Противопоставление «исторического человека» «экономическому человеку» в немецкой исторической школе политической экономии

Специфика немецкой исторической школы в политической экономии во многом определяется политическими проблемами Германии XIX в., прежде всего потребностью формирования единого национального государства, имевшего важнейшее значение для экономического развития страны.

В развитии исторической школы выделяют два этапа: старую и новую (молодую) историческую школу. Старая историческая школа развивалась в Германии в период 1840—1860-х гг., новая историческая школа получила распространение уже в ряде стран в 1870—1890-е гг.

Виднейшими представителями старой исторической школы были Вильгельм Рошер, выпустивший в 1843 г. книгу «Краткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода» (в русском переводе книга вышла в Санкт-Петербурге в 1891 г.), Бруно Гильдебранд — автор работы «Политическая экономия настоящего и будущего» (1848 г., русский перевод вышел в Санкт-Петербурге в 1860 г.), Карл Книс, книга которого «Политическая экономия с точки зрения исторического метода» была издана в 1853 г.

Указывая на национальные особенности исторического развития разных стран, представители старой исторической школы верно указывали, что каждая страна развивается своим особым неповторимым путем, поэтому практическая политэкономия не может быть интернациональной наукой и является наукой только национальной. В этом отношении историческая школа развивала идеи Фридриха Листа (1789−1846) — ближайшего своего предшественника, выступившего в 1841 г. с работой «Национальная система политической экономии» (русский перевод вышел в Санкт-Петербурге в 1891 г.), которая положила начало существующей и в современной экономической литературе трактовке политической экономии как национальной экономии.

В этой работе Лист излагает четыре основные идеи:

• — общая экономическая жизнь ориентирована на нацию;
• — нации проходят определенные этапы развития;
• — экономическое развитие определяется «производительными силами» ;
• — государство призвано содействовать развитию экономики.

Фридрих Лист (1789−1846) — немецкий экономист, один из родоначальников исторической школы в политической экономии. С 1817 г. он — профессор государственной практики в Тюбингенском университете. Лист был организатором «Всеобщей ассоциации германских промышленников и купцов». Преследуемый правительством за критику феодальных порядков и бюрократии, он эмигрировал в США. Там он разбога тел и возвратился на родину в 1832 г. как американский консул.

В 1833—1834 гг. в Германии была осуществлена выдвинутая Листом идея таможенного союза. В 1841 г. он опубликовал свою основную работу «Национальная система политической экономии», в которой в системном виде представил рекомендации по экономике и политике д ля развивающегося германского государства. Отражая исторические особенности развития капитализма в Германии, Лист выступал против феодальных порядков и сторонников экономического либерализма. Полагая, что для стран, отставших от Великобритании по уровню развития экономики (Германии, США), переход к «земледельческо-мануфактурно-торговой стадии» (высшей стадии экономического развития наций) возможен лишь через систему государственного протекционизма.

Лист развил выдвинутую А. Гамильтоном (США) и Ф. Ферье (Франция) идею «воспитательного протекционизма», предполагающего активное вмешательство государства в экономику, имеющего целью создание единого общенационального рынка и защиту национального производства до тех пор, пока оно не достигнет по своей конкурентоспособности английского уровня.

С национальных позиций Ф. Лист критиковал представителей классической политической экономии за космополитизм, за то, что в поисках экономических закономерностей капитализма они отвлеклись от интересов отдельных наций, каждая из которых имеет свой путь развития. Выдвинул теорию производительных сил, основной составной частью которых считал «умственный капитал» (успехи в науках, искусстве, открытия, изобретения и т. п.), определяемый им как главный источник богатства нации. По мнению Листа, благосостояние нации обусловлено не количеством накопленного богатства, а степенью развития производительных сил, его создающих. Он защищал идею господства «срединного государства» в Европе, видя в ней «благословение для германской нации» .

Идеи Листа были в дальнейшем дополнены и развиты представителями исторической школы в политической экономии.

Лист обращал внимание, что систематизированный аппарат классической политической экономии применим лишь для стран, которые уже индустриально развиты, как, например, Великобритания. Только для таких стран существует космополитическая действительность, только они могут свободно продвигать свою продукцию на рынки. Страны, не достигшие этого «нормального» уровня экономического развития (признаками которого по Листу являются, например, наличие собственного флота, владение колониями), представляют собой «национальные системы», которые лишь стремятся улучшить свое состояние. Для этого необходимы определенные предпосылки: достаточно большая территория, наличие природных ресурсов, умеренный климат. Их отсутствие обрекает народы на колониальную зависимость или аграрную ориентацию экономики.

Если предпосылки имеются, государство должно стремиться развить «производительные силы». К ним Лист относил природные силы, общественное устройство, духовный капитал. Они являются истинными источниками богатства, ибо «сила создавать богатство, важнее, чем само богатство» .

Большое внимание Лист уделял понятию нации. Именно нация является носителем производительных сил. Она же обеспечивает связь между индивидом и всем человечеством. Нация обеспечивает базу для соблюдения индивидуальных интересов, но последние остаются подчиненными общим национальным интересам. При этом нация представляет собой нечто большее, чем механическую сумму ее составляющих, она есть «целое в себе», включающее весь национальный исторический опыт.

Следуя примеру предшественников, Лист предложил свою периодизацию развития наций, предполагающую пять уровней:

• 1) состояние дикости с охотой и рыбалкой как главными видами жизнеобеспечения;
• 2) скотоводство и пастушеский быт без оседлости;
• 3) земледельческое государство с частной собственностью на землю, вывозом сельхозпродукции и ввозом товаров мануфактурного производства;
• 4) земледельческо-мануфактурное государство с акцентом на мануфактурном производстве, обеспечивающем главным образом внутренний рынок;
• 5) земледельческо-мануфактурно-торговое (земледельческомануфактурно-коммерческое) государство с экспортом промышленных товаров и импортом сельхозпродукции.

Лист исходил из того, что современная ему Германия соответствует четвертому уровню развития. Важным условием подъема национальной экономики до пятого («нормального») уровня, условием «экономического воспитания» нации является политическая поддержка экономики со стороны государства посредством таможенной защиты внутреннего рынка (протекционизм). Эти меры не должны быть самоцелью. Лист определял протекционизм следующим образом:

• 1) применим лишь для относительно отсталой нации;
• 2) выполняет воспитательную функцию: содействует экономическому развитию («воспитанию») нации;
• 3) вытесняя соперников, поднимает конкурентоспособность национального производства;
• 4) является временным мероприятием, пока производительные силы не окрепнут для участия в международной конкуренции (по достижении «нормального уровня» развития от протекционизма следует отказаться);
• 5) должен быть избирательным — лишь для тех отраслей, которые определяют прогрессивные изменения;
• 6) неприменим для сельского хозяйства, ввиду особенностей этой отрасли экономики.

