«Арабская весна». Трансформационные процессы 2011—2014 годов

Причины протестных выступлений. Причины возникновения протестного движения в каждой арабской стране были различны, как различны и сами арабские страны. При определенных схожих моментах «арабские революции» были абсолютно разнородными по составу действующих сил, по провозглашенным ими целям, по результатам революционных выступлений.

Можно говорить о схожести психологических особенностей арабских народов, пришедших к пониманию того, что реформирование является насущной необходимостью.

Важной подоплекой этих событий стала давно назревавшая демографическая проблема. В большинстве арабских стран молодые люди в возрасте до 35 лет составляют до 50% населения^[1]. К началу революции в Тунисе выпускники вузов и профессионально-технических училищ составляли более 60% от общего числа безработных. Безработица среди молодежи достигла 42,8% в Египте, 24,4% — в Сирии, 30% — в Ливии. Все это в последние годы будило в умах арабской молодежи протестные настроения.

В 1990—2010 гг. происходило качественное преобразование арабских экономик, связанное с их «вынужденной модернизацией»^[2] и адаптацией к мировым экономическим трендам. Внутриэкономическое положение арабских стран еще больше стало зависимо от конъюнктуры мирового рынка, а реформы, с одной стороны, усилив социальную мобильность и рост материальных запросов, с другой — привели к огромному социальному расслоению, коррупции и дальнейшему росту безработицы.

Растущее недовольство населения арабских стран стимулировал мировой финансовый кризис: резко снизились иностранные инвестиции, повысились мировые цены на основные продукты питания, жизненный уровень населения значительно ухудшился. Рост цен на продовольствие снизил возможности государственного субсидирования цен на хлеб и основные продукты питания самых бедных слоев населения. В целом, по разным оценкам, весь арабский мир к середине 2009 г. понес экономических убытков в размере от 1 до 2,5 трлн долл. Это была серьезная потеря, учитывая, что эта сумма лишь незначительно меньше совокупного арабского ВВП за два года^[3].

Во всех арабских странах зрело недовольство господствующими диктаторскими кланами, которые вызывающе обогащались, погрязли в коррупции и подавлении свободы личности. В более общем плане речь шла о ликвидации монополии узкой правящей группы на власть и экономические блага; начался процесс делегитимизации правящего семейства или клана через народное волеизъявление. Эти кланы, продвинув на высшие должностные посты в государстве своих детей и ближайших родственников, стояли у власти не одно десятилетие, используя для этого формально легитимные электоральные процедуры. Наличие в арабских странах таких кланов превращало, по сути, политический режим в «наследственную республику».

Авторитарные режимы долгое время создавали видимость социальной стабильности, а руководители, фактически утратив связь с народом, игнорировали нарастание серьезных экономических и социальных противоречий. Отсюда понятен основной лозунг демонстрантов — «Ирхаль!» («Уходи!») и требование политических свобод. Идея низвержения политических сфинксов стала мощной силой, объединявшей под одним знаменем зачастую весьма неоднородную массу протестующих, и на первом этапе придавшей восстанию определенную осмысленность.

Во многих странах на фоне этих событий усилились этнические и конфессиональные противоречия, которые стали еще одной гранью этих революций. Ни одна из арабских стран не является абсолютно гомогенным политическим образованием. Национально-этнические и религиознообщинные отношения, взятые в их историческом разрезе, выступают одним из структурных элементов их современного политического процесса, что позволяет различным политическим силам при умелом обращении с этноконфессиональным фактором манипулировать сознанием приверженцев одной веры или представителей той или иной этнической группы, создавая дополнительные трудноразрешимые политические ситуации.

Кроме того, важно отметить еще одно социально-политическое обстоятельство, которое зачастую резко обостряет не только отношения между представителями разных религий, но и внутриисламскую враждебность — это «чересполосица» шиито-суннитскои принадлежности граждан и правящих элит в целом ряде государств.

В этой связи в арабских событиях сыграл свою определенную роль и «иранский фактор», который важен в связи с тем, что экспорт исламской революции — это официальная доктрина страны, которая рассматривает в качестве зоны своих интересов страны, где правят или проживают шииты, а это Сирия, Йемен, Ирак, Ливан, Бахрейн, Кувейт, Саудовская Аравия.

