Второе рождение.
История русской литературы XX века
Суть изменений в поэтике Пастернака позволяет осмыслить одно из последних его стихотворений — «Единственные дни» (1959). Все оно построено на очень сложной диалектике единственного и многократного, вечного и преходящего. Стихотворение представляет собой попытку поэтическими средствами передать непередаваемое ощущение остановки времени — ощущение причастности к вечности. Подобные устремления… Читать ещё >
Второе рождение. История русской литературы XX века (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
В 1932 г. вышла книга новых стихов Пастернака со знаменательным названием " Второе рождение" , обозначившая собой очередной, третий период творчества поэта. Биографическая основа книги и во многом ее причина — разрыв поэта с первой женой, художницей Е. В. Пастернак (в девичестве Лурье), и женитьба на З. Н. Нейгауз, бывшей супруге известного пианиста Генриха Нейгауза, друга Пастернака. С этой книги начался поворот поэта к «неслыханной простоте» его поздней лирики, провозглашенной им в открывающем сборник цикле «Волны» и особенно заметно проявившейся в следующих сборниках — " На ранних поездах" (1943), " Стихотворения Юрия Живаго" и " Когда разгуляется" (1957−1959), так и не опубликованном при жизни автора:
В родстве со всем, что есть, уверясь И знаясь с будущим в быту, Нельзя не впасть к концу, как в ересь, В неслыханную простоту.
Но мы пощажены не будем, Когда ее не утаим.
Она всего нужнее людям, Но сложное понятней им.
Если о четвертой книге стихов «Темы и вариации» (1923) Пастернак отзывался неодобрительно: «Лично я книжки не люблю, ее, кажется, доехало стремление к понятности»[1], то позднее он не раз приводил в замешательство своих корреспондентов, утверждая (как, например, в автобиографическом очерке " Люди и положения" , 1956): «Я не люблю своего стиля до 1940 г. Мне чужд общий тогдашний распад форм, оскудение мысли, засоренный и неровный слог…»[2]
Действительно, ранее поэт придерживался пушкинского императива: «Ты сам свой высший суд». Однако убеждения, сформулированные в автобиографической повести «Охранная грамота» («…область подсознательного у гения не поддается обмеру. Ее составляет все, что творится с его читателями и чего он не знает»[3]) логично привели к потребности быть понятым, для чего необходимо стать понятным. Таким образом, эстетика сомкнулась с этикой: на пути к читателю у поэтического слова нс должно быть никаких преград. Поэтому проще (но не банальней!) стали ассоциативные ходы поэтической мысли, изощренность необычной рифмовки сменилась не менее мастерскими цепочками повторяющихся рифм («На Страстной», «Снег идет»). Да и звучание слова перестало заглушать его значение. Сама авторская мысль начала проявляться в этих стихах заметнее, отчетливее, в чем-то даже назидательнее. В ранних стихах поэта лирический герой мог напрямую даже нс выступать (вспомним «Февраль. Достать чернил и плакать…»). Теперь же лирический герой непосредственно представлен в большинстве стихотворений Пастернака, нередко выступая в произведениях поэта от лица «мы», причем поэт не избегает напрямую высказывать самые насущные мысли (см., например, «Быть знаменитым некрасиво»). Однако изначальные особенности лирики Пастернака: живописность, музыкальность, философичность — остались ее неотъемлемыми свойствами.
Суть изменений в поэтике Пастернака позволяет осмыслить одно из последних его стихотворений — " Единственные дни" (1959). Все оно построено на очень сложной диалектике единственного и многократного, вечного и преходящего. Стихотворение представляет собой попытку поэтическими средствами передать непередаваемое ощущение остановки времени — ощущение причастности к вечности. Подобные устремления характерны и для ранней лирики поэта: он пытался «остановить время», запечатлев миг, как на фотографии, во всем его бесконечном многообразии: «Мгновенье длился этот миг, / Но он и вечность бы затмил» («В степи охладевал закат…», 1918). Для этого поэту приходилось нагнетать описания разрозненных моментов бытия, стягивать их с помощью сравнений и метафор в единое целое, использовать кольцевую композицию, или же, как в стихотворении «Февраль. Достать чернил и плакать…», сами глаголы ставить во вневременную, неопределенную форму. Из-за этого стихотворения казались малопонятными, перегруженными случайными деталями и сложными ассоциативными связями.
