Национальное и общечеловеческое в культуре «пушкинского» типа

Одним из трагических результатов российского Просвещения при помощи государственного насилия явилось то, что у одной нации оказалось две различные культуры: традиционная, преимущественно крестьянская, и книжная, просветительская, европейская по своим характеристикам. Различие между ними оказалось огромным; две культуры даже говорили на разных языках, поскольку дворянство предпочитало изъясняться по-французски.

Пушкину удалось на какой-то миг преодолеть двойственность русской культуры, найти секрет соединения ее противоположных начал. Синтез глубоко национального и подлинно европейского содержания в его творчестве происходит чрезвычайно естественно. Его сказки читали и в дворянских гостиных, и в крестьянских избах. С произведениями Пушкина русское самосознание входило в огромный мир новой европейской культуры. Пушкин глубоко национален и именно поэтому всемирен.

По своему воспитанию и содержанию духовного мира он «европеец». Ф. М. Достоевский говорил с изумлением о его «всемирной отзывчивости». Как известно, Пушкин никогда не покидал пределов России. Только силой своего гения мог он точно угадать всемирную грусть еврейского племени в философских сентенциях «почтенного Соломона» из «Скупого рыцаря»:

…дни наши сочтены не нами;

Цвел юноша вечор, а нынче умер, И вот его четыре старика Несут на сгорбленных плечах в могилу.

Дон-Гуан в «Каменном госте» полон наивной и неудержимой испанской гордости, странна диковатой прелестью вольного племени песня Земфиры из «Алеко», а песня Мэри в «Пире во время чумы» написана в безукоризненном стиле средневековой Англии. Сочиненные Пушкиным сцены из «Фауста» несут в себе нечто дьявольское — средневековую мистику эпохи немецкой Реформации — даже в неславянской пляшущей ритмике стиха:

«И всяк зевает да живет — и всех нас фоб, зевая, ждет.

Зевай и ты*.

Свои «Сцены из Фауста» А. С. Пушкин послал И. Гете и получил в ответ подарок от великого старца — его перо.

Но при всей европейскости Пушкина в России не было поэта более русского. Любовь к французской поэзии и нежность к легендарной няне Арине Родионовне с ее народными сказками у Пушкина соединялись самым естественным образом. Всемирное и национально русское сливались в единое культурное поле. Один из крупнейших русских эмигрантов-культурологов В. В. Вейдле писал: «Пушкин всю жизнь дышал воздухом европейской литературы… Отбирая и усваивая все то, что можно было усвоить в литературном наследии Европы, он знал, что усвоение это совершает сама Россия, при его посредничестве».

Поразителен пример такого естественного языкового и культурного слияния в «Евгении Онегине». Татьяна, «русская душою», тем не менее «изъяснялася с трудом на языке своем родном». В соотъетствии с нормой тех времен она писала свое знаменитое письмо Онегину по-французски. На русском языке светский стиль любовного письма просто отсутствовал. Автор словно «переводит» это французское письмо своей героини на русский язык, создавая образец светского любовного послания. Для поэта это одна языковая среда. Галломан и западник, Пушкин создал настоящий русский язык, с него, по сути, и началась русская литература нового времени.

В то же время ему была подвластна стихия народного языка. Он впервые соединил книжность и простонародность, «низкий» и «высокий» стили речи. Владимир Набоков, переводя в эмиграции «Евгения Онегина», вынужден был создать теорию перевода специально для Пушкина, с бесчисленными вариантами и примечаниями чуть ли не к каждой его строке.

Его знаменитые «Сказки» — факт глубоко народной поэзии, а не подражательство народному говору. Ведь «народные» произведения — это не произведения, сделанные непременно «народом»: конюхом, кухаркой, крестьянином. Только высокий и настоящий талант умеет верно угадать душу народа, его интонацию, юмор, ментальность. Вслушайтесь в музыку бесхитростных строк, обаяние которых состоит в подлинной, а не стилизованной народности.

Три девицы под окном Пряли поздно вечерком…

Тонкий исследователь «загадки Пушкина» поэт В. Ф. Ходасевич сравнивал пушкинское творчество с жертвенным треножником, который «не упадет вовеки, но будет периодически, колебаться под напором толпы, резвой и ничего не жалеющей, как история, как время…» Но «никогда не прервется кровная, неизбывная связь русской культуры с Пушкиным».

Глубокая внутренняя связь мировых и национальных истоков культуры также является родовым признаком культуры ренессансного типа. В ситуации раздвоения с постоянной угрозой раскола национальной культуры главный вклад Пушкина заключается в создании образцов гармонической целостности. Ренессансный характер пушкинской поэзии, творчества и жизни — залог неизбежного обращения к нему, когда национальное самосознание и нация делают очередное культурное усилие к гармонизации жизни. Ольга Берггольц в Ленинграде в 1944 г. писала:

И вдруг в душе, се немых глубинах, Опять звучит надменно и светло:

«Все те же мы: нам целый мир чужбина, Отечество нам Царское Село».

Поэт Д. Самойлов выразил это так:

Пока в России Пушкин длится, Метелям не задуть свечу.

Светлый моцартовский гений Пушкина остался «золотым веком» в сознании отечественной культуры. После него русская культура избрала другой путь. Пушкин при всей свой уникально цельной русскости остался невостребованным вариантом русской ментальности и русской культуры XIX—XX вв. Говоря о вариативности русской культуры, надо иметь в виду эту важнейшую вариантную точку, когда был создан особый, «солнечный», вариант русской культуры на общечеловеческом уровне.