Общие черты социального взрыва. С угрозой дестабилизации политической ситуации и смены власти в каждом государстве боролись самостоятельно, исходя из наличия внутренних ресурсов, исторического опыта, профессионализма высшего руководства, влияния внешнего фактора. Как следствие, результаты также стали различными. В Тунисе началось быстрое восстановление конституционных институтов, в Египте последовала вторая волна протестных движений. В Ливии, где выступления приняли характер полномасштабной гражданской войны, оказалось задействовано и мировое сообщество в лице ООН, которая приняла 17 марта 2011 г. резолюцию 1973 г., установившую над Ливией так называемую бесполетную зону и открывшую возможности для открытого внешнего вмешательства в этот конфликт. Волна кровопролития захлестнула Сирию.

Политические потрясения несли отпечаток особенности исторического развития каждой из арабских стран, к которым следует отнести влияние отдельных причин, породивших массовые протестные выступления: племенной фактор, характер межконфессиональных отношений, роль лидера, характер политического режима, наличие или отсутствие социально-политических амортизаторов в обществе и т. д. Вместе с тем в этих событиях присутствовали и некоторые общие черты.

События в арабских странах показали, что революции происходят не там, где есть бедные, а там где есть недовольные. Масштабные волнения прокатились не только по так называемым «проблемным» странам, но и по относительно благополучным (Ливия, Бахрейн), где на протяжении десятилетий практиковалась широкая система социальных дотаций.

Лозунги демонстрантов сводились не только к экономическим, но и, даже в большей степени, к политическим требованиям. Одним из главных лозунгов всех движений была борьба с коррупцией.

События 2011 г. оказались намного более стихийными и намного менее управляемы, чем подобные события в прошлом. В движениях не было иерархического руководства, не существовало харизматических лидеров, не было никаких политических структур, которые организовали демонстрации. И в этом смысле они походили на классический народный бунт.

Движущей силой во всех движениях была молодежь, которая стала совершенно новой, идеологически не оформленной политической силой. События в Тунисе, а затем в Египте начались с судьбы «маленького человека»: молодой правозащитник из Александрии Халед Саид (Khaled Said) в июне 2010 г. был арестован службой безопасности и погиб в тюрьме. Когда 30-летний египтянин Ваэль Гоним (Wael Ghonim) основал на Facebook страницу «Мы все Халед Саид», за несколько дней к ней присоединились более ста тысяч египтян. Именно эта молодежь (образованная, но разночинная, являющаяся зачастую представителем депрессивных регионов или оттесненных от властных структур групп населения) сформировала запрос на модернизацию и допуск широких слоев населения к участию в политическом процессе. Активно способствовали этому и многочисленные организации гражданского общества. Так, Национальный фонд демократии (National Endowment for Democracy) финансировал 23 египетских, 13 йеменских, 10 иорданских, 8 ливанских, 3 тунисских, 3 ливийских, 3 сирийских, 3 алжирских и 1 кувейтскую неправительственную организацию^[4]. В основном эти средства предназначались для работы с молодежной аудиторией, но развитию демократии.

Была продемонстрировала самостоятельная роль Интернета и средств массовой информации, которые сыграли большую роль в процессе самоорганизации общества. Не случайно первым в череде революций стал Тунис — первая арабская страна, подключившаяся к сети Интернет, где количество интернет-пользователей к 2011 г. достигло общемирового уровня. Стоит также отметить, что если на рубеже 1990—2000;х гг. использование арабского языка в виртуальном пространстве было сопряжено с определенными трудностями ввиду отсутствия общепринятых стандартов написания букв и разницы диалектов и отдельных странах (что, в свою очередь, провоцировало проблемы с соответствующим программным обеспечением), то к 2011 г. уже большинство ресурсов функционировали на приближенном к литературному варианту арабском языке, что существенно облегчало процессы коммуникации и обмена информацией^[5].

Распространение интернет-технологий на Арабском Востоке способствовало преодолению монополии правящих элит на доступ к информации, дало возможность выражать оппозиционные мнения и способствовало формированию плюралистического киберпространства. Для государств с традиционно высокой степенью контроля средств массовой информации появление неподконтрольной (хотя и частично) властям области имело огромное значение.