В стихотворении «Единственные дни» тот же эффект достигается гораздо более простыми способами: «остановка времени» («Нам кажется, что время стало») объясняется субъективным ощущением лирического героя, которое, впрочем, знакомо большинству людей («нам кажется»). Это уже «процесс», а не «акт»; время постепенно замедляется, а не обрывает свой ход. Просто ежегодно повторяется чудо: в разгаре зимы появляются первые признаки того, что зима идет на убыль.
Важно учесть, что стремление «остановить мгновение» связано с достижением идеала, абсолютным счастьем, желанием удержать его навечно, ибо все дальнейшее может лишь привести к последующей утрате блаженства. Вспомним трагедию Гете «Фауст»: Мефистофель согласился удовлетворять все желания Фауста до того момента, пока тот не воскликнет: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!» (в переводе Пастернака: «Мгновение, повремени!»). В стихотворении «Единственные дни» мы видим, что «чудо» поэт обнаруживает в окружающем его мире, сама природа дарует ему переживание причастности к идеалу. При этом пейзажная зарисовка у Пастернака, что всегда было характерно для его поэзии, подчеркнуто прозаична: «Дороги мокнут, с крыш течет», «Потеют от тепла скворешни». Здесь Пастернак выступает продолжателем поэтических традиций А. С. Пушкина, ?. Ю. Лермонтова, А. И. Бунина, умевших видеть неброскую красоту среднерусской природы. Обращает на себя внимание и то, что, как и прежде, все бытие у поэта одушевлено: «солнце греется», «скворешни потеют», «стрелкам лень ворочаться». Кажется, что в этом мире нет ничего мертвого, неживого, все пронизано стихией жизни, подчинено единому замыслу. Не случайно «предвесеннее» стихотворение заканчивается строчкой «И не кончается объятье», ведь «объятье» — метонимия «любви», а «весна», «любовь» и «вечность» неразделимы в сознании всякого человека. Таким образом, простое на первый взгляд пейзажное стихотворение неожиданно обнаружило философскую глубину в постановке важнейших проблем жизни и смерти, смысла бытия, единства мироздания, человека и природы. «Неслыханная простота» поздней лирики Пастернака оказалась обманчивой, и прояснившаяся форма его стихов лишь отчетливее проявила всю глубину и многоплановость поэтической мысли стихотворца.
* * *
Судьба Пастернака в 1930;е гг. по сравнению с судьбами многих его современников внешне складывается достаточно благополучно. Ему даже готовят место «первого поэта современности» взамен В. В. Маяковского, который «не справился» с этой ролью, покончив жизнь самоубийством. Понимая, что подобная «милость» власти означает переход поэта в разряд «придворных», поэт дерзко обратился к Сталину с письменной просьбой освободить его от этого бремени. В одном из стихотворений тех лет он утверждал:
Напрасно в дни великого совета, Где высшей страсти отданы места, Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста.
(«Борису Пильняку», 1931).
Эти строки можно понимать двояко. Во-первых, «вакансия поэта», т. е. официальная должность «первого поэта», опасна, если занята, ведь тот, кто ее занимает, убивает в себе природный талант. Во-вторых, эта вакансия, скорее всего, всегда пуста, ибо бессмысленно «первого поэта» назначать сверху: не власть, а читатель определяет его. Строптивый нрав Пастернака, его неоднократные выступления в защиту преследуемых, принципиальный отказ от сотрудничества с властью в приемлемых для нее формах неоднократно вызывали недовольство в верхах и не раз становились причиной нападок на поэта. Пастернаку не верили, когда он, так же как и многие другие его современники, искренне пытался найти свое место в новой реальности, писал о желании «труда со всеми сообща / И заодно с правопорядком» («Столетье с лишним — нс вчера…»). Позднее станет известно, что лишь чудо уберегло его от репрессий.
Вообще в 1930—1940;е гг. Пастернак занимался в основном переводами: его переложения европейской поэзии, драм Шекспира (в том числе " Гамлета" , 1941), " Фауста" Гете (1953) до сих пор считаются в образцовыми. В своих переводческих принципах Пастернак был противником буквализма — формальной точности, продолжая традиции В. А. Жуковского и ?. Ю. Лермонтова. Он стремился не воспроизводить строго все внешние особенности, но передавать живую внутреннюю суть оригинала, будучи уверен, что «перевод должен исходить от автора, испытавшего воздействие подлинника задолго до своего труда. Он должен быть плодом подлинника и его историческим следствием» (" Заметки переводчика" , 1943). Необходимость заниматься переводами в ущерб оригинальному творчеству тяготила поэта. Однако переводческая работа в то время была чуть ли не единственной легальной возможностью зарабатывать на жизнь литературным трудом, почти не испытывая при этом идеологического давления со стороны чиновников от литературы.
