Антиох дмитриевич кантемир (1708-1744)

Князь Антиох Дмитриевич Кантемир — сын господаря Молдавии Дмитрия Кантемира, не только прогрессивного правителя, но и крупного философа. Антиох Кантемир учился в Москве в Славяногреко-латинской академии, в Заиконоспасском монастыре; получил и домашнее образование, став одним из просвещеннейших людей своего времени; в 1731 г. царицей Анной Иоанновной был назначен русским дипломатическим резидентом в Лондоне, затем посланником в Париже. Оказался ярким дипломатом. Однако, живя на Западе, Кантемир в русской литературе непосредственного участия принимать уже не мог. Умер на чужбине.

«Симфония на Псалтырь» (1727) — первое опубликованное произведение Кантемира: стихотворное переложение ряда стихов из псалмов Давида, расположенных в определенном порядке.

Ни одна из девяти сатир Кантемира при жизни автора не печаталась; они были опубликованы только в 1762 г. В период жизни за границей поэтом создана новая редакция пяти первых сатир. Это сатира I «На хулящих учение. Куму своему» (1730, 1743); сатира II «На зависть и гордость дворян злонравных…» (1730, 1743); сатира V «На человека» (1731), ее коренная переработка (фактически другое произведение), названная «На человеческие злонравия вообще. Сатир и Периерг» (1737−1743), и др.

В отличие от четкости и жизненной конкретности объектов сатирического обличения, которая позднее будет проявляться, например, у Державина, конкретные адресаты у Кантемира если не отсутствуют, то глубоко упрятаны за явно условными именами персонажей.

Так, в сатире I выступают Сил ван, Лука, Медор и др. Интересно, что в первой ее редакции вместо них были завистник, пьяница, щеголь и др. — то есть лица не с условными именами, а без имен, но зато с четко обозначенными пороками. Это делало сатиру однолинейной, одноплановой. Автор предпочел впоследствии активизировать восприятие читателя: читатель сам должен разобраться во внутренней сути каждого персонажа по той жизненной позиции, которую он отстаивает в своих речах. Например:

«Расколы и ереси науки суть дети;

Больше врет, кому далось больше разумети;

Приходит в безбожие, кто над книгой тает, —.

Критон с четками в руках рорчит и вздыхает, И просит, свята душа, с горькими слезами Смотреть, сколь семя наук вредно между нами;

Дети наши, что пред тем, тихи и покорны, Праотческим шли следом к Божией проворны Службе, с страхом слушая, что сами не знали, Теперь, к церкви соблазну, Библию честь стали;

Толкуют, всему хотят знать повод, причину, Мало веры подая священному чину;

Потеряли добрый нрав, забыли пить квасу, Не прибьешь их палкою к соленому мясу;

Уже свечек не кладут, постных дней не знают;

Мирскую в церковных власть руках лишну чают, Шепча, что тем, что мирской жизни уж отстали, Поместья и вотчины весьма нс пристали".

Заранее сказать, что Критом ханжа и проповедник невежества, для автора значило бы отобразить суть его воззрений излишне прямолинейно. Интересно, что в первой редакции сатиры Кантемир тоже не «маркировал» подобным способом будущего Критона (в отличие от прочих персонажей), упомянув о его внутренней сути уклончиво, но весьма интересно — автор прибегнул там к приему перифразы:

В безбожие приходит, кто над книгой тает, —.

Говорит тот, кто и сам мало Бога знает.

Об руку с ханжеством, согласно первой редакции сатиры, живут в людях и такие качества:

Под видом смирения зависть преглубока, Да цветет в сердце к власти охота жестока. Священноначальника всяк тя в сих познает Знаках; благоговейно отцом называет.

Данные строки впоследствии были сняты автором. Мотиз этой переделки текста ясен: в первой редакции сказанное о зависти и властолюбии прямо относилось к некоему епископу. Те отталкивающие черты, которые был способен придать художественно-вымышленному образу священнослужителя юный Кантемир, уже не хочет соединять с таким образом Кантемир повзрослевший — более ответственно обращающийся со своим сатирическим словом. Во второй редакции неназванному епископу оставлены, однако, весьма суровые упреки в гордыне и гневливости, а также в том, что он благословляет людей, будучи в состоянии гнева (что в православии недопустимо):

…Мало любят, чуть не все, истинну украсу. Епископом хочешь быть — уберися в рясу, Сверх той тело с гордостью риза полосата Пусть прикроет; повесь цепь на шею от злата. Клобуком покрой главу, брюхо — бородою, Клюку пышно повели везти пред тобою;

В карете раздувшися, когда сердце с гневу Трещит, всех благословлять нудь праву и леву. Должен архипастырем всяк тя в сих познати Знаках, благоговейно отцом называти.