Определенную роль в мобилизации населения сыграли и СМИ, прежде всего, популярный в арабских странах катарский телеканал «АльДжазира» (Л/Jazeera), который развернул беспрецедентную критику внутренней и внешней политики «обанкротившихся режимов» и настойчиво навязывал арабскому населению мысль о «неизбежности перемен», однако практически не освещал события, связанные с вводом саудовских войск на территорию Бахрейна.

Ни одна из революций не проходила под исламскими лозунгами, более того, исламские партии и их лидеры в ходе выступлений не только не смогли даже частично взять ситуацию под свой контроль, но вообще вели себя довольно невнятно.

В ходе революций своеобразно проявила себя «общеарабская солидарность». Руководство практически всех арабских государств долго избегало занимать четкую позицию в отношении вспыхивавших то в одной, то в другой стране бунтов. Выдерживая паузу, арабские лидеры руководствовались своими интересами из боязни эффекта домино, стремились минимизировать влияние событий у соседей на свои страны путем раздачи символических, по сути, подачек населению и, лишь когда осознавали, что процесс стал необратимым, начинали публично поддерживать победителя. Исключением, возможно, стала лишь относительно благополучная Саудовская Аравия, которая, традиционно опекая аравийские монархии, демонстративно направила военную помощь в охваченный беспорядками Бахрейн.

По мере нарастания протестных выступлений в арабских странах, само изменение ситуации в регионе открывало для многих региональных и внерегиопальных игроков новые возможности, которые, используя их, «подстраивались» под ситуацию и начинали продвигать свои интересы.

Для Сирии этот фактор стал более значимым, чем в других арабских странах, так как союзнические отношения Сирии с Ираном, ее политика в Ливане, поддержка «Хизбаллы» и радикальных палестинских группировок, включая ХАМАС, делали эту страну фактически последним оплотом противостояния США и Израилю в регионе.

Реакция Совета Безопасности на события в арабском мире привлекли внимание к довольно неоднозначной роли, которую сыграла в этом регионе ООН. Немало вопросов вызвала позиция Совета Безопасности в связи с гражданской войной в Ливии, а также принятие им довольно спорной и противоречивой резолюции 1973 г., позволившей, по сути, провести в Ливии военную операцию.

Совершенно иную позицию Совет Безопасности занял в связи с событиями в Йемене, ограничившись принятием заявления председателя с призывом к сторонам проявлять максимальную сдержанность и начать всеохватывающий политический диалог. И совсем индифферентно отнесся Совет Безопасности к подавлению с помощью саудовской армии выступлений шиитов на Бахрейне.

Изменилась роль ЛАГ, где доминирующую роль стали играть монархии Персидского залива. Беспрецедентным было решение ЛАГ по Ливии, когда эта межарабская организация ввела фактически режим изоляции одной арабской страны и обратилась к международному сообществу с просьбой о введении над Ливией бесполетной зоны^[6]. Крупнейшая организация арабского мира стала стремительно терять свой авторитет, превращаясь в инструмент достижения конкретных целей конкретными политиками. Ослабленные внутренними проблемами Алжир, Египет, Судан, Йемен, Ливан, Ирак не могли оказывать должного сопротивления инициативам аравийских монархий.

Одновременно с расколом региональной организации усиливались противоречия и между отдельными странами региона. Обострилась историческая внутрирегиональная конкуренция за влияние между отдельными государствами, которая часто приводит к вмешательству во внутренние дела — вплоть до поддержки оппозиционных группировок и террористических организаций. Не в последнюю очередь события в Ливии были обусловлены именно этой конкуренцией, и в первую очередь — историческим противостоянием нефтяных монархий и светских государств.

Обострились противоречия между двумя крупными державами региона: Саудовской Аравией и Ираном. Несмотря на кажущийся региональным характер ирано-саудовского противостояния, оно затрагивает стратегические направления мировой политики и экономики. Многие индустриальные державы мира фактически зависимы от углеводородов из региона Ближнего Востока. Их будущее напрямую связано с тем, в чьих руках сосредоточен контроль за добычей и транспортировкой нефти и газа.

Усилилась роль Катара в регионе, который за последние несколько лет стал обладателем сотен миллиардов долларов благодаря своей уникальной программе сжиженного природного газа и заявил о своей претензии на региональное лидерство, с чем было связано его активное финансирование оппозиционных групп в светских арабских странах.

