Учение И. Т. Тарасова об административной юстиции

Учение И. Т. Тарасова об административной юстиции базируется на исследованиях западных, по преимуществу немецких полицеистов, приверженцем взглядов которых и был ученый: «Немецкие юристы, опираясь на различие между частным и публичным правом… находят необходимым учреждение особых, специальных административных судов как органов административной юстиции»^[1]. Рассмотрение административных дел в общих судах нецелесообразно: для этого необходимо создание системы специализированного административного производства. Проблема организации административных судов зависит от четкого определения их компетенции. Согласно концепции Лоренца Штайна, обжалование действий должностных лиц госорганов должно осуществляться исключительно в специализированных судах, ведению которых подлежит рассмотрение публично-правовых споров между органами государства, а также между гражданами и госорганами. Аналогичной точки зрения придерживался и немецкий административист и политический деятель Рудольф Гнейст (1816−1895).

Другая проблема организации административных судов заключена в соотношении их полномочий с полномочиями органов государства. На рубеже XIX—XX вв. в этой сфере обосновывались различные концепции: рассмотрение административных дел в зависимых от администрации специализированных судах; решение административных споров в общих судах; рассмотрение административных дел в независимых от органов государства специализированных судах.

Таким образом, разрешение научных коллизий сводилось к теории разделения властей, при этом административные суды представляли собой один из элементов судебной власти. И. Т. Тарасов обосновывал недостатки прусской системы административной юстиции, ее косвенную зависимость от решений должностных лиц исполнительной власти: «Нет никакого основания, — писал он, — поручать председательство в уездном административном суде (Kreisausschuss) ландрату — высшему в уезде органу активной администрации и представителю бюрократического начала»^[1]. В Российской империи конца XIX в. высшей инстанцией по рассмотрению административных дел был Правительствующий сенат. К компетенции его 1-го департамента было отнесено: а) разрешение коллизий между государственными органами; б) обжалование подданными действий государственных должностных лиц. К нижестоящим органам административной юстиции относились губернские и уездные присутствия; в ведении губернских присутствий находилось рассмотрение жалоб подданных на уездные присутствия. По мнению И. Т. Тарасова, в подобной системе административной юстиции имеется множество недостатков: суды первой инстанции представляют собой лишь прообраз действенного административного суда, они не наделены реальными полномочиями, кроме того, отсутствует и административное процессуальное законодательство. Правительствующий сенат также не может быть отнесен к независимым от органов государства судебным органам: «Влияние, оказываемое на рассмотрение дел в 1-м департаменте министром юстиции, и открытая более практикой, чем законодательством, возможность министром по желанию миновать этот департамент, лишают его той полной независимости и того достоинства, которые должны были бы принадлежать ему как высшему в Империи общему административному суду»^[3].

Среди многообразных форм деятельности правоохранительных органов И. Т. Тарасов особенно подробно рассматривал меры административного пресечения. Отграничение преступления от административного проступка свидетельствует о необходимости применения различных мер административного пресечения: предварительного и предупредительного ареста. Предупредительный арест применяется полицией в отношении лиц, подозреваемых в совершении преступления или проступка, тогда как полицейское задержание лица представляет собой превентивную санкцию, направленную на предотвращение совершения противоправного деяния, и далеко не всегда обусловлено правонарушением. Критерием применения полицией различных мер пресечения являлась общественная опасность преступления или проступка: когда вред уже причинен, применялся арест; в тех случаях, когда существовала опасность его причинения, — личное задержание. Срок личного задержания определялся временем, необходимым для предупреждения проступка: максимальная продолжительность применения этой санкции законодательством не была определена.

В административно-правовой науке и полицеистике XIX начала XX в. не были обоснованы различия видов административного пресечения, применяемых к преступникам и правонарушителям. В курсах полицейского или административного права рассматривались все разновидности превентивных санкций, применявшиеся полицией: надзор по судебному приговору, негласный полицейский надзор; гласный полицейский надзор, применявшийся в качестве меры предупреждения и пресечения преступлений (ст. 1 Устава о предупреждении и пресечении преступлений 1882 г.); полицейский надзор над политически неблагонадежными лицами (в соответствии с Положением о негласном полицейском надзоре от 12 марта 1882 г.). Среди многообразных форм правоохранительной деятельности полиции во всех курсах административного (полицейского) права рассматривался и так называемый полицейский суд. К этому понятию, заимствованному из работ немецких полицеистов фон Моля и Штайна, профессор Тарасов относился двойственно. Ученый был согласен с необходимостью регламентированного правом участия полиции в судебном производстве по делам о преступлениях или проступках, но критично относился к попыткам представить полицейский суд как форму правосудия: «…существование таких судов как постоянных никоим образом не может быть оправдано теорией»^[4]. Полицейский суд использует судебную власть как полицейскую меру принуждения и не может быть объективным. Решение такого суда не может рассматриваться как акт правосудия.

Введение

института мировых судей, а также окружных судов в результате судебной реформы 1864 г. значительно ограничило участие полиции в судебном производстве. В то же время расширились правомочия органов самоуправления и «соединства» (в современном восприятии — объединения) в административном производстве: с 1861 г. сельскому старосте и волостному старшине предоставлялось право налагать административные взыскания на крестьян в виде штрафа (до одного рубля) или ареста (до трех дней) за «маловажные проступки». Оба названных представителя местного самоуправления наделялись правами, осуществляли обязанности правоохранительных органов и пользовались такой же карательной властью, как и органы полиции. Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия от 14 августа 1881 г. была расширена компетенция исполнительной власти, в том числе и полиции, в осуществлении правосудия. Согласно Положению генерал-губернаторы, губернаторы и градоначальники разрешали на территории местностей, на которые был распространен правовой режим «усиленной охраны», дела о нарушении изданных ими актов либо делегировали свои полномочия обер-полицмейстерам. В местностях, на которые распространялся режим «чрезвычайной охраны», еще более расширялась компетенция административных органов и специальных судов в сфере осуществления правосудия за счет ограничения правомочий судов общей юрисдикции. В этих условиях менялась подсудность дел о преступлениях и проступках, такие дела передавались в ведение военных судов либо рассматривались должностными лицами органов исполнительной власти. На правонарушителей, признанных виновными в совершении преступлений и проступков, налагались взыскания в административном порядке в виде лишения свободы в тюрьме или крепости, ареста на срок до трех месяцев либо денежного штрафа до 3 тыс. руб. И. Т. Тарасов обосновывал целесообразность расширения полномочий органов полиции и исполнительной власти в сфере административного и уголовного производства в чрезвычайных ситуациях и на территориях особых правовых режимов. Вместе с тем ученый негативно относился к расширению компетенции полиции в ординарных ситуациях^[5].

• [1] Тарасов И. Т. Указ. соч. С. 375.
• [2] Тарасов И. Т. Указ. соч. С. 375.
• [3] Тарасов И. Т. Указ. соч. С. 381.
• [4] Тарасов И. Т. Указ. соч. С. 222.
• [5] Актуальность выводов И. Т. Тарасова подтверждается действующим российским правом: методы осуществления режима «особой охраны» в части ограничения гражданской и административной правоспособности напоминают правовой режим закрытых административно-территориальных образований (ЗАТО), а режим чрезвычайной охраны тождествен условиям чрезвычайного положения. Подобно тому как это обосновывал в XIX — начале XX в. И. Т. Тарасов, действующее право допускает наделение органов исполнительной власти дополнительными полномочиями только в условиях чрезвычайного и военного положений и в местностях ЗАТО, но исключает ограничение прав и свобод граждан, а также определяет их подсудность судам общей юрисдикции в других ситуациях.