В сатире IV «К Музе своей» князь Кантемир подытожил жизненные результаты своего сатирического творчества. Итоги для автора не особенно радостны — он пережил немало неприятностей:

Музо! не пора ли стиль отменить твой грубый И сатир уж не писать? Многим те нелюбы, И ворчит уж не один, что, где нет мне дела, Там вступаюсь и кажу себя чересчур смела.

Всякое злонравие, тебе неприятно, Смело хулишь, а к тому и говоришь внятно;

Досаждать злым вся жадна — то твое веселье, А я вижу, что в чужом пиру мне похмелье.

Муза сатиры, по образному выражению поэта, «досаждать злым вся жадна», и ей доставляет веселье «внятно» говорить правду в глаза злонравным. Однако и те не остаются в долгу, готовя протесты, челобитные, судебные иски и доносы на автора:

Вон Клеоб уже протест на меня готовит, Что нечистый в тебе дух бороду злословит;

Иной не хочет писать указ об отказе, Что о взятках говоришь, обычных в приказе;

И Лентул с товарищи, сказывают, дышет Гневом и, стряпчих собрав, челобитну пишет, Хочет-де скоро меня уж на суд позвати, Что, хуля Клитесов нрав, тщуся умаляти Пьяниц добрых и с ними кружальны доходы.

А Брутус, тверды всегда любящий доводы, Библию, говорит, всю острожской печати С доски до доски прошед, готов показати, Что противно закону и безбожных дело Мантию полосатою ризою звать смело.

Создавая впоследствии вторую редакцию, поэт заменит условные имена Лентула и Брутуса на не менее условные Кондрата и Никона, свой «грубый» сатирический стиль назовет его русским синонимом слог, а главное, уберет упоминание о том, что его метафоры вызывали когда-то у кого-то — пусть и у недалеких людей! — упреки в безбожии. Смелости у Кантемира не убавилось, но вспоминать, что он когда-то действительно вызывал своим творчеством такие упреки, поэту теперь явно просто неприятно. Вместо вышеприведенного появляется такое двустишие:

…Что законоломное и неверных дело —.

Полосатой мантию ризою звать смело.

Синтаксически заметно проще выглядело бы: «Полосатой ризою мантию звать смело». Поэт не мог этого не понимать, однако предпочел ввести слово «мантия» между определением и определяемым. Он сознательно избрал более сложное построение, а значит, его стиль к подобной простоте не стремится и в зрелые годы, как не тяготел в годы его юности.

Сатирик по характеру творчества как бы объективно обречен «казать себя чересчур смела». Из этого неизбежно проистекают разные жизненные трудности. Но Кантемир говорит, апеллируя к своей Музе, и о том, что заведомо не видит смысла ни в осторожном молчании, ни в угодливой лести, которой многие другие люди надеются облегчить себе существование. Такие их надежды редко осуществляются:

Много видел я таких, которы противно Никому не писали, угождая льстивно, Да и так мало счастья возмогли достати;

А мне чего по твоей милости уж ждати?

Во второй редакции сатиры IV поэт высказывается и о лирическом творчестве. Оно представляется Кантемиру занятием ущербным:

Любовны песни писать, я чаю, тех дело, Коих столько ум неспел, сколько слабо тело.

Субъективность такого мнения понятна, но оно лишний раз характеризует мировидение Кантемира как художника слова. Оставаясь верным сатирической стезе в поэзии, поэт даже сожалеет, что в юные годы и он отдал дань любовной лирике:

Довольно моих поют песней и девицы Чистые, и отроки, коих от денницы До другой невидимо колет любви жало.

Шуток тех минулося время, и пристало Уж мне горько каяться, что дни золотые Так непрочно стратил я, пиша песни тые.

Одним словом, сатиру лишь писать нам сродно…

Антиох Кантемир был действительно поэт-сатирик, что называется, милостью Божией. Тематика его сатир традиционна; можно даже сказать, что это «вечные» темы сатирического творчества. Действительно, у него представлены сатиры по преимуществу «на порок вообще» (в данном отношении характернее всего сатира V: в первоначальной редакции — «На человека», во второй — «На человеческие злонравия вообще»). Но нельзя не заметить и того, что поэт уже в юные годы без колебаний поднимает неизменно крупные темы, как бы состязаясь с классиками мировой сатирической поэзии. Так, в первой редакции сатиры V обличение имеет поистине глобальный характер. Объект сатиры — человек, человеческая природа вообще:

Злостью же человека кой зверь одолеет?

