Источники права Московского царства. 
Первые попытки систематизации законодательства

По мере эволюции Московского царства система источников права усложняется по предметам и способам правового регулирования, юридической технике. Однако при всей относительной развитости законодательства Московского царства бросается в глаза отсутствие сколько-нибудь оформленных представлений о правовой доктрине, вообще о теоретической юриспруденции, «практически полное отсутствие юридической литературы, правовой книжности незаконодательного, ненормативного характера»^[1]. Исключение составляли богословские или носящие политический характер тексты, где вопросы соотношения Закона и Правды, пределы власти государя находили своеобразное отражение.

Обычай

По мере централизации управления и унификации источников права область применения обычая неуклонно сужается. Тем не менее и в Московском царстве обычай продолжал действовать, не только сохраняя то, что прежде сложилось, но и являясь творческой силой, созидающей вновь нормы права. Еще в XVI в. великие князья московские находили нужным оправдывать свои распоряжения ссылкой на старину^[2].

Судебники XVI в. были написаны светским языком, который постепенно складывался в приказном делопроизвостве. На основе этого нового языка постепенно формировалась русская юридическая терминология. Подготовленный в 30−40-е гг. XVI в. Судебник 1550 г. в юридико-техническом плане совершеннее своего предшественника. Он представляет интерес прежде всего как документ, закрепивший основные положения земско-губной реформы. Среди источников права рассматриваемого периода нередко упоминается и Судебник 1589 г. Большинство исследователей отказывает ему в официальном статусе, однако он, несомненно, применялся на присоединенных к Московии землях северо-запада, прежде всего Псковской и Новгородской республик. Судебник 1589 г. учитывает некоторые особенности (отсутствие крепостного права), обычаи («пошлину») вновь присоединенных земель и делает акцент на вопросах судебно-административного права в связи с деятельностью губных учреждений. Не суждено было стать официальным документом и так называемому Сводному судебнику 1606 г., который обобщил и систематизировал изменения, произошедшие в законодательстве после 1550 г. Впервые в таком обширном законе появляются рубрики («грани»), «каждая из которых посвящена какому-либо определенному вопросу или целому комплексу вопросов правового характера». Этот прием затем использовался при составлении Соборного уложения^[3].

Общей чертой всех известных Судебников признается пробельность. Но перед Судебниками и не ставилась задача стать универсальными сводами законов. Многие вопросы регулировались на уровне локальной практики или даже частных актов. Судебники же предназначались для регулирования важнейших вопросов государственного правосудия и тесно связанного с ним управления.

Активизация законотворчества бросала серьезный вызов тем, кто в силу профессиональной деятельности должен был знать законы и следить за их изменениями. Их работа осложнялась нс столько обилием законодательного материала, сколько тем, что приходилось разбираться с противоречиями между разными указами. Еще одна проблема судебно-административной власти на местах связана была с сохранением льготных грамот и некоторых местных обычаев, которые противоречили законодательству. Все эти сложности должна была снять систематизация действующего законодательства.

Соборное уложение 1649 г.

После Судебника 1550 г. только Уложение стало очередным сборником законодательства, представляющим собой единое целое и носящим официальный характер. Работа над документом началась по челобитью Земского собора 1648 г., собранного в разгар волнений московского населения по поводу налоговых мероприятий правительства. В преамбуле к памятнику и в его завершающем фрагменте дается краткая история принятия документа^[4]. В частности, говорится о том, что «царь и великий князь Алексей Михайлович, всея Руси самодержец» советовался с патриархом, митрополитами, архиепископами, со всем Освященным собором и говорил с боярами, околничьими, думными людьми, которым и поручил «изложить статьи по его государеву указу общим советом, чтобы Московского государства всяких чинов людем, от болшаго и до меншаго чину, суд и росправа была во всяких делех всем ровна». Проблема систематизации изданного с 1550 г. законодательства действительно стояла остро, поскольку изданные в разное время и никем не отмененные указы и приговоры Боярской думы противоречили как друг другу, так и Судебникам, сохранявшим статус действующих официальных источников права.

Утверждение полученного свода, согласно указу государя и боярскому приговору, состоялось на соборе, в который вошли представители, выбранные «из столников, и из стряпчих, и из дворян московских и из жилцов, из чину по два человека». В соборе также участвовали по два представителя больших и по одному от малых городов из дворян и из детей боярских, по человеку с новгородской пятины, три человека от гостей и по два от гостиных и суконных сотен, а от «черных сотен и из слобод, и из городов с посадов по человеку, добрых и смышленых людей» .

В качестве источников Уложения преамбула указывает: 1) «которые статьи написаны в правилах святых апостол, и святых отец, и в градцких законех греческих царей» и «пристойны… к государственным и земским делам»; 2) «прежних великих государей, царей и великих князей росийских»; 3) указы Михаила Федоровича; 4) «боярские приговоры на всякие государственные и на земские дела»; 5) новые статьи, на которые «в прошлых годех… указу не положено». Эти же источники упоминаются в пометках на полях подлинника Уложения. Кроме упомянутых в преамбуле, в пометках имеются указания на заимствование 66 статей из Литовского Статута и двух статей из Стоглава. Однако на Московском соборе 1667 г. было постановлено не считать Стоглав источником права^[5].

