Готфрид Лейбниц. 
История философии

Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646−1716) является, пожалуй, наиболее разносторонним мыслителем Нового времени. Он и предложил наиболее полную и завершенную онтологическую систему Нового времени, и совершил ряд фундаментальных открытий в математике, физике, оптике, гидрологии. Причастен он был также и дипломатической деятельности, и различным политическим, академическим и религиозным проектам. Увлекшись в молодости номинализмом Гоббса и подпав под очарование картезианского механицизма, немецкий мыслитель вскоре приходит к заключению, что одна только математика не может быть основанием для описания природных феноменов, и возвращается к аристотелевско-схоластическому понятию субстанциальной формы. Она и получает у Лейбница имя «монада» (от греч. monas - «единица»), которая, в отличие от математической точки, представляет собою нечто реальное и именует «подлинный духовный атом бытия» .

Лейбниц не составил единого обширного труда, в котором бы систематически и последовательно излагал свою доктрину. Его хотя и весьма обширное наследие состоит или из небольших работ, наиболее известная из которых носит название «Монадология», или из объемных сочинений полемического характера, каковы «Новые опыты о человеческом разумении», в которых Лейбниц, во многом соглашаясь с Локком, все же отвергает его эмпиризм, если под последним понимать опыт как единственный источник знания. Лейбниц защищает декартовскую концепцию врожденных идей и подчеркивает, что, действительно, «в разуме нет ничего, чего прежде не было бы в опыте, за исключением самого разума». К разряду полемических принадлежит и наиболее знаменитое сочинение Лейбница «Теодицея» (буквально: «оправдание Бога»). Здесь он излагает свою концепцию творения, которая призвана ответить на вопрос, почему в мире существует зло, если творец мира есть всеблагое существо. Здесь же Лейбниц раскрывает и этическое содержание своей метафизики, указывая, что несчастья, которые испытывает каждый отдельный человек, лишь подчинены общему плану творения, в котором допускается страдание существ, но лишь ради общего блага.

Критика Декарта. Разум Лейбниц понимает вполне по-картезиански, образцом истинного суждения для него выступает принцип «мыслю, следовательно, существую», но эту истину, полагает Лейбниц, все-таки нельзя назвать предельно отчетливой. Во-первых, Декарт хотя и верно говорит, что «мыслю — есмь» есть образец ясной и отчетливой идеи, но плохо поясняет, что такое ясность и отчетливость. Лейбниц берется достроить феноменологию отчетливости, но строит ее уже на ином основании, указывая, что предельно отчетливыми являются для нас истины тождественные, те, которые удовлетворяют форме «А есть А». В суждениях такого рода перечислены все предикаты, входящие в субъект, а содержание всех элементов, из которых состоит предикат, в свою очередь, раскрыто. Во-вторых, Декарт верно утверждает, что Бог не может быть обманщиком, но из этого вовсе не следует, что-то, что воспринимается нами ясно и отчетливо, таково на самом деле. Вполне может быть, замечает Лейбниц, что природа наша не способна к восприятию реальных явлений. Тогда Бог, не открывая нам сущего самого по себе, все же и нс обманывает нас. Если Декарт своей теорией познания как бы навязывает Богу договор: я мыслю ясно и отчетливо, а ты в этот момент открываешь мне реальность саму по себе, то Лейбниц предлагает иное понимание истины.

Концепция двух истин

Концепция истин разума и истин факта объясняет и природу свободы, и творение, и строение универсума. Истины разума — те, противоположное которым содержит в себе противоречие, например 2 + 2 = 4, ведь очевидно ложно, что сумма 2 и 2 не равна 4. А истины факта — те, противоположность которым противоречия не содержит, таковы все эмпирические истины: если лежащая передо мною книга черного цвета, то я скажу неправду, если стану утверждать, что она желтая, но из самого этого высказывания: «Передо мною книга в желтой обложке», не следует, что я лгу. Другими словами, истинами разума являются те, что могут быть за конечное число шагов сведены к тождественному высказыванию, а истины фак та — те, которые для приведения к тождеству потребовали бы бесконечного количества шагов. Различение двух истин и, соответственно, двух родов достоверности позволяет Лейбницу избежать спинозизма, т. е. «геометрической» необходимости, которая устраняет всякую свободу воли, в том числе и божественную.