События на Ближнем Востоке и в Северной Африке усилили и претензии Турции на роль лидера исламского мира и стали причиной изменения внешнеполитического курса официальной Анкары на восточном направлении. После начала политических потрясений на Ближнем Востоке турецкое руководство посчитало, что в новых геополитических реалиях старые внешнеполитические принципы «ноль проблем с соседями» больше не соответствуют стратегическим интересам страны. Вместо того чтобы попытаться выступить посредником между оппозицией и правящими режимами, турецкие власти встали на сторону протестующих и способствовали формированию на территории Турции оппозиционных группировок сначала Египта, а затем Ливии и Сирии.

Восстановление государственных институтов. События 2011 г. в арабских странах (о которых уже много написано)^[7] поставили на повестку дня, в числе прочих вопросов (регионального и глобального развития) вопрос о конституционной реформе, модернизации политического процесса, избирательного права и избирательных процедур, в частности.

Спустя четыре года после этих событий уже очевидно, что при наличии общих моментов, каждая арабская страна, пережившая революционные потрясения, начала политическое движение в соответствии с собственной исторической логикой. В Египте раньше остальных стран начался процесс быстрого восстановления конституционных институтов, гарантом которого выступила армия, не сумевшая, однако, найти новые формы конструкции сложного египетского общества и пошла по пути укрепления своих позиций (о чем свидетельствуют статьи новой конституции 2014 г.) и обеспечения внутриполитической безопасности.

В Тунисе в результате сложного политического компромисса между различными общественными группами, прежде всего, между светскими и исламскими партиями, демократические тенденции смогли найти свое отражение в национальном законодательстве и новой конституции, однако обезопасить себя от угроз и действий террористов страна не смогла^[8]. В итоге 4 июля 2015 г. власти Туниса ввели в стране чрезвычайное положение (отмененное до этого только в марте 2014 г.), предполагающее усиление позиций полиции и военных.

При всем многообразии политического процесса в постреволюционных арабских странах большую роль в нем сыграли выборы (как парламентские, так и президентские), которые проводились в период 2011—2014 гг. на основе новых избирательных законов, принятых, в свою очередь, на основе новых конституций.

Практика арабских стран показала, что конечные результаты выборов могут серьезно обострить внутреннюю обстановку и вызвать системный кризис государственно-правовых институтов.

Несмотря на образование большого числа новых политических партий, основная борьба на выборах в арабских странах развернулась между исламскими и светскими силами, зачастую при равной их поддержки со стороны населения, что подтвердило отсутствие в обществе консенсуса относительно путей дальнейшего развития. А политический процесс 2011—2014 гг. продемонстрировал хрупкость установившегося иостреволюционного баланса сил и пределы политической консолидации общества, которая может быть нарушена, но любому поводу.

Итоги первых послереволюционных выборов в Египте в конце 2011 г. показали, что большинство избирателей высказались в пользу религиозного традиционализма, связывая именно с этой идеологией понятия социальной справедливости, национального достоинства, а также надежды на лучшую жизнь. По итогам выборов убедительную победу одержала Партия свободы и справедливости (ПСС), получив 230 мест в парламенте из 498 мест; ее лидер стал спикером парламента. Салафитская партия ан-Нур (Свет) заняла второе место, обеспечив себе в общей сложности 120 мандатов. В целом исламские партии завоевали ¾ парламентских мест, и именно они должны были определять дальнейший путь развития страны и создавать ее законы, включая новую конституцию.

Триумф исламистов на выборах, позволивший им поставить под свой контроль законодательную власть (хотя и явился индикатором послереволюционных настроений простого египтянина) мало что изменил в общей расстановке политических сил. Реальные рычаги власти по-прежнему оставались в руках армии, которая начата принимать меры к тому, чтобы адаптироваться к новой ситуации. Тем более, что временные рамки переходного периода и последовательность демократических процедур не были четко определены.

