Основные черты единого русского права

3.5.1. Вещное право

До времен Дмитрия Донского крестьяне «черных» волостей имели большую степень личной и хозяйственной независимости: оставались членами волостной крестьянской общины («земщины»), сохранявшей остатки древней крестьянской свободы. Как отмечает И. Д. Беляев, в ту пору «земщина своими владениями не сливалась ни с дружиною, ни с владениями дружинников, ни с княжескими владениями, хотя и признавала над собою власть князя и вообще была послушна князьям… Земля, принадлежащая земским общинам, до того считалась неприкосновенною, что ежели бы кто ее как-либо себе присвоил даже покупкою, то должен был или поступить в члены той общины, которой принадлежала земля, или возвратить землю общине даром с потерею заплаченных за нее денег»^[1]. В подтверждение своей гипотезы Беляев приводит фрагмент договорной грамоты великого князя Дмитрия Ивановича Донского с князем Владимиром Андреевичем, где сказано: «А кто будете купил земли данные^[2], служния, или черных людей, по отца моего животе, по великого князя по Иванове, а те, кто возможет выкупить, пусть выкупят, а не возмогут выкупить^[3], ино потянут к черным людям; а кто не всхочет тянута^[4], ино должны отступиться от земель, а земли черным людям даром»^[5]. Таким образом, ордынские интересы, связанные с получением дани, соблюдались в том числе и посредством защиты земских земель.

Вотчина

Первоначальный смысл термина «вотчина» подразумевал обозначение только родового имущества, т. е. такого поземельного имущества, которое принадлежало отцу владельца и было получено последним, в свою очередь, от своего отца. Вотчины — тип имущества с самым свободным характером частной собственности. При Иване III он не только удерживается, но под влиянием экономических потребностей государства определяется еще резче. Вотчины таким образом всегда оставались предметом гражданского оборота, хотя для этого существовали известные ограничения. Относительная свобода обращения и завещательного отказа привела к дроблению родовых имуществ. В результате правительство начинает устанавливать контроль над обращением вотчин, законодательно упорядочивает древний обычай выкупа родовых вотчин. Еще Судебник 1550 г. узаконил «все более распространившийся среди лиц, продававших земли, обычай отрекаться при продаже вотчины от своего права выкупа. Судебник на будущее время окончательно обеспечил лиц, покупавших вотчины, от притязаний самих продавцов на выкуп своей земли»^[6]. От этих притязаний были устранены, кроме того, дети продавца, а также и те его родственники, которые присутствовали при сделке и подписали купчую в качестве свидетелей. Но для остальных членов рода сохранялся 40-летний срок выкупа.

Родовое имущество подлежало защите закона. Нарушения имущественных прав вотчинника без основания не допускались. Представляет в этой связи интерес приведенная Ю. Г. Алексеевым грамота великого князя Ивана III в Ярославль, своему наместнику. Грамота написана как реакция на челобитную игумена Троице-Сергиева монастыря, где выражена тревога по поводу действий наместника. Оказывается, новый наместник «не только верстает на московскую службу местных феодалов», но еще отнимает родовые вотчины у непригодных к этой службе. Заметим, речь идет о конце XV в., т. е. о времени, предшествующем актам, уравнивающим службу с вотчин и поместий и способным хоть как-то легитимировать подобный произвол. Крестьяне перезываются от их владельцев в «отчину» великого князя, соблазненные предоставляемыми в этом случае льготами. За счет этого растет население «черных» волостей, а следовательно, доходы великокняжеской казны^[7]. Действия наместника были осуждены и пресечены царской грамотой. В данном случае нас не должно смущать, что решение по данному делу принимается непосредственно великим князем: игумен Троице-Сергиева монастыря имел привилегию обращаться к великому князю за судом непосредственно, что им и было сделано.

Поместье

Один из ранних примеров установления поместного права известен по грамоте, выданной при Иване Калите, который «дал Бориске Воркову свое село-куплю под условием службы; а нс станет служить — лишиться ему того села, не вотчины, ибо этот Ворков не вогчич, а права пользования этим селом»^[8]. Грамота, как видим, интересна еще и тем, что в ней Калита считает необходимым уточнить происхождение имущества (купленное село), передаваемого в качестве служебного поместья. Это существенный момент, который свидетельствует о том, что оборотоспособность родовых имуществ ограничивалась и для великокняжеского родового имущества, т. е. при наличии иного по происхождению имущества распоряжаться в первую очередь следовало именно им.