Одно из ключевых понятий в позднем творчестве Пастернака — понятие «высшего начала», почерпнутое им у австрийского поэта Р. М. Рильке, чье стихотворение «Созерцание» Пастернак переводил в одно время с окончанием работы над романом «Доктор Живаго». Финал стихотворения — парафраз библейской притчи о единоборстве Иакова с Богом (Быт. 32:24−30):
Кого тот ангел победил, Тот правым, не гордясь собою, Выходит из такого боя В сознанья и расцвете сил.
Не станет он искать побед.
Он ждет, чтоб высшее начало Его все чаще побеждало, Чтобы расти ему в ответ.
К пониманию поражения от «высшего начала» как победы Пастернак неоднократно будет возвращаться и в своей оригинальной лирике того же периода. Так, в стихотворении «Быть знаменитым некрасиво…» (1956) он напишет: «Но пораженья от победы / Ты сам не должен отличать». Та же мысль прозвучит и в одном из «Стихотворений Юрия Живаго» :
Со мною люди без имен, Деревья, дети, домоседы.
Я ими всеми побежден, И только в том моя победа.
(«Рассвет», автограф датируется 1947).
В этой готовности признать торжество над собой «высшего начала», преклонении перед высшим проявляется антиромантическая направленность зрелого творчества Пастернака, декларированная им в еще в «Охранной грамоте». Широко трактуемое, «высшее начало» позволяет обнаруживать себя и в любовном поединке, и в творческом соперничестве, и в народе, свою причастность к которому ощущает поэт, и в области веры, связанных для поэта между собой по смежности. Впрочем, все эти проявления «высшего начала» охватываются и другим ключевым понятием всего творчества Пастернака — понятием Жизни, разгадке которой посвящено его главное произведение роман «Доктор Живаго» .
К давней идее написать «большую вещь в прозе», чтобы можно было высказаться полностью по многим проблемам человеческого бытия, Пастернак обратился еще в 1930;е гг., однако тогда планы спутала война. Такой вещью стал роман " Доктор Живаго" (1945−1955), работа над которым знаменовала вторую половину последнего, третьего периода творчества Пастернака. Невозможность напечатать роман на родине, его последующая, против воли властей, публикация за рубежом и присуждение Пастернаку Нобелевской премии вызвали злобные нападки на художника слова. В духе недавних времен от поэта отвернулись многие «коллеги» и «приятели». В «Литературной газете» было напечатано датированное сентябрем 1956 г. письмо редколлегии «Нового мира» с отказом публиковать роман. Его сопровождала редакционная статья под заголовком «Провокационная вылазка международной реакции». Пастернака исключили из числа членов Союза писателей СССР. Газеты были переполнены «письмами возмущенных граждан», и в глаза роман не видевших. В этот период поэт написал горькие строки стихотворения «Нобелевская премия», заставляющие современного читателя вспомнить и стихи О. Э. Мандельштама о «веке-волкодаве», и более поздние — «Охоту на волков» В. С. Высоцкого.
Но самым болезненным ударом для русского поэта стала угроза насильственного выдворения его за пределы страны. Вынужденный выбирать между высокой наградой и жизнью на родине, Пастернак выбрал второе, послав в Нобелевский комитет телеграмму: «В силу того значения, которое получила присужденная мне награда в обществе, к которому я принадлежу, я должен от нее отказаться. Не сочтите за оскорбление мой добровольный отказ»[4].
В защиту Пастернака выступили многие видные люди его времени, тогда как сам поэт вынужден был вести полузатворническую жизнь на своей даче в Переделкино. Постепенно его положение стало улучшаться: Пастернак вновь получил возможность печататься, заниматься литературным трудом. Однако разнузданная травля сделала свое дело: весной 1960 г. смертельная болезнь приковала поэта к постели. Б. Л. Пастернак умер у себя на даче в Переделкино 30 мая 1960 г.