Причинность и закон

Второй основной идеей, сформулированной при становлении классической картины мира в естествознании и имевшей разное содержательное наполнение в разные периоды становления психологических школ после крушения ассоциативной психологии, стала идея закона. Понятие закона уже использовалось психологией в XIX в. Но закон ассоциаций предполагал лишь непосредственное связывание содержаний сознания. Включая предположения о причинно-действующих условиях, он не апеллировал к объяснительным конструктам, данным в форме идеальных объектов и состояний. Условия (образования ассоциаций) не проявляли действия какого-то закона, а непосредственно связывали явление (ассоциации) и его объяснение (механизм ассоциаций) в одной и той же плоскости. Это было проявление постулата непосредственности применительно к пониманию детерминации психических явлений.

Начиная с галлилеевского периода и к определенному этапу своего развития в XX в. (с парциальной временной привязкой в рамках достижений тех или иных наук) понятие закона стало связываться с тем пониманием причинного обоснования, которое соединило представление о воздействующей причине с осознанным (критическим) принятием логики причинного вывода в экспериментальном исследовании. Эксперимент как метод проверки каузальных гипотез разделил представление о причине на уровне закона и на уровне причинно-действующих условий. Закон стал соотносить представления о всеобщности, необходимости и объективном характере происходящих изменений. Закон как порядок стал противопоставляться хаотичности и случайности; на этом уровне рассмотрения положения закона — как формулирование причин и следствий — предполагались как справедливые всегда и везде, без исключений. Причины как условия означали иное представление — кондиционалъное — в понимании законообразности; здесь речь шла о необходимости и достаточности реальных, причем ситуационных, условий для возникновения (генезиса) или изменения характеристик изучаемых явлений.

Закон как логическая координация полагался или опускался на пространство объясняемых явлений как частных проявлений общего закона. Картезианское раздвоение реальности и мысли о ней (в понимании закона) сосуществовало долгое время наряду с представлением о законе как отражающем сущностные свойства явлений (а не просто идеальные конструкции, дедуктивно проецируемые на реальность).

Важно отметить также, что понимание воздействующей причины связывалось в первую очередь с законами природы, или естественными законами. Общественная жизнь человека осмысливалась в ином понимании законов. Приведем только один из аспектов их понимания — противодоставление К. Поппером нормативных законов, или законов как установленных норм, естественным законам.

" Нормативный закон, будь то правовой акт или моральная заповедь, вводится человеком. Его часто называют хорошим или плохим, правильным или неправильным, приемлемым или неприемлемым, но «истинным» или «ложным» его можно назвать лишь в метафорическом смысле, поскольку он описывает не факты, а ориентиры для нашего поведения" [Поппер К., 1992, с. 921. Нормы, являясь конвенциональными, т. е. возникшими в результате соглашения, являются искусственными, но также объективными в том смысле, что они не выдумываются человеком, который застает их в обществе. Нормативные законы контролируются человеком — решениями и действиями сначала других людей, которые могут применять санкции (наказывать или предупреждать тех, кто нарушает закон или неписаную норму), а потом и самим человеком.

Протагором (490−420 до н.э.), древнегреческим философом старшего поколения софистов^[1], впервые было разведено природное и социальное окружение человека. Позже Платой подверг общественные явления анализу. Законы афинского полиса или Десять заповедей можно рассматривать как типичные примеры нормативных законов (законов-норм). Социология в конце Нового времени построила критерии отличия общественных законов от природных. Но первоначально люди принимали либо позицию, которую можно назвать натуралистическим монизмом — что законы общества также естественны и неизменны, как и законы природы, либо позицию наивного конвенциализма — что все законы установлены человекоподобным богом или демоном. Наивный монизм, предполагавший единообразный характер всех законов, сменился со временем критическим дуализмом.

Критический дуализм в отношении законов означает лишь то, что нормативные законы, в отличие от законов природы, могут устанавливаться и изменяться человеком.

Другой аспект — тот, что человек имеет возможность выбирать, следовать ему или нет тем или иным законам. Его решение соблюдать или изменять их означает, что он несет моральную ответственность: «Не за те нормы, которые он обнаруживает в обществе, только начиная размышлять над ними, а за нормы, которые он согласился соблюдать, когда у него были средства для их изменения» [Поппер К., 1992, с. 93]. Результатом размышления может быть и желание изменить «сомнительные» нормы. Этим опасны новые гипотезы, возникающие у человека. Не дать «вредным» гипотезам права на существование, избежать их обсуждения путем применения силы — это, по Попперу, основной критерий «закрытого общества». Давать возможность развиваться любым направлениям мысли — критерий открытого общества. Собственно обращение к критическому дуализму, начала которого положены Протагором, и понадобилось Попперу для того, чтобы рассмотреть не только разницу в понимании законов природы и общества, но и ввести принципиально новый критерий различия обществ — открытого и закрытого, смена которых прослежена им от античности до наших дней.

Положение о том, что возможно иное понимание закона — как кондиционально-генетической взаимосвязи между причиной и следствием, было сформулировано К. Левиным, причем применительно к сфере возникновения намерений человека и их психологических последствий. " Кондиционалъно-генетическое определение типа процесса (сюда относятся и типы состояний) и есть то, что принято называть законом" [Левин К., 20 016, с. 124]. Это понимание наиболее близко подошло к той логике взаимоотношений между теорией, законом и экспериментом, которое сложилось первоначально в естественных науках применительно к идее воздействующей причины. Позже мы к нему вернемся.

Пока же отметим, что в отечественной психологии изначально была принята ориентация не на естественнонаучное понимание закона, а на философское, связываемое с традициями диалектического материализма. Б. Ф. Ломов в статье «Об исследовании законов психики», проложившей начало дискуссии в рамках «Психологического журнала», обосновывал ленинское понимание об однородности понятий закона и сущности, о том, что закон есть «идентичное в явлениях», устойчивое и повторяющееся. «Научное познание и состоит в раскрытии существенных, необходимых, устойчивых, повторяющихся связей, отношений между явлениями» [Ломов Б. Ф., 1982, с. 181.

Но почти за пол века до этого в работах философов (в частности, Венского кружка, где выступил со своей концепцией феноменологии Э. Гуссерль) и психологов (В. Дильтея, К. Левина, Э. Шпрангера) уже обсуждалась проблема специфики психологических законов в силу особенностей познаваемой психологической реальности и, в частности, высших форм психики.

Главное, что произошло в первой трети XX в., — это изменение понимания физикалистской причинности, что было связано не просто с проникновением статистических описаний в картину микромира, но и с кардинальным изменением понимания детерминации как причинно-следственной. Смена классического идеала рациональности, утвердившегося в согласии с классической картиной мира в естествознании, сопровождалась не только изменением понимания роли методов познания, но и философским переосмыслением человека как субъекта познания, конституирующего картину мира.

• [1] Общей чертой учений софистов был релятивизм, выраженный в положении Протагора о том, что «Человек — мера всех вещей» [Философский энциклопедический словарь, 1983, с. 628].