Перестройка государственного аппарата и общественно-политические процессы

Наряду с преобразованиями в экономической сфере период с марта по октябрь 1917 г. был отмечен энергичной деятельностью Временного правительства по реорганизации государственного аппарата.

Первое направление в перестройке государственного аппарата было связано с устранением из государственных учреждений сторонников царского режима. Однако внятной политики по обновлению аппарата не было, поэтому эта акция по чистке аппарата оказалась весьма неудачной.

Так, из Министерства внутренних дел были удалены все товарищи министра и другие высшие чины, которые не соответствовали по своей прежней деятельности «новым общественно-политическим условиям». На местах Временное правительство отстранило от должности всю царскую администрацию — губернаторов, вице-губернаторов, градоначальников и т. д.

Чистка затронула все ведомства. Например, в армии за первые два месяца после революции было заменено 150 лиц высшего командного состава.

При этом на место изгнанных приходили не менее реакционные служащие. Так, по утверждению министра путей сообщения А. А. Бубликова, списка кандидатов Временное правительство не имело, и поэтому оно применило своеобразный «оптовый» прием: «Губернаторами и градоначальниками были назначены соответствующие председатели земских управ и городские головы. При этом было упущено из виду, что эти „выборные“ по закону должности на деле в подавляющем числе случаев были замещены или прямо по назначению губернаторов, или такими „земскими“ людьми, которые для губернского „начальства“ были заведомо неприемлемы»^[1], т. е. попросту более или менее реакционны.

После чистки аппарата отношение служащих к институтам власти и идеологам буржуазной революции менялось в худшую сторону. Интересно свидетельство П. Н. Милюкова об отношении в армии к А. Ф. Керенскому (в 1917 г. последовательно занимал должности министра юстиции, военного и морского министра, Верховного главнокомандующего; с 8 июля по 5 октября одновременно был министром-председателем Временного правительства) после произведенных им в вооруженных силах перестановок: «Отношение к нему в армии было давно уже резко отрицательное, доходившее до ненависти в среде тех государственно-настроенных элементов, которые он выбрасывал, как неспособные сразу освоиться с идеями и фразеологией „демократизированной“ армии. Но он не встретил поддержки и в среде тех, кого он выдвинул на место устраненных… Генерал Верховский был прав, когда заклеймил этих новоиспеченных начальников корпусов, армий и фронтов кличкой: „Куда ветер дует“. Они были за Керенского, когда ветер дул в его сторону. Теперь они первые спешили повернуть спину в ожидании новых хозяев»^[2].

Кампания по чистке аппарата в первые дни революции была обречена на неудачу, прежде всего, устойчивым сохранением в практике деятельности учреждений старых язв российской бюрократии: волокиты, семейственности, использования служебного положения, коррупции.

Другим шагом Временного правительства по перестройке аппарата, призванным повысить лояльность населения к повой власти и окончательно свести счеты с прошлым, стало его решение расследовать преступления министров царского правительства и публично наказать их.

Уже 4 марта князь Г. Е. Львов и А. Ф. Керенский подписали постановление правительства о создании Чрезвычайной следственной комиссии (ЧСК) для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и других высших должностных лиц под председательством московского присяжного поверенного Н. К. Муравьева.

В целях объективности было решено вести следствие и предъявлять обвинение на основе законов Российской империи. Но здесь-то работа Комиссии и зашла в тупик. Дело в том, что действия лиц царской администрации почти не выходили за рамки действовавшего до революции законодательства. Если оценивать эту деятельность с позиций революционного правосудия, то их вина заключалась лишь в том, что они добросовестно, в меру своих сил, опыта и знаний, служили старой власти. Секретарь Следственной комиссии поэт А. Блок так оценивал ситуацию: «Я вижу, что… комиссия стоит между наковальней закона и молотом истории»^[3].

По словам одного из следователей комиссия «выискивала преступления, где только могла», некоторые ее сотрудники проявили фанатичное рвение, «не считаясь ни с чем и усматривая преступление чуть ли не в самом существовании прежней власти». Но что-либо доказать было крайне сложно. Так, руководителям царской полиции следователи инкриминировали насаждение провокаторов в оппозиционных партиях, постоянную слежку за ними. На что бывший директор Департамента полиции С. П. Белецкий резонно заметил: «Ни в одной из цивилизованных государств в Европе нет другого способа. Агентуру имеют также и республиканские государства, Франция, например»^[4].

