Память и личность

В результате изучения данной главы студент должен:

знать

• • в какой мере успешность запоминания может зависеть от целей и задач деятельности;
• • основные положения теории уровней переработки информации;
• • что такое эффект отнесения к себе;
• • что такое эпизодическая память;
• • основные феномены и проявления эпизодической (автобиографической) памяти;
• • в чем состоит проблема постоянства памяти и как содержание памяти меняется под влиянием нового опыта;

уметь

• отличать факты эпизодической памяти от семантической;

владеть

• базовым понятийным аппаратом психологии памяти.

Память и деятельность

До сих пор мы рассматривали эффекты памяти в отрыве от реальной практической деятельности человека. До недавнего времени такой подход был в целом характерен для зарубежной психологии познания. В отличие от нее отечественная психология большое значение придавала вопросу о том, как наша психика в целом и процессы памяти и познания в частности включены в систему практических отношений субъекта с окружающей нас предметной действительностью. Наиболее последовательно подобный взгляд на понимание психики и сознания человека был осуществлен в психологическом подходе, получившем название деятельностного подхода.

Здесь деятельность рассматривается как система отношений субъекта с миром, в ходе которых формируется психический образ, опосредствующий взаимодействие человека с самой этой предметной действительностью.

Общая методология деятельностного подхода была задана в 30−70-е гг. прошлого века в работах ряда советских психологов — С. Л. Рубинштейна, А. Н. Леонтьева, П. Я. Гальперина, А. Р. Лурии. Помимо этого методология деятельностного подхода применялась и в конкретных исследованиях психических, и, в частности, познавательных процессов. Актуальность многих из этих исследований сохраняется и по сей день. В этой главе мы рассмотрим лишь некоторые примеры исследования процессов памяти, в которых память рассматривается не как система переработки информации, а как система действий, обеспечивающих взаимодействие человека с предметным миром.

Такие исследования проводили в 40−60-е гг. прошлого века выдающиеся советские психологи А. А. Смирнов (1894−1980) и П. И. Зинченко (1903−1960) вместе со своими многочисленными учениками и последователями. Многие идеи и экспериментальные факты, полученные и разработанные в рамках этих исследований, как мы увидим, опередили ход общемировой научной психологической мысли.

Исследования А. А. Смирнова и П. И. Зинченко, в частности, касались работы того вида памяти, которая была известна еще со времен классической психологии сознания как непроизвольная память.

В психологии XIX в. воля позиционировалась как один из наиболее важных процессов психической организации. Поэтому строение ряда познавательных процессов, в частности внимания и памяти, рассматривалось в тесной связи с процессами волевой организации личности. Эта идея получила названия волюнтаризма.

В начале XX в. существование воли как научного психологического факта было подвергнуто критике со стороны нарождавшегося в то время нового направления психологической науки — бихевиоризма. Это направление психологии отвергало целый ряд существовавших психологических понятий, среди которых была не только воля, но также внимание и воображение. Как мы уже узнали из материала предыдущих глав, новая революция, произошедшая в психологии в середине XX в., распрощалась с радикальными идеями бихевиоризма, вернув в психологию проблематику внимания и воображения. Однако воля остается тем психологическим понятием, которое все еще довольно слабо насыщено реальным и значимым содержанием. До сих пор ведутся споры о том, какую реальность представляет это понятие, и не является ли воля всего лишь мифом, с которым давно пора расстаться.

Неудивительно, что при таком отношении к понятию воли процессы произвольной памяти в значительной степени обойдены вниманием в зарубежной, в частности американской, психологии. Поэтому этот вид памяти в зарубежной психологии принято обозначать термином случайное запоминание.

Вместе с тем А. А. Смирнов и П. И. Зинченко в ряде исследований показали неслучайность непроизвольного запоминания.

Так, в работах А. А. Смирнова было показано, что в отсутствие специальной цели что-либо запомнить процесс запоминания все же характеризуется вполне определенными закономерностями. Запоминается то, что находится в основном русле деятельности, утверждал А. А. Смирнов.