К середине 2012 г. стало очевидно, что конституционный процесс зашел в тупик и дискуссии вокруг состава Конституционной ассамблеи полностью раскололи египетское общество. В этих условиях временный орган государственной власти — Высший совет вооруженных сил — обратился к судебным рычагам, переведя политическую борьбу в юридическое поле: Административный суд Каира принял решение о роспуске комитета, который должен был разработать конституцию, на том основании, что его состав не отражает социально-политическое разнообразие египетского общества.

В результате, по итогам президентских выборов, состоявшихся в мае 2012 г. страна получила президента, но без конституционных полномочий. Уже тогда стало понятно, что контролируя законодательную и исполнительную власть, исламисты и конституцию напишут под себя. Было ясно, что страна вступает в полосу юридической неразберихи и фактического двоевластия, где право на законодательную инициативу будут оспаривать между собой (при отсутствии конституции) две власти: Высший совет вооруженных сил^{неконституционный} орган), еще не сложивший с себя полномочий и новый президент (полномочия которого и пытались определить военные). Напряженные отношения между военными и исламистами усиливались: второй тур президентских выборов состоялся только после того, как Высший конституционный суд постановил, что парламент, в котором ведущей силой были исламисты, должен быть немедленно распущен, при этом до выборов нового парламента военные оставляли за собой законодательную власть. Действия военных вызвали новый всплеск массовых протестов с обвинениями армии в «мягком перевороте» против «революции», в попытках затянуть переходный период.

Все дальнейшие действия главы государства — Мохаммеда Мурси (Mohammed Mursi) — но укреплению своей власти, стали вызывать стойкую неприязнь у большинства населения. Со временем это вызвало раскол и в самом движении «Братьев-мусульман». Принятие в декабре 2012 г. новой конституции вызвало новую волну массовых протестов в Египте, которые назвали «второй революцией», ставшей итогом длительного идеологического раскола египетского общества.

Новый президент Египта Абдель Фаттах ас-Сиси (.Abdel-Fattah as-Sisi) был избран в мае 2014 г. на основе нового избирательного закона, который ставил кандидатов на президентский пост в довольно жесткие рамки. Создаваемая юридическая база серьезно ограничила возможности выдвижения кандидатов и процедуру оспаривания результатов голосования.

На выборах в Учредительное собрание Туниса (в октябре 2011 г.) победу одержала исламская партия ан-Нахда, занявшая 89 мест из 217. При этом программа ан-Нахды (an-Nahdo) предусматривала построение демократического общества с парламентской формой правления, многопартийностью, открытой рыночной экономикой и полном соблюдении гражданских прав, но при сохранении традиционных исламских ценностей. Светским партиям не удалось создать единый предвыборный блок, и они перешли в оппозицию, а уже в декабре 2011 г. начались демонстрации и выступления против угрозы фундаментализма. Выбрав исламскую партию как альтернативу коррумпированному светскому режиму, тунисцы ждали от них экономического чуда, которое так и не произошло.

В течение 2012 г. активизировали свою деятельность радикальные группировки: исламисты атаковали посольство США; в деревне Седжнан (Sedzhenan) салафиты провозгласили «исламский эмират». Им оппонировали светские круги: в конце 2012 г. часть депутатов тунисского парламента подписала коллективную петицию с требованием распустить движение ан-Нахда (an-Nahda).

Убийство в январе 2013 г. Генерального секретаря Демократической патриотической партии, который находился в оппозиции к исламистскому правительству и активно выступал за светское развитие Туниса, стало сигналом к массовым акциям протеста, направленным уже против тех, кого привела к власти революция. Масштабные выступления закончились роспуском правительства, сформированного исламистами.

Парламентские выборы прошли в Тунисе 26 октября 2014 г. Основными соперниками на них, несмотря на множество политических партий, выступили старые конкуренты в лице исламской партии ан-Нахда и светской партии Призыв Туниса, одержавшей на этот раз победу. Светская партия получила 86 мест в парламенте, ан-Нахда — 69, третье место занял Либеральный патриотический блок, получив 16 мест.

Президентом Туниса стал победивший на выборах лидер партии Призыв Туниса Беджи Каид ас-Себси (Bedzhi Raid as-Sebsi).

