоей диалектикой и когда, — это мы оставляем открытым.

Одно дело констатировать и описывать мнения философов, и совсем другое — говорить с ними о том, что они традиционно обсуждают, о чем они повествуют. Ответ на вопрос «что такое философия?» состоит в нашем соответствии тому, к чему философия держит путь. А это есть Бытие сущего.

Мы находим ответ на наш вопрос о философии не в почерпнутых из истории определениях философии, а в разговоре с тем, что было передано нам традицией как Бытие сущего.

…(Деструкция означает не разрушение, а упразднение, разбор, отстранение накопившихся в истории высказываний об истории философии.

Деструкция означает: раскрыть свои уши, освободить слух для того, что говорит нам в традиции как Бытие сущего).

Философия есть самостоятельно выполняемое соответствие, которое говорит, поскольку внимает зову Бытия сущего. Это соответствие прислушивается к голосу Бытия. То, что взывает к нам как голос Бытия, располагает наше соответствие.

" Соответствие" означает, следовательно: быть расположенным, «tre dispos», и именно Бытием сущего. «Dis-pos» означает здесь буквально следующее: расположенное порознь, проясненное и тем самым оставленное в отношение к тому, что есть. Сущее как таковое располагает речь таким образом, что она настраивается (accorder) на Бытие сущего. Соответствие является настроенным обязательно и всегда, а не лишь иногда и случайно. Оно есть некая настроенность. И только на основе настроенности (disposition) повествование соответствия получает свою точность, свою расположенность.

Но указание на сущностную настроенность соответствия не является неким современным изобретением. Уже греческие мыслители, Платон и Аристотель, заметили, что философия и философствование принадлежат тому измерению человека, которое мы называем настроением (в смысле на-строенности и рас-положенности).

Платон говорит (Теэтет 155d): «Для философа чрезвычайно характерно именно удивление, это исток (философии) например, мытье рук хирурга предшествует операции». Удивление ведет философию и повсеместно господствует в ней.

То же самое говорит Аристотель (Met. А2, 982 b 12 sq): «Именно благодаря удивлению люди достигают теперь, как и впервые, господствующего истока философствования» (того, откуда исходит философствование и что определяет весь ход философствования).

Было бы слишком поверхностно, преждевременно и не по-гречески думать, будто Платон и Аристотель утверждают здесь лишь то, что удивление есть причина философствования. Если бы они придерживались такого мнения, это означало бы следующее: некогда люди удивились именно сущему, тому, что оно есть и что оно есть. Под влиянием удивления начали они философствовать. Едва лишь философия пришла в движение, удивление, как импульс, стало излишним и поэтому исчезло. — Оно могло бы исчезнуть, будь оно лишь толчком. Но — удивление есть … страсть, волнение чувств.

…Удивление является тем настроем, в каком греческим философам было дано соответствие Бытию сущего.

Совершенно иного рода тот настрой, который побудил мышление по-новому поставить традиционный вопрос о сущем как сущем и тем самым начать новую эпоху философии. Декарт в «Размышлениях» спрашивал: …каково то сущее, которое есть истинно сущее в смысле ens certum. Между тем для Декарта сущность certitudo изменилась. …Сомнение становится для него тем настроем, в котором вибрирует настроенность на ens certum, достоверно сущее.

…Благодаря этому выделяется sub-jectum как Эго и человеческая сущность впервые вступает в область объективности в смысле эгоцентризма. Из настроенности на это certitudo речь Декарта получает определенность некоторого ясного и отчетливого восприятия. Настрой сомнения становится положительным согласием с достоверностью. Отныне достоверность становится мерозадающей формой истины.

В чем же заключается завершение философии Нового времени, если вообще можно говорить об этом? Не определен ли этот конец через некоторый другой настрой? Где должны мы искать завершение философии Нового времени? Уже в философии Гегеля или же в философии позднего Шеллинга? И как быть с Марксом и Ницше? Выходят ли они из колеи философии Нового времени? Если нет, то как можно определить их местоположение?

Казалось бы, мы ставим лишь исторические вопросы. На самом же деле мы размышляем о будущей сущности философии. Мы пытаемся вслушиваться в голос бытия. В какой настрой приводит он сегодняшнее мышление? На этот вопрос едва ли можно ответить однозначно.

Вероятно, какой-то основной настрой сегодня господствует. Однако пока он остается для нас сокрытым. Это следует считать признаком того, что сегодняшнее мышление еще не нашло своего единственного пути. Мы наблюдаем лишь разного рода настрои мышления. Сомнение и отчаяние, с одной стороны, и слепая одержимость непроверенными принципами, с другой, противостоят друг другу. Опасение и страх перемешаны с надеждой и уверенностью. Зачастую мы думаем, что мышление, имеющее характер рассуждающего представления и исчисления, совершенно свободно от всякого настроя. Но и холодность расчета, и прозаическая трезвость плана суть приметы некоей настроенности. И нс только; даже разум, стремящийся быть свободным от всякого влияния страстей, настроен, будучи разумом, на уверенность в логико-математической постижимости своих принципов и правил.

Именно принятое на себя и проводимое нами соответствие, которое отвечает на зов Бытия сущего, и есть философия.

Мы узнаем и знаем, что такое философия, лишь когда испытываем как, каким образом философия существует. Она существует в мелодии соответствия, настраивающейся на голос Бытия сущего.

Это соответствие есть некая речь. Она состоит на службе у языка. Что это означает, сегодня понять трудно, ибо наше привычное представление о языке претерпело странное превращение. В результате язык стал инструментом выражения. Вследствие этого считается более правильным говорить: язык состоит на службе у мышления, вместо: мышление, как соответствие, состоит на службе у языка.

Потому, что без достаточного осмысления языка мы никогда по-настоящему не узнаем, что такое философия в качестве указанного соответствия, что такое философия как особая манера повествования.

Однако мне хотелось бы привести присутствующих к собранности, в которой к нам обращается то, что мы называем Бытием сущего. Называя это, мы думаем о том, что сказал уже Аристотель: «Сущее-Бытие выходит к свету многими путями» .

• [1] Хайдеггер М. Что это такое — философия? (сокр. текст) // Вопросы философии. 1993. № 8. URL: rshchekotova.narod.ru/simple76767.html