Когда лев на льва или медведь свирепеет На медведя? Кто слыхал, чтоб тигры войною На тигров же поднялись? Злобны под водою Крокодилы знают ли, разбився на части, Истреблять сами род свой для прибавки власти?

Всякий зверь, хотя как лют, в другом почитает Звере подобность свою и пределы знает Злости своей полагать с тем, в ком род свой видит:

Один другого добру никогда завидит.

Звери не знают войн, междоусобий, властолюбия, зависти… Мир хищных зверей, их отношение друг к другу предстают сознанию поэта более добрыми, чем порою выглядит человеческий мир, чем взаимоотношения людей:

Человек только в злобной ярости честь чает, Когда человека съесть может и желает, И того славным зовет, кто больше был вредный Прочим людям, от кого страдал род наш бедный.

Видишь ли войнолюбца? И земли пространны, И довольство имеет, однак в чужестранны Власти с яростью бежит на слаба соседа, Жжет, рубит без милости, не оставит следа Жилища его, целы истребит народы;

А потом, чтоб действо то на многие годы Памятно было, люди ж ему посвящают Башни, храмы, ворота, богом называют.

Антиох Кантемир проявил себя одним из самых талантливых русских поэтов-иронистов. Сатиры его — не зубоскальство над пороком — они полны мысли, их повествователь рассуждает о пороке как об общественной беде, он всерьез озабочен и ищет конструктивных путей преодоления порока.

Так, например, о несовершенстве человеческой природы он говорит, как видим, весьма резко и нелицеприятно — но православие высказывается об этом также без обиняков; в сущности, никто во всей сложности и так глубоко не осознает человеческое несовершенство, как православное христианство! В то же время словеснохудожественное претворение данной сложной темы Кантемиром несет печать высокого писательского профессионализма. В стиле сатир можно усмотреть зачатки литературной полифонии, мастером которой более века спустя проявит себя в сфере психологической прозы Ф. М. Достоевский (Кантемир обычно дает возможность всем персонажам изложить «свою правду» — попытаться аргументировать, обосновать собственное жизненное поведение).

Кантемир работал и в других жанрах. Ему принад лежат начало неосуществленной поэмы «Петрида, или Описание стихотворное смерти Петра Великого, императора всероссийского» (1730), стихотворные письма («К князю Никите Юрьевичу Трубецкому», «К стихам своим»), басни («Огонь и восковой болван», «Верблюд и лисица», «Чиж и снегирь» и др.), эпиграммы, переводы из Анакреонта и Горация, Буало и Вольтера.

Кантемир выступил также как теоретик художественной словесности, написав трактат о реформе силлабического стиха путем усиления его ритмичности системой цезур — «Письмо Харитона Макентина» (опубл. в 1743 г.; «Харитон Макентин» — анаграмма имени «Антиох Кантемир»). Это произведение было создано, когда В. К. Тредиаковский уже начал реформирование стихосложения и издал книгу «Новый и краткий способ к сложению российских стихов», где были сформулированы принципы господствующей с тех пор и по сей день системы стихосложения — силлабо-тонической. Кантемир изучил эту книгу, но реформы не принял — он был поэтом барокко, и его родной стихией быласиллабика. Хорей и ямб сковали бы Кантемира — искусственная сетка силлабо-тонического размера, безусловно, мешает проявиться раскованному ритму устноразговорной речи, который глубоко органичен ему как поэту:

Силван другую вину наукам находит.

«Ученье, — говорит, — нам голод наводит;

Живали мы преж сего, не зная латыне, Гораздо обильнее, чем живем ныне;

Прирастет ли мне с того день жизни, иль в ящик Хотя грош? могу ль чрез то узнать, что приказчик.

Что дворецкий крадет в год? как прибавить воду В мой пруд? как бочек число с винного заводу?".

(Сатира I. К уму своему)

Сегодня один из тех дней свят Николаю, Для чего весь город пьян от края до краю.

(Сатира V. На человеческие злонравия вообще)

Победил ли сам враги? дал пользу народу?

Устрашил ли действами Нептуна власть — воду?

Иль, коли случай, младость в то не допустила, Впредь в том показать себя есть ли ум и сила?

(Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных.

Пере, ред.)

В последнем примере бросается в глаза и неожиданный прямой падеж («победил ли… враги» вм. «врагов»), и такой же предлог с вызванной его употреблением переменой падежа («в то не допустила» вм. «к тому»), И то и другое бывает у Кантемира систематически.