В Ливии первые выборы^[9] прошли в июле 2012 г., победу на них, в отличие от Туниса, сразу одержала широкая коалиция либералов и центристов (Альянс национальных сил), при этом исламисты продолжали свое объединение и усиливали влияние в обществе. Они призвали парламент страны принять закон, запрещающий бывшим крупным чиновникам Каддафи занимать государственные посты, а в 2013 г. добились от парламента введения шариата в качестве основы законодательства. В дальнейшем Конгресс разделился на два лагеря: секуляристов и сторонников исламского пути развития, поиск консенсуса между которыми осложнялся многими факторами. Данные противоречия отражались и на процессе формирования Конституционной ассамблеи, выборы в которую состоялись в феврале 2014 г.: из 60 членов Конституционной ассамблеи были избраны только 47, при этом правительство не смогло обеспечить надлежащий уровень безопасности на избирательных участках, и объявило о своей отставке.

25 июня 2014 г. в Ливии состоялись выборы в Совет представителей, который должен был заменить Всеобщий национальный конгресс, избрать новое правительство и одобрить конституцию. Большинство мест в новом органе власти также заняли представители светских партий, исламисты получили только 30 мест. Не желая сдавать завоеванных позиций, исламисты захватили ливийскую столицу — Триполи (Tripoli) и создали альтернативное правительство, в результате чего избранные парламентарии были вынуждены бежать из столицы в город Тобрук (Tobmk) (на расстоянии 1,6 тыс. км в востоку от Триполи). В результате в стране возникло двоевластие: с одной стороны — избранный парламент и премьер-министр Абдалла Абдуррахман ат-Тани (Abdallah Abdurrahman at-Tani), с другой — утративший легитимность Всеобщий национальный конгресс и избранный им премьер-министр Амр аль-Хаси (Атт al-Hasi).

На парламентских выборах в Сирии, состоявшихся после принятия новой конституции в 2012 г. и впервые проходивших на многоиартийной основе, победу, как и прежде, одержала правящая Партия арабского социалистического возрождения (ПАСВ), заняв 134 места из 250 в Палате представителей. Президентские выборы, состоявшиеся в июне 2014 г. также принесли победу действующему главе государства — Башару Асаду (Bashar al-Asad), набравшему более 88% голосов избирателей. Выборы эти, однако, не содействовали мирному разрешению конфликта на фоне ухудшающегося социально-экономического и политического положения страны.

Парламентские выборы в Алжире, проходившие в мае 2012 г. также не принесли никаких неожиданностей: они подтвердили политическую тенденцию, начавшуюся после принятия новой конституции 1996 г.: альянс проправительственных партий обеспечивал себе большинство мест в законодательном органе власти. В выборах 2012 г. смогли принять участие 17 новых политических партий, образованных и зарегистрированных в течение 2011 г. По итогам голосования победу завоевал Фронт национального освобождения (ФНО), завоевавший 221 место в 462 местной нижней палате парламента; второе место заняло Национально-демократическое объединение (НДО), получившее 70 мест; исламистский альянс Зеленый Алжир получил только 47 мест. Лидеры этого альянса позиционируют себя как «системную оппозицию», но при этом президентскую программу в целом поддерживают. В апреле 2014 г. на новый четырехлетний срок был переизбран действующий глава государства Абдельазиз Бутефлика (Abdelaziz Buteflika), набравший более 81% голосов избирателей.

Парламентские выборы, состоявшиеся в соседнем с Алжиром Марокко в ноябре 2011 г., напротив, принесли победу исламской Партии справедливости и развития (ПСР), занявшей 107 мест в Палате представителей. Председатель ПСР Абдалла бен Киран (Abdallah ben Kiran) был назначен королем Мухаммедом VI премьер-министром Марокко. Партия получила в сформированном после выборов правительстве более трети портфелей, включая ключевые посты министров иностранных дел, внутренних дел и юстиции. При этом важно отметить, что программа ПСР исламистского характера, в целом, не носит. Целью партии было объявлено увеличение роста валового внутреннего продукта, проведение приватизации и снижение государственного вмешательства в экономику, понижение максимального уровня налогообложения с 30 до 25%^{ и другие социально-экономические меры.

Перемены в арабском мире привели к серьезным изменениям сложившейся расстановки сил на всем Ближнем Востоке и во внутриноли-^[10]

тическом развитии затронутых «арабской весной» государств. Ключевые региональные и внерегиональные игроки начали пересматривать прежние политические приоритеты, стремясь не упустить контроля над формирующимися новыми тенденциями в развитии обстановки.

