Проблема децентрации субъекта в контексте изменения критериев научности

Опосредствованность научного знания языком характеризует такой его аспект, как разделенность, несовпадение содержательных и формальных характеристик речевых высказываний. Представленная еще в логическом позитивизме проблема использования языка в научном познании получала разное решение на этапах классической и постнеклассической науки.

Переход гуманитарного знания на новые уровни обобщения — на абстрактно-теоретические уровни — поставил две проблемы. С одной стороны, сближение гуманитарного знания с естественнонаучным. С другой стороны, утверждение возможности объективного знания применительно к гуманитарным наукам вызвало к жизни «антисубъектные тенденции», направленные против течений, отрицающих возможность объективного познания применительно к человеку; в первую очередь это был протест против экзистенциализма.

В структурализме как философском течении^[1], а также истоках его и структурной лингвистике^[2] были сформулированы идеи, согласно которым структура — это совокупность отношений, остающихся инвариантными при некоторых преобразованиях. Это было одним из истоков семиотики как науки о свойствах знаков и знаковых систем. Поиск оснований этих инвариантов отодвигал субъекта на задний план, как вносящего субъективизм в знание о структурах, а поскольку именно объективно заданные структуры языка проявляются в речи, субъект высказывания также отождествлялся с позицией в речевом высказывании.

В принявшей позицию диалектического материализма советской психологической науке ведущей выступала категория отражения. Лингвистический структурализм критиковался именно как подход формальный и чуждый марксисткой науке.

Если же вернуться к психологическому познанию, то связь речи с сознанием выступала следующим образом. В главе о сознании С. Л. Рубинштейн писал: «Показания сознания, „непосредственно данные“ переживания подлежат в целях подлинного их познания такому же истолкованию, как текст речи. Чтобы понять речь не как предмет грамматических упражнений, а как жизненный факт в подлинном его значении, понять говорящего, а не только формальный текст его речи, надо за текстом расшифровать его „подтекст“, выявив не только то, что человек формально сказал, но и то, что он хотел или имел в виду сказать, т. е. мотив и цель его речи, определяющие ее внутренний смысл. Также раскрываем мы и подлинный смысл переживаний человека, явлений его сознания» [Рубинштейн С. Л., 1997, с. 306].

Эта цитата демонстрирует тот диалектико-материалистический подход, который развивает Рубинштейн как философ и психолог и который предполагает, что за словом стоит мотив и цель, которыми руководствовался субъект речевой деятельности, т. е. его личное Я. Цель понимания при таком подходе (к бытию и сознанию) — не само высказывание, а тот его смысл, который оно представляет.

И смысл этот будет зависеть от целей и мотивов человека, взятого в качестве субъекта не формально — как грамматической позиции субъекта высказывания, а конкретно — как человека, наделенного сознанием, а также достигающего определенных целей в мотивированной деятельности. Таким образом, в этом варианте диалектического понимания субъекта познания психологические (содержательные) основания его речи прямо связаны с критерием истинности; раскрытие смысла слов — это раскрытие мотивов и целей, реконструируемых при анализе речи человека, а в познании речь тем самым выступает средством (мышления как обобщенного и опосредствованного познания действительности). Само познание рассматривается в контексте марксисткой теории отражения.

Иной стала направленность концепций, абсолютизирующих формальную сторону речевых высказываний, что на постнеклассическом этапе было осмыслено как проблема «исчезновения субъекта» .

Если же подходить к пониманию речи формально-грамматически, то субъект может быть представлен уже как реконструкция, и реальный человек может быть выведен за рамки субъекта, задаваемого позицией высказывания. В герменевтике понять означает тем самым понять не человека или тот смысл, который конкретная эмпирическая личность выражала высказыванием, а интегрированный смысл, который в принципе может быть соотнесен в рамках данной культуры с другими высказываемыми позициями (гл. 8). В дискурсе возможные позиции сопоставляются, и процесс интерпретации объективирует возможные направления понимания высказывания. По предположение об эмпирическом субъекте (или личностном Я) на этапе постмодернистской картины мира оказывается уже не нужным. Не важно, кто был автором произведения; важно, какой смысл извлечет читатель из текста. Это и закрепляется в идеях децентрированного субъекта (и исчезновения автора).

