Бытие как абсурд
В системе экзистенциализма сущее концентрируется вокруг нравственно-психологических отношений, прежде всего между людьми. Человек же существует лишь постольку, поскольку он пребывает в ауре чьей-либо привязанности, или, иначе говоря, причастности. Камю напоминает своему читателю, что он неоднократно говорил: мир абсурден, но это говорилось чересчур поспешно. Сам по себе мир неразумен — и это все… Читать ещё >
Бытие как абсурд (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Для самого общего знакомства с сутью экзистенциалистской концепции бытия в ее наиболее мрачном истолковании сошлюсь на небольшие фрагменты из работ французского писателя и мыслителя Альбера Камю (1913;1960).
Камю говорит: есть лишь одна по-настоящему серьезная философская проблема — проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы ее прожить, — значит ответить на фундаментальный вопрос философии.
Я никогда не видел, продолжает Камю, чтобы кто-нибудь умирал за онтологическую проблему, и в то же время я вижу, как умирает множество людей, ибо, по их мнению, жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. В связи с этим Камю утверждает: необходимо понять ту смертельную игру, которая ведет от ясности в отношении собственного существования к бегству с этого света. Значит, бытие человека в мире, по Камю, есть смертельная игра с такими крайностями, как ясность своего собственного существования и бегство из земного бытия в мир иной. Камю задается вопросом: каково же это смутное чувство, лишающее человеческий ум необходимых для жизни грез? Мир, который поддается объяснению, пусть самому дурному, — этот мир нам знаком. Но если вселенная внезапно лишается как иллюзий, так и познаний, человек, по Камю, становится в ней посторонним: он изгнан навсегда!
Для экзистенциализма в целом, а для Камю, видимо, особенно, близка идея абсурда. Нечего и говорить: идея абсурда, пожалуй, всегда была так или иначе актуальной для философии жизни, а в самой жизни всегда было много абсурдного, иррационального, отвратительного и даже омерзительного, но мудрость всегда находила этому свое место и не упивалась зловоньем абсурдного. Камю говорит: чувство абсурдного — это разлад между человеком и его бытием. Чувство абсурда поджидает нас за каждым углом нашего бытия. Это чувство неуловимо в своей скорбной наготе, в тусклом свете нашего бытия.
В системе экзистенциализма сущее концентрируется вокруг нравственно-психологических отношений, прежде всего между людьми. Человек же существует лишь постольку, поскольку он пребывает в ауре чьей-либо привязанности, или, иначе говоря, причастности. Камю напоминает своему читателю, что он неоднократно говорил: мир абсурден, но это говорилось чересчур поспешно. Сам по себе мир неразумен — и это все, что о нем можно сказать! Абсурдно столкновение между иррациональностью и нашим исступленным желанием ясности, зов которого отдается в самих глубинах человеческого духа. Выходит так: абсурд равно зависит и от мира и от человека. Абсурд не в самом человеке и не только в мире, а прежде всего в соприсутствии. Это соприсутствие исчезает. Помимо человеческого ума нет абсурда, следовательно, вместе со смертью и вместе с этим исчезает и абсурд.
Если хоть на минуту поверить Камю, то невольно приходишь к выводу: наша жизнь, будучи абсурдной, лишена всякого смысла. Что ж, может быть, и сам Камю придерживается того же мнения? Однако это не совсем так. Во всем этом мировоззренческом кошмаре есть какой-то своеобразный проблеск смысла: он заключен в деянии, только, разумеется, не в гетевском, продуктивном, а согласно Камю: жить — значит бунтовать. Первая и единственная очевидность, говорит Камю, которая дается мне таким образом в опыте абсурда, — это бунт, порождаемый осознанием осмысленной бессмысленности, осознанием непонятного и несправедливого удела человеческого бытия. Согласно Камю, бунт хочет, бунт кричит, бунт требует, чтобы скандальное состояние мира как можно скорее прекратилось. Цель бунта — преображение, что связано с убийством. Сам по себе бунт не знает, законен он или нет, но бунт порождает такие действия и их последствия, которые он же должен и узаконить. Тут возникает роковой вопрос: должен ли всякий бунт завершаться оправданием всеобщего убийства или, напротив, не претендуя на невозможную безвинность, он поможет выявить суть рассудочной виновности?
Если Декарт говорит: я мыслю — значит, существую; если один экзистенциалист говорил: мне тошно, значит, я существую, то Камю, следовательно, исходит из мысли: мы бунтуем — мы существуем[1].
В одной из глав своей работы под характерным названием «О ничтожестве и горестях жизни» А. Шопенгауэр говорит: жизнь большинства людей печальна и кратковременна, а сравнительно счастливые люди по большей части счастливы только на вид, или же они, подобно людям долговечным, представляют редкое исключение, для которого природа должна была оставить возможность, как некую приманку. Жизнь рисуется нам как непрерывный обман — и в малом, и в великом. Если она дает обещания, она их не сдерживает, — или сдерживает только для того, чтобы показать, как мало желательно было желанное. Так обманывает нас то надежда, то се выполнение. Если жизнь что-нибудь дает, то лишь для того, чтобы отнять. Очарование дали показывает нам райские красоты, но они исчезают, подобно оптической иллюзии, когда мы поддаемся их оптическому соблазну. Счастье, таким образом, всегда лежит в будущем или же в прошлом, а настоящее подобно маленькому темному облаку, которое ветер гонит от пас вдаль.
Экзистенциализм указывает человеку на неизбежный трагизм всякой индивидуальной судьбы, чтобы особым образом привести к смирению, вызвать ощущение абсолютной несоразмерности его сокровенных нравственных притязаний и возможностей как общественного существа, действующего при определенных (не выбираемых им) социально-исторических условиях. Иными словами, экзистенциалистский бунт против действительности — это окольный путь приспособления к ней[2]. При этом проблема примирения с реальностью выступает в экзистенциализме как императив совести, высший нравственный долг.