Упомянутые выше меры протекционизма действенны, по Листу, только для четвертой ступени развития в стремлении достичь пятого уровня. А так как высшая ступень доступна лишь ограниченному кругу наций, то следует признать, что космополитическому равенству народов у классиков Лист противопоставлял иерархический мировой порядок.

Закономерным продолжением идей Ф. Листа, как уже было сказано, явилось развитие целого направления — немецкой исторической школы, вобравшей в себя влияние немецких традиций романтизма, национализма и особенно историзма.

Значительное влияние на становление исторической школы оказали Георг Дройзен (1808−1884), Вильгельм Дильтей (1833- 1911), Фридрих Карл фон Савиньи (1779−1861) — известный ученый-правовед первой половины XIX в., который подчеркивал, что развитие проистекает из опыта людей, опыт же носит уникальный характер.

По мнению немецкого философа Вильгельма Дильтея (1833−1911), экономические явления важно не только «объяснить» с точки зрения причинных связей, но и «понять» мотивы человеческой деятельности, вызвавшие их к жизни. А это уже требовало углубиться в смежные области знания: психологию, этику, право и т. п.

В результате характерными чертами исторической школы стали: акцент на национальных интересах, расширение предмета экономических исследований, повышенное внимание к неэкономическим факторам, междисциплинарный подход, ибо экономика представляет лишь часть общественной и культурной жизни.

Немецкая историческая школа отвергала претензии классической (смитианской) школы политической экономии на универсализм — на открытие общих, единых для всех стран, «естественных» экономических законов, на создание универсальной экономической теории. Взамен они настаивали на подробном изучении имеющегося разнообразного опыта хозяйственного развития, исследовании отечественного народного хозяйства во всех его исторических нюансах, на непременном применении исторического метода в экономических исследованиях. Как в любом деле, не все попытки были безукоризненными. В результате экономическая теория часто подменялась экономической историей, что, в свою очередь, вызывало критику со стороны оппонентов данного направления.

Однако появление исторической школы было объективно вызвано требованием времени, и она внесла ряд истинно положительных, конструктивных сторон в развитие экономической мысли. К таковым следует отнести настойчивое обращение к историческому методу, задача которого понималась шире, чем простое описание фактов (хотя значительные усилия были направлены экономистами-историками как раз на работу по сбору, описанию и обобщению конкретного исторического материала). Исторический метод предполагал познание экономических связей и зависимостей, характерных для конкретных стран, на основе глубокого изучения разнообразного эмпирического материала. Такой подход явился закономерным продолжением развития старых немецких традиций, например в области камералистики (науки, объединяющей экономику, учет и управление), придававших большое значение практической стороне вопроса, накопленному опыту.

Историческая школа рассматривает социально-политические формы (экономическую политику, организацию власти и т. д.) не в качестве внешней силы по отношению к экономике, а как часть некого социального целого. Представители исторической школы критиковали космополитический индивидуализм классической экономики и настаивали на национальной самобытности народного хозяйства, они отрицали самодостаточность экономической системы вне конкретных исторических условий и вне связи с правовыми и этическими нормами, согласовывать которые с формами хозяйства является задачей государства. Государство должно играть воспитательную, в прямом и переносном смысле этого слова, роль по отношению к народному хозяйству. Таким образом, немецкая историческая школа гораздо более широко, чем классическая политическая экономика, определяет функции государства. По мнению представителей исторической школы, государственная власть не ограничивается лишь воздействием на экономические отношения, но призвана формировать и даже созидать эти отношения.

Выступая против индивидуализма классической школы, Рошер, Гильдебранд и Книс выдвигали к качестве объекта анализа для экономиста не индивида, а народ, причем под народом они понимали не простую совокупность индивидов, а «национально и исторически определенное, объединенное государством единое целое». Даже отдельно взятый человек, — говорили они, — является не гомункулюсом, выращенным в пробирке, а продуктом конкретной цивилизации и истории родной страны. Его потребности, его образование и его отношение к вещественным ценностям, равно как и к людям, никогда не остаются одни и те же, а географически и исторически беспрерывно изменяются и развиваются вместе со всей образованностью человечества. Такой тезис звучит правильнее, чем отстаивание внеисторического эгоизма «экономического человека» .

Однако когда представители исторической школы переходят к тем факторам, которыми они определяют индивида как часть народа, то упоминают лишь природные условия, принадлежность к той или иной расе и национальный характер. В результате к эгоизму добавляются два более благородных побуждения: чувство общности и чувство справедливости. Особенностью исторической школы является то, что она не следовала методу классической школы и по многим вопросам, которые обсуждали экономисты в рамках «классики», не участвовала в дискуссиях. Цель политической экономии, считали немецкие экономисты, состоит не в том, чтобы вырабатывать рекомендации для предпринимателей и торговцев, а в том, чтобы формулировать внятные рекомендации для экономической политики государства.

Историческая школа не отрицала самую возможность общей теории политической экономии, но оставляла за ней право быть лишь своего рода «коробкой с инструментами» или другими словами, на основе общей теории не следовало давать советы по совершенствованию национальной экономики. Правительствам тех или иных стран следовало прислушиваться к советам национальных, а не зарубежных экономистов. И дело здесь заключается не в недоверии к иностранцам, а в том, что иностранцы не могут знать таких аспектов национальной экономики, которые может объективно оценить только человек, родившийся в стране и «впитавший с молоком матери» ее достоинства и недостатки.

Именно таким образом рассматривал задачу политической экономии Вильгельм Рошер — профессор Геттингенского университета, получивший известность благодаря целому ряду работ: «Краткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода» (1843), «Принципы политической экономии» (1854), «Взгляд на национальную политэкономию с исторической точки зрения» (1861), «История национальной экономики Германии» (1874) и др.

Рошер не отрицал существования естественных (общих для всех стран) экономических закономерностей, но считал своей задачей дополнить их изложение историей экономических событий и мнений. Он пытался применить исторический метод, хотя есть мнение, что история служила у него главным образом для иллюстраций и насыщения «житейскими» примерами теоретического материала и имела скорее педагогический, чем научный характер. Однако по заключению современного немецкого исследователя К. Брандта, В. Рошер был одним из лучших историков-догматиков своего времени. Он делал доклады о развитии национальной экономики отдельных стран (Пруссии и Англии), обращался к отдельным школам экономической мысли. Брандт отвергает мнение о том, что результаты Рошера ограничились лишь дополнениями прежней классической теории.