Способы приобретения вещных прав

Договор известен с древности как обычный способ приобретения вещных прав. В период становления Московского княжества как единого русского государства подобный способ приобретения вещных прав на землю распространялся и на великого князя. В сделках с другими землевладельцами он выступал как частное лицо. Так, великий князь Василий II поменял троицким старцам село Панинское в Радонеже на село Ваганово в Дмитровском уезде^[9]. В период строительства единого Московского государства князья успешно пользовались частноправовыми способами для увеличения территории. Так, Белозерское княжество было куплено, а земля ПереяславляЗалесского перешла к московским князьям по наследству.

О развитии наследственного права в Московском княжестве известно немного. Можно предполагать, что эта область какое-то время продолжала регулироваться нормами Русской Правды. Однако очевидно, что наследственные права женщин и боковых родственников расширяются. Судебник 1497 г. определяет порядок наследования по закону, если человек умирает без завещания (ст. 60). В этом случае имущество шло сыновьям, при их отсутствии — дочерям или ближайшим боковым родственникам. Упоминание законного порядка наследования в связи с отсутствием завещания косвенно подтверждает приоритетность для законодателя тех распоряжений, которые будут содержаться в завещании.

Давность добросовестного владения как способ приобретения права собственности называет Судебник 1497 г. (ст. 63). В нем рассматривается уже вполне абстрактная ситуация, которая может быть связана не обязательно с захватом, а, скажем, с путаницей в правоустанавливающих документах. Следует отметить различие сроков, устанавливаемое Судебником для споров между частными лицами (три года) и случаев, когда стороной является государство (шесть лет).

Залог земель в Москве упоминается в судном списке времен Дмитрия Донского, где говорится о залоге пожни в деньгах с передачей пользования сю в руки залогопринимателя^[10]. Но вообще весьма нередки были случаи, когда недвижимость оставалась в пользовании у должника. В отличие от Пскова, где закон устанавливает некоторые нормы залогового права, в Московии параметры сделки определялись в основном сторонами. В частном акте должно было быть предусмотрено все то, что при дальнейшем развитии перейдет в область объективного права. Однако одно общее правило существовало и заключалось в том, что просроченная закладная автоматически обращалась в купчую.

Собственность, жалованная в вотчину государем, зависела от воли (произвола) жалователя и его правопреемников. В сохранившихся исторических документах нередок сюжет, когда один князь жалует деревнями своих людей и, умирая, просит великого князя того жалованья не рушить, «чтоб мои люди после моего живота не заплакали»^[11]. Первоначально в Московском княжестве условием пожалования является только обязанность не служить другому князю.

3.5.2. Обязательственное право

Обязательственное право Московского княжества характеризуется крайне скудным законодательным материалом. Тем не менее основными источниками обязательств выступают причинение вреда и договор.

Гражданско-правовое обязательство из причинения вреда. В Московском княжестве оно возникает, прежде всего, из обязанности возместить ущерб, причиненный преступлением. Одним из действий, порождающих такую обязанность, остается убийство, хотя оно и рассматривается в законодательстве уже не как обида, а как преступление. Однако вопрос взыскания с убийцы в пользу родственников убитого или иных заинтересованных лиц сохраняет актуальность. Согласно Судебникам 1497 (ст. 11) и 1550 гг. (ст. 59−60) убийца — ведомый лихой человек подвергается смертной казни, а интересы родственников потерпевшего удовлетворяются из его имущества.

Обязательства из договоров. Первоначально, не без влияния христианства и православной церкви, письменная форма сделок утверждается в частной практике. Обычай составлять купчие, духовные и прочие грамоты переходит из среды духовенства в круг князей и их приближенных (XII-XIV вв.)^[12] и далее распространяется среди населения^[13]. Уже во времена Псковской грамоты письменная форма становится преобладающей. Судебник 1497 г. предусматривает письменное оформление сделок в отношении холопов и некоторых других объектов движимости.

Для удостоверения и сохранения информации на будущее некоторые акты подлежали регистрации в государственных органах. Так, сделки по поводу холопов подлежали регистрации еще по Судебнику 1497 г.