Для доказательства этого тезиса А. А. Смирнов провел ряд неформальных экспериментов полевого характера. В одном из них испытуемых, в качестве которых выступили сотрудники Психологического института (его возглавлял в то время сам А. А. Смирнов), просили описать свою дорогу из дома на работу. Надо сказать, что эти исследования проводились в 40-е гг. прошлого века, когда вопрос производственной дисциплины считался очень важным и опоздание на работу даже на несколько минут воспринималось как серьезный дисциплинарный проступок. Поэтому особый интерес представляли результаты опроса испытуемых, пришедших на работу практически впритык, для которых, по-видимому, цель прийти на работу вовремя была особенно актуальна.

Оказалось, что испытуемые чаще вспоминали то, что способствовало либо, наоборот, препятствовало реализации их основной цели.

Вот пример одного из наиболее характерных протоколов (испытуемый Б.):

" Помню прежде всего момент выхода из метро. Что именно? Как думал о том, что надо выйти из вагона так, чтобы занять скорее нужную позицию и идти скорее, так как запаздывал. Ехал, помню, в последнем вагоне. Поэтому никуда выскочить не удалось. Пришлось войти в толпу. Раньше публика, выходя, шла по всей ширине перрона. Сейчас для обеспечения прохода входящих были поставлены люди, поворачивавшие публику от края перрона. Бросилось в глаза, что у каждого столба стоит для этого один человек, так как иначе публика опять шла бы по краю перрона. (Далее следует описание нескольких человек, стоявших у столбов и не пускавших пассажиров к краю перрона.) На часы, кажется, не смотрел. Дальнейший путь выпадает. Абсолютно ничего не помню. Есть только смутное воспоминание от старого. Шел до ворот университета. Ничего не заметил. О чем думал, не помню. Когда вошел в ворота, заметил: кто-то спешит. Кто именно: мужчина или женщина, не помню. Больше ничего не помню… Теперь о первой половине пути. Самый выход из дому не помню. Помню, что, когда выходил из ворот дома, вспомнил, что не взял книжку билетов. Подумал: насколько это задержит, так как всегда очередь у кассы. Обычно иду к станции метро, сворачивая в переулок с трамваем. Сворачиваю там, где трамвай несется вниз. Каждый раз посматриваю на трамвай. В этот раз также шел там. Посмотрел на трамвай с опаской. Подходя к станции метро, увидел киоск и подумал: нет ли газеты? Решил, что буду стоять, если есть. Газет не оказалось. Стоял у кассы метро. Кто-то долго возился. Через голову сунул деньги. Очень быстро прошел. Замедлил ход у контролера. Заметил, что контролер очень быстро рвет билеты. Слышу поезд. Спешу. Смотрю на киоск с продуктами. Мельком бросил взгляд. Заметил, что нужных мне вещей нет. Бегу к поезду. Захожу в вагон. Публику не помню. Подошел к противоположной двери. Решил, что лучше пройти по вагону и встать у первой двери. Прошел. Встал, кажется, между двумя мужчинами. О чем думал в поезде, совсем не помню. Мысли, без сомнения, были" (Смирнов, 1966).

Как видим, рассказ испытуемого главным образом содержит указания на то, что мешало или, наоборот, способствовало его успешному продвижению к цели. Другие воспоминания либо отсутствуют, либо носят обрывочный характер. Так, испытуемый совершенно не помнит, о чем он думал в дороге, хотя уверен в том, что какие-то мысли у него были. Также он помнил свои сомнения по поводу того, стоит ли ему покупать газету, что также определенным образом затрагивало его основную цель, так как могло задержать его в пути. Кроме того, испытуемый помнит других спешащих людей, что, с одной стороны, вроде бы не затрагивает его непосредственной цели — ведь эти люди не являлись препятствием для него, но в то же время сами эти факты, безусловно, находятся в русле основной деятельности испытуемого.