По Рошеру, исходным пунктом науки в системе национальной экономики является человек. Национальная экономика — естественный продукт способностей и побуждений человека. Она развивается вместе с народом, а дефекты экономики сравнимы с патологическим состоянием организма. В основе мотивов человеческой деятельности может лежать не только экономический эгоизм, но и ориентация на обычаи, чувство справедливости, послушания, долга, честолюбие, тщеславие и др. При этом наряду с хозяйством огромное значение имеют такие стороны общественной жизни, как язык, религия, искусство, национальность, право, государство. Именно таким образом подходит к анализу экономических явлений современная институциональная экономика.

Политическая экономия, по Рошеру, — это наука о социальном хозяйстве. Расширение предмета экономической науки требовало связать экономику с историей права, государства и культуры. Поэтому Рошер призывал к тесному контакту «с другими знаниями национальной жизни, в частности с историей права, с политической историей и историей цивилизации». По словам Рошера, он «далек от того, чтобы признавать этот путь единственным или наиболее кратким для отыскания истины, но он ведет в весьма прекрасные и плодородные области, которые, будучи раз возделаны, никогда не будут окончательно покинуты»^[1].

Рошер указывал следующие существенные особенности применения исторического метода в экономической науке:

• — показать, что и о чем думали народы в экономической области, чего они желали и чего добились в экономической сфере;
• — не ограничиваться наблюдением лишь современных экономических отношений, ибо нация — это результат исторического развития;
• — исследовать и сравнивать экономические явления и процессы всех народов, о которых только можно что-либо узнать; в том числе древних народов, история которых уже состоялась и предстает в своей завершенности;
• — не ругать и не хвалить экономические учреждения, так как из них лишь немногие вредны или полезны для всех народов одинаково;
• — прежде всего стараться выяснить, каким образом и почему целесообразное часто превращалось в нелепое, а благодеяния оборачивались бедствиями.

Прямым последователем и преемником Рошера в данном научном направлении был Бруно Гильдебранд — профессор нескольких университетов. Он преподавал до 1850 г. в Марбурге, затем в Цюрихе, Берне, Йене. В Йене с 1863 г. он издавал «Ежегодник по национальной экономии и статистике». Его основным трудом является «Политическая экономия настоящего и будущего» (1848). В ней содержится более резкая критика классического либерализма и оппозиция классической школе, чем у Рошера.

Гильдебранд настаивал на преобразовании национальной экономики в «науку о законах экономической эволюции человечества». Сущность науки образуют «законы экономического развития наций», т. е. политическая экономия должна быть исключительно «наукой о законах экономического развития наций» .

Гильдебранд настаивал на социальных реформах, заявлял о своей приверженности к нормативной экономике, являющейся частью обобщенной социальной науки. Последней не свойственна естественнонаучная обусловленность. И только исторический метод способствует беспристрастному наблюдению и приводит к распознаванию действительной экономики как первой ступени общей теории культуры. Как часть науки о культуре национальная экономия должна исследовать ход развития народов, она должна показывать, как человечество продвигается от ступени к ступени и как, преодолевая в сознании прошлое, исходя из современной хозяйственной культуры, формируются новые задачи.

Гильдебранд утверждал, что ни один закон, ни одно политическое учреждение, ни одна форма правительства не могут быть одинаково применимы к различным народам. Данное положение вряд ли вызовет возражение у наших современников, однако во второй половине XIX в. считалось, что такой подход приводит к подмене анализа объективных экономических законов развития общества поверхностной классификацией, произвольным подбором и мелочным описанием исторических фактов с целью апологии экономической истории собственной страны. В марксистской политической экономии против немецкой исторической школы выдвигалось обвинение, что она растворяет экономические отношения во всей системе общественных отношений^[2].

Гильдебранд разработал периодизацию истории хозяйственного развития в составе трех стадий: натуральное, денежное и кредитное хозяйство. В ее основу было положено изменение формы обмена. Гильдебранд считал, что не существует некого универсального для всех стран критерия, позволяющего определять стоимость товара, и поэтому нет единой абсолютной стоимости того или иного произведенного продукта. Поскольку стоимость определяется, по мнению Гильдебранда, полезностью предмета, а полезность всегда бывает относительной, так как «единственным мерилом полезности может быть сам человек», то стоимость товара в конечном счете определяется субъективными оценками людей. Таким образом, стоимость, по Гильдебранду, — это не реально существующая, объективно сложившаяся кристаллизация затраты рабочего времени на производство товара, а продукт субъективной оценки полезности товара, различный у людей различных стран. На той же позиции определения стоимости субъективной полезностью стоял и Рошер, утверждая, что меновая стоимость опирается «на полезность или годность товара» .

Завершает немецкую старую историческую школу Карл Книс — профессор общественных наук во Фрейбурге и Хайдельберге. Он много занимался вопросами методологии. У Книса целью исторического метода не является превращение национальной экономии в историю. Экономическое учение — независимая наука, но объект ее познания подвластен только «историческому истолкованию» (историческому методу). В итоге политическая экономия рассматривалась Книсом в качестве эволюции экономической мысли применительно к разным эпохам и для разных народов. В ней Книс оспаривал как «естественные законы» классиков, так и «законы развития» Гильдебранда, считая правомерным говорить лишь об аналогиях экономической эволюции у разных народов.

Работа Книса в течение значительного времени оставалась незамеченной, современники не участвовали в ее публичном обсуждении. К ней обратились лишь в период расцвета новой, или молодой, исторической школы, а в 1883 г. вышло ее второе издание.

Подводя итоги, можно следующим образом охарактеризовать основные черты старой исторической школы. Для нее характерны:

• 1) признание универсальных способов рассмотрения и анализа экономических явлений;
• 2) требование введения исторических методов исследования;
• 3) оппозиция индивидуализму, утилитаризму и детерминированности (т.е. объективной закономерности и причинной обусловленности) экономических событий;
• 4) социально-нравственная оценка социального вопроса и экономических кризисов.

По оценке историков экономической мысли рубежа XIX- XX вв., «три основателя исторической школы много критиковали классические методы, но не могли согласиться насчет цели и природы науки и оставили задачу приложения своих целей для молодой исторической школы^[3].