Прямые падежи: «Когда сенатор овцы (вм. „овец“) сам пасть не стыдился, / Не пыхвою, но нравы чин свой славить тщился» (Сатира I. Куму своему. Пере, ред.)', «Деда имя, славного умом, славна делы (вм. „делами“), / Все света исполнило четыре пределы» (Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных. Пере. ред.). Ср. также: «с хлопцы ожидая» (вм. «с хлопцами»), «с одно на другое» (вм. «с одного») и др. В большинстве примеров отразилось, видимо, впечатление Кантемира от падежной системы церковнославянского языка, в других дали себя знать особенности устно-разговорной речи («с одно на другое»).

Неожиданные предлоги: «Книги разны собраны по лучшей примете/ (Помню, книга в них (вм. „среди них“) была добра о пикете)».

(Сатира II. На зависть и гордость дворян злонравных. Пере. ред.) «Нескладно же мне мнится, в доме (вм. „по дому“ или „через дом“) стадо гнати» (Сатира IV. К Музе своей. Пере. ред.) «Коль глупец, что губы чуть помазал в латину (вм. «латиной») «(Сатира IV. К Музе своей. Пере, ред.) идр. — сюда же относится, например, вышецитированное про «цепь от злата» (вм. «из злата»).

Сюда же — уже упоминавшиеся перемены словопорядка, эллипсисы, неожиданные союзы (напр., «Увидишь дела моих предков и кто были» — сатира II, перв. ред.), неологизмы (напр., «чтогодно» — то есть «ежегодно»). Не случайно почти все приведенные примеры — из первой редакции сатир: слог раннего Кантемира особенно своеобразен; от позднейшей переработки его стихи стали более «обычны», похожи на стихи современников, однако в известной мере утратили свою художественную непосредственность. Комплекс семантических «сдвигов», осуществляемых всеми подобными мнимымим «неправильностями», активно участвует в созидании необычных словесно-текстовых образов, придающих особое обаяние стихам Антиоха Кантемира.

«Письмо Харитона Макентина» содержит и весьма интересную теорию русской рифмы. Кантемир не стремился к узко понятой точности рифмовки, которая будет характерна, например, в следующем поэтическом поколении для последователей Сумарокова — русских классицистов. По его мнению, приблизительно похожие слова могут «составлять рифму за многим подобием звона в произношении» (то есть в силу того, что включают подобные в целом комплексы звуков, пусть и не совпадающих по своему порядку). В виде примера он разбирает рифму простый (с ударением на «о») и острый. Специальное внимание Кантемир обратил также на омонимические и омофонические рифмы:

«Можно рифму составлять из той же речи в различном знаменании, как:

Лук — зелие; Лук — орудие.

Царю — звательное имя царя; Царю — царствую".

О заграничном периоде жизни и творческой работы Кантемира известно в основном из брошюры его друга французского писателя Октавиана Гуаско «Жизнь князя Антиоха Кантемира».

Как пишет Гуаско, у Кантемира «Свободное время, остававшееся после посольских дел, было посвящено литературе. Его дом был местом встречи образованных людей, которых привлекала его репутация и хороший прием, оказываемый им. Любя итальянский язык, он выучил его настолько хорошо, что казалось, когда он писал или говорил, что он, сам итальянец. Он начал переводить на итальянский язык, под наблюдением г-на Роли, «Оттоманскую историю» своего отца, но другие дела не оставляли времени завершить работу, так и оставшуюся в рукописи. Также в Лондоне он перевел идиалоги г-на Алгаротти, и их автор выразил ему признательность в издании своей книги, увидевшей свет в Неаполе в 1739 г.

В Лондоне Кантемир был равно уважаем и горожанами, и при дворе, в особенности королевой Каролиной, по приказу которой была переведена на английский язык и издана упомянутая «История».

По прибытии в Париж первой его заботой было познакомиться с образованными людьми этой столицы. Посреди своих посольских занятий он сохранял такое великое спокойствие духа, что всегда быв в состоянии отводить часть времени своим научным пристрастиям. В городе, где удовольствия обступали человека со всех сторон, в блистательном возрасте расцвета он вел жизнь философа и отшельника. Его общество долгое время составляли лишь немногочисленные друзья, которых он порой не видел дни напролет. Часто случалось, что он сидел, запершись в своем кабинете, несколько дней.

Наукой, которая занимала его больше всего после приезда во Францию, была алгебра.

Он составил русский и французский словарь. Собирал материалы по истории России, но смерть помешала ему закончить работу.

Оставил библиотеку, собранную из французских, итальянских, английских, латинских и греческих книг".

В творчестве А. Д. Кантемира русское силлабическое стихосложение достигло своего высшего расцвета. Отличающееся ярким своеобразием творчество этого многосторонне талантливого автора по сей день нередко закономерно воспринимается читателями как особое явление в развитии русского словесного искусства.