Список рекомендуемой литературы

Основная.

Гусейнов, В. А. Большой Ближний Восток: стимулы и предварительные итоги демократизации / В. А. Гусейнов [и др. |. — М.: ОЛМА Медиа Групп, 2007.

Звягельская, И. Д. Ближневосточный клинч. Конфликты на Ближнем Востоке и политика России / И. Д. Звягельская. — М.: Аспект-Пресс, 2014.

Звягельская, И. Д. Ближневосточный конфликт: история, динамика, перспективы. — М" 2005.

Ислам в политике: идеология или прагматизм? Аналитический доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай» /В. В. Наумкин [и др.]. — М., 2013. — URL: http://vid-l.rian.ru/ig/valdai/Islam_in_politics_rus.pdf (дата обращения: 04.09.2015).

Ланда, Р. Г. История арабских стран / Р. Г. Ланда. — М.: Восточный Университет, 2005.

Новейшая история арабских стран Азии / отв. ред. В. В. Наумкин. — М.: Ин-т востоковедения РАН, 1988.

Новейшая история арабских стран Африки / отв. ред. В. В. Наумкин. — М.: Ин-т востоковедения РАН, 1990.

Примаков, Е. М. Ближний Восток на сцене и за кулисами / Е. М. Примаков. — М.: Российская газета, 2006.

Россия и большой Ближний Восток / В. В. Наумкин [и др.].; гл. ред. И. С. Иванов; Российский совет по международным делам. — М.: Спецкнига, 2013. — URL: http://russiancouncil.ru/common/upload/russia_middle_east.pdf (дата обращения: 04.09.2015).

Сапронова, М. А. Политический процесс в арабских странах: учеб, пособие / М. А. Сапронова. — М.: Изд-во МГИМО (У) МИД России, 2008.

Трансформации в арабском мире и интересы России. Аналитический доклад российской группы международного дискуссионного клуба «Валдай» / В. В. Наумкин [и др.]. — М" 2012. — URL: http://vid-l.rian.ru/ig/valdai/transformation%20in%20 the%20arab%20world_rus.pdf (дата обращения: 04.09.2015).

Эпштейн, А. Д. Бесконечное противостояние: Израиль и арабский мир: войны и дипломатия, история и современность / А. Д. Эпштейн. — М.: Ин-т изучения Израиля и Ближнего Востока, 2003.

Дополнительная.

Александров, И. А. Монархии Персидского Залива: этап модернизации / И. А. Александров. — М.: Ин-т востоковедения РАИ, 2000.

Бакланов, А. Г. Ближний Восток: «Дорожная карта» региональной безопасности /.

A. Г. Бакланов. — М.: Ин-т Ближнего Востока, 2006.

Ближневосточный конфликт. Из документов Архива внешней политики Российской Федерации. 1947—1967: в 2 т. Т. 1: 1947—1957; Т. 2: 1957—1967 / отв. ред.

B. В. Наумкин. — М.: МФД, 2003. — Серия: Россия. XX век. Документы.

Ближний Восток, арабское пробуждение и Россия: что дальше? / отв. ред. В. В. Наумкин. — М.: Ин-т востоковедения РАН, 2012.

Блищенко, В. И. Региональные конфликты и международное право (вторая половина XX — начало XXI в.): учеб, пособие / В. И. Блищенко, М. М. Солнцева. — М.: Городсц, 2005.

Вавилов, А. И. Страны Ближнего Востока: проблемы и перспективы развития: учеб, пособие / А. И. Вавилов. — М.: Изд-во МГЛУ, 2012.

Гучетлъ, Г. И. Демократизация в арабском мире: опыт Туниса и Сирии / Г. И. Гучетль. — М.: Ин-т изучения Израиля и Ближнего Востока; Ин-т востоковедения РАН, 1999.

Институт Ближнего Востока (Москва). Разделы «Новые статьи» и «Публикации». — URL: http://www.iimes.ru.

Киселев, В. И. Палестинская проблема в международных отношениях: региональный аспект / В. И. Киселев. — М.: Инг востоковедения РАН, 1988.

Ковтунов, А. Г. Проблемы интеграции стран Магриба/ А. Г. Ковтунов. — М.: Ин-т изучения Израиля и Ближнего Востока, 1998.