Таким образом, преемницей старой исторической школы явилась новая (молодая) историческая школа в политической экономии, представителей которой можно найти уже в целом ряде стран: от Англии до России. Основное ее ядро по-прежнему находилось в Германии. Главной фигурой молодой исторической школы является Густав фон Шмоллер (1838−1917). Кроме него, в этом направлении работали Густав фон Шенберг (1839−1908), Луйо Брентано (1844−1931), Карл Бюхер (1847−1930), Адольф Вагнер (1835- 1917), Георг Кнапп (1842−1926), Альберт Шеффле (1831−1903), Адольф Гельд (1844−1890), а также Макс Вебер (1864−1920), Вернер Зомбарт (1863−1941), Артур Шпитгоф (1873−1957) и др. Среди них можно выделить консервативную, либеральную и романтическую ветви исторической школы. Консервативными взглядами отличался Г. Шмоллер. С либеральных позиций выступал Л. Брентано, отчасти М. Вебер. Как представителя романтического образа мышления можно упомянуть В. Зомбарта. Своеобразие позиций нашло отражение как в их теоретических работах, так и в практических программах.

В поисках адекватного объяснения экономической жизни молодая историческая школа продолжала развивать идеи, альтернативные классическому, а затем и формировавшемуся в конце XIX в. в период маржинализма неоклассическому направлению.

" Историки" продолжали настаивать на применении и развитии исторического метода (собирании фактов, изучении имеющегося опыта и сравнительном анализе, уделяя много внимания практическим проблемам), но в ряде случаев использовали также методы классического и маржинального направлений. Так, Г. Шмоллер, выступая за развитие исторического метода, указывал на недостаточность нагромождения эмпирических данных, считал возможным получить истинные выводы лишь при помощи более глубоких исторических и статистических исследований на основе генетического подхода, учитывающего разнообразие и изменчивость влияющих факторов.

При обращении к теоретическим вопросам «новые историки» в разной степени сочетали применение индуктивного и дедуктивного методов. Это характерно для Шмоллера, который даже сравнивал их значение с наличием двух ног при ходьбе. А. Вагнер и ученик Шмоллера А. Шпитгоф также применяли как индуктивный, так и дедуктивный метод.

Критикуя представителей маржинализма, молодая историческая школа поставила под вопрос правомерность математических исследований в экономической науке, ибо сложное, далеко не всегда рациональное, поведение человека невозможно описать при помощи дифференциальных моделей. Но некоторые авторыисторики все же не пренебрегали возможностями математических методов. Среди них можно назвать Карла Бюхера с его теорией издержек, Альфреда Вебера с его теорией размещения производства и др.

" Новые историки" широко трактовали предмет экономических исследований, обращая внимание на многообразие факторов, влияющих на экономическую жизнь, что традиционно упускали из виду представители «чистой науки». Привлекались данные из области этики, психологии, права, этнографии, антропологии, социологии, географии, экологии, биологии, геологии и др. Известно, что Г. Шмоллер и А. Шеффле особое внимание уделяли этическим, нравственным факторам, Бюхер и Вебе — социологическим данным, а Адольф Вагнер важное значение придавал взаимосвязям экономики и права, которые обосновали независимость историко-экономических исследований от философской систематизации.

Дройзен изменил взгляд на научную историю, как некий объективистский процесс. Он подчеркивал, что историк науки никогда не сможет отказаться от видения, присущего ему и его эпохе. Наше понимание прошлого всегда определяется современными точками зрения и интересами. Следовательно, каждое новое поколение будет по-новому переписывать историю. «Существуют историки верующие и атеисты, протестанты и католики, либералы и консерваторы. Среди историков есть представители всех партий, но никогда не было ни одного объективного, непредвзятого историка, лишенного своих собственных принципов» .

Дройзен ввел важное разграничение между методом гуманитарных наук, основанном на понимании, и методом естественных наук, основанном на объяснении. До сих пор считалось, что политическая экономия может пользоваться статистическими данными с такой же степенью достоверности, как пользуется химик количественными характеристиками, извлеченными из «опыта» (эксперимента). Однако в гуманитарных науках «предубеждение» предшествует опыту. Здесь неприменима корреспондующая концепция истины. У нас более нет данных, не зависимых от нашего понимания, от предшествующей интерпретации выбора объекта исследования. История XX столетия продемонстрировала непосредственное участие науки в его трагических событиях именно потому, что единственным объективным ориентиром выбора ученого осталась его совесть.

Проблемы объективизации субъективного начала в человеке разрабатывались Дильтеем, который пришел к выводу, что объект исследования в гуманитарных науках обладает несколькими особенностями.

• 1. Человек в гуманитарном знании есть и субъект, и объект познания. В качестве объекта он является созданием, которое может быть объяснено в контексте социальных условий, окружения и других причинных схем. В качестве субъекта человек выступает творческой личностью. Он создатель своего собственного окружения, которое само управляет своими действиями. Он способен творить новые вещи, однако окружение может как понимать, так и нс понимать их.
• 2. Человек является частью целого (семья, соседи, город, общество). Взаимодействие части и целого имеют такую же зависимость как, например, речь политика. Она является выражением психологии индивида и в то же время может быть судьбоносным вкладом в политические дебаты. Экономическая теория — это, с одной стороны, учебник, книжка, но с другой — это общественная наука, влияющая на сознание людей. Субъект как исследователь «объективизирует», таким образом, свою субъективность. «Часть» становится «целым», т. е. наукой, научным знанием.
• 3. Гуманитарные науки исследуют индивидуальное и уникальное. Физик также интересуется отдельными явлениями (например, тем, как железные опилки на бумаге реагируют на магнитное поле). Он, исследуя их, пытается либо обнаружить, либо опровергнуть некие универсальные законы и теории. Когда эта цель достигнута, физика более не волнуют конкретные железные опилки. Не так обстоит дело в гуманитарных науках. В них исследования и «воздействие» имеют гораздо более глубокие, а нередко — непредсказуемые последствия такого воздействия на поведение людей в отличие от воздействия магнита на железные опилки.
• 4. Поскольку историко-контекстуальный анализ заменил религиозное и метафизическое обоснование ценностей и норм, они не могут более претендовать на общезначимость.

Забегая вперед, следует сказать, что именно выводы Дильтея послужили в дальнейшем основаниями работ Макса Вебера и современного институционального анализа, базирующихся на «идеальных типах» и «институтах», которые будут рассмотрены нами ниже. Применительно к отечественной философской и экономической мысли влияние немецкой исторической школы выразились в следующем.

С 1870-х гг. методологические споры в экономической науке разгорелись с новой силой, сформировав два принципиально противоположных лагеря, основными выразителями идей в которых стали Г. Шмоллер и К. Менгер. В вопросах научной методологии трудно найти настолько диаметрально различающиеся взгляды, которые активно развивались практически в одно и то же время. И хотя эти взгляды принадлежали разным научным школам, они помогли развить либеральную экономическую мысль и способствовать приходу неоклассического подхода в экономике.

