Православное богословие. 
Религиоведение

Православные богословы, описывая богословие, стараются избежать злоупотребления рациональными средствами и крайним мистицизмом. Все системы православного богословия обращены к традиции. У отцов и учителей раннехристианской церкви, в частности у Василия Великого, Григория Нисского, понятие «догмат» расшифровывается как твердо установленная, непререкаемая и безусловно обязательная истина христианского вероучения. Впоследствии термин «догмат» входит в церковное словоупотребление, где обозначает согласованные критерии правоверного христианства.

Догмат выражает сущность церковного учения в готовой форме. «Это откровенные истины веры, включая постановления и уставы, кроме того, необходимо учитывать, что символ веры шире догмата, так как он фиксирует догмат»^[1]. По мнению В. С. Соловьева, «истина церкви, передающая нам ум Христов, не есть ни научная, ни философская, ни даже богословская — она заключает в себе только догматы благочестия. В этом факте содержится ключ к пониманию христианской догматики и тех соборов, которые занимались ее формулированием. В области вероучения интерес благочестия состоит, очевидно, в том, чтобы в представлениях о божестве ничем не умалялась полнота религиозного отношения к нему, изначала данная в Христе как Сыне Божием и сыне человеческом»^[2].

Как отмечал В. С. Соловьев, православные апологеты и полемисты чаще всего используют против западного христианства оружие нравственных обвинений. Католицизм они упрекают за гордость и властолюбие, за стремление присвоить своему иерархическому главе как-то, что принадлежит Богу, так равно и то, что принадлежит кесарю, укоряют католическую иерархию в фанатизме, в привязанности к миру, в корыстолюбии, делают ее ответственной за общий грех преследования еретиков и неверных, постоянно возвращаются (в согласии с протестантами) к трем обвинительным пунктам: инквизиции, индульгенциям и иезуитской морали, и, наконец, независимо от протестантов, вносят в этот грех нравственного братоубийства, выразившийся в самовластном узаконении (без ведома Восточной церкви) местных западных преданий.

Православие выставляет также этические обвинения и против протестантского вероисповедания. Его упрекают в индивидуализме, упраздняющем церковь как действительное нравственное целое, в разрушении любовного союза не только между настоящим и прошедшим церкви исторической (через отрицание преданий), но и между видимою и невидимою церковью (через отвержение молитв за усопших).

Разумеется, эти взаимные упреки условны. Когда православные вместе с католиками упрекают протестантов за отсутствие духовной филиации и за пренебрежение к отеческим преданиям, то никакой благоразумный протестант не скажет, что предания должно презирать, а, напротив, станет доказывать, что протестантизм и есть возвращение к самым почтенным и подлинным преданиям христианства, очищенным от фальшивой и вредной примеси.

По мнению Лосского, «третья мировая идея, идея славянская» идет с востока Европы и таит в себе возможность окончательного «разрешения судеб человеческих и Европы»^[3]. По мнению Лосского, Русский Христос, т. е. Христос в том аспекте, в каком Его принял в свое сердце русский народ, составляет сущность русского православия.

" Русский народ, — писал Достоевский, — ничего не знает выше христианства, да и представить не может. Он всю землю свою, всю общность, всю Россию назвал «крестьянством». Вникните в Православие: это вовсе не одна только церковность и обрядность, это живое чувство, обратившееся у народа нашего в одну из тех основных живых сил, без которых не живут нации. В русском христианстве по-настоящему даже и мистицизма нет вовсе, в нем есть одно человеколюбие, один Христов образ, по крайней мере, это главное. В Европе давно уже и по праву смотрят на клерикализм и церковность с опасением; там они, особенно в иных местах, мешают течению живой жизни, всякому преуспеванию жизни и, уж конечно, мешают самой религии. Но похоже ли наше тихое, смиренное православие на предрассудочный, мрачный, заговоренный, пронырливый и жестокий клерикализм Европы? Как же может оно не быть близким народу"^[4].

Говоря о православии, Достоевский выдвигал на первый план приятие русским народом Христа в своем сердце, христианский гуманизм, подвижничество святых, влияние старцев. Он ценил также Церковь в том ее аспекте, в котором она представляет собой общественный союз, опирается на незыблемые догматы, имеет прочную иерархическую организацию. Ф. М. Достоевский высоко ценил православную церковь в ее традиционной, четко выработанной форме. Писатель считал, что выяснение глубокого смысла основных догматов Троичности, Богочеловечества, Преображения действительно необходимо.

Православие основывается не на подчинении внешнему авторитету, а на принципе соборности. Соборность — это религиознобогословское понятие, означающее единство, целостность церковного организма. «Соборный» — значит собранный из множества в единство, единый во множестве, всеединый. Объявляя себя соборной, кафолической, та или другая церковь стремится быть единой и единственной.

Предложенное А. С. Хомяковым (1804−1860) определение соборности как свободного собрания людей, соединенных любовью, делает это понятие еще шире и неопределенней, позволяя тем самым использовать его для критики католицизма. По мнению русских богословов, наилучшие условия для соборности сохранились на Востоке. В Риме она вытеснена внешним авторитетом папской власти, а в протестантизме разрушена Реформацией, вырвавшей автономную личность из целостной церковной жизни. Правда, в начале прошлого века некоторые религиозные мыслители вынуждены были признать, что соборность в том смысле, как ее понимал Хомяков, нигде и никогда не существовала, ибо на Западе властововал «папацезаризм», а на Востоке «цезарепапизм». Тем не менее идея соборности влиятельна в православии и сегодня.

Признав святость высшей ценностью, стремясь к абсолютному добру, русский народ не возводит земные относительные ценности, например частную собственность, в ранг «священных» принципов.

• [1] Позов А. Богочеловек. Христианская мистика. Париж, 1974. С. 318.
• [2] Соловьев В. С. Собр. соч.: в 2 т. Т. 2. С. 512.
• [3] Лосский Н. О. Бог и мировое зло. С. 204.
• [4] Достоевский Ф. М. Дневник писателя // Его же. Поли. собр. соч.: в 30 т. Л., 1981. Т. 23. С. 130.