Творя мир, Бог способен был сотворить любой из бесконечного количества возможных миров. Но, руководствуясь критерием оптимальности (максимум простоты при наибольшем количестве сотворенных существ), Бог выбирает к существованию, сообразно собственной благой природе, наилучший из возможных миров. Таким образом, Бог творит сообразно разуму, но все же руководствуется и собственной благой волей в выборе наилучшего, ведь, по условию, он мог бы выбрать и какой-то другой мир, не тот, в котором присутствуем мы. При этом сотворенный мир один, ведь в противоположном случае существа худшего универсума были бы обречены на неоправданное страдание. И всякий существующий, по мысли Лейбница, может быть уверен в том, что живет в наилучшем из всего бесконечного числа мыслимых миров. Таким образом, в творении остается место для свободной воли Бога, которая, хотя и определяется вечными истинами, все же не устраняется целиком, как это получается у Спинозы, отождествляющего разум и волю, тем самым утверждая, что всякое представление о благом Боге является попросту человеческим измышлением.

Остается вопрос: способен ли человек, конечное мыслящее существо, к свободному выбору или же только к произволу? Ведь свобода — это свобода выбирать действительно наилучшее, а не то, что нам представляется таковым по нашей прихоти. Способны ли мы к свободным и в то же время разумным поступкам? На этот вопрос Лейбниц не дает окончательного ответа, но преисполнен надежды, что так понятая свобода все-таки возможна для человека. Для того чтобы ответить на вопрос, какой из возможных наших поступков приведет в конечном итоге к благому результату, нам необходимо рассмотреть бесконечные ряды причин и следствий, ведь в опыте мы имеем дело с истинами факта. По Лейбниц, открывший дифференциальное счисление, видит, что в математике бесконечности приводимы к целочисленным величинам. Следовательно, и в повседневных соображениях мы можем рассчитывать на такие же успехи, как в математике. Следует лишь, по замыслу Лейбница, создать такой язык, который бы оперировал нс внешними именами, а такими, которые называли бы самую суть вещей, так, что давая определение чему-либо, мы бы могли выражать это определение математически. И тогда при возникновении любых споров «достаточно было бы взять в руки перья, сесть за свои счетные доски и сказать друг другу (как бы дружески приглашая): давайте посчитаем!»^[1]

Этот гипотетический язык, полагает Лейбниц, описан в Библии: Адаму было дано право «призывать» к себе все творения и давать им имена. Поэтому иногда Лейбниц называет его Lingua Adamica, Адамов язык, или «невинной каббалой». Но суть этого праязыка выражается в его точном названии: универсальная характеристика (лат. characteristica universalis). Лейбниц предпринимает множественные и разнообразные попытки построить такой язык универсального счисления, говорить на котором означало бы считать. Эти попытки не увенчались успехом, но нельзя сказать, что они были и вовсе бесплодными: отыскивая способы построить «характеры», Лейбниц и создает начала символической (математической) логики, и показывает пользу давнего, но забытого изобретения — двоичного счисления, и исследует свойства простых чисел. Можно сказать, что Лейбниц открывает цифровую эпоху, поскольку без его открытий невозможны были бы современные компьютерные технологии. Нельзя и со всей строгостью утверждать, что замысел универсальной характеристики обречен на провал.

• [1] Лейбниц Г. Об универсальной науке, или философском исчислении //Лейбниц Г. Соч.: в 4 т. М.: Мысль, 1982;1989. Т. 3. С. 497.