У Менгера в центре его анализа — человек и исследование соотношения между его потребностями и способностью вещей их удовлетворять. При этом узловым моментом в его методологическом построении является концепция превращения вещи в благо, когда только через наличие и осознание человеком определенной потребности, а также способностью некой вещи удовлетворять эту потребность и наличию возможности обладать этой вещью она превращается в благо. Здесь очень важен момент, который явно перекликается с построениями ранних маржиналистов, а именно: для каждого человека потребность не является универсальной одномерной равновеликой категорией, и, соответственно, каждое благо, к которому стремится человек, обладает для него разной ценностью. Таким образом, Менгер говорит о субъективной ценности блага для индивидуума.

В своих построениях Менгер опирается на дедуктивный принцип познания, используя абстрактно-логический подход и утверждая таким образом принцип невозможности познания сущности экономических явлений в привязке исключительно к происходящим наблюдаемым событиям или постановке соответствующих научных экспериментов.

Несомненно Шмоллера (в отличие от Менгера) никак не причислишь к категории либеральных ортодоксов. Напротив, это ведущий представитель немецкой исторической школы в политической экономии. Но интересен он как раз силой своих радикально противоположных взглядов по отношению к Менгеру и к либерализму в целом. Утверждая индуктивный принцип познания и конкретно-исторический подход, рассматривая народное хозяйство и общество в качестве предмета экономического анализа, а также будучи сторонником активного государственного вмешательства в экономику, Шмоллер явился тем ярким представителем экономической мысли, который обозначил принципиальное разногласие в методологии не в рамках одного научного направления (либерализма), а в рамках совершенно другой экономической школы, сформировав целостный фундамент ее методологии. Таким образом, дальнейшее развитие экономической мысли и ее методологии шли принципиально разными путями, а при рассмотрении эволюции ее развития будем и дальше опираться на изменения в либеральном мышлении.

" Спор о методе" поднял на вершину экономической науки Альфреда Маршалла, первого лидера неоклассического направления в экономике. Принципиальным в его подходе к объяснению роли экономики и ее методологии стал отказ от всеобщего характера данной науки, попытки объяснить с ее помощью все многообразие экономических явлений и констатация ограниченности обобщающего знания в области, где сложно выявить абсолютно идентичные явления. Снижение уровня притязаний экономики было хоть и разочаровывающим для некоторых экономистов явлением, но при этом точно отражающим текущую неспособность идеологов от экономики разработать универсальный подход.

В итоге даже в рамках неоклассики как главенствующего направления экономической теории невозможно говорить о наличии единой картины экономической реальности. Скорее современный экономист-теоретик имеет дело с мозаикой во многом сходных, но все же частных, не связанных между собой образов и фрагментов такой реальности.

Будучи проводником позитивистских тенденций в науке, Маршалл видел тупиковый путь экономической науки в попытках начертить универсальную картину мира, а успехи любой науки связывал с разделением проблемы на составные части. Он считал, например, что физика претерпевала медленное развитие до тех пор, пока греки искали единую основу для объяснения всех физических явлений, а быстрый прогресс этих наук в современную эпоху происходит благодаря разделению широких проблем на их составные части.

Фундаментальные исследования призваны не формировать онтологическую картину мира на основе вновь поступающих фактов, а давать сущностное их осмысление. При этом гораздо эффективнее и с научной точки зрения корректнее строить несколько коротких цепочек рассуждений, объясняющих тот или иной аспект явления, а не пытаться охватить явление целиком на основе единой логической цепочки длиною в теорию. Теория, по мнению Маршалла, — это инструмент, способствующий открытию конкретных истин, а не научная истина как таковая. Это не знание, а путь к его получению. При этом Маршалл говорил даже не об экономике, а о науке в экономическом познании.

Ценность рассмотрения «спора о методе» заключается даже не столько в выявлении конкретного победителя или анализе аргументационных ухищрений различных школ, а в каталитическом процессе, который стал следствием этой полемики. Ни одна из школ не смогла предложить удовлетворительного и исчерпывающего объяснения роли и метода экономической науки в жизни общества, проявив при этом «узкие» места собственной позиции. Именно этим периодом знаменуется начало современного этапа в развитии экономической мысли. В соответствии с прежними традициями большое значение придавалось изучению особенностей факторов экономической жизни, влиянию национального характера (менталитета), национального духа, норм морали и справедливости. Традиционным для направления экономической мысли, развиваемой «новыми историками», оставалось убеждение о важной роли государства в экономическом развитии страны, хотя конкретные программы государственных мероприятий у разных авторов были различными.

С точки зрения вклада в развитие мировой экономической мысли труды экономистов исторической школы значимы в различной степени. Немецкая историческая школа не смогла, как известно, заменить теоретические постулаты классической политической экономии, хотя ее рекомендации использовались на практике значительно чаще. Ее критиковали за отсутствие и даже частичный отказ от абстрактно-теоретических исследований, от применения математических формул и моделей, за ограничение методологической базы лишь историческим методом, что не способствовало развитию инструментов теоретического анализа. Отказ от абстрактно-теоретических построений объяснялся, в частности, определенными представлениями о развитии науки, согласно которым на данном этапе экономисты еще не собрали достаточного количества фактического материала.

По Шмоллеру, например, политическая экономия еще не достигла уровня, когда можно сформулировать универсально-действующие экономические законы. При этом положительным моментом следует признать выполнение «историками» трудоемкой задачи: был собран огромный эмпирический материал, воплотившийся в объемных справочниках, которые и теперь не теряют значения. Признано также, что экономисты-историки много сделали в области конкретных экономических дисциплин, в частности, положили начало экономической социологии.

Среди «новых историков» выделялись два крыла: консервативное во главе со Шмоллером и либеральное, возглавляемое Брентано, одинаково стремившихся противодействовать разрушительному революционному движению, но разными средствами.

Густав Шмоллер свои основные идеи изложил в объемной работе «Основы общего учения о народном хозяйстве» (1900- 1914), основанной на записях его лекций и ранее опубликованных статьях. «Основы…» открываются исследованием психологических, этических и правовых основ общности людей.

Перечисляя ступени развития, Шмоллер конкретизировал: домашнее хозяйство — это частное индивидуальное аграрное хозяйство в рамках родовой организации с характерным для них самообеспечением семей или их родовых объединений. С развитием товарного и денежного обращения в X—XI вв. следует переход к городскому хозяйству, когда главную роль в экономической жизни играет городской рынок.

Для XIV—XVIII вв. характерно территориальное хозяйство, соответствующее феодальной организации и охватывающее значительные пространства, когда в центре хозяйственной жизни оказываются хозяйства крупных феодалов.