Постепенно работу комиссии пришлось свернуть. Кое-кто из подследственных был отпущен по состоянию здоровья. Осудили лишь бывшего военного министра В. А. Сухомлинова, да и то спустя полгода Советская власть выпустила его из-за преклонного возраста.

Единственным результатом комиссии оказался огромный фактический материал, накопленный в ходе ее работы и являющийся сегодня важным историческим источником.

Второе направление реформ государственного аппарата — изменение его структуры.

В марте 1917 г. Временное правительство образовало Юридическое совещание, ставшее промежуточной инстанцией между правительством и министерствами, в которых создавались новые законопроекты по модернизации государственного аппарата.

В мае были учреждены четыре новых министерства: труда, продовольствия, государственного призрения, почт и телеграфов. В августе к ним прибавилось Министерство исповеданий.

Весной и летом 1917 г. государственный аппарат пополнился Комитетом обороны, Экономическим и Правовым департаментами, Главным земельным комитетом, Таможенно-тарифным комитетом, Особым временным комитетом по делам частных железных дорог, Совещанием для разработки плана финансового преобразования, Комиссией для выяснения условий снабжения населения предметами широкого потребления, Главным управлением по делам милиции, Кабинетом военного министра Главным управлением по заграничному снабжению, Канцелярией при министре-председагеле Временного правительства, Всероссийской книжной палатой и т. д. и т. п.

В результате этих преобразований государственный аппарат резко вырос. Например, количество чиновников одного только Военного министерства увеличилось более чем в три раза. Министр финансов Н. В. Некрасов был вынужден заявить на Государственном совещании в Москве, что «ни один период российской истории, ни одно царское правительство не было столь щедро в своих расходах, как правительство революционной России»^[5].

Третье направление реформы государственного аппарата связано с заменой государственных символов. Для того чтобы повысить легитимацию институтов Первой республики, Временное правительство предприняло шаги по переходу с монархической символики на республиканскую.

На государственной печати появилось другое изображение двуглавого орла, придавшее ему более мирный вид. Он лишился символов монархической власти — корон, державы и скипетра. Крылья орла были опущены. Внизу в овальной рамке красовалось изображение Таврического дворца, где работала Государственная дума. По кругу печати шла надпись: «Российское Временное Правительство». Такое же изображение появилось и на медалях.

Монархические эмблемы исчезли с орденов (их изображение сохранилось лишь на ордене Святой Анны 4-й степени, видимо, по недосмотру реформаторов). Войсковым частям было приказано сдать на хранение в Военное министерство знамена и штандарты с вензелем Николая II.

Отменялись придворные звания генерал-адъютантов, флигель-адъютантов, генерал-майоров свиты и др.

В противовес монархическим символам революция выплеснула на улицы красный цвет. Красным кумачом были задернуты золотые двуглавые орлы на воротах Зимнего дворца. Красные повязки милиционеров свидетельствовали о рождении новой вооруженной силы, граждане могли послать друг другу поздравительную открытку в красной рамочке и с красными бантами, «с глубокой радостью» извещавшую, что «после продолжительной и тяжкой болезни 27 февраля 1917 г. скончался самодержавный деспотический режим». Под красными знаменами проходила даже присяга войск Временному правительству, хотя Юридическое совещание официально предложило правительству сохранить в демократической России бело-сине-красный флаг.

13 июня 1917 г. Верховный главнокомандующий генерал А. А. Брусилов отдал приказ о формировании добровольческих частей. Предполагалось, что они смогут сыграть особую роль в предстоящем наступлении русской армии.

А. А. Брусилов разрешил внести изменения в форму этих частей, чтобы они отличались от других воинских подразделений. В частности, на нравом рукаве крепился красный круг в два вершка (один вершок — 4,45 см) диаметром с черным андреевским крестом. Начальники имели вокруг обоих обшлагов рукавов красно-черную тесьму по образцу морских чинов. Отличившимся вручали нагрудный знак в виде красно-черной ленты с металлическим черным черепом со скрещенными костями. Красно-черный цвет понимался как символ «борьбы за свободу» и «нежелание жить, если погибнет Россия» .

Летом 1917 г. по всей стране из патриотически настроенной молодежи формировались батальоны и команды «смерти» (в том числе женские). На фронте и в тылу создавались батальоны и полки из георгиевских кавалеров, «народной свободы», «увечных» (раненых) воинов, ударные, штурмовые и т. п. Все они имели отличия в эмблемах.