Удивляющая всех быстрота составления Уложения (три с небольшим месяца) объясняется по-разному. Так, К. Д. Кавелин объяснял это большой работой по записи источников, относящихся к отдельным отраслям управления, которая систематически велась в приказах и позволила в момент составления Уложения просто «собрать из разных приказов готовые своды законов». Ф. Л. Морошкин считал, что памятник в основном включил судебные обычаи и боярские приговоры, не создав новых норм^[6]. Заслуживающей внимания представляется и мнение II. М. Золотухиной о Судебнике 1606 г., лежащем в основе Уложения. Как видим, все точки зрения так или иначе базируются на наличии в момент составления Уложения большого материала, уже систематизированного задолго до начала работы комиссии князя Н. И. Одоевского.

Система Уложения, которое состоит из 25 глав, среди которых вначале помещены те, которые так или иначе отражают вопросы публичного права, затем — нормы частного права и судебного процесса и снова вопросы уголовного права (гл. 21, 22), смотрится как вполне логичная и приводит многих исследователей к высокой оценке документа с позиций юридической техники. Однако более тесное знакомство с текстом документа показывает, что систематизации нормативного материала строго по предмету регулирования все же не произошло. Так, нормы о поместьях и вотчинах сосредоточены не только в одноименных главах, но и разбросаны по всему тексту документа. Неясна мотивация, повлиявшая на разделение материала, посвященного уголовному праву. Причина подобных недостатков объясняется, как представляется, гипотезой С. В. Нахмана, который считал, что система Уложения определялась «большей или меньшей важностью тех приказов, из которого заимствовано содержание Уложения»^[7]. Тогда понятно, почему главы 4 и 5, заимствованные из материалов Тайного приказа, помещены почти в самом начале, тогда как материалы Разбойного приказа удостоились лишь 21−22-го мест.

Новоуказные статьи

Так назывались дополнительные постановления, изданные после 1649 г. и относящиеся к разным отраслям права. Больше всего таких постановлений касались вотчин и поместий, уголовного права и процесса. Особое место среди новоуказных статей занимают комплексные акты, такие как Новоторговый устав 1665 г., включающий 94 статьи. Документ этот проводил начала политики монетарного меркантилизма. Путем предоставления преимуществ отечественным торговцам, он должен был обеспечить преобладание экспорта над импортом в международном торговом балансе Московского царства. Устав, в частности, жестко определял, каков порядок торговли иностранцев из Европы на территории Московии, каков порядок экспорта и импорта товаров. Документ также упорядочивал деятельность таможен и ставил их отчасти под контроль местных купцов.

Указные (уставные) книги приказов

Дополнительные статьи, включенные в эти книги, становились реакцией на докладные списки, содержащие вопросы местных судов относительно правильного разрешения дела. Поводом к изданию соответствующих указов становились возникавшие в судебной практике новые дела и случаи, которые не могли быть решены на основании действовавших узаконений. Если указ, восполняющий пробел, имел не общее, а частное значение, то им дополняли не Судебники, а указные книги того приказа, в ведении которого находились оответствующие дела. Такие книги велись в Поместном, Ямском, Разбойном и других приказах.

Судебно-административный прецедент («пример») появляется как источник права около второй половины XVI в. и в течение последующих полутора веков постепенно вытесняется из практики. Информация о практическом значении прецедента содержится в таких делах, но которым перед судьей стоял выбор между общей нормой, сформулированной в предшествующих судебно-административных решениях, и конкретным решением по делу, которое могло быть прямо противоположным по смыслу. До конца XVII в., когда Боярская дума четко устанавливает приоритет общей нормы, «решение спорного дела зачастую предполагало усмотрение судьи в выборе источника права, способствующего вынесению решения, наиболее соответствующего принципу „справедливости“»^[8].

Церковное право

На всем протяжении истории Московского царства сохраняет значение церковная юстиция и используемые в ее рамках источники права. Наиболее известен сборник норм византийского и русского церковного законодательства, известный под названием Кормчая книга, который начал составляться в XI в. и постепенно вбирал в себя помимо византийского нормативного материала церковные уставы русских князей, начиная с Ярослава, материалы Стоглава и ряд других переработанных текстов. В 1653 г. он был опубликован в виде свода церковных правил и узаконений под названием «Книга, глаголемая греческим языком Номоканон, словенским же сказаемая Закона правило»^[9]. Кормчая книга включала 72 главы, в которых регулировались как внутренние вопросы вероучения и устройства православной церкви, так и относящиеся к мирскому населению узаконения о преступлениях против православной веры, внутрисемейных спорах, нарушениях норм морали и половых преступлениях. Считается, что именно в церковном праве зарождается конструкция исправительного характера наказания в противовес карательным целям, доминировавшим в светском законе. Но в целом система наказаний Кормчей книги мачо уступает в жестокости светским кодексам, особенно если речь идет о серьезных преступлениях против веры. Помимо обширного перечня видов смертной казни книга предлагает и большой выбор членовредительских наказаний вроде вырывания ноздрей.

• [1] Омельченко О. А. Очерки законодательства старой России // Традиции и наследие русского права. М., 2006. С. 46−47.
• [2] Сергеевич В. И. Лекции и исследования по древней истории русского права. М., 2004. С. 14.
• [3] Золотухина Η. М. Вступительная статья к разделу «Смутное время» // Судебная власть в России: история, документы. М., 2003. Т. 1. С. 224.
• [4] Российское законодательство X—XX вв. М., 1985. Т. 3. С. 83−84, 257.
• [5] Пахман С. В. История кодификации гражданского права. М., 2004. С. 212.
• [6] Там же. С. 211−212.
• [7] Пахман С. В. История кодификации гражданского права. С. 213.
• [8] Петров К. В. «Прецедент» в средневековом русском праве (XVI-XVII вв.) // Государство и право. 2005. № 4. С. 82.
• [9] Омельченко О. А. Очерки законодательства старой России //Традиции и наследие русского права С. 61.