Позднее эти выводы были развиты в работах еще одного видного советского исследователя памяти, создавшего целую научную школу, которая определила облик советской психологии памяти фактически на всю вторую половину XX в. Речь идет о работах П. И. Зинченко (1961). В своих исследованиях он, в частности, показал, что само качество непроизвольного запоминания зависит от цели деятельности.

Так, в одном из исследований П. И. Зинченко испытуемым выдавались 15 цветных карточек с изображением предметов: 1) примус, чайник, кастрюля; 2) барабан, мяч, игрушечный медвежонок; 3) яблоко, груша, малина; 4) лошадь, собака, петух. На трех карточках были предметы, практически не имеющие ничего общего с остальными: ботинки, ружье, жук.

Кроме изображения на каждой карточке в правом верхнем углу были написаны черной тушью числа: 1, 7, 10, 11, 16, 19, 23, 28, 34, 35, 39, 40, 42, 47, 50.

В исследовании приняли участие две группы испытуемых, характер деятельности которых не был связан с предметами на карточках.

Первая группа испытуемых действовала с предметами, изображенными на карточках. Перед ними ставилась познавательная задача: разложить карточки на группы по содержанию изображенных на них предметов, а «лишние» отложить отдельно.

Вторая группа испытуемых работала с числами. Нужно было, накладывая в определенном порядке карточки на каждый белый квадратик на специальном макете, выложить из них рамку и столбик на щите (рис. 15.1). Карточки должны были быть размещены так, чтобы наклеенные на них числа расположились по возрастающей величине.

Рис. 15.1. Материалы, использовавшиеся в исследованиях непроизвольной памяти П. И. Зинченко Таким образом, ни первая, ни вторая группа испытуемых не имели цели запомнить содержание карточек. Поэтому в обоих опытах предложение экспериментатора воспроизвести картинки и числа испытуемые воспринимали как полностью неожиданное для них. Это, как пишет П. И. Зинченко, относилось и к объектам их деятельности, и к объектам их пассивного восприятия (чисел — в первом опыте; изображений предметов — во втором).

В эксперименте приняли участие огромное число испытуемых: в целом более 1500 человек разного возраста и уровня образования от дошкольников до школьников средних классов и взрослых. И практически всегда в первом опыте, когда испытуемые работали с изображениями предметов, они значительно лучше воспроизводили названия этих предметов, тогда как во втором опыте, когда испытуемые имели дело в первую очередь с числами, они значительно лучше воспроизводили именно числа. Так, например, группа взрослых испытуемых в серии индивидуальных опытов при работе с предметами воспроизводила в среднем 13,3 названия предметов и только 0,7 чисел, тогда как при работе с числами взрослые испытуемые припоминали всего 1,3 картинки и 10,2 чисел. Аналогичные результаты были получены и в групповых опытах.

Еще более интересными представляются исследования П. И. Зинченко процессов запоминания в зависимости от цели деятельности. Здесь испытуемым предлагались 10 наборов слов по 4 слова в каждом (например: дом, окно, здание, рыба). Каждый испытуемый получал одно из трех заданий, которые определяли различные способы обобщения вербальных материалов:

• • объединить первое слово с одним из оставшихся случайным образом (например «дом и рыба»);
• • установить конкретную связь слова с одним из оставшихся («дом и окно»);
• • установить логическую связь слова с одним из оставшихся («дом и здание»).

Как и в предыдущем случае, цели запомнить вербальный материал не ставилось. Когда по окончании опытов испытуемых просили вспомнить слова, с которыми они работали, оказалось, что, когда испытуемые объединяли слова по случайному принципу, успешность их припоминания составила всего 2 слова, тогда как для слов, объединявшихся по конкретному принципу, успешность воспроизведения составила уже примерно 5 слов, а в случае объединения слов по логическому принципу-около 7.