Языковая модель мира

Язык занимает особое место в картине мира. Вслед за К. Леви-Строссом назовем язык наиболее совершенным из всех явлений культурного порядка. С точки зрения наивной картины мира называние — это уже творение. У всех народов мира существует запрет на называние нежелательного явления и персонажа; и напротив, чтобы вызвать кого-то, достаточно произнести его имя. Вспомним у Толкипа: «О хоббите речь, и хоббит навстречь». Называя нечто, мы вызываем его к жизни. Действительно, называние тесно связано с созданием категории, следовательно, это в каком-то отношении порождение объектов, входящих в данную категорию. Согласно Б. Уорфу, происходит «сегментация подвижного лица природы». Мы объединяем объекты в категорию, даем ей имя, и она обретает существование. Философ Эрнст Кассирер^[1] говорил даже о конструировании мира при помощи языка. Отсюда и представление о Логосе как творящей силе: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт, 1:3).

Т. В. Цивьян указывает, что только язык способен описать картину мира с любой степенью детализации. Язык оказывается посредником при переходе с одного кода на другой^[2].

Как в случае различения обиходного и языкового знания, можно говорить о единой обиходно-языковой картине мира, но имеет смысл выделять языковую модель мира, т. е. устройство действительности, отраженное в конкретном языке. Так, антропоцентричность языковой модели мира проявляется в существовании шифтерных категорий, при этом точкой отсчета языкового высказывания служит базовая дейктическая триада «я — здесь — сейчас» (подробнее см. параграф 5.1).

Грамматический род тоже связан с категоризацией действительности и ее отражением в языке. Во многих языках выделяется мужской и женский грамматический род, что также является следствием антропоцентричности языковой модели мира. Считается, что в праиндоевропейском языке категоризация существительных была несколько иной. В частности, выделялся активный и инактивный (средний) род. Впоследствии активный род разделился на мужской и женский. Можно предположить, что слова среднего рода первоначально не могли быть подлежащим в предложении.

Об этом подробнее С этим связана морфологическая особенность среднего рода в индоевропейских языках, где именительный падеж существительных среднего рода совпадает с винительным (ср. лат. folium ‘лист' (им. п. = вин. п.) при amicus (им. п.) — amicum (вин. п.) ‘друг'). Именительный падеж — это прежде всего падеж, маркирующий подлежащее, которое, в свою очередь, чаще всего передает семантическую роль агенса, т. е. активно действующего лица. В романских и кельтских языках средний род исчез; в скандинавских, напротив, восстановилась система «общий — средний род», а в армянском категория рода существительных вообще утрачена.

не одушевлены. Хотя это живые существа, с точки зрения языковой модели мира «души» у них нет. Например, мы говорим: вижу коралл, вирус, стафилококк, планктон; но: вижу червя, микроба. В отличие от вируса микроб, оказывается, одушевлен. Так же, как одушевлены мертвец и покойник, по не труп.

Чрезвычайно ярко антропоцентричность языка проявляется в семантике. Тут поистине «человек — мера всех вещей». Как убедительно показывают исследования семантики, значения многих слов соотносятся с человеком. Например, в русском языке прилагательные высокий и низкий обозначают вовсе не ‘находящийся далеко (или, наоборот, близко) от поверхности земли', а соотносятся с ростом человека. Прилагательное высокий обозначает либо то, что ‘выше обычного стандарта' (высокий стол, высокий человек, высокое небо)^{_} либо то, до чего человеку трудно или невозможно дотянуться (высокая ветка, высокий шкаф), но не *высокий самолет. То же самое касается некоторых других прилагательных: мелкий, глубокий, узкий, широкий.

Лексика, как правило, тоже учитывает человеческий фактор в языке. Трудно описать значение многих слов совершенно «объективистски», т. е. с точки зрения «внечеловеческого» постороннего наблюдателя. Многие слова несут в себе оценочную составляющую. В этом смысле особенно характерны слова-квазисиноиимы, которые различаются практически только оценкой: шпион и разведчик, верующий и фанатик, отряд и банда, мнение и домысел, повстанец и мятежник, отвага и кураж.