С XVI в. начинается эпоха национально-государственных образований с присущей им меркантилистской политикой. Это так называемое государственное хозяйство. Завершающей является ступень мирового хозяйства — эпоха новых мировых государств и развившихся в мировом масштабе хозяйственных отношений, которая начинается с колониальных приобретений европейских государств, но большое распространение получает впервые с середины XIX в.

После экскурсов в область истории и социологии Шмоллер переходил к рассмотрению чисто экономических категорий: рынка, торговли, стоимости, денег ренты, кредита, труда, распределения, экономических кризисов. Каждая проблема изучалась генетически, теоретически и статистически, а также с точки зрения экономической политики. В итоге Шмоллер сформулировал практические рекомендации, настаивая на экономических реформах. Силу общества он видел в могущественном государстве (оно должно стоять на страже общественных интересов, быть гарантом порядка и достижения целей, не осуществимых усилиями отдельных граждан, что предполагает необходимость принуждения), а существенным фактором стабильности считал социальное законодательство. При этом Шмоллер был одинаково жестким как по отношению к профсоюзам, так и к представителям крупного капитала. «Проблема труда», по Шмоллеру, может быть решена только в социально-этическом плане: чтобы общество не потерпело крушения, следует предоставить низшим классам большую долю в результатах прогресса.

Людвиг (Луйо) Брентано — талантливый преподаватель и исследователь, участник пацифистского движения. В целом он придерживался либеральных взглядов, но в целях преодоления критической ситуации, связанной с положением рабочего класса и развитием революционного движения, считал возможным законодательное регулирование. Большое внимание он уделял социальным вопросам. В своих работах он прослеживал историю профсоюзного движения, развития трудового законодательства.

В теории заработной платы Брентано выступил против теории физического минимума и железного закона заработной платы. Согласно его позиции, «естественная заработная плата» не существует. Решающее влияние на уровень оплаты работника оказывает соотношение сил на рынке труда. Труд не является товаром, так как не производится как другие товары, а состоит в неразрывной связи с личностью работника, который им располагает. Отдельный рабочий бессилен, беззащитен, так как не может ждать получения удовлетворительных условий контракта. Только коалиции рабочих могут изменить ситуацию на рынке труда, ослабить «степень господства» над трудом и вести переговоры.

" Всемирная история экономической мысли" следующим образом характеризует указанные выше направления внутри молодой исторической школы: «Группа Шмоллера с ее крайним монархизмом, верой в благотворное воздействие „сильной руки“ на экономику, данью национализму и общей консервативностью воззрений, несомненно, внесла вклад в вызревание последующих экономических программ правого толка, включая фашистские. Напротив, направление Брентано с присущими ему концепциями полюбовного улаживания социальных конфликтов, проповедью „классового мира“ на почве известных уступок трудящимся оказалось близким более поздним буржуазно-реформистским течениям, социальной школе, институционализму, а впоследствии — и доктринам государственно-монополистического регулирования рузвельтовского типа»^[4]. Думается, что это излишне идеологизированная оценка, характерная для советского времени.

Глубокий интерес «молодых историков» к социальным проблемам и вера в возможность реформаторской деятельности государства привели в 1872 г. к их участию в создании «Социально-политического союза». Заседания Союза и публикации трудов нескольких поколений его вдохновителей продолжались до 1932 г., а потом были вновь возобновлены с 1947 г. В июле 1872 г. в Галле под председательством Гильдебранда состоялся всегерманский конгресс по вопросам социальной реформы. Среди участников были также Шмоллер, Вагнер, Рошер, Брентано и др. Справедливо считая, что революции обладают разрушительным воздействием на экономику, часто финансируются биржевыми спекулянтами, они выступали за проведение социальных реформ, которые могут принести больше пользы обездоленным классам, чем революционные перевороты. Их оппоненты либералы назвали участников конгресса, а затем и всех представителей новой исторической школы «катедер-социалистами» («социалистами за профессорской кафедрой»).

Сторонники «катедер-социализма» считали, что хозяйственные действия должны быть этически мотивированы. Как для частного, так и для государственного хозяйства первостепенными, главенствующими должны быть нравственные обязательства. Так как не существует естественного механизма, согласно которому свободная конкуренция гарантировала бы социальную гармонию, то решение социальных вопросов возможно лишь посредством вмешательства в эти процессы. Под влиянием идей новой исторической школы правящие круги Германии в 1873 г. приняли ряд законодательных актов в области социальной политики. На этой основе в Германии возникли и укрепились идеи «государственного социализма» .

Среди сторонников и противников государственного социализма особо выделяются В. Зомбарт и М. Вебер.

Вернер Зомбарт — экономист, историк, социолог, представитель романтического направления молодой исторической школы. В молодые годы испытал влияние К. Маркса, Г. Шмоллера, В. Дильтея. Его основные идеи изложены в фундаментальной работе «Современный капитализм». Факторы, влияющие на хозяйственную деятельность, воплощаются в определенных институтах, которые отражают черты экономического строя. Наряду с организационными и технологическими факторами Зомбарт большое значение придавал «хозяйственному духу», под которым понимал созидательные элементы культуры. В работе «Евреи и хозяйственная жизнь» Зомбарт проводил мысль, что капитализм развился из определенных свойств человеческого мышления и поведения и даже связывал их наличие с характерными национальными признаками еврейства.

После 1918 г., в условиях крайнего унижения немецкого народа, для творчества Зомбарта было характерно увлечение национализмом, что отразилось в ряде его трудов, например в работе «Торговцы и герои», где герои европейского континента во главе с Германией противопоставляются «купеческим» атлантическим нациям, сочетающим в себе «наглость Рима и змеиную хитрость Карфагена», т. е. англичанам и американцам.

Последняя его работа — «Немецкий социализм» — демонстрирует симпатии Зомбарта к социальной (социалистической) экономике, преследующей не интернациональные, а национальные интересы. Новая организация общества предполагает, по Зомбарту, его утверждение как единого целого, где индивидуальные усилия будут подчинены национальным, экономическим и политическим целям общества. Зомбарт положительно оценивал успехи корпоративного государства, которое функционировало в Италии при правлении Муссолини. По его мнению, сильная социальная политика государства, проводимая в интересах всего народа, способствует раскрытию подлинного народного духа и способствует возрождению исторического величия наций, сформировавших облик Европы и отстоявших ее в различные сложные эпохи и времена от нашествия полчищ «варваров». Считается, что идеи Зомбарта оказали влияние на последующее формирование национал-социализма в Германии. Однако большинство специалистов по общей истории полагают, что такая точка зрения сильно преувеличена. В указанный период книжный рынок Германии был переполнен литературой, призывающей немцев «подняться с колен». Последняя работа Зомбарта выглядела на их фоне довольно безобидным произведением.

