Функции Древнерусского государства. 
Складывание государственной территории и подданного населения. 
Формирование государственного аппарата. 
Вече. Князь. 
Боярская дума. 
Дружина. 
Ранние формы социального регулирования

Первоначально функции Древнерусского государства были крайне примитивны и во многом являлись продолжением тех целей, которые вызвали к жизни древнерусскую государственность и были направлены преимущественно за пределы Руси.

Основные устремления древнерусских князей — это военные походы на земли соседних народов — Византию (Аскольд и Дир в 866 г.^[1], Олег в 907 г., Игорь в 941, 944 гг., Святослав в 970−971 гг., Владимир в 989 г., Ярослав в 1043 г.), Болгарию (Святослав в 968 г., Владимир в 985 г.), Закавказье и др. В рамках этих походов решались троякие задачи: получение военного трофея (краткосрочная), получение дани (среднесрочная), а наиболее важная (долгосрочная) — обеспечение выработки стабильной системы торговых отношений (отраженная в договорах с Византийской империей 911, 944, 1046 гг.), создания, говоря сегодняшним языком, «режима наибольшего благоприятствования» в русско-византийской торговле.

Другой функцией, также вытекавшей из оснований, на которых возникло государство, являлась оборона славянских земель от натиска последовательно сменявших друг друга степных кочевников — хазар, печенегов, половцев. Нередко эта борьба со «степью» по форме мало чем отличалась от тех завоевательных походов, которые русские князья совершали в отношении Византии. Однако, по сути, они носили оборонительный, ответный, либо превентивный характер, оказываясь реакцией на постоянное и непрерывное давление степи на протяжении по крайней мере IX—XII вв. В целом Древнерусское государство вполне успешно справлялось с этой задачей: Святослав сумел в 965 г. полностью разгромить Хазарский каганат, Ярослав практически прекратил набеги на Русь печенегов (1036 г.), к оформлению довольно сложной системы сюзерено-вассальных отношений постепенно привела борьба с половцами, где последние стали играть роль буферного образования на южной границе Древнерусского государства.

Вместе с тем настоящих границ у государства поначалу не было, поскольку не существовало точно очерченной территории, подвластной русским князьям. Им еще только предстояло реализовать эту функцию формирования государственной территории (и подданного населения). Поэтому внутренняя политика Древнерусского государства на первых порах мало отличалась от тех действий, которые русские князья производили за его пределами. Иначе говоря, наряду с внешними завоеваниями русские князья активно занимались присоединением, причем отнюдь не всегда добровольным, славянских (и не только славянских) племен. Летопись пестрит сообщениями о походах того или иного князя в соседние славянские земли (Олег присоединил земли древлян в 883 г., северян в 884 г., радимичей в 886 г.; Святослав — вятичей в 966 г.; Владимир — радимичей в 984 г.). При этом присоединение не всегда гарантировало полное подчинение, о чем свидетельствовало, в частности, восстание древлян против князя Игоря в 945 г. Впрочем, эта борьба имела вполне реальные последствия: она ограничивала «аппетиты» завоевателя, создавая основы для формирования более прочной системы отношений в рамках складывающегося государства. Так, восстание древлян привело к определению точных размеров дани с них (а позднее и других славянских племен), что способствовало превращению дани из формы военной контрибуции в форму натурального налога, а процесса ее сбора из военной операции в тривиальной налоговую кампанию.

Дань с населения являлась не единственным источником доходов князей; в их пользу взимались также штрафы за преступления, торговые пошлины, они получали доходы с имений, обрабатывавшихся преимущественно трудом княжеской челяди (слуг-рабов). Сбор этих доходов осуществлялся в ходе так называемого полюдья — объезда области князем или его представителем (обыкновенно по зимнему пути)^[2]. Дань собиралась деньгами или, чаще, натурой, особенно мехами, которые были главной статьей княжеской торговли на заграничных рынках.

В ходе полюдья вырабатывалась и другая важнейшая функция государства — посредническая, арбитражная. Наиболее отчетливо она проявляется в фигуре князя. Князь все более становился не столько олицетворением силы, которой подчиняются из страха, сколько воплощением справедливости; он выступал в качестве внешней незаинтересованной стороны, которой можно и должно доверить разрешение внутренних споров, суд. В то же время князь не являлся основным источником права, он большей частью был лишь его носителем, выразителем правовых норм, которые были созданы традиционным укладом в славянской и варяжской среде. Это вполне отчетливо проявилось в дошедшем до нас памятнике древнерусского права — Русской Правде. Таким образом, складывалась ситуация, в которой князь, как бы принуждая население к заключению с ним договора, сам в то же время был обязан неукоснительно соблюдать его условия.