Описание семантики слов, обозначающих предметы, особенно если это артефакты (предметы, созданные людьми), также требует обращения к человеческой деятельности. А. Вежбицкая в одной из своих статей исследовала разницу между словами mug ‘кружка' и сир ‘чашка'. На первый взгляд разница между ними может быть описана без привлечения человеческого фактора: предметы различаются формой. Однако Вежбицкая показывает, что различаются они не только формой, а тем, что с mug (кружкой) в руках можно вставать из-за стола и ходить, размахивать ею и т. п., тогда как сир (чашкой) пользуются только сидя за столом. Таким образом, более важной оказывается функциональная разница: то, как именно данный предмет используют люди^[3][4].

Важно отметить, что языковая модель мира предъявляется новым носителям языка в готовом виде и хотя на протяжении жизни индивида она, естественно, меняется, многие важнейшие ее узлы проявляют чрезвычайную устойчивость. В языковой модели мира сохраняются представления, знания, деятельность, даже быт и привычки, уже ушедшие в прошлое. Как полагал Э. Кассирер, миф и язык связаны столь тесно, что разделить их невозможно, а лингвистическое мышление буквально пропитано мифологическим. В речи мы пользуемся метафорами, а метафорическая мысль привязана к мифологическому мышлению.

В языковой модели мира появляются и новые элементы, например, компьютерные метафоры последних 20—15 лет: перезагрузка (в отношениях России и США), завис (о внезапно замолчавшем человеке) и т. д.; они мирно сосуществуют со старыми и даже весьма архаичными. Например, мы говорим: сесть в калошу, хотя калоши никто не носит, а если и носят, то галоши. Мы говорим также: потемкинские деревни, мальчик для битья, вот тебе, бабушка, и Юрьев день и т. д. — все это относит нас к тем реалиям и событиям, которые утратили актуальность.

В этом состоит важнейшее отличие языковой модели мира от обиходной картины мира, гораздо быстрее меняющейся, в том числе под воздействием научной картины мира. Языковая модель мира более многослойна, состоит из множества разноплановых элементов, в силу чего она является важным источником знания о том, что думали и чувствовали люди прошлого. Это еще один шаг к постижению, по-видимому, до конца не разрешимого вопроса, не перестающего волновать людей: что такое человек?

Вопросы и задания для самопроверки

1. Разделите животных на группы на основе научной классификации и с прототипической точки зрения.

волк медведь тюлень дельфин кит треска угорь минога уж утконос страус пингвин орел.

2. Какие из обозначений конкретных предметов относятся к категории базового уровня? Расположите уровни от наиболее общего к наиболее конкретному.

стул из гарнитура мадам Петуховой твердый предмет изделие из дерева стул предмет обстановки последний стул из гарнитура Петуховой.

Литература

Обязательная

Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о мышлении / Дж. Лакофф. — М.: Языки славян, культуры, 2004.

Дополнительная

Цивьян, Т. В. Лингвистические основы балканской картины мира/Т. В. Цивьян. — М.: Наука, 1990.

Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / Б. А. Серебренников, Е. С. Кубрякова, В. К. Постовалова [и др.]; отв. ред. Б. А. Серебренников. — М.: Наука, 1988.

• [1] Эрнст Кассирер (1874—1945), немецкий и американский философ, последовательКанта, понимал культуру как продукт символической деятельности людей, которая проявляется в символике речи.
• [2] См.: Цивьян Т. В. Лингвистические основы балканской картины мира. С. 32.
• [3] Как известно, стандарт устанавливают люди; это именно с их точки зрения какой-топредмет оказывается выше «стандарта».
• [4] См.: Вежбицкая Л. Прототипы и инварианты. С. 217.