После Февральской революции прекратилось исполнение царского гимна «Боже, царя храни» .

12 марта редакция «Русской музыкальной газеты» выступила с инициативой составить временный гимн до установления Учредительным собранием формы правления в России. Первым поступило предложение В. Е. Челышева, который решил использовать мелодию Д. С. Бортнянского «Коль славен…». Слова В. Е. Челышева полностью отвечали быстро возрождающимся мессианским настроениям в обществе: «Ты победишь весь мир, Россия!» Работу над мелодией и текстом нового гимна вел директор Петроградской консерватории, известный русский композитор и дирижер А. К. Глазунов. Поэт А. Городцов написал «Республиканский гимн». Раздавались призывы сделать государственным гимном известное произведение композитора М. И. Глинки «Славься». Композитор А. Т. Гречанинов создал совершенно новый «Гимн свободной России» на слова К. Бальмонта.

Тем не менее революционные мелодии явно одерживали верх среди основной массы населения.

Произошло немыслимое: императорский лейб-гвардии Преображенский полк вместе с офицерами, знаменами и оркестром приветствовал в Екатерининском зале Таврического дворца председателя Государственной думы М. В. Родзянко «Марсельезой». Эта интернациональная мелодия, рожденная в годы Великой Французской революции, отвечала эйфории всеобщей радости от падения самодержавия, надеждам о свободе, равенстве и братстве.

Второй, после «Марсельезы», по популярности стала мелодия «Интернационала». Этот международный социалистический гимн стремительно завоевывал рабочие окраины, солдатские окопы, проникал в самые отдаленные уголки России. Он был созвучен настроению классовой борьбы, перераставшей уже к концу лета 1917 г. в гражданскую войну.

Разрыв с прошлым касался не только отрицания символов монархического государства, но и коснулся вопросов повседневной жизни людей, нравов, чувств, идей.

По всей России прокатилась волна переименований. Носившие имена императора, императрицы и наследника города, корабли, улицы и станции, учебные и научные учреждения спешно стали именоваться либо без слов «императорский», либо по местонахождению, либо получали новые наименования. То есть сразу после Февральской революции началось глумление над прошлым. Уже тогда, по воспоминаниям современников, слова «Россия», «Родина», «Отечество» «стати почти неприличными и из употребления на митингах были совершенно изъяты». А. А. Бубликов писал: «И Россия, коренная Россия, словно обомлела перед этим натиском всевозможных наглецов. С веками выработанной привычкой к повиновению и уступчивости перед каждым окриком, она терпеливо сносила это всенародное оплевывание. Можно было безнаказанно выкинуть плакат „Да здравствует Германия“… но едва ли кто рискнул бы, да и смог бы безопасно пройти по Невскому с плакатами „Да здравствует Россия!“, „Все для Родины!“»^[6].

Под сомнение было поставлено такое понятие, как патриотизм, особенно ценимое в армейской и флотской среде.

Как справедливо замечал генерал Н. Н. Головин: «Когда говорят о патриотизме, то нужно помнить, что таковой не есть простое чувство, а чрезвычайно сложный комплекс идей, чувств, инстинктов… Русской народной массе был присущ высокий патриотизм, ибо лишь при наличии такового могло быть построено столь великое государство, каким была Россия»^[7]. Но патриотизм этот был, по словам Н. Н. Головина, сырым, так как «чисто пассивное участие в создании своего государства не приучило наши народные массы к осознанию государственных интересов» .

• [1] Бубликов А. А. Русская революция. Впечатления и мысли очевидца и участника. Нью-Йорк. 1918. С. 35−36.
• [2] Милюков П. Н. История второй русской революции. Т. 1. Вып. 3. София, 1923. С. 240.
• [3] Ливчак Б. Ф. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства глазами А. А. Блока // Вопросы истории. 1977. № 2. С. 177.
• [4] Аврех А. Я. Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства: замысел и исполнение // Исторические записки. Т. 118. М., 1990. С. 89.
• [5] Государственное совещание 12−15 августа 1917 г. Стенографический отчет. М. — Л., 1930. С. 34.
• [6] Бубликов А. А. Русская революция. Впечатления и мысли очевидца и участника. Нью-Йорк. 1918. С. 44.
• [7] Головин Н. Н. Российская контрреволюция в 1917—1918 гг. Часть I. Зарождение контрреволюции и первая вспышка. Кн. I. 1937. С. 81.