Киевский князь самостоятельно осуществлял внешнюю политику, ведал сношениями с другими князьями и государствами, заключал договоры, объявлял войну и заключал мир. Но в случаях, когда военные нужды требовали созыва народного ополчения, ему было необходимо заручиться согласием веча. Князь был военным организатором и вождем: собирал и формировал дружину, находящуюся у него на службе, назначал начальника народного ополчения — тысяцкого, а во время военных действий командовал как своей дружиной, так и народным ополчением.

При всем сохранении в фигуре князя архаичных, идущих от племенного вождества черт, нельзя не видеть, что под старой формой скрывается новое содержание: князь — первое и первоначальное звено структуры формирующегося, пока еще весьма примитивного (как примитивны и его функции) государственного аппарата.

Вторым новым элементом этой структуры, тоже архаичным по форме, становится боярский совет (боярская дума^[3]) как совмещение былого совета старейшин (старцев градских) и дружинной верхушки (старшей дружины, княжьих мужей или бояр).

В своей деятельности князь и дума опирались на рядовых дружинников (младшую дружину, гридей, «отроков», «детей»), несущих основные исполнительные (по преимуществу военные) обязанности^[4]. Отношения между всеми этими звеньями весьма демократичны и ничем не напоминают отношений монарха со своими подданными. Дружина может воздействовать на принятие князем решения, бояре могут иметь собственные дружины и порой весьма независимы от князя^[5]. Жесткое подчинение ограничивается лишь периодом военного времени, впрочем, достаточно длительного^[6].

Численность дружины была невелика — доходила до 700−800 человек^[7]. Однако, учитывая, что это были сильные, храбрые, высокопрофессиональные воины, она представляла собой грозную силу. Дружинники составляли товарищество или братство, союз преданных князю людей. Дружина содержалась на княжеском дворе, получала долю из дани, собираемой с населения, и из военной добычи после похода. Она являлась одним из важнейших источников формирования древнерусской элиты.

Таким образом, функции и структура Древнерусского государства с очевидностью свидетельствуют о несомненном военном^[8] характере этого государства, образованного в первую очередь для решения военных задач. Поскольку их выполнение требовало определенной централизации имеющихся сил, Древняя Русь должна была быть относительно единой. Однако в случае перехода к решению задач невоенного характера такое государство не могло сохранять устойчивость и тем самым несло в себе самом элементы временности, возможность будущего распада. Государство состояло из весьма автономных по отношению друг к другу и к центральной власти земель-волостей, в основе которых лежало все еще сохранявшее значение былое племенное начало. Поэтому крайне важно учитывать именно относительный характер единства. Настолько относительный, что И. Я. Фроянов предлагает даже говорить не о едином Древнерусском государстве, а лишь о «суперсоюзе» — совокупности городских волостей, своеобразных аналогов античных городов-государств.

Еще более усиливало возможность распада государства несовершенство системы местного управления, точнее, самоуправления. В основе ее лежала вервь — территориальная община, в функции которой входило решение земельных вопросов (распределение земельных наделов), контроль за членами общины, обеспечение уплаты дани (налогов), следствие и суд по внутриобщинным конфликтам, исполнение наказаний. Руководство общинами осуществляли выборные старосты, выступавшие также представителями интересов верви перед княжеской администрацией. Вся сельская Русь представляла собой совокупность подобных общин, также крайне мало связанных между собой.

Фактически, Древнерусское государство — еще не вполне государство, это, скорее, полугосударство, некое образование с зачатками государственности, зародыш будущего государства.

С одной стороны, оно выполняет вполне очевидные государственные функции с помощью особого, пусть и весьма примитивного, государственного аппарата, представляющего собой фактически огосударствленные два звена общинноплеменной структуры управления: вождь-князь и совет старейшин. С другой — управление носит еще явно недифференцированный характер, администрация неотделима от суда (более того, суд рассматривается как одна из важнейших ее функций), отсутствует какое-либо разделение властей.

Наконец, особенно отчетливо свидетельствует о несформированности государства тот факт, что в системе решения вопросов общественной жизни продолжает играть заметную роль третий, сохранивший свою прежнюю природу, элемент архаичной, догосударственной структуры — вече, хотя и реже, но продолжающее довольно регулярно собираться.