Кои-Шербок, Д. Палестино-израильский конфликт. Две точки зрения / Д. КонШсрбок, Д. Эль-Атами. — М.: Гранд, 2002.

Московский центр Карнеги. Раздел «Ближний Восток и Центральная Азия». — URL: http://www.carnegie.ru/ru/topic/20 246.htm.

Мелкумян, Е. С. ССАГПЗ в глобальных и региональных процессах / Е. С. Мелкумян. — М.: Ин-т изучения Израиля и Ближнего Востока, 1999.

Международная группа по предотвращению кризисов. — URL: http://www. crisisgroup.org.

Мохова, И. М. Западное Средиземноморье. Проблемы интеграции / И. М. Мохова. — М.: Институт Ближнего Востока, 2005.

Попов, М. П. Тридцать семь лет на Ближнем Востоке. Записки дипломата / М. П. Попов. — М.: Изд-во МГИМО (У) МИД России, 2002.

Родригес, А. М. Арабские страны Ближнего Востока: история и современность / А. М. Родригес и др. — М.: Изд-во МГУП, 2000.

Рубби, А. Палестинский марафон / А. Рубби. — М.: Международные отношения, 2001.

An Historical Encyclopedia of the Arab-Israeli Conflict / B. Reich, ed. — Westport, Connecticut: Greenwood Press, 1996.

Bregman, A. Israel and the Arabs. An Eyewitness Account of War and Peace in the Middle East / A. Bregman, J. El-Tahri. — New-York: TV Books, 2000.

Rabinovich, I. The Lingering Conflict. Israel, the Arabs and the Middle East / I. Rabinovich. — Washington DC: Brookings Institution Press, 2011.

The Israel-Arab Reader. A Documentary History of the Middle East Conflict / W. Laqueur, B. Rudin, eds. — London: Penguin Books, 2008.

• [1] Долгов Б. В. Причины подъема протестных движений в арабских странах // Протестные движения в арабских странах. Предпосылки, особенности, перспективы / под ред.И. В. Следзевского. М.: URSS, 2012. С. 18.
• [2] Фитуни Л. Л. «Арабская весна» в глобальном и региональном измерениях // Протестные движения в арабских странах. Предпосылки, особенности, перспективы. С. 76.
• [3] Филоник А. О. Вокруг «арабской весны». Социально-экономические процессы в арабском мире (общее и особенное) // Ближний Восток, арабское пробуждение и Россия: чтодальше? / под ред. В. В. Наумкина. М.: Ин-т востоковедения РАН, 2012. С. 41.
• [4] Фиту ни Л. Л. «Арабская весна» в глобальном и региональном измерениях // Протестные движения в арабских странах. Предпосылки, особенности, перспективы. С. 84.
• [5] Шишкина А. Р" Исаев Л. М. Арабский мир в цифровую эпоху. Социальные медиа какформа политической активности. М.: URSS, 2013. С. 21.
• [6] Исаев Л. М. Роль ЛАГ в ближневосточном регионе // Системный мониторинг глобальных и региональных рисков. Арабская весна 2011 года / под ред. А. В. Коротаева. М.: URSS, 2011. С. 267.
• [7] См., например, фундаментальную работу, изданную Институтом востоковедения РАНв 2012 г. с участием ведущих российских ученых и экспертов, включая Е. М. Примакова:"Ближний Восток, Арабское пробуждение и Россия: что дальше?" / отв. ред. В. В. Наумкин, В. В. Попов, В. А. Кузнецов. М.: Ин-т востоковедения РАН, 2012.
• [8] В марте 2015 г. террористы захватили заложников в музее Бардо, в июне — расстреляли иностранных туристов в курортном городе Сус.
• [9] После свержения М. Каддафи власть перешла к Переходному национальному совету (ПНС), который должен был сложить свои полномочия в июне 2012 г. после выборов в Учредительное собрание Ливии, получившее название Всеобщий национальный конгресс (ВПК).
• [10] Подцероб А. Б. Марокко: исламисты во власти // Институт Ближнего Востока. URL: http://www.iimes.ru/rus/stat/2012/02−02−12a.htm (дата обращения: 04.09.2015).