Наиболее полно идея децентрированного субъекта выражена в подходах французских теоретиков постструктурализма Ж. Лакана, М. Фуко, Л. Альтюссера, Э. Лакло и др. В структуре внутреннего дискурса субъекта появляется позиция Другого^[3].

Это происходит из необходимого различения субъекта высказывания как задаваемой языком позиции и того реального человека, который эту позицию заявляет средствами языка (в его речевой деятельности, будь то речь устная или письменная). В результате подстановки любого личного Я на место заданного языком — бессубъектного — «я» это личное Я теряет свой статус, что, как показывает Подорога, «перевертывает весь анализ высказывания: некто говорит „я“ не потому, что он является субъектом, а потому, что он уже задан в качестве субъекта определенным „сцеплением“ языковых и материальных знаков, вне и помимо его сознания» [Подорога В. А., 1989, с. 226). У названных выше авторов двойственность субъекта высказывания ведет к тому, что субъект начинает выступать как организованная система символов, а не конкретная личность, взятая в единстве ее бытия и сознания. Так, для Лакана истинным субъектом начинает выступать бессознательное, проявляющееся в игре символов.

В целом понимание содержания высказывания в соответствующих постструктуралистских подходах перестает быть пониманием той связи, которую выстраивал субъект как личное Я (автор высказывания), и тем, что он хотел сказать. Если основным стало безличное «я» как позиция текстуального высказывания, то в качестве субъекта можно реконструировать объективированное — интерпретированное — содержание, заданное использованием языковых средств (как символов) в культуре.

Культурная обусловленность текстов предстает при этом в качестве то интерпретативных ресурсов (идей, мифологем и т. д.) общества или его групп, то в качестве скрытых (не явленных) сил в самом тексте содержаний, раскрываемых в соотнесении с другими текстами, то как сам дискурс, позиция в котором и задает понимание высказывания (т.е. высказывание при обезличенном «я»). Субъект тем самым начинает пониматься как сцена, где возможно разыгрывание разных дискурсов. «Субъективность» при этом теряет значение принадлежности реальному — эмпирически взятому — субъекту. Но она остается интегративной характеристикой, благодаря которой раскрывается смысл ситуации, в которой оказался субъект высказывания. С проблемой децентрации субъекта связан также контекст решения вопроса о культурной преемственности.

Отметим в заключение, что постмодернистская стадия в развитии науки не рассматривается таким уж безусловным завоеванием именно в контексте изменения отношения к личности человека. Кроме указания на социокультурный фактор моды постпозитивистских идей В. Лекторский отметил такое ее следствие, как определенная угроза общеевропейским ценностям. «Одна из таких ценностей, идущая от христианства, лежащего в основании этой культуры (европейской), — это признание субъективного мира, „внутреннего человека“, независимого в своих решениях от конкретной ситуации и от давления социальных обстоятельств (декартовское понимание внутреннего мира как чего-то принципиально отличного от мира внешнего — лишь одна из версий этой идеи). Вместе с тем нельзя не признать, что постмодернисты совершенно справедливо отмечают: Я, Субъект с его внутренним миром, является не чем-то непосредственно данным, как это полагали в течение долгого времени многие представители европейской философии, а в известном смысле чем-то созданным, сконструированным. Они правы и в другом: ситуация в современной культуре такова, что Я как единство сознания и как центр принятия решений оказывается под угрозой» [Лекторский В. А., 2004, с. 17]. Мы вернемся к иному предмету ценностных отношений — к психологическим исследованиям и теориям — позже в гл. 14.

• [1] К философии структурализма относят концепции этнолога К. Леви-Стросса, историка культуры М. Фуко, литературоведа Р. Барта, психоаналитика Ж. Лакана и др.
• [2] Впервые о методе структурного анализа как поиске скрытых отношений между элементами целого писал швейцарский лингвист Ф. де Соссюр (1857−1913).
• [3] И это иной Другой, чем тот, о котором писал М. Бубер [1992], предполагая диалогичность сознания и выход человека к пределам (или за пределы) его Я.