На протяжении довольно длительного времени в классической советской историографии господствовала точка зрения Б. Д. Грекова о том, что во второй половине IX — первой половине XI в. в Киевском государстве, как таковом, вече, строго говоря, не функционировало. Однако сегодня большинство исследователей вернулись к позиции досоветской историографии о существовании веча на всем протяжении существования Древней Руси, включая и Киевский период. Другое дело, что вопросы о происхождении, природе, правовой и территориальной компетенции, социальном составе его участников остаются дискуссионными.

По-видимому, в основе разногласий лежит попытка рассматривать вече как статический институт, тогда как он меняется на протяжении всего времени его существования. Вече, ведя свое происхождение от племенных вечевых собраний, медленно, но поступательно превращалось в третье звено государственной структуры. Впрочем, завершение этого процесса может быть отнесено лишь к удельному периоду. На ранней же стадии это, несомненно, еще, по сути, общественный институт, представитель общества (волости) перед государством (но не орган этого государства). Соответственно, нет и каких-либо юридических норм, которыми бы определялись или ограничивались его власть, состав или компетенция. Вече могло принять к обсуждению и решить любой вопрос. Оно могло призвать на княжение^[9], принять или изгнать князя, заключить с ним договор об условиях княжения. В его компетенцию входили вопросы о войне и мире, о начале, продолжении или прекращении военных действий (инициатором здесь могли выступать как князь, так и вече) в том случае, если это требовало создания народного ополчения и выбора его руководителей.

Вече являлось собранием всех свободных людей старшего города земли-волости. Могли в нем принимать участие и представители младших городов, а также сельской округи, однако, по-видимому, такие случаи были сравнительно редки^[10]. Независимо от этого решение старшего города считалось обязательным для жителей всей волости.

Степень организованности веча также была различной. В ряде случаев это были стихийные собрания, вызванные, например, возмущением какими-либо действиями власти^[11]. Чаще, однако, оно созывается по инициативе «лучших людей» (бояр и старцев градских) или князя^[12]. В последних случаях можно обнаружить некоторые элементы подготовительной работы (выработка повестки дня, подбор кандидатур на выборные должности и т. п.), определенную упорядоченность проведения собрания с соблюдением ряда правил: осуществление различных обрядовых действий, выступления в пользу того или иного решения, голосование. М. Н. Тихомиров даже считал вполне вероятным существование каких-то «протокольных записей» решений. Вместе с тем говорить о четкой, детальной и устойчивой процедуре проведения веча, конечно же, было бы явным преувеличением. Имели место лишь общие контуры, которые легко могли быть изменены непосредственно в ходе обсуждения. Решения принимались большинством голосов в прямом смысле этого слова — силой крика. В случае раскола дело могло дойти до элементарной драки, что, однако, рассматривалось как вполне легитимный способ разрешения конфликта: в глазах участников веча победа в столкновении определялась не столько силой той или иной стороны, сколько силой правды, имеющей божественную природу.

Нет единства среди историков и в вопросе о степени демократичности веча: одни (Б. Д. Греков, В. Л. Янин, М. Б. Свердлов) полагают, что оно являлось собранием преимущественно аристократических элементов или находилось под их полным контролем; другие, как И. Я. Фроянов, считают, что в Древнерусском государстве, во всех его землях, на протяжении X—XIII вв. глас народный на вече звучал мощно и властно, вынуждая нередко к уступкам князей и прочих именитых «мужей». По его мнению, «руководить и господствовать — вовсе не одно и то же… наличие лидеров-руководителей… на вечевых сходах нельзя расценивать в качестве признака, указывающего на отсутствие свободного волеизъявления „вечников“. Древнерусская знать не обладала необходимыми средствами для подчинения веча. Саботировать его решения она тоже была не в силах»^[13].

Как бы то ни было, вечу в IX—X вв., по крайней мере в ряде случаев, принадлежала весьма заметная роль в развитии политических процессов в Древней Руси, в которых оно выступало скорее как проявление общественной воли, либо сотрудничающей, либо оппонирующей рождающемуся государству. Это если не определяло, то, несомненно, оформляло его складывающуюся структуру.