Противоположной точки зрения на функции политической экономии придерживался Макс Вебер. Это был разносторонний, универсальный исследователь, в большей степени историк и социолог, чем экономист-теоретик. Он подключился к анализу истоков «капиталистического духа» в противовес Зомбарту. Вебер оставил несколько капитальных трудов по всемирной экономической истории, но наибольшую славу снискала его работа «Протестантская этика и дух капитализма» (1904).

Вебер рассматривал капиталистическое общество как концентрированное выражение экономической рациональности: рациональная религия — «выход аскезы на житейское торжище»; рациональное знание — наука и право; рациональное государственное управление — бюрократия со специализированной подготовкой чиновников-профессионалов; рациональная организация предприятий — управление, обеспечивающее максимизацию экономической выгоды. Это общество Вебер считал продуктом уникальных исторических условий, сложившихся на Западе в XVI- XVII вв. в ходе протестантской реформации.

Вебер предложил классификацию мировых религий в зависимости от их сотериологии (учения о спасении души). В восточных религиях спасение души обретается на мистико-созерцательной основе — медитативных упражнений, йоги, «духовного просветления». В западном христианстве начиная с бенедиктинского монашества складывалось понимание спасения души как воздаяния за религиозную аскезу, в которую наряду с «умерщвлением плоти» и молитвенным служением входил труд. Реформация, произошедшая в северной части Западной Европы в XVI в., приравняла труд в рамках мирской профессии к религиозной аскезе; в языках народов, принявших протестантизм, появилось слово, обозначающее одновременно профессию и религиозное призвание (немецкое Beruf, английское Calling и идентичные им термины в голландском и скандинавских языках, но без аналогов в языках романских и славянских). Наряду с обмирщением религиозного долга верующих, снятием принципиального противопоставления церковного и светского, центральным догматом протестантизма стала доктрина избранности к спасению — предопределения Божественной волей одних (еще до рождения) к спасению души, остальных — к гибели.

Избранности к спасению нельзя заслужить, но следует уверовать в спасение и видеть в профессиональных успехах — росте мастерства и увеличении доходов — свидетельство Божьего расположения. Доходы следовало не расточать на увеселения и приобретение предметов роскоши, а вкладывать в расширение делового предприятия и воспринимать его процветание как внешнюю примету небесного покровительства и одновременно как свою религиозную обязанность, подкрепляемую упорным трудом и самодисциплиной. Протестантский профессионально дифференцированный " мирской аскетизм" стал «экономической добродетелью»; сложилась одухотворенная «самой интенсивной формой набожности» трудовая этика, которая наряду с духом территориальной экспансии и возникновением современной науки обусловила уникальное развитие западного общества, дифференцировав его от остального мира.

В целом Вебер придерживался либеральных взглядов. Он старался избегать крайних точек зрения, свойственных молодой исторической школе. Умеренный национализм сочетался у него с признанием индивидуальных свобод. Следуя историческому методу, Вебер не отрицал других методов исследования, абстрактного характера знаний и отвергал мысль об уникальном характере истории отдельных наций.

Вебер определял капитализм как универсальный путь всех стран, развитых в экономическом отношении, как «такое ведение хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможностей обмена, т. е. мирного (формально) приобретательства… Там, где существует рациональное стремление к капиталистической прибыли, там соответствующая деятельность ориентирована на учет капитала. Это значит, что она направлена на планомерное использование материальных средств или личных усилий для получения прибыли таким образом, что исчисленный в балансе конечный доход предприятия, выраженный материальными благами в их денежной ценности, превышал капитал, т. е. стоимость использованных в предприятии материальных средств»^[5].

В этом заключалось определенное противоречие, поскольку, по Веберу, капитализм есть порождение протестантской революции. Означало ли это, что рано или поздно она должна состояться во всех странах, двигающихся по капиталистическому пути развития?

Исследование Вебера с момента своего опубликования стало, с одной стороны, образцом для подражания, а с другой — предметом ожесточенных споров (некоторые критики ссылались, например, на факты проявления «духа капитализма» в государствах Италии в предренессансную и ренессансную эпохи). Наиболее обстоятельно оспорить выводы М. Вебера удалось В. Зомбарту в книге «Буржуа. Этюды по истории духовного развития современного экономического человека» (1913).

Зомбарт указывал, что веберовский подход охватывает лишь одну сторону капитализма и капиталистического духа, которую сам Зомбарт называл буржуазным (бюргерским), мещанским духом и которая вносит в капиталистическую систему хозяйства такие добродетели, как трудолюбие, умеренность, расчетливость, верность договору. Но это как бы тыльная сторона «капиталистического духа», а на переднем плане выступает энергия «стремления к бесконечности», «воли к власти», «предприимчивости», бросившая людей «на путь мятущегося себялюбия и самоопределения», вырвавшая их из мира традиционных отношений, построенных на родственных и общинных связях.

Две стороны в единстве образуют душевное настроение, которое, по мнению Зомбарта, создало капитализм. Возводя истоки предпринимательства к стремлению «завоевания себе мира», наслаждению «полнотой жизни», Зомбарт показал, что «в сфере материальных стремлений завоевание равнозначно увеличению денежной суммы. Стремление к бесконечному, стремление к власти нигде не находит для себя столь подходящего поля деятельности, как в охоте за деньгами, этом совершенно абстрактном символе ценности, который освобожден от всякой органической и естественной ограниченности и обладание которым все в большей и большей степени становится символом власти… Стремление к власти и стремление к наживе переходят одно в другое: капиталистический предприниматель… стремится к власти, чтобы приобретать, и приобретает, чтобы добиться власти»^[6].

Предприниматели, по Зомбарту, — это «добытчики» прибыли, организаторы предприятий, обеспечивающих прирост дохода. Зомбарт насчитал шесть основных типов капиталистических предпринимателей:

• 1) разбойники, особенно участники военных походов и заморских экспедиций ради добычи золота и экзотических товаров;
• 2) феодалы, коммерциализирующие свои земельные владения (продажа зерна и шерсти, горное дело);
• 3) государственные деятели, насаждающие торговые и промышленные компании;
• 4) спекулянты, оперирующие с деньгами и ценными бумагами — ростовщики, банкиры, биржевые игроки, грюндеры (учредители акционерных обществ);
• 5) купцы, втирающиеся в доверие к лицам, которые облечены властью, и вкладывающие торговый капитал в процесс производства благ;
• 6) ремесленники — «то, что англичане называют метко Manufacturer, французы — fabricant в противоположность порожденному купеческим духом enterprener — мастера и коммерсанты в одном лице» .