3.5.3. Уголовное право

В Московском княжестве в качестве действующего источника уголовных норм долгое время оставалась Русская Правда. Однако текст Судебника 1497 г. показывает, что к концу XV в. уже сложились некоторые абстрактные критерии, позволяющие объединять отдельные виды преступлений в однородные группы: тяжкие преступления (ст. 9), татьба (ст. 8, 39) и др. К числу тяжких преступлений относятся крамола, подым (государственные преступления), ябедничество (преступление против судебной власти). Основные начала уголовного права подвергаются значительным изменениям. Появление нового термина универсального характера («лихое дело») способствовало выработке в дальнейшем общего определения понятия преступления (ст. 9 и др.). В качестве одного из критериев, определяющих возможность применения к лицу смертной казни, выступает приобретенная им репутация «ведомого лихого человека». Так, лицо, впервые пойманное на краже, могло быть подвергнуто казни на основании показаний пяти-шести человек, что «он тать ведомой, и преж того неодинова крадывал» (ст. 13). В Судебнике получают развитие ранее известные принципы уголовного права: более мягкое наказание за преступление, совершенное впервые, т. е. намечаются более четкие подходы к пониманию объективной стороны преступного деяния (ст. 10). При назначении наказания учитывается сложившаяся репутация (ст. 12, 13), допускается поручительство за обвиняемого (ст. 35) и т. п. В качестве наказуемого деяния в Московском княжестве рассматривается самосуд. Здесь очевидно продолжается линия, намеченная ПСГ. Согласно ст. 13 Белозерской уставной грамоты за самосуд наместники и их тиуны брали 2 руб. штрафа. Особенно интересно определение самосуда как отдельного преступления: «А самосуд то: кто поймает татя с поличным да отпустит его прочь, а наместникам и тиунам не явят, а его в том уличат, то — самосуд; а кроме того самосуда нет». Логика законодателя здесь вполне понятна: если дело касалось самовольной расправы с преступником, то такие самовольны несли ответственность за преступление против личности. В этом случае, как следует из грамоты, собственно самосуд уже не рассматривался.

Обращает на себя внимание изменение в Судебнике целей наказаний и их системы. Задача наказания теперь не только в восстановлении справедливости, возмездии, но и в устрашении. Широко применяется смертная казнь за тяжкие преступления, среди которых убийство господина, крамола, церковная кража, поджог, провокация бунта («подым») (ст. 9,11, 13 и др.). Среди других наказаний выделяется битье кнутом (62, 64 и др.), выдача ответчику головою на продажу (ст. 55), пеня. Имущественные наказания, как правило, дополняются телесными. Линию на ужесточение наказаний и пыток продолжает последующее законодательство. Среди особо опасных деяний выделяется разбой. Белозерская губная грамота 1539 г. (ст. 4) прямо предписывает губным учреждениям: «В волостях, где разобьют разбойники село или деревню, или кого на дороге разобьют, а на которых людей на своих товарищей начнут которые разбойники на пытке говорить, что с ними разбивали или к кому приезжали, и те люди живут в Белозерском уезде, и вы б тех разбойников ловили тоже, да обыскав и их пытав накрепко, казнили смертью тоже»^[14].

• [1] Беляев И. Д. Земский строй на Руси. СПб., 2004. С. 62−63.
• [2] То есть обложенные татарской данью.
• [3] То есть в дополнение к уплаченной продавцу сумме внести общине сумму, проценты с которой пойдут на уплату лежащей на этой земле дани.
• [4] То есть участвовать в выплате дани (тягла).
• [5] Беляев И. Д. Указ. соч. С. 63.
• [6] Павлов-Сильванскш Η. П. Государевы служилые люди. М., 2001. С. 104−105.
• [7] Алексеев Ю. Г. Под знаменами Москвы. С. 63−65.
• [8] Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в Древней Руси. М., 1869. С. 224.
• [9] Алексеев Ю. Г. Под знаменами Москвы. С. 47.
• [10] Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в Древней Руси. С. 228.
• [11] Дювернуа Н. Л. Источники права и суд в Древней Руси. С. 221.
• [12] Известны уставные грамоты новгородских князей церквям и соборам; купчая и духовное завещание преподобного Антония Римлянина, первой половины XII в.; уставные грамоты Смоленского князя Ростислава Мстиславича и епископа Мануила, данные епископии Смоленской в 1150 г.; вкладная грамота преподобного Варлаама Хутынскому монастырю на земли и рыбные ловли, ок. 1200 г.; духовные завещания князя Владимира Волынского, 1287 г. и т. д.
• [13] Купчая докладная Нестера Мямли игумену Кириллу Белозерскому, до 1427 г.; купчая с условием потомственного владения и оброка Андрея Гаврилова на церковную землю, 1490 г.; меновная грамота Остиева с митрополитом на село Русановское и Никольское, 1458 г. и пр. // Μ. Ф. Владимирский-Буданов. Хрестоматия по истории русского права. Киев-СПб., 1901. С. 226, 232. Богатую практику заключения письменных актов приводит и издание: Акты феодального землевладения и хозяйства / под ред. Л. В. Черепнина: в 3 т. М., 1960−1961.
• [14] Памятники русского права. М., 1956. Вып. 4. С. 176−179.