Тем самым мы имеем дело с переходным, формирующимся государством, в котором сосуществуют как элементы уже нового, несомненно государственного порядка, так и старые, сохраняющие связь с прежним укладом. Именно это очень сложное взаимопереплетение порождает среди исследователей острые дискуссии: одни обращают внимание в первую очередь на появление новых черт в жизни славянского общества (порой преуменьшая роль старых), другие, напротив, подчеркивают значение архаичных характеристик, преувеличивая незрелость существующих отношений. По-видимому, правильнее было бы определить в качестве несомненно приоритетного направления движение в сторону все большего развития именно государственных структур (а вместе с ними и нового, настоящего общества), понимая, что этот путь чрезвычайно длительный, лишь постепенно заменяющий порядки и принципы догосударственного строя. В IX в. процесс образования государства начинается, но не заканчивается.

• [1] Согласно «Повести временных лет», по византийским хроникам — июнь 860 г.
• [2] Другой формой являлся повоз — доставка дани населением самостоятельно в специальные пункты — погосты.
• [3] Сам этот термин не используется в древнерусских источниках, но он издавна закрепился в исторической литературе за собранием княжеских советников.
• [4] Впрочем, разделение на старшую и младшую дружины еще достаточно условно, долгое время перед князем она выступает как единое целое.
• [5] Очень хорошо это показывает летописный рассказ о походе князя Игоря на древлян: «В гол 6453 (945). В тот год сказала дружина Игорю: „Отроки Свенельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за ланью, и себе добудешь, и нам“. И послушал их Игорь — пошел к древлянам за данью…» (см.: Памятники литературы Древней Руси. XT — начало XII века. С. 69). Дружина могла влиять и в сфере идеологии, что можно увидеть из сюжета о крещении Ольги: «Жила же Ольга вместе с сыном своим Святославом и учила его принять крещение… Он же не внимал тому, говоря: „Как мне одному принять иную веру? А дружина моя станет насмехаться“» (там же. С. 79).
• [6] Только с 1060 по 1237 г. летописи сообщают о 265 различного рода походах и боях (см.: Кирпичников А. Н. Древнерусское оружие. Вып. 1. М.-Л., 1966. С. 4).
• [7] Наряду с княжеской дружиной в крупные походы отправлялось народное ополчение, численность которого могла достигать нескольких десятков тысяч человек.
• [8] Е. А. Мельникова предлагает использовать термин «дружинное государство», поскольку, по ее мнению, «основной особенностью политической системы зарождающегося государства является то, что его функции выполняются главным образом военной организацией — дружиной». Более того, с ее точки зрения, дружинные государства являлись одним из универсальных типов (стадий в развитии) древнейших государств Европы (см.: Мельникова Е. А. К типологии предгосударственных и раннегосударственных образований в Северной и Северо-Восточной Европе (Постановка проблемы) // Древнейшие государства Восточной Европы: материалы и исследования. 1992−1993 годы. М., 1995. С. 22−23).
• [9] Из 50 князей, занимавших киевский престол, 14 были приглашены вечем.
• [10] По-видимому, правильнее говорить о вечевых собраниях нескольких уровней: межволостном: «В лето 6684… Новгородцы… и смоляне, и княне, и полочане… на веча сходятся; на что же старейший сдумают, на том же пригороды стануть» (см.: Лаврентьевская летопись. Л" 1926. С. 259), внутриволостном (в Белгороде — 997 г., в Новгороде — 1015 г. и др.), общинном. Известны случаи, когда народное ополчение во время похода собиралось на вече для решения вопроса о продолжении похода (в 1178 г. во время похода князя Всеволода на Торжок, в 1185 г. во время похода смоленского князя Давида на помощь Игорю для борьбы с половцами).
• [11] Таким было вече в Киеве в 1068 г., ставшее результатом недовольства киевлянами нерешительной политикой князя Изяслава в отношении половцев и приведшее к бегству князя и разграблению его двора.
• [12] Примером такого вечевого собрания является эпизод, связанный с борьбой Ярослава со своим братом Святополком после смерти Владимира в 1015 г.: «Собрав… новгородцев… Ярослав… обратился к ним на вече: „Отец мой умер, а Святополк сидит в Киеве и убивает братьев своих“. И сказали новгородцы: „Хотя, князь, и иссечены братья наши, — можем за тебя бороться!“ И собрал Ярослав тысячу варягов, а других воинов 40 000, и пошел на Святополка» (Памятники литературы Древней Руси. XI — начало XII века. С. 157).
• [13] Фроянов И. Я. Киевская Русь: очерки социально-политической истории. Л., 1980. С. 184.