Как главные функции предпринимателя Зомбарт выделил:

1) организационные (умение подбирать и объединять людей и вещи в работоспособное целое); 2) торговые (искусство вести переговоры, завоевывать доверие, возбуждать желание покупки своего товара); 3) счетоводные (точное числовое исчисление затрат и результатов).

Рассматривая процесс развития капитализма как органический цикл с эволюционными фазами, Зомбарт считал характерными для ранней стадии капитализма три первых типа предпринимателей, душевный настрой которых определялся агрессивным авантюризмом и повышенным эротизмом, наслаждением жизнью как завоеванием. Но затем на первый план выходят фабриканты, «с отвращением в их деятельности от всего насильственного и авторитарного» и иными способностями — искусством достигать соглашения со своими поставщиками, рабочими и клиентами, чувством долга и умением «считать и копить». «Мещанские добродетели», «деловая мораль», рационализация замещают порывы «бьющей через край» завоевательной энергии.

Зомбарт, однако, не был склонен абсолютизировать этот процесс: обращаясь к опыту современных ему американских миллионеров (известных умением «сворачивать шеи» конкурентам), он делал вывод о трех главных формах конкуренции в современном капитализме: 1) конкуренция эффективностью (ценовая); 2) конкуренция внушением (реклама); 3) конкуренция насилием, которая нашла себе применение у крупных компаний и направлена на стремление к монополии. По Зомбарту, великие предприниматели — это люди, соединяющие в себе различные, обычно раздельные предпринимательские типы, которые одновременно являются разбойниками и ловкими калькуляторами, феодалами и спекулянтами, как мы это можем заметить у магнатов американских трестов крупного масштаба.

Увлечение эволюционной природой капиталистического строя обусловило внимание Зомбарта к проблеме экономических кризисов. Он ввел в экономическую теорию понятие «конъюнктура» как общее положение рыночных отношений в каждый данный момент, поскольку эти отношения определяющим образом влияют на судьбу отдельного хозяйства, слагающуюся в результате взаимодействия внутренних и внешних причин. Учение о колебаниях конъюнктуры Зомбарт противопоставил марксистским выводам о крушении капитализма в результате усугубления кризисов перепроизводства, подчеркнув, что «теория кризисов должна быть расширена до теории конъюнктуры» .

Конъюнктурная экспансия, по мнению Зомбарта, имеет решающее значение для утверждения капитализма в его высшей форме. Ритмическое движение капитализма вызывается стремлением к предпринимательству: ожидания прибыли порождают спекулятивный подъем. Он охватывает прежде всего «неорганические блага длительного пользования» — железные дороги, энергосиловое оборудование, доходные дома, транспортные средства. Для расширения производства этих благ требуется расширение производства средств производства — машин и конструкционных материалов. Зомбарт назвал их «вторичными благами конъюнктурного подъема» .

Расширение производства благ обоих типов приводит к созданию предприятий преимущественно крупных размеров. В такие предприятия больше и легче притекает денежный капитал. Возрастает количество привлекаемого «вещного капитала»: сырья и вспомогательных материалов; развиваются средства сообщения. Наконец, быстро увеличивается число наемных рабочих.

Однако импульсивное расширение производства наталкивается на диспропорции, главной из которой Зомбарт считал диспропорциональность между размерами производства в отраслях, опирающихся на неорганическую основу, и в отраслях, перерабатывающих аграрные продукты и отстающих в темпах роста. Эта диспропорциональность «покрывается» другой: между изобилием основного капитала и недостатком денежного. Беспрерывный рост оборотов обгоняет возможности кредитования; оно достигает предела, за которым для большого числа предприятий оказывается невозможным платить по своим обязательствам, и начинается попятное движение в цепи спроса.

Как периоды подъема, так и периоды спада являются необходимыми: благодаря им развиваются обе стороны капитализма — спекулятивно-стяжательская и калькуляторско-организационная. Период подъема — это период «популяризации капиталистического духа», когда основной чертой хозяйственных начинаний является порыв; осуществляются рискованные затеи; стяжательский азарт охватывает через посредство механизма биржевой спекуляции не только предпринимателей, но и прочих обывателей, включая рабочих. Эта фаза приучает публику к установкам и требованиям капиталистического хозяйства. Периоды спада являются периодами внутреннего усовершенствования капиталистической системы, когда надо умело калькулировать, ломать голову над техническими и организационными нововведениями. В застойные периоды руководство хозяйственной жизнью переходит от «завоевателей» к «организаторам»; но одновременно «производится смотр предпринимателям и предприятиям: только сильные выживают» .

В противовес марксистской теории, согласно которой колебания конъюнктурного маятника становятся все сильнее, Зомбарт усматривал в развитии капитализма тенденцию к сглаживанию конъюнктуры. Вместе с тем описание Зомбартом механизма капиталистического производства и более трезвая оценка его живучести, чем прогнозировали марксисты, не означает, что Зомбарт был в восторге от капиталистической формы организации общества. Он видел будущее за социализмом, но отвергал его интернациональный вариант, при котором пролетарии одних стран должны были помогать другим странам «строить» социализм. Каждая страна, по Зомбарту, должна была прийти к социализму своим, эволюционным путем и он, следуя традициям исторической школы, не выделял никаких универсальных «законов» в движении европейских стран к более организованному и справедливому обществу, которое называл социализмом.

Таким образом, «индивид» в трактовке исторической школы оказывался существенно отличным от классического «экономического человека» и бентамовского гедониста. Если «экономический человек» — полный (произвольный) хозяин своих намерений и действий, а гедонист — пассивен, но одержим страстью — быть счастливее, то человек исторической школы хоть и подвержен внешним влияниям, но движим, прежде всего, историческими, национальными и альтруистическими побуждениями. Такая трактовка человеческой природы не оставляла места для действия экономических законов, сформулированных либеральной школой политической экономии.

В дальнейшем она сама отказалась от формулировки универсальных законов и несколько раз корректировала определение предмета политической экономии, все более отдаляя эту науку от политики и приближая ее к коммерции.

• [1] Рошер В. Краткие основы курса политической экономии с точки зрения исторического метода. М.: Колос, 1902. С. 79.
• [2] См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. Ч. 3. С. 528.
• [3] Святловский А. Н. История экономической мысли. Харьков, 1913. С. 128.
• [4] Всемирная история экономической мысли: в 6 т. Т. 4. М.: Экономика, 1972. С. 163.
• [5] Вебер М. Протестанская этика и дух капитализма. М.: Прогресс, 1999. С. 214.
• [6] Зомбарт В. Современный капитализм. М